Каждый вонючий ф'лах...

Хорошо, слишком хорошо — ощутить, как тёплые мягкие подушечки погладили сосок. Повторил бы со второй грудью подобное, а то подразнил, легонько сжал в большой тёплой ладони — и всё. Замер, когда захотел, чтобы толкнуться со всей мощью, заполнить собой влажное лоно. Дравира, упёршись ладонями в стол, подалась назад, насадилась на ствол по самые яйца. И едва не кончила, но не успела получить желаемое, потому что не слишком большой, но и далеко не маленький член выскользнул из лона, призывавшего довести дело до конца. Кончил, поэтому отстранился? Стоя спиной к любовнику, она не услышала стон, даже сдавленный. — Опал… не вовремя? — прямо спросила она. Вместо ответа она почувствовала, как пальцы, тёплые, явно не привыкшие к тяжёлой работе, раздвинули ягодицы. — Не дождёшься, — последовал ответ. — Мне, может, лет гораздо больше, чем тебе, но никогда не жаловался на бессилие. Ощутив прикосновение к анусу, Дравира всё поняла. И отпрянула, потому что не любила, когда её имели в задницу, неясно зачем и для чего: отверстие, приспособленное для члена, у неё есть. — Ну уж нет! — Она резко отстранилась. — За этим — к мужелюбам! Им нравится подобное. — Тьфу! — услышала она. Как назло, зашнуровать ворот рубашки быстро не получилось: пальцы подрагивали, хотя до конца, самого сладостного в отношениях, она не дошла. — Давай, сделай меня не только карманником, но и мужеложцем. Вам, ворам, подложить «улику» что воды попить! Вот откуда ярость. Вот почему Бранд-Шей сильно — порой до боли — толкался. Всё-таки узнал то, что попыталась скрыть Дравира. Не хотелось выяснять, кто же выдал, как и чем она зарабатывала на жизнь: сплетников в Рифтене немало. Могла разболтать обиженная вымогательством Хельга. Или… Не всегда очевидное правдиво: Бранд-Шей захаживал в «Пчелу и жало», чтобы выпить. Могла насолить и Кирава. Берси — вряд ли, но и это возможно. Дравира оправила рубашку, повязала пояс вокруг тонкой талии, пальцами зачесала взлохмаченные серебристые волосы, после направилась к выходу. Всё кончено. Не могло быть иначе. Не могли выстроиться отношения на лжи. Только она-то не солгала, всего лишь не договорила, но Бранд-Шей воспринял это как враньё. — Вот как, получается: трахнуть меня моё же воровское прошлое — и настоящее — не помешало, — бросила Дравира, чью душу будто никс-гончая изгрызла, — и не говори, что не догадывался. — Догадывался, — Бранд-Шей справился с завязкой штанов и спрятал, наконец, поганое, хотя и приятное глазу и лону достоинство, — но трахал, потому что ни с тебя, ни с меня не убудет. Ох, не зря Бриньольф хотел его убрать. «Зря ты с ним замутила роман, детка, — предупредил он, — потому что этот недоящер не пожалеет тебя, когда окажешься за решёткой». И ведь прав! Трахал, потому что хотел расслабиться. Не понял, что Дравира отдалась ему, едва успев познакомиться, потому что он ей нравился, потому что не любила строить из себя невинную барышню, какой давно перестала быть, и считала: раз хочется, то надо брать, другого раза может не представиться. — Ты прав, не убудет, — ехидно она усмехнулась. — Отдам должное: любовник ты хороший. Если бы был плох, то я бы удивилась, потому что в твоём возрасте быть плохим в постели не позволительно. Но… Ты не единственный, на кого могу положить глаз, помни. Дравира ещё раз пригладила волосы, бегло осмотрела себя, хотя знала: все поймут, чем она только что занималась. Потому что губы после страстных поцелуев, покусываний, не могут быть не припухшими. Потому что взгляд только что потрахавшейся женщины отличается, нежели у той, что давно не знала мужчину. Хотя… Разрядки она не получила, поэтому взгляд как раз таки мог подвести. — Конечно, можешь! Кто против? — последовал ответ. Обидно — едва ли не до слёз, хотя Дравира не маленькая девочка, чтобы реветь. Добавило огорчения и то, что она едва не попалась сегодня, когда попыталась вытащить кошелёк у одного из богатеньких посетителей рынка, с которого не убыло бы. Неудачный выдался день. «Кто против?» — прозвучали в ушах слова. Раз Бранд-Шей не против, то Дравира спустится, подойдёт к первому, на кого бросит взгляд, и закрутит роман. Возьмёт и замуж выйдет, раз ему всё равно! С такими мыслями она удалилась, громко хлопнув дверью. На лестнице замерла, услыхав: — …с Мартином Септимом они подружились, причём крепко. Он — последний, кто был с императором до самого конца, когда тот… — Если ты уродилс-ся в него, то разочарую: твой предок был вс-сего лиш-шь треплом! — осадил рассказчика, судя по шипению, Тален-Джей. — Понимаю, завидно. — Дравира уставилась на говорившего, точнее на спину, затянутую в простецкую зелёную рубашку, на ниспадавшие на плечи серебристые волосы. — Не каждый похвастает таким предком. Врунишка. Дравира узнала его — того, кто, поворовывая мёд из медоварни, втихаря продавал по низкой цене. Вспомнилось даже имя — Ромлин Дрет. И то, что он неудачник, она тоже поняла. «Хотя почему — врун? Как у честных рождаются подлые детишки, что умеют бить только в