Seoul. Esse quam videri.
*Сеул. Быть, а не казаться. — Мы воюем уже столько лет. Каждый из городов пытается уколоть друг друга. Во всём. Вот, даже наш слоган словно передразнивает тэгу-станское “не словом, а делом”, — фыркает Юнги. Парень проигнорировал девушку-голограмму и та обиженно фыркнула, возвращаясь на экран. За гигантским зданием, которое они обогнули, находилась очень старая, давно заброшенная соляная шахта. Там, по краю проходила завеса, теряясь в чернеющей глубине её чрева. Джин вежливо пропустил Хосока вперёд, когда тот попытался протолкнуть парня в диссенсус. Внутри грота уже были Тэ и Чонгук. Намджун заметил их силуэты сквозь золотистую дымку завесы. Один из них стоял в одном конце, а другой – в противоположном, и что-то проверял на маленьком светящимся экране. — Иногда мы практикуем со студентами кое-что, — начал Юнги, проходя вглубь, прямо к завесе. — Это не совсем педагогично и совершенно не законно. Диссенсусы, в какой-то степени, подавляют действие завесы. Мы можем стоять там часами, на месте, без единого слова, даже не двигаясь, и перебираться то в Тэгу, то обратно. Не надо ни шагу ступать, чтобы это получилось: не надо, если находишься в штриховке. Но если повторить это тут, возле завесы? — Это могло бы их убить, — шепнул Сокджин. — Всё вот здесь, — он постучал себя по лбу. — Мы и есть диссенсусы. Мы те, кто подавляет завесу. Никто не может доказать такую хрень, потому что все молчат. Вот почему иностранцам так тщательно промывают мозги. У них нет… — Страха, — закончил Джин. — Да. Так вот, — он развернулся, предположительно, к Тэхёну, и громко позвал его по имени. — всё готово? Пора. Юнги осторожно поднял руки на уровне лица. Точно такое же движение проделал Чонгук со стороны Тэгу. А затем они плавно коснулись завесы, сцепляя пальцы. — Ненавижу, когда он так делает с кем-то ещё, — фырчит Хоуп в ухо удивлённому Намджуну. Сокджин задержал дыхание, когда наполовину созданный разрыв в центре, между руками парней, расширился и достиг стабильного размера. Завеса, искрясь и потрескивая, расходилась неровным кругом, создавая дыру – дверь в чужой город. Тэхён перешагнул и с лёгкостью оказался в родном городе. Хоуп подскочил к разрыву со словами “о, кажется и мне пора”, оставил лёгкий поцелуй за ухом Юнги и перепрыгнул в Тэгу-стан, пропуская мимо слова своего соулмейта: — Осторожнее там. Чонгук, проследи, чтобы всё было нормально. Тэ, можно восстановить по быстрому? Парень кивнул и подошёл к завесе. — Минуту, — он внимательно посмотрел на маленький экран чего-то отдалённо напоминающего планшета и улыбнулся. — Вот, подключился. Обновление через пару минут. Советую отойти и берегите глазки. Сокджин нервно оглянулся на сосредоточенного Джуна. Тот же успокаивающе сжал его руку. А через минуту комната наполнилась ярким золотым светом, что практически ослеплял. — Так Аватары восстанавливают дыры. Не с помощью суперсилы. Просто компьютер и спутники. Если отверстие маленькое, им не обязательно приходить, — пояснил Юнги Джину. — Их не так уж и много, чтобы успевать появляться везде, где образовываются проблемы. Особенно в тех местах, где не должно быть людей. Нет людей – нет проблемы. С одной стороны, его слова обнадёживали, но с другой… С другой стороны у Сокджина было столько вопросов, он по-прежнему ничего не понимал. Всё, во что он верил, о чём ему рассказывали – всё это было одной большой ложью. Думать об этом совсем не хотелось. Намджун заметил в какой напряженный клубок нервов превратился его соул. Приобняв парня за плечи он тихо прознёс: — Всё хорошо. Поехали домой, ладно? И это, чёрт возьми, было лучшее, что старший успел услышать за последний час или два. Этот низкий уверенный полушёпот, от которого мурашки, такие приятные, от шеи и по спине. В тот момент Джин сделал очередную пометку в очередном списке. Галочка в последнем пункте из “способов принятия неизбежного”. А ещё плюсик после фразы “решительные действия”, в списке того, что он задумал проделать с Джуном в их последнюю ночь, когда они доберутся до дома. Оставалось только сообразить с чего бы начать. И как вообще начать. Благо, долго думать не пришлось. Все получалось само собой. Намджун заботливо помогал Джину избавиться от куртки, в которой тот умудрился