У меня

— Теперь будешь носить с собой ингалятор. Не волнуйся, это процедура классическая… Больничная палата слишком яркая, свет бьёт в глаза, отчего они слезятся. Чонин собирает свои вещи, которых собралось не так много за два дня, и поправляет койку, пропуская мимо ушей то, что говорит врач. На нервной почве астма неожиданно дала о себе знать, и младший не знает, что бы было, если бы брат и родители не перестали ругаться. Сумка отказывается закрываться, Ян почти вырывает с корнем молнию, истерика подступает к горлу. Таким жалким он не чувствовал себя ещё никогда, будто он обуза. — Ага, обязательно, — брат забирает какие-то бумажки, и они остаются вдвоём в помещении. — До конца недели побудешь дома, а потом посмотрим, — обращается он к Чонину. — Давай сюда свою сумку. Ни отец, ни мачеха не пришли, когда Яну разрешили покинуть больницу. Хёнджин приехал один, теплится надежда, что не из-за того, чтобы просто прогулять уроки. Но младшему совсем не нравится это сочувствие в глазах и отношение как инвалиду какому-то. Чонин выдергивает несчастную сумку у него из рук и идёт на выход. Скорее всего, теперь будут ограничения на занятия по физкультуре, и если хён будет с ним возиться так же, как и сейчас, то Чонин принципиально не будет пользоваться лекарством. Отвратительное чувство. — Дай сюда, живо! Хван её буквально выдирает, а после грубо хватает за руку. Медсестрам и куче больных абсолютно плевать на все, наверное, здесь частенько такое происходит. Он будто буксир тащит к метро, и маршрут до дома не откладывается в памяти вообще никак. Дома как будто и не дома — пусто и прохладно. Чонин натягивает правый носок и неловко проходит внутрь. Хёнджин спрашивает, нужно ли поставить чайник и приготовить поесть. «Я, конечно, не могу готовить так, как ты, но на кое-что все же способен», — старший говорит это, ухмыляясь, а потом осекается. Хёнджину нравится чониновская еда? А нравится ли ему Чонин хотя бы как человек? Старший не даёт скучать (пытается), и когда Чонин порывается уйти к себе в комнату и пострадать, то Хёнджин говорит: «Стоять. Сейчас что-нибудь посмотрим». Мамино влияние на него Яну совсем не нравится, теперь все между ними будет искусственным и картонным. Младший уже жалеет, что Хёнджин как прежде не злится и не игнорирует его, постоянно закатывая глаза и громко цокая. — Апокалипсис, зомби и месиво, м? Он плюхается на диван, ставя ноутбук на столик. Ян деликатно чуть отсаживается, потому что брат сидит слишком близко, а его локоть периодически касается чониновской руки. Остаётся только кивнуть. — Ты чего, — Хёнджин поворачивается лицом, а после кладёт холодную ладонь на лоб. Чонин задерживает дыхание (весьма опрометчиво с его стороны) и сжимает кулаки так сильно, что ногти впиваются в кожу. — Заболел? Ты покраснел. — Нет, все хорошо, — и сбрасывает руку брата. Хёнджин делает вид, что верит. — Ты мне вот что скажи, — Хёнджин наклоняется к одному из «особенных» близко-близко, парень сжимается чуть ли не до состояния молекулы, мелко дрожа. — За каким, блять, хером ты и твоя подружка пошли сосаться туда? Утро добрым не бывает. Какой-то тухлый младшеклассник и его недодевушка пошли в курилку. Не трудно предположить, что один из дежуривших учителей запалил их целующимися, и теперь на двери красуется новый замок. Труды того святого (так про себя его называет Хван) парня канули в Лету из-за малолеток. И ладно бы это случилось из-за курева, так нет. Завидев знакомый рюкзак, а после и макушку Джисона, он отпускает испуганного школьника с коротким «исчезни», и идет к Чонину. Его друзья расходятся почти сразу, разве что Хан тормозит и спотыкается на ровном месте. Хёнджин приподнимает уголки губ, наверное, все чониновское окружение такое же неловкое. Хёнджину необходимо кое-что проверить. — Надо поговорить. — Не хочу, — бросает Ян, подтягивая лямки рюкзака. — Мне надо идти в столовую. Младший возмущенно вскрикивает, стоит брату подцепить его за карман сбоку и повести за собой. Не то чтобы многим ученикам интересно происходящее, но на остальных Хёнджину плевать. Поговорят и перестанут, подумаешь. Хёнджин останавливается только в конце левого крыла, где проходят занятия по музыке и прочим предметам, которые основными не являются, а учителя постоянно сидят на больничных. Кабинеты пустые, никого рядом нет — стены уши не отрастят. Хван спрашивает прямо, ему надоело ходить вокруг да около, еще никто не отменял того факта, что старший закипает очень быстро: — Может, перестанешь уже бегать от меня, а? Брат пару раз моргает, опустив голову. Хёнджин