спину, так и у сильных — слабые тру́сы!» — догадалась она и, поймав недобрый взгляд Киравы, сошла со ступенек. Болтун переплюнул даже Марамала, жреца Мары. Тот сидел в углу и попивал из большой кружки, наверное, за пожертвования. — Заткнулс-ся бы ты, Дрет, и пил! — осадил Тален-Джей. Ромлин ссутулился. Выражение лица по спине было не понять, но Дравира догадалась: он приуныл. Она не сомневалась: Ромлин Дрет всего лишь захотел привлечь внимание, потому похвастался своим предком. А раз захотел внимания, то… Вот возьмёт и уйдёт с ним назло Бранд-Шею. Судя по шагам наверху, тот покинул комнату. Ещё и Марамал поднялся со стула, когда повисла тишина. Вот-вот начнутся проповеди, куда более тоскливые, чем рассказы про Дрета-героя. Лучше бы покинуть «Пчелу и жало», но не в одиночестве. Ромлин Дрет грустно посмотрел, когда Дравира к нему подошла, и погладил ручку глиняной кружки. — Мёда? — уточнил. — Не пью такое, — отозвалась Дравира. — Тогда зачем подошла? — Вот тебе и приглашение присоединиться! — Чтобы послушать про твоего предка. Уж больно занятная история. — Не лгала бы. Куда больше поверил бы, если бы заявила, что хочешь за меня замуж, — Ромлин ехидно усмехнулся и уставился алыми глазами прямо в лицо, — что горишь желанием жить в доме, куда проникает вонь канавы, где доски быстро подгнивают, потому что стоит сырость. Дравира, поняв, что не дождётся приглашения, отодвинула стул и села. — Для сравнения: у меня вовсе дома нет, — выложила она как на духу. И ведь правду сказала. Только посмотрела не в лицо собеседника, а на Бранд-Шея, который, беседуя с Тален-Джеем, бросил насмешливый взгляд. Как пить дать догадался, что она хочет его позлить, закрутив роман с неудачником, которого охомутать более чем просто. — То есть… — …любовь здесь сурова, как сам Скайрим! — затянул Марамал проповедь. — Слышал? — Дравира отвернулась от бывшего любовника и уставилась в лицо сородича, оказавшееся не то чтобы красивым, но приятным. И копна серебристых волос хороша. — Если не передумал, идём к Марамалу… «…чтобы тот заткнулся!» — додумала Дравира и поднялась. Она сомневалась, что Ромлин Дрет последует за ней. Но тот то ли слишком пьян, то ли ошалел от свалившегося на голову счастья, поэтому поднялся и пошёл рядом с ней нетвёрдой походкой. «Утром он спросит, кто я. И удивится, узнав, что за ночь стал женатым!» — додумала Дравира. Марамал запнулся на полуслове, когда к нему подошли. Выслушав пожелание, округлил тёмные глаза: — Но вы же только что познакомились! Дравира сделала шаг вперёд и встала так близко, что ощутила отдававшее мёдом дыхание на лице. — Изо дня в день только и слышно, что про скоротечную любовь в Скайриме, — съязвила она и, сунув руки в карманы штанов, отошла. — Так что? — Приходите утром в храм, договаривайтесь с Динией Балу, — последовал ответ. Треклятая волокита! Пока договорятся, пока… Дравира скорее помирится с Бранд-Шеем, чем выйдет замуж. Она, расстроенная, покинула таверну. В последнее время ей не везло. Поговаривали, что удача оставила Гильдию Воров. Очевидно, её тоже это коснулось. Надежды переночевать под крышей дома, а не в Крысиной Норе, утонули в вонючей канаве. С домом, даже убогим, и то не повезло. Или всё же повезло? Позади-то шаги! Дравира повернулась и уставилась — не в лицо — на расшнурованный ворот рубашки, оголивший кусок груди, гладкой, наверное, и горячей. — Ты пьяна? — Кто бы говорил? От Ромлина разило мёдом. — Что ты только что устроила? — Повторюсь для забывчивых: собралась за тебя замуж. Что-то не так? Ромлин некоторое время таращился на неё, только алые зенки блестели, будто у вампира, в неровном свете Массера и Секунды. — А ты как думаешь? — усмехнулся он. — Пожертвование жрецы берут немаленькое, поэтому несут ересь про суровую и быструю, как эта треклятая страна, любовь! — То есть ты согласен. — Действительно, не последовало: «Рехнулась? Мы не знакомы!» — Пожертвования у меня с собой. Дравира не оговорилась. Она нарочно сказала: «Не «Деньги на пожертвование». Кошелёк, стащенный у Марамала, распирал карман. Ромлин молча, будто статуя, стоял, причём даже не пошатнулся. — Ну что мне с тобой делать? — вздохнул он. «Любить, наверное», — ответила Дравира, но вслух подсказала: — Рассказать про своего предка от и до. Она была уверена, что ночь пройдёт без сна. Наверняка увлечённый рассказом Ромлин поведёт её на пристань, как делало большинство романтиков, ведь ночь под Массером и Секундой — красиво и не затратно, в самый раз для бедняков и жадных поклонников. — Ты действительно этого хочешь? — с надеждой уточнил Ромлин. Странный он. Если бы вопрос прозвучал, когда Дравира заговорила о замужестве, то не показался бы необычным. — Хочу, — ответила она и, не дожидаясь приглашения, повела будущего мужа к вратам, что вели к пристани. По пути она размышляла о собственной жизни, о том, что никогда не торопилась выйти замуж, но за один вечер передумала. Уже одно это натолкнуло на мысль, насколько круто сегодняшний день повернул её жизнь в другую сторону.