застрять рукой. Он всё смеялся со старшего, пока случайно не столкнулся с ним носом. А затем ладони Сокджина легли на его бедра, сжимая, трогая и забираясь под оранжевую толстовку. Он сам начал это безумие. В который раз за день. И Джуну вдруг подумалось: как далеко может зайти этот отчаянный? Тот же подставлял шею под поцелуи, шумно вздыхал, позволяя все это. Соображал ли сейчас сам Сокджин хоть немного? Нет, наверное. Точно не в тот момент, когда обнимал Джуна слишком тесно, так, чтобы их бедра были вплотную прижаты друг к другу. Нам расстегивает пуговицы на его рубашке, проводит рукой по чужой груди, бесстыдно лапает задницу, прижимая парня, буквально впечатывая в себя. И Джин совсем не против. Для него это как провал. В другое сознание. В свободном падении. Что оставляет после себя лишь ощущения и чувства. Чужие руки скользнули по спине вверх, Нам властно разомкнул его губы, засунув язык в податливый рот. Решительное движение – Джина потянуло вниз, и Мон прижал его своим весом к стене, выбивая из него остатки воздуха, так что у старшего вскружило голову. Пластично прогибающееся тело хёна требовало покориться младшему прямо сейчас. Он, блять, настаивал. Джун понял это по тому, с какой силой Джин ухватился за ремень на его джинсах, притягивая парня к себе. Ещё ближе. Когда, казалось бы, ближе некуда. — Ммгм… Джин-ни, эй, погоди, — мычит Нам сквозь поцелуй. — Боже, стой. Если ты сейчас не остановишься, то я уже точно не смогу. — Хорошо, — кивает в ответ хён, оставляя на чужой шее засос. — Джи-ин. Пожалуйста. Тут Сокджин дернулся как от пощечины, вспыхивая стыдом и испугом от ощущения чужого возбужденного члена, прижатого к собственному стояку. Он тихо выдыхает “дай мне пять минут”, а потом ретируется в своё убежище – ванну. А Намджун дышит так, словно марафон пробежал. Улыбается и дышит, чтобы успокоиться. У него в этом теперь большой опыт, поэтому долго вот так вот ждать не пришлось. Он добирается до их кровати, попутно снимая кофту. Растягивается на матрасе, тихо материться в потолок. Сокджин заходит через несколько минут в одних свободных штанах, пряча что-то за спиной. Вместо привычного стеснения, в его глазах Мон заметил решительность. Это конечно же настораживало. Старший медленно подходит к соулу и садится не рядом, а прямо на намджуновские колени. Получается слишком красиво и соблазнительно, чтобы успеть подумать о последствиях. А настороженность, быстро сменяется пылающим жаром внизу живота младшего. Нам не успевает сказать и слова, потому что Ким целует его открывшуюся шею, замечая то, как вздрогнули плечи младшего. Это стало достаточным поводом, чтобы поцеловать его так ещё раз. Каждое надавливание, каждое требовательное скольжение пальцев старшего, то, что он вытворял своими бёдрами, сидя на Намджуне, посылало щекочущее тепло по венам младшего. — Джин, — тихо шепчет он в полуоткрытые губы, когда наконец-то понимает, что хён сжимает в руке за спиной. Смазка со вкусом яблок перекатывалась с ладони в ладонь, пока Джин улыбается в паре сантиметрах от губ младшего. — Ты не должен этого делать. Не потому что я уезжаю. — Я хочу, — кивает тот. — Это не из-за этого. Я приеду в Тэгу сразу же, после тебя. В тот же день, или на следующий. — Нет. Я не хочу, — выдыхает Джун. И всё. Нервы Сокджина сдают. Тихий мат на чистом сеульском слетает с его губ, и парень падает на спину, накрывая голову подушкой, стараясь не сгореть от стыда. Он его не хочет. Намджун не хочет Сокджина. Вот так просто. — Прости, я такой идиот, — ноет в подушку хён. — Идиот-идиот-идиот… Ты, конечно же, не хочешь… — Джин, Боже, посмотри на меня, — шепчет младший, подползая ближе. — Я не хочу, чтобы ты пострадал. Ты еле в диссенсусах стоишь. Тебе нужно пройти калибровку. Слышишь? Пообещай мне, что будешь хорошим мальчиком и подождёшь две недели? Он садится у его коленей, опуская на них голову, улыбаясь и тихо посмеиваясь. — Джин? Напомнишь мне, пожалуйста, когда будем в Бюро накатать жалобу на них, — парень проводит руками по ногам Джина, вниз, к его бёдрам. — Зачем? — спрашивает Сок, выглядывая из под подушки. — За то, что подсунули мне самого идеального соулмейта на планете, которого я точно не заслуживаю. В голову Намджуна прилетает подушка и тот смеётся, откидывая её в сторону. Раздвигает ноги хёна и нависает над ним, смотрит со всей серьёзностью. — И как тебя можно не хотеть? — шепчет он. Ладонь Джина, словно окончательно выйдя из-под контроля, поднимается выше. Его горячие пальцы проводят самыми кончиками по гладкой прохладной шее Мона, отозвавшейся мелкими мурашками. Младший закусывает нижнюю губу. А Джин тянется к ней рукой, обводя играющими и поддразнивающими прикосновениями скулы, подбородок, приоткрытые, такие мягкие, такие потрясающие, нежные и влажные губы. И каждый понимает, что назад уже точно не получится сдать. У Джина сводит под рёбрами, от ощущения чужих рук на коже, в груди сжимается, а в животе приятно ноет, и ни на что другое, кроме этих губ – черт возьми – смотреть попросту больше не хочется. — Ты такой красивый, — выдыхает Намджун в изгиб его шеи. — Хочу тебя. Всего. Сейчас же. У Сокджина краснеют щёки. А ещё губы искусанные, припухшие, произносят тихое: — Пожалуйста. Намджун улыбнулся, его руки прошлись вниз по телу Джина, ещё раз задерживаясь на чувствительной коже его ребер, и наконец, исчезая под свободными пижамными штанами. Медленно, нежно, рука младшего обхватила член Джина, большим пальцем сдавливая уже влажную головку. Попутно выцеловывая рот, шею, оставляя на ней следы от слабых засосов и покусываний, спускаясь ниже, к ключицам, плечам, животу. Изучая, запоминая каждый сантиметр. Он хотел найти места и точки, которые заставят его потерять голову и полностью сдаться. Он целовал его так, словно боялся, что тот исчезнет. А когда его руки на члене старшего сменились губами, Боже… Сок застонал, как последняя шлюха и моментально накрыл рот рукой. — Нет, — зарычал Джун. — Хочу слышать тебя. Намджун оставляет влажный пошлый поцелуй на поджавшемся животе, а затем на обнажившемся из-под отодвинутых трусов члене, обволакивая головку мягким мокрым языком… — Хорошо? — спросил он. Джин смог лишь кивнуть. Это было слишком хорошо. Чересчур, чтобы найти слова, которые смогли бы выразить, как хорошо ему было. К тому же, он думал, что если начнет говорить сейчас, он не сможет остановиться. Горячее сухое дыхание и безумный влажный рот, аккуратно забирающий его на длину, эти волосы, скользящие сквозь пальцы Джина, это льнущее навстречу тело – Сокджин боялся, что сойдёт с ума от всего этого. Он не осознавал, как туго сжал пальцы в волосах, пока Джун не прикусил кожу на его бедре в качестве предупреждения, зацеловывая покрасневшее место. Возвращая губы обратно, заглатывая полностью. Его движения грубые, требовательные, он сосёт совершенно не жалея своего рта. Джин кусает губу почти до крови, наблюдаяя за стараниями парня, за тем, как краснеют его щёки, а на глазах проступают блестящие в тусклом свете слёзы, сквозь дымку желания. Вокруг его губ собралось много слюны и смазки, они распухли и покраснели. Сок разглядывает его сверху вниз, не сдерживая стонов, и думает, что он выглядит слишком пошло, когда слюна стекает по его подбородку. Его голова неприлично поднимается и опускается. Почти в такт тому, с какой скоростью отшибает разум Джина, и ему остаётся только извиваться под настойчивыми губами. — Чёрт. Остановись! — воскликнул он, выпутывая ладонь из его волос, цепляясь за простынь. — Я сейчас кончу. Нам ухмыляется, отстранившись всего на секунду, отпускает руку у основания и надрачивает быстрее, одновременно продолжая вбирать член, доводя до предела. А затем… Затем Джин падает в бездну, выгибаясь в спине, умирает, почти крича, прощается с крышей, пока Нам шумно глотает терпкую белёсую жидкость и продолжает свои движения на автомате, выжимая всё до последней капли, вылизывает дочиста и обсасывая всю головку. Он забирается на кровать и ложится на Джина, вдавливая его в матрас. Скользит большим пальцем по нижней искусанной губе, чувствуя как горит его грудная клетка напротив его собственной. — В порядке? — спрашивает Нам, потому что он всегда спрашивает. — Да, Боже, — Сок сжимает его волосы, притягивая за затылок, и целует его, проникая языком, вылизывая легкомысленный смех Джуна из его рта, высасывая его веселье. Поцелуй грубый и грязный. Сокджин тянется рукой к чужому члену, но Мон перехватывает её, сцепляет со своей и тянет вверх, вжимая её в подушку, рядом с головой Джина и прижимается лбом к его лбу. — Ты не должен… — Ой, заткнись! Младший сдаётся, позволяя рукам, но только рукам, Джина проделывать с его телом всё, что тому захочется. Даже, если это займёт всю чёртову ночь.***