встряхивает его за плечи, дожидаясь уже нормального ответа. — Ты же сам хотел, чтобы я от тебя отстал и не трогал, так? — Хотел, — соглашается он, убирая руки. — Теперь не хочу. Подожди меня после уроков, вместе пойдем. Ян думает, что все-таки мама виновата. Ну, конечно, она точно сказала брату, чтобы теперь он следил за неловким Чонином. Чонин так не хочет, если Хёнджину это не нравится, то и не надо. Перед папиной женой он сможет делать вид, что все просто замечательно и они отличные братья. Чонин закусывает изнутри щеку, придумывая что-нибудь, что могло помочь. — У меня на один меньше, не получится. — Значит, станет столько же, сколько и у тебя. Чхве не особо обидится. Эй, — он говорит прежде, чем Чонин ныряет за угол, ближе к холлу. — Не думай, что я иду с тобой только потому, что мама накапала мне на мозги, — будто бы читает мысли брат, смотря очень пристально. — Я не в восторге оттого, что мы с тобой родственники, не спорю. Но я бы никогда не стал распинаться тут, даже если бы мне приказали. Чонин кивает, хотя вообще не верит в сказанное, хоть и очень хочется. Он отсиживает уроки, которые кажутся слишком скоротечными, как на иголках. Учитель, спасибо за это большое, даже не стал спрашивать домашнее задание, просто косил все время взгляд в его сторону. Сынмин молчит (он никогда первый не спрашивает, разве что в исключительных случаях), а ничего не подозревающий Джисон просто интересуется, не избил ли его «этот Хван Хёнджин». Хан даже порывается если что сам ему навалять. Разумеется, звучит это, мягко говоря, нелепо. Он просит друзей просто не ждать его после занятий, когда в социальной сети приходит сообщение от брата. «Возле магазина рядом с винным.» Там продают сигареты несовершеннолетним и, если очень постараться, алкоголь. Чонин крепче вина не пил ничего, а про сигареты и говорить не стоит — от Хёнджина пахнет иногда так сильно, что горло дерет, но он терпит. Терпения у Яна вагон и целая тележка, особенно если дело касается хёна. И собственное безволие в последнее время не доставляет неудобств, в конце концов, он может утешить себя шуткой в стиле суицидников: «я могу просто не использовать ингалятор в следующий раз». Хёнджин выходит из школы вместе с президентом школы. Нуна красивая, разумеется, её выбрали не только за отличную учебу и примерное поведение. На Чонина накатывает обида оттого, что напоследок брат тепло прощается с ней (ревность увеличивает масштаб катастрофы до девяти из десяти). — Ты чего такой недовольный? — Ничего, — бурчит младший, отворачивая голову. — Ага, ничего, — еле слышно отвечает Хван, доставая пачку из кармана брюк. — Кстати, ты позвал тогда меня, а не отца. Не думал, что я тебя проигнорю и ты помрешь? А еще расплакался в придачу. Что, так сильно хочешь быть младшим в семье? Он не думал, когда звал одного конкретного человека. Если посудить, то тревогу поднял брат, а не родители, которые были слишком заняты его отчитыванием. Чонин отвечает, что он не помнит такого и что звал всех, но Хёнджин единственный услышал. Дом уже совсем близко, и он предвкушает, как закроется у себя в комнате и будет заниматься чем угодно, чтобы лишний раз не сталкиваться с Хваном. Младший достает ключи, хён молчит, выбрасывая окурок на асфальт (не стоило, так как мама может заметить и что-то заподозрить), а когда они проходят внутрь, то Чонина разворачивают на сто восемьдесят градусов. — Думаешь, я тупица? — Что? — младший находится практически в том же положении, что и в ванной, когда старший грозился рассказать все матери. — Я так не думаю и… не мог бы ты, пожалуйста, меня отпустить? — Не мог бы. Младший думает, что вот астма может начать проявлять себя прямо сейчас, но когда надо, ясное дело, этого не происходит. — Я все никак не мог понять, почему ты шарахаешься только меня, ведь те ушлепки тебя точно больше не трогают, — Чонин распахивает глаза. Вот в чем дело, а он-то думал, что у старших проснулась совесть или хотя бы жалость. — Теперь, кажется, я знаю причину происходящей херни. Чонин-а… «Господи, нет», — думает про себя. Хёнджин точно не может знать настоящей причины, он же не лажал так сильно, чтобы все стало слишком очевидным для старшего. Ян даже немного успокаивается, потому что ну нет же. — Если я нагнусь чуть ближе, — он зеркалит то, о чем говорит. Чонин задерживает дыхание и старается отодвинуться как можно дальше. Они настолько близко, что младшему отчетливо видна каждая морщинка брата на лице. Он точно испытывает на прочность, издевается. — Гораздо ближе. Что тогда ты будешь делать, а?