Город и Город

— Сука, это пиздец какой-то! Прогремел мужчина, и его голос растворился в звуках работающей шахты. Намджун выглянул из-за угла: — Опять пусто? — спросил он своего сеульского напарника, и тот снова смачно выругался. — Эй, Мон, а с вашей стороны хоть что-нибудь? — спросил мужчина, на что Джун отрицательно покачал головой. — Поздравляю, ещё один такой день, и мы с тобой безработные. Соляные шахты были обнаружены не так уж и давно, может лет пятьдесят назад, однако и было их крайне мало. Граница, то есть брешь, проходила в тех местах, где они были расположены, и никто точно не помнил кому в голову впервые пришла мысль проверить, что находится в этих гротах. Сама же соль, которая образовывалась в огромных камнях, являла собой особые заряженные кристаллы, что использовались как топливо. По мощности такие кристаллы приравнивались к ракетному топливу. Говорили, что эта не совсем обычная соль могла куда больше, чем из неё тянули люди, а причину её появления приписывали завесе, которая разделяя шахты на неровные половины: где-то меньше, где-то больше. Будто бы брешь, проходя через камни и стены гротов, заряжала и питала их своей энергией. Сам Джун считал, что причины появления солей были другие, ведь завесы в самих гротах не было. Внутри шахты делились условно, пускай не всегда честно. И всё же каждая такая была законным диссенсусом, даже если её площадь на территории одного города составляла всего квадратный метр. Работать в них можно было кому угодно, а добычу делили по принципу “сколько добыл – столько и забрал”. Трудно было первое время, но потом все привыкли. Сеульцы, отправляясь на работу, мирились с тем, что должны были видеть и слышать напарников из Тэгу, а те, в свою очередь, забывали все свои обиды на преуспевающих товарищей, причин для которых было до хрена. Взять к примеру, факт, что сеульцы работали по восемь часов в день, а другие рабочие по двенадцать. К тому же, территории шахт делились не ровно пополам и очень часто не в пользу Тэгу. Удивительно, что стычек между представителями двух городов практически не было, многие даже дружили, но только в пределах диссенсуса. Каждый раз, выходя на поверхность, граница снова разделяла их, мешая нормально видеть и слышать, заставляя снова ненавидеть друг друга. В одной из таких и застрял Ким Намджун. С работой в Тэгу было сложно. Мон искренне не хотел прозябать на фабриках или заводах, а работа в диссенсусах, с солями, хоть как-то, но скрашивала существование. — В Тэгу больше не осталось рабочих шахт, эта и так последняя, — выдохнул Намджун, собирая инструменты. — Ну, у вас заводов во-он сколько, а меня уже никуда больше не возьмут. — Срок? — Ага, — мужчина шмыгнул носом. — Два года и восемь месяцев в диссенсусах. Я вот смотрю на тебя и даже не щурюсь. Даже чертову брешь иногда не вижу. Намджун хмыкнул, вкладывая столько сочувствия в этот звук, сколько вообще можно было вложить. Дело было в том, что диссенсусы действовали так же, как и завеса, только в точности наоборот. Чем больше времени человек проводил там, тем больше он переставал замечать разделение между двумя городами-государствами. В таких местах долго находится нельзя было, иначе очень часто случались бреши – преступления. К примеру, сеульцы заимствовали манеру поведения, копировали речь и повадки своих напарников. Начинались проблемы с тем, что остальным людям было сложно определить принадлежность рабочего к определённому городу. Вначале, мало кто придавал этому значения. Но когда всё чаще стали нарушаться законы, когда возвращаясь домой, трудяги случайно проходили насквозь границу, то правительством обоих городов было принято решение о создании исключений. В них же говорилось, что любой может быть работником в системе диссенсусов до трёх лет. Ни больше. — А калибровка зрения? — с надеждой спросил Джун, направляясь к выходу. — В Сеуле же с этим строже. — Нихуя она не поможет, — рассмеялся мужчина, говоря фразу на чистом языке Тэгу. — Мои мозги и так кромсают три раза в месяц. Ким потёр саднящее запястье и снова хмыкнул. — Неприятное чувство, да? — заметив его движение спросил шахтёр, и парень кивнул в ответ. — Никогда не угадаешь, когда проявятся первые буквы. Люди всякое болтают, мол что соулмейты чувствуют друг друга. Так что если сегодня не узнаешь имя, то значит его узнал твой соул. Первым покинуть шахту должен был напарник Мона, однако тот задержался, чтобы помочь ему закончить работу. Они ещё долго обсуждали вопрос о соулмейтах. Намджун часто думал об этом, но вот говорить вот так, с кем-то, мог только с Ли Чжеином. Он был сеульцем, но при этом являлся типичным представителем из Тэгу, так как очень много времени проводил в диссенсусах и до усрачки не любил свой город, предпочитая его соседа. Из-за этого у него было много проблем с восприятием: многие люди пугались и отворачивались в сторону, встретив случайно того на улице, считая Ли странником или перебежчиком. Они боялись совершить брешь, поэтому старались не-видеть его, что сильно забавляло мужчину. А ещё он был “уникальным случаем” для Намджуна. Его запястье украшала надпись с именем его жены и родным городом, но чернила которыми были исполнены эти слова не были типично чёрными. Тонкий золотой узор пронизывал каждую чернеющую букву. Это означало высшую степень любви. Редчайший случай. — Мы получили их одновременно, — рассказывал Ли Намджуну, тыкая пальцем в собственное запястье. — Прихожу домой, а она сидит на кухне, вся зарёванная. Тычет мне свою руку под нос и орёт, что это я виноват. Оказалось, бросить меня хотела, дура, а тут высшая любовь, понимаешь ли. Люблю её, стерву. Чжеин был тем, кто всегда поддерживал Намджуна. Одной Бреши было известно как они смогли поладить так быстро. И когда Ким всё же получил надпись в середине апреля, тот также был рядом. — Сеулец. Сочувствую, брат, — он грустно улыбнулся. — Могу узнать об этом парне, если хочешь. — Не хочу, Ли. Зачем мне это нужно? Две недели ничего не решают, а может только хуже будет. — Ну, как хочешь. А я бы глянул на него. Такой красавец ему выпал, — он хлопнул Намджуна по плечу и громогласно засмеялся, так что стены шахты задрожали. В этот день они виделись в последний раз. Как и говорил Чжеин вскоре их шахту закрыли. Когда Джун возвращался домой, думая, о том как найти новую работу, то почему-то задумался о Сеуле. О том, как ярко горели его неоновые фиолетовые огни в сравнении с выцветшими красными и оранжевыми вывесками в Тэгу. Несмотря на запреты и законы для соблюдения строгого публичного этикета, отсутствия всякого взаимодействия с соседним заштрихованным городом-государством, да и вообще явного обращения на него внимания, Намджун искренне любил Сеул. Но поскольку санкции за брешь серьёзны – от этого зависят два города, ему приходилось скрываться. И это было пиздецки сложно. Он не понимал как остальные люди могли с лёгкостью не-видеть, не-слышать и при этом даже не-думать о другом городе. Ему было трудно тайком не-замечать другой конец застеклённого Связующего моста. Он искренне верил, что где-то в Сеуле был человек, который, глядя на струящиеся ленты воздушных шаров парада в своём городе-стране, тоже не мог не-замечать устремлённых к небу башен храма Неизбежного Света (который являлся отстроенной версией собора Кесан) в старом районе Тэгу. Намджун понимал, что такие разговоры не приветствовались. Однако, пока он не указывал пальцами на сеульскую сторону и не восклицал от вида его неоновых огней, никто не имел права обвинить его в бреши. Именно такой сдержанности учит пред визовая подготовка для всех иностранцев вне Кореи. Не строгому не-видению местных жителей. К счастью, большинству обучаемых хватает ума это понять, но всё же въезд в города был разрешён с восемнадцати лет и только людям с устойчивой психикой. Ким Намджун был романтиком. Так говорили все его друзья, с кем тот делился частью своих размышлений, хотя сам Мон так не считал. Парень часто пропадал за чтением книг, глотая каждую, при этом не упуская ничего важного. Он чертовски любил музыку. Даже ходил на батлы, что устраивали реперы Тэгу у самых нижних границ, один раз удалось победить. С тех пор его прозвали Рэп Моном, но парень почти не пользовался этим псевдонимом, представляясь его сокращённой версией. Давать вторые имена или прозвища было одной из главных черт Тэгу, поэтому почти у всех местных была одно или даже несколько запасных имён. Намджун считал это немного странным, но всё же забавным. Он так увлёкся размышлениями, что совсем не заметил, как чуть не врезался в брешь. Отскочив в последний момент в сторону, Джун выругался и осмотрелся. Аллея Чингольмок, разделённая неровной линией завесы вдоль главной дороги, пестрила своими граффити. До дома Киму оставалось несколько кварталов, но возвращаться в пустую квартирку совсем не хотелось. Не долго думая, Намджун прошмыгнул через мост, и сделал остановку у небольшого салона, спрятанного между двумя злачных районов, там, где всегда крутились лучшие шлюхи во всем Тэгу. Ким был их клиентом какое-то время. Он перепробовал всё и всех, как часто любили подшучивать над ним девчонки и парни из салона, но так и не смог найти в этом удовлетворение, что-то особенное. За всё это время, парень завёл среди них отличных приятелей. Многие из них были прекрасными собеседниками и верными друзьями. Ким и не помнил когда впервые явился туда для общения, а не для секса. В последствии, Нам приходил в салон, чтобы узнать как там идут дела, часто оставляя “на чай за информацию”, зная, что дела у них идут уж очень плохо. Не смотря на то, какой ответ ему давали знакомые. — Джунни! — воскликнула женщина, кутающаяся в боа. Её имя звучало как Лао, но все называли женщину LilMama, с ударением, которое бывает лишь на французские слова. Она практически заведовала всем салоном, и держала у себя небольшой приют для беспризорников и оставшихся в беде проституток. Её лёгкая открытая одежда совсем не скрывала тонкие ножки от апрельского холода, и Джун поёжился, глядя на неё. — Малыш, ты слышал последние новости? Джихён совершил преступление. Брешь забрала его. — Что он натворил? — устало выдохнул парень. — Не знаю, милый. Никто не знает. Аватары совсем распоясались. Говорят, он всерьёз думал об… — она оглянулась по сторонам и, убедившись, что никто не подслушивает, тихо прошептала: — Среднем городе. Средний город был выдумкой. Город-диссенсус. Город между двумя. Спасательный остров для тех, кто был разделён завесой. Рождающий множество споров и разногласий, являющийся причиной многих революций. О чём был снят знаменитый фильм, про влюблённых соулмейтах, разделённых брешью. Сеулец и жительница Тэгу, познакомившиеся посреди Связующего моста, что соединял два города-государства, возвращаясь к себе домой, вдруг осознали, что они соулы, и что живут, гросстопично, дверь в дверь. Отныне им придётся всю жизнь сохранять верность и одиночество, ходя по заштрихованным улицам близко друг к другу, словно пара, но оставаясь при этом каждый в своём городе, никогда не проделывая брешей, никогда вполне друг друга не касаясь, ни слова не произнося через границу. И вот однажды они слышат о Среднем городе, куда и сбегают в последствии. Впервые Джун посмотрел этот фильм с Джихёном и ещё парочкой ребят из салона. Этот фильм был запрещён, конечно же. Но для этих людей это не значило ничего такого, что считалось бы запретнее того, что они творили на своей работе. Этот фильм был сказкой об отступниках, совершавших брешь и избегавших Бреши, всю оставшуюся жизнь, чтобы жить между городами, не изгнанниками, но странниками, уклоняясь от справедливости и возмездия с помощью непревзойдённой незаметности. Намджун знал, что Джихён был впечатлительным парнем. Он часто советовал младшему бросить всё это – салон, жизнь в мечтаниях, предлагал уехать из Тэгу. Вместе. Но парень не слушал. А Джун не мог следить за каждым шагом этого мальчишки. Это было невыполнимой задачей даже для Бонда, которого так обожал Джихён. Возможно, младший просто не хотел прерывать свою умопомрачающую карьеру – он считался самой элитной шлюхой во всех двух городах, это же было одной из причин, почему никто, включая Намджуна, не смог бы стать для него кем-то другим, не клиентом. Мон бросил это гиблое дело, но сейчас вина за этот поступок медленно окутывала его сознание. Он оставил для Лао и её девочек пару купюр, от которых женщина отказывалась добрых пять минут, прежде чем сдалась, и попросил её быть осторожнее, держать в курсе дел. Простившись со знакомой, Намджун вышел на соседнюю улицу. Прошел мимо огромного стенда, где красовалась надпись:

Город-страна Тэгу-стан. В Тэгу узри только Тэгу. “Не словом, а делом”

Под ней изображение сжатой в кулак руки – это был самый большой и самый важный стенд в Тэгу, так как представлял всю суть города. Это был его слоган, его герб. Возможно, на этой улице проигрывали и гимн, но по каким-то причинам мегафон, расположенный на башне этого же здания не работал уже очень давно. Намджун считал, что причиной тому была раздражающая слух мелодия. По крайней мере, он нашел как минимум пять способов улучшить её. До его дома оставалось чуть меньше квартала, но желания возвращаться так и не появилось. Джун вспомнил, что недалеко от него находилась небольшая площадь. Там всегда пахло свежей выпечкой, запах которой он должен был не-слышать, а по вечерам какой-то сеулец играл на гитаре и пел. Его голос затрагивал в душе такие струны, о которых Нам и не подозревал. Он чувствовал что этот незнакомец настоящий уникум, талант на вес золота. Каждый раз Намджун чувствовал себя странно, как только первые ноты пробирались сквозь завесу. Словно он может совершить подвиг, что способен сделать что-то великое, достойное в жизни. Или же совершить какую-нибудь ужасную ошибку. Но Ким лишь приходил, снова и снова, присаживался у самого края бреши и слушал его. Конечно что же он не имел права, но и отказаться от такого удовольствия тоже не мог. Сейчас же он нуждался в этом, как бы странно и глупо это не звучало. Мысли роились пчёлами в его голове, больно жаля, вгрызаясь в сознание своими ядовитыми фразочками, что крутились на подкорке. Он думал о потерянном друге, о том что остался без работы, и о соулмейте, которого никогда не встретит. Намджуну хотелось расслабиться хоть на секунду. И как только знакомые аккорды, что приглушенно доносились из завесы, разделяющую площадь, добрались до него, он облегчённо выдохнул. Его срок пребывания в диссенсусах составлял чуть больше года, однако и калибровку зрения он ещё ни разу не проходил, от чего размытая граница выглядела ровной дымкой, туманом, подсвеченным золотым, искрящей блестками завесой, сквозь которую сочились звуки и запахи. Он чётко видел силуэт поющего. Мог с точностью описать его одежду. Отметить, что у парня широкие плечи. Однако его лица он не видел. Джун подобрался как можно ближе к завесе, присаживаясь к парню, спина к спине, и на секунду прикрыл глаза, чувствуя, как от сладкого голоса, внутри него растекается состояние покоя. — Это, наверное, странно, но ты можешь сыграть ещё что-нибудь? — слова вырывают прежде чем Ким осознаёт это головой. Его собственный шёпот разрывает тишину, и Джун хочет заговорить снова, только тише, чтобы извиниться. Но почему-то произносит: — Мне чертовски нравится, как ты поёшь. Намджун мысленно чертыхается. Ему кажется, что всё нахрен испорчено. Что напуганный сеулец больше никогда не вернётся на эту площадь, а может даже напишет анонимную записку в Бюро и сдаст его с потрохами в лапы аватарам за столь немыслимое преступление. Хотя это мелочи, в сравнении, если он никогда больше не услышит из-за завесы его голос. Джун и не надеялся, что ему ответят, или что хотя бы услышат. Он и сам, наверное, не ответил бы. Но пока парень решался уходить пока никто не заметил его брешь, опираясь на руку, чтобы встать, сеулец вдруг ответил. Шепнул своё “да, конечно” и снова запел. Новые аккорды снова тихо покатились по улице, а когда и эта песня подошла к концу, Намджун услышал своё имя. — Откуда ты знаешь как меня зовут? — шепнул он настороженно. Он подумал тогда, “вдруг это подстава?”, “если этот парень работает на Брешь?”. Ещё не хватало, чтобы кто-то из аватаров знал его имя. — Я не знаю, — послышался ответ. — Просто увидел своё имя на твоей руке, и подумал, что ты мой соулмейт. — Вау, — пораженно шепнул Джун. — Ну, привет, Ким Сокджин. Мон замер на месте, в одной позе, будто если он сдвинется хоть на миллиметр, то всё исчезнет. Он не мог себя заставить развернуться и посмотреть на Джина, но при этом болтал безостановочно. Шутил о чём-то. Рассказывал о себе и ловил любую информацию, что доносилась с другой стороны. Ким Сокджин слушал его тихий хриплый шёпот, отвечал на вопросы и говорил с ним. С ним, с Намджуном – это было странно и страшно, это было брешью. — Забавно это, ты ведь сеулец. И вот так просто совершаешь преступление, — с ноткой восхищения, заметил Мон. — Кто бы говорил, — съязвил в ответ Сокджин, с глупой улыбкой на губах. — В Тэгу с этим проще, — он инстинктивно пожал плечами, поздно понимая, что Ким-старший не увидел бы этого жеста. — Просто будь осторожнее с этим. Они договорились встречаться так каждый вечер. И месяц перешептываний прошёл совершенно незаметно. Казалось, о чём можно было говорить двум совершенно незнакомым и таким разным людям? Нам и сам не знал, как так получалось. Бывали дни, когда он просто слушал его музыку, молчал и наслаждался голосом Джина. Бывало, что их встречи откладывались из-за большого скопления народа, что было опасно. За себя Ким-младший не переживал. Только за Сокджина, так как сеульские законы были строже, и в любых случаях, где фигурировала брешь, призывались аватары, когда в Тэгу можно было обойтись простой полицией. Оба парня понимали, что такие выходки с завесой долго продлиться не смогли бы. И вот однажды случилось то, о чём так переживал Джун. — Мои медиаторы просто ужасны, — пожаловался Сокджин. — В Сеуле нормальных попросту не делают. — Могу у себя посмотреть. Наши мастера могут быть полезны иногда, — предложил Мон. Передавать через границу контрабанду было простым делом. Ищешь место, где брешь кажется тоньше всего и “случайно” оставляешь предмет на самом краю завесы, аккуратно проталкивая его до половины. А затем другой человек, с другой стороны, также аккуратно, “случайно” подбирал посылку, перетягивая её в свой город. Если всё сделать правильно и незаметно, то это не будет считаться брешью. Очень часто детишки, играя во дворах, отлавливали мелких ящериц или птиц и гнали их сквозь брешь. Затем оббегали заштрихованную зону и смотрели, выживут ли животные. Конечно же живое существо погибало. С неживыми предметами дела обстояли куда проще, но по закону судились строже. Было ли это справедливым? Наверное. Сравнить только детские шалости с убийством ни в чём не виновных животных, и нелегальную передачу медикаментов, наркотиков, оружия и прочего. Конечно же, никто не собирался отдавать детей аватарам. И конечно же, пойманным контрабандистов приходилось несладко. Коробочка с медиаторами была меньшим злом из двух перечисленных примеров, так что наказанием за такой проступок могла служить в худшем случае калибровка зрения. Решение принялось быстро, и Сокджин не смог переубедить Намджуна. Так что уже на следующий вечер у старшего появился новый набор первоклассных медиаторов, которым он не мог нарадоваться. Он всё пел дифирамбы в честь них, срываясь на восторженные “спасибо, Намджун”, пока второй улыбался, как идиот, изредка отвечая. — Знаешь, я давно об этом думал, — тихо сказал Сокджин. — Давай встретимся? В Бюро. — Это… — Нам хотел сказать какая это была замечательная идея, но к нему подсел парень, и тот вынужден был заткнуться. Тёмноволосый в жёлтой ветровке и красной шапке открыто улыбнулся Намджуну на его вопросительный взгляд и быстро затараторил на тэгу-станском. — Я-то думаю, где я тебя видел? Ну точно, на батле! Ты там всех уделал. Это была мощь! Хочу пожать твою руку! — парень приобнял его, наклонился к уху Джуна, так, чтобы Джин тоже смог услышать, и быстро прошептал: — Если вы оба не прекратите шептаться, то во-он те тени обязательно сцапают или тебя, или твоего друга, — он отодвинулся и снова улыбнулся. — Предлагаю тебе свою скромною дружбу. М? Как тебе идея? Меня Чон Хосок звать, кстати. Давай всей компашкой встретимся на Пото-О-Бэй, ну, оттуда ещё прекрасный вид на звёзды открывается. Намджун молча кивнул. Он поднялся с места и позволил новоиспеченному другу увести его в глубь Тэгу, подальше от любимой площади, от опасности, поджидающей в тени, и от Джина. Потому что над Пото-О-Бэй не видно звёзд. Этого места вообще не существует в Тэгу. Это был законный диссенсус в Сеуле, где небо закрыто крышами базарных павильонов, попасть в который можно было случайно, лишь пройдя через рынок Намдэмун в Тэгу, блуждая среди его бесчисленных прилавков. Если вы хотите скрыться от кого-то, избавиться от хвоста или потеряться – ищете звёзды над Пото-О-Бэй. И если Джин понял, а он точно понял, то сейчас они отправляются именно туда.