— Счастливые часов не наблюдают, да? — рычит пограничник из Тэгу-стана, глядя на растрёпанного, заспанного, с синяками на шее и руках, Намджуна, что тычет ему свой пропуск. — Так, Ким Намджун. Опоздали на час? — Потерялся в лабиринтах Бюро, — врёт Мон. Он ещё никогда в жизни не ориентировался в пространстве так быстро. Жалко, конечно, было покидать их с Джином смятую до невозможного, постель. Но когда он осознал, что проспал, то все сожаления пришлось оставить на потом. Знал бы этот пёс, остановивший его на выходе, как сложно было принять это решение – оставить совершенно голого Джина досыпать одного в комнате. Но он справился, так что пограничник шёл нахуй, а Нам шёл домой. Один. Без Джина. На улице Тэгу во всю разгорался майский день. Люди сплошь и рядом разбрасывались старыми как мир шутками про погоду по типу: а у нас в Тэгу жарче, чем в Сеуле или а на вашей стороне дожди такие же мокрые? Май – время, когда все начинают сходить с ума и теряют свои головы. Первым, кто почувствовал это сумасшествие был как раз Сокджин. Он понимал, что что-то явно идёт не по плану, когда всё чаще стал встречать митингующих унифов на улице. Или когда бюрошники ужесточили проверки по калибровке, выдворяя за город всех нарушителей. А ещё эти разборки по поводу Бреши. В городе явно что-то происходило. Что-то очень недоброе, но Сок пропускал это мимо себя; у него была одна единственная цель и он медленно, но верно, путём выставления галочек напротив пережитых дней, приближался к её достижению. Уже на следующий день после возвращения Намджуна в Тэгу, Джин начал проходить свою подготовку по калибровке у Чонгука. Первые этапы – изучение местной культуры, языка, тренинги по различению жителей Тэгу с жителями Сеула, проходили достаточно спокойно. Неделя прошла довольно быстро, особенно, когда Тэхён начал таскать его из одного диссенсуса в другой, практикуя всю эту муть с переходами. К концу каждого такого дня Джин приходил домой совершенно разбитым и уставшим. Его едва ли хватало на скудные ответы на смс-ки Джуна. Он чертовски хотел его увидеть снова, но всё, на что он мог рассчитывать, это его низкий голос по ту сторону бреши и нечеткий силуэт, виднеющийся с их площади, где они впервые познакомились. Джину хватало этих успокаивающих слов: — Всё будет хорошо. Мы справимся. Вторая неделя, к сожалению, была куда хуже предыдущей. После каждой промывки мозгов голова у Сокджина просто разрывалась, но чем больше парень погружался в это дерьмо, тем проще было выстоять возле завесы, находясь в другом городе. Теперь нечёткий силуэт Джуна стал ярче и чётче, завеса больше не была золотистым туманом, скорее стеклом с подсветкой, однако сил, на то, чтобы пройти к их площади и убедиться в этом уже не оставалось. Чонгук как-то заметил его состояние и предложил отдохнуть от калибровки, сходить в Пото-О-Бэй, тем более, что Хосок запланировал что-то с Юнги, и они снова открывают разрыв. А это значило, что ресторанчик будет полностью в их расположении. Джин тогда подумал на чистом тэгу-станском: — Чёрт возьми, какая же это охеренная идея. А следующим утром они встретились с Юнги возле Намдэмуна. Тот, с привычным скучающем видом осмотрел Джина, докурил свою мятную сигарету, выпуская клубы дыма в небо, щурясь от яркого майского солнца, и осторожно заметил: — Паршиво. — Зато тепло, — ответил парень, так же поднимая глаза к чистому небу. — Не солнце. Ты. Паршиво выглядишь. Джин нахмурился, но обижаться не стал. Как ни крути, а Мин был прав, его состояние оставляло желать лучшего. Но даже тут, в огромном рынке, он ориентировался лучше, чем Юнги. Пару раз он попытался направить его, но тот отмахивался, раз за разом приводя Джина в тупик. А когда и его терпение лопнуло, Сок с трудом, но всё же нашел вход в Пото-О-Бэй, правда со стороны Тэгу. Как так вышло, он не понял, но успел заметить странную ухмылку Мина, сжимающего в руке небольшой свёрток, бережно закутанный в ткань с гербом чужого города. Ким обречённо выдыхает "снова контрабанда" и закатывает глаза. — Ребятам ни слова. Всё равно не поймут. Научная хрень, — отмахнулся тот, доставая лом. — Сделал бы нормальный замок. И не лень же ломом дверь выламывать каждый раз, — буркнул Джин. — Нормальные замки в Тэгу долго не живут, — усмехнулся тот в ответ. Через час в ресторанчик завалились Хосок и Чонгук. Джин моментально ретировался на кухню, чтобы попытаться накормить их чем-то вкусным, и если Хосок пытался его отговорить от этой затеи, ссылаясь на то, что парень и так чертовски устал и, что если об его эксплуатации узнает Намджун, то прилетит за это точно всем, то Чонгук сразу заявил, что он очень голодный и чертовски любит стряпню Джина. Макнэ был награждён самой милой и доброй улыбкой, какие бывают у уставших любящих мамочек, и поглаживанию по голове. Чон-младший вообще становился таким ребёнком рядом с Сокджином, но только не тогда, когда он выполнял свою работу. Это как два разных человека, и Джина этот факт очень удивлял. Ещё через час, после удачного сокрытия преступления по эксплуатации уставшего Джина, в Пото-О-Бэй явился Намджун. Он залетел в комнату, где Сок пытался научить малыша Гукки играть на форте Юнги, и буквально набросился на старшего с объятиями. — Ты в порядке? Всё хорошо? Точно? — Да, Господи, да! — только и успевал отвечать Сок сквозь смех. — Ты ещё спроси, не обижали ли меня тут… — А что..? — Джу-ун, – тянет парень, оставляя на лбу и губах младшего два лёгких поцелуя. — Я в полном порядке. Как только успокоительный чай для Намджуна был сделан, время снова неторопливо продолжило свой бег. Джин занял место на диване, а Мон лежал на его коленях, позволяя соулу нежно перебирать его волосы и рычал на каждого, кто хоть как-то пытался отвлечь его от этого занятия. Юнги, надев очки, читал книгу под названием “Планковские единицы”, пока Хосок сидел рядом, опустив голову на огромный том “Принципов квантовой механики”, открыто пялясь на парня. — Перестать, — спокойно произносит Мин, не отвлекаясь от книги. — Я ничего не делаю, — губы Хосока растягиваются во влюблённой улыбке, и тот склоняет голову на бок. — Ты меня отвлекаешь. — А ты – меня, — парирует Чон, замечая как его соул пытается скрыть улыбку, а затем тихо произносит: — Юнни? — М? — Я тебя люблю. На этом признании Чонгук не сдержался и презрительно фыркнул, перевернувшись на спину. Парень изо всех сил пытался отвлечься на приставку, но его персонаж, подозрительно похожий на Тэхёна, почему-то быстро умирал, и дальше одной локации макнэ не заходил. Ким опаздывал на добрых два часа, что могло бы быть тревожным звоночком, потому что Тэ никогда не опаздывал, если это было не важно. Он всегда собран и очень дисциплинирован. Даже Чонгук чувствовал что-то неладное, когда персонаж его игры умер в сто двадцать восьмой раз, а запрос на возобновление игры остался проигнорирован. Он озадаченно посмотрел на Юнги, отмечая, что хён не продвинулся в прочтении “Планковских единиц” даже на десять страниц. Он только хотел спросить: “где шарится этот пиздюк? Я же тут переживаю.”, как его мысли оборвались звуком открывшейся с грохотом двери. — Что за хрень, босс? — Тэ залетает в ресторанчик, вспыхивая как спичка, проносится мимо Хоупа и хлопает газетным свёртком и ещё какими-то бумагами по столу Юнги. — Какие-то проблемы? — приподняв бровь спрашивает Мин. — Вся эта чушь про Брешь и унификационистов, — Тэ понизил голос на слове «Брешь», переходя на шепот, слишком поздно замечая, что они в комнатке не одни. — Что ты делаешь? — Всё под моим контролем. Тем более, ты сам говорил, что не хочешь участвовать в этом… С ним, — он кивает в сторону хмурого Чонгука, стоящего у двери, за спиной Тэхёна. Но ответа так и не последовало. Тэ опустил голову, устало массируя виски. Не повернулся, чтобы взглянуть на соула. Только устало выдохнул: — Ты всех нас погубишь. — А что, собственно, случилось? — с интересом спрашивает Хосок у Тэ, но тот почему-то пожимает плечами и плетётся к выходу. — Эй, давай сегодня останемся тут? — осторожно предлагает Юнги в ответ на вопросительный взгляд Хоупа. — У нас маленькие проблемы с завесой, кажется. Тэ только разочарованно цокает и спускается по лестнице, но Чонгук выглядывает из-за угла и останавливает его. — Ты тоже можешь остаться. Надо поговорить. Это конечно же вызывает массу удивлённо открытых ртов и вопросительных взглядов. Особенно, когда Чонгук возвращается к своей игре “убей Тэхёна” и даже предлагает ему пройти уровень, пока он сделает себе и Джину чай. Сам Тэ, по большей части, молчал весь вечер. Он ничего не рассказывает, отвечает только когда Хоуп или Джин спрашивают что-то по мелочи. Но молчит так выразительно, что у Сокджина сводит под ребрами. А потом происходит что-то очень странное. Чонгук хватает Тэ и тащит того к выходу, бросая остальным парням прощальные слова, а Хоупу отдельное “буду поздно”, и исчезает из ресторанчика. — Они всегда так общаются? — хмыкнул Джун, наблюдая за безвольным смирением Тэхёна. — Бывает, они даже до выхода не добираются. Дерутся прямо в коридоре, и потом Хосок прибивает к стене вешалку, или подметает осколки разбитых чашек и тарелок, — рассказывает ему Юнги. — Сегодня не так плохо закончилось. — Иногда Чон перекидывается с ним парой фраз, и смеется, снова кажется радостным. Вообще-то, они неплохо ладят. Правда, потом Тэ убитый на работе, а Гук приходит к Хоби и начинает ныть о том, как он ненавидит сеульцев. — Главное, чтобы братишка его из рынка не вытащил, — подмечает Хосок, выглядывая с окна на улицу Тэгу. — Какого хрена происходит? — доносится тихий голос Чонгука из-за соседнего перекрёстка, на что Хоуп закатывает глаза со словами “конспираторы хреновы” и возвращается на диван в объятия Юнги. — Я не скажу. Ты же знаешь. Он не разрешает, — говорит Тэхён, опустив голову. — Херня. Всё это большая херня. Если он впутает Хосока… И вообще, блять. Это я не хочу работать с тобой, понял? И вообще-е, катись-ка ты нахер. А потом они молчат. Долго. Ким не уходит, потому что знает, что Чонгук не уйдёт. Даже если моросящий дождик перерастёт в настоящий небесный потоп и смоет их с лица земли. — Не хочешь уехать? — спрашивает тихо Тэхён, дёргая головой, так, чтобы пара тяжелых капель слетели с его мокрых, завивающихся волос. — Туда, где нет Бреши. — Мне и так неплохо, — фыркает Чонгук. — Но тогда ты бы точно знал, что я никуда не денусь. Что я не исчезну за брешью. — Похуй мне на тебя, — упрямо рычит Чон. И Ким снова замолкает, подставляя лицо под капли усиливающегося дождя. — Спрячься под навес, простынешь ведь, — бурчит под нос Чонгук, в который раз за день разрушая веру Тэхёна в то, что ему действительно всё равно на него. На планшете Тэ вспыхивает красным огнём предупреждая о чём-то важном, сопровождая это странным звуком. Гук с интересом наблюдает за хёном, боясь спросить, почему его так сильно напряг этот звук. Он лучший калибровщик во всём Тэгу, но черт его знает почему, все эти сеульские наноразработки, в особенности те, которыми пользовался его соулмейт, вызывали у него этот интерес. Его отношение к некоторым вещам всегда умиляли Тэ, потому что он, в глубине души и к своему стыду, сладостно слаб к таким порывам от младшего. — Хочешь знать мое мнение, чего городу правда не хватает? — Честно говоря, нет, не хочу, — Чон заходится тихим смехом, больше похожим на приступ кашля, — но тебе сегодня несказанно везёт. Я в расположении духа, почему нет. — Я знаю, я бы в любом случае сказал, — невозмутимо мурлыкает Тэхён. Он знает, что у него есть на это право, что он простит нахальность такого рода только ему одному, но никогда этого не скажет вслух. — Парк. Ну, со всякими качелями и аттракционами. Чтобы мы… Чтобы другие могли встречаться там. Чонгук чихает, взлохмачивая немного влажные волосы. — Бред какой-то, — улыбается в руку Чон, убирая с лица налипшие волосы. Тэхён тоже смеётся. Тянет руку к его лицу, словно к сочному алому яблоку на древе познания. — Ты чего? Тебе что-то нужно? И снова иллюзия разбивается на осколки. — Да так, не обращай внимания, — Тэхён тоскливо вздыхает. Такой момент сгорел в вечности из-за его секундной ошибки. — Эй, ребята, заканчивайте уже морально уничтожать друг друга, — орёт с окна Юнги. — Чонгук верни мне его в течении минуты, иначе брата назад не получишь. — А что, я не против, — хохочет Хосок на заднем плане. Чонгук уходит в подсвеченные желтым светом коридоры и переулки Тэгу, совсем не прощаясь с Тэхёном. А тот возвращается за Юнги, выжидает, когда закончится прощальная часть с Хосоком, и они вместе плетутся в Сеул. Ким ещё давно заметил этот сверток от тэгу-станских контрабандистов, но ничего не сказал, зная, что ему всё равно ничего не объяснят. Не тогда, когда рядом крутился ничего не замечающий, счастливый Хосок. Стоило им уйти, Чон развернулся на пятках и осмотрел смущенного Джина, которому Нам что-то шептал на ухо. Парни смеялись и перешёптывались, периодически срываясь на поцелуи. — Ребя-ят, — протянул Хосок, явно сожалея, что именно ему приходится вырывать их из утопии, но всё же договаривает фразу: — Нам пора закрываться. А потом он ловит шипение Джуна на манер: “кайфоломшик”, наигранно хватается за сердце и корчит пораженную мордашку. — Я не хотел! Меня заставили, — театрально плачет Хоуп, под тихий смех Джина. И всё в принципе идёт хорошо. Даже очень. Даже когда на следующий день мрачный Чонгук вычищает мозг Сокджина, и парень снова уставший плетётся в свой обитель, проходя мимо их площади, наблюдая за соседним городом, игнорируя завесу, что подобно одностороннему стеклу искрилась и вспыхивала. Он заметил мимо проходящих Намджуна и Хоупа, с трудом сдерживаясь, чтобы не позвать их. Они не могли оглянуться и увидеть его, одного из скучающих сеульцев, но Сокджин был уверен, что Нам знает, догадывается, что парень где-то тут, совсем рядом. Да, всё идёт слишком хорошо. До определённого момента, пока Джина не толкают практически в брешь. Крик разносится по площади, люди отшатываются и стараются как можно незаметнее покинуть зону нарастающей опасности. А несколько националистов, что ещё минуту назад спокойно прогуливались в поисках жертвы, окружают Сокджина, язвительно улыбаясь. — Нам стоит вызвать Брешь? — спрашивает один из них, ещё раз толкая Джина, только в этот раз сильнее, от чего парень приземляется на влажную землю. — Что ты там разглядывал, униф? — фыркает другой, оставляя на спине Джина свой отпечаток грязного ботинка. Намджун замечает движение за границей слишком поздно, только тогда когда Хосок тихо произносит сдавленное “Джин?” и хватается за край куртки напарника, чтобы привлечь его внимание. — Не надо, — поздно кричит Хоуп, пытаясь удержать Кима. Слишком поздно. Парень врезается в завесу, перепрыгивает в чужой город и рычит, как зверь. Наци разбегаются за считанные секунды. Эти ребята никогда не отличались смелостью, а сейчас, наблюдая за тем, как кто-то совершает столь ужасное преступление, и подавно. Нам падает на колени возле Джина, пытаясь произнести своё заезженное “Всё ли хорошо?”, но не может. Адская боль разрывающая виски парня в момент зажала сознание в тиски и он замер, начиная задыхаться, хватая ртом воздух, хлопая глазами. Он почти обезумел от боли. Хосок крикнул что-то невразумительное через проделанное отверстие, что-то, что адресовывалось Джину, но Намджун не смог разобрать ни одного слова, пока его соул не схватился за его плечи, поднимая и перебрасывая изломанное в приступе тело обратно в Тэгу, прямо в руки Хосока. Джун не смотрел на него, по-прежнему выискивая глазами то, за что смог бы зацепиться. Он был далеко. Был рядом со сплошной улицей, улицей, принадлежавшей только Тэгу, но не был там полностью, всем сознанием. В этот-то миг, слишком короткий, чтобы его обвинили в каком-либо преступлении, Хоуп задел искрящую завесу рукой. Не прошло и нескольких секунд, как появилась Брешь. Очертания, фигуры, некоторые из которых, возможно, были там и раньше, но тем не менее словно бы вырастали из просветов искрящейся завесы, двигаясь слишком быстро, чтобы их можно было ясно видеть, перемещаясь с полномочиями и властью столь абсолютными, что в течение нескольких секунд они взяли под контроль всю зону вторжения. Эти силы были почти невозможными, казались почти невозможными, чтобы их различить. Все звуки теперь слышались и резкие, и нейтральные, и отрывистые, и хриплые горловые. Кто-то кричал, но Джин не мог понять откуда доносится голос. Только когда он заметил машущего ему Хоупа, он понял. Хосок крикнул ему, что нужно отправится на поиски звёзд, к Юнги: — Джин, блять! Сейчас же! Этого было достаточно, чтобы сделать пару шагов в сторону Намдэмуна. Парень остановился лишь раз, чтобы оглянуться, на то как Хоупа ставят на колени и того ломает, он падает на землю и… И… было что-то ещё. То, за что он не мог ухватиться глазами. Вся площадь довольно быстро погружалась в сильный густой золотой туман, так что оставались лишь очертание Аватаров и их теней. И тогда он сорвался на бег. Бежал так быстро, как мог, задыхаясь, расталкивая в стороны удивлённых сеульцев, почти вслепую пробираясь к Пото-О-Бэй. Он залетает в ресторан, обнаруживая там Чонгука и бросается на него: — Что будет, если пройти через брешь? — спрашивает он, сотрясая его плечи. — Если аватары поймают? — Наказание, Джин. Это же Брешь! — хмурится макнэ, пытаясь освободиться из стального захвата. — Что случилось, Джин-хён? Сокджин не отвечает, опускается полумёртвым на диван, и запускает в волосы пальцы, сильно сжимая их, причиняя боль. Он смотрит на запястье и чувствует легкое покалывание. Туда, где должно быть “Тэгу”. Туда, где нет ничего. — Куда аватары забирают людей? — Я не знаю, Джин… никто не знает. — Полномочия Бреши почти безграничны, — доносится из коридора и через секунду в гостиной появляется Юнги. Проходит спокойно по комнате и стирает пыль с подоконника лёгким движением руки. — Брешь ограничивается исключительно тем, что её полномочия в высшей степени определяются обстоятельствами. Настойчивое требование, чтобы эти обстоятельства строго контролировались полицией, является необходимой мерой предосторожности для обоих городов. Проще говоря, чем больше нанесён урон завесе, тем больше дозволяется аватарам. — Да что, блять, произошло? — рычит Чонгук, пытаясь отодрать руки Джина от его лица, замечая всхлипывания и дрожь в плечах хёна. Джин рассказывает. Тихо. Так, словно зачитывает текст с предсмертной записки, так, словно это последнее, что он может сказать. Юнги слушает внимательно, запоминает каждое слово, пока Чонгук нарезает неровные круги по комнате. —… а потом явилась Брешь… Они… Они схватили Хосока, я точно видел. Это был он. — Какого хуя..? — тихо произносит Чонгук, замирая по центру комнаты, а потом у Джина начинается истерика. — Бля… Сколько теней ты видел? Сокджин качает головой. Накрывает мокрые глаза руками и мычит что-то о случайности, что это всё неправда, сон, и он сейчас проснётся, даже просит подождать Юнги немного. — Почему ты его не остановил? — продолжал спрашивать физик. Но только Джин открывает рот для каких-либо объяснений, Мин отвешивает ему звонкую пощёчину. Щеки Кима пылают насыщенным пунцовым цветом. Блондин в растерянности прикладывает тыльную сторону ладони к пораженному участку лица. Кожу саднит и неприятно жжется, из-за чего создается впечатление, будто его щеки в огне. — Успокоился? Отлично. А теперь мы все идём в Бюро. — Какого, блять, хуя… — вымученно стонет Чонгук, всё ещё не веря, когда они выбираются из рынка и встречаются снова в Бюро. Чон проверяет новеньких поступивших на калибровку, но в его списке знакомых имён не было. Он обходит всё Бюро и только к шести вечера обнаруживает, что Намджун первый прошёл чистку и сейчас его судьбу решают бюрошники. У Хосока в тот момент дела обстояли куда хуже – им по прежнему занималась Брешь. Только через два часа Юнги удалось прояснить ситуацию. Оказалось, Хоуп успел выкрутиться из ситуации, указав, что они с Джуном подверглись нападению националистов, по чистой случайности. Однако, по совершенно не понятной причине, взял вину на себя, заверяя, что дыра в завесе появилась от прикосновения, не более. И что границу он не переходил, находясь на территории чужого города – по ошибке, конечно же, но он продолжал быть в Тэгу и видел только Тэгу. Намджуну пришлось подтвердить его слова. Пришлось, иначе всё полетело бы в бездну, скажи он что-то не то. Первым зал заседаний покидает Намджун. На ватных ногах он с трудом передвигается к лавке, и тяжело опускается на неё, держась за ровные стены. Сокджину абсолютно плевать, на то, что говорит ему Юнги. Он подбегает к Джуну и хватается за него, обнимает, целует в щёки и лоб, и прижимается влажными щеками к чужим напротив. — Ты в порядке? — хрипит Намджун и старший почти борется с желанием отвесить ему подзатыльник. — Сумасшедший! Неизбежный Свет, какой же ты дурак, Намджун! — Сок обнимает парня, выцеловывает его шею, роняя на неё тяжелые солёные капли, не в силах их контролировать, пока тот обнимает его за талию, слабо улыбаясь. У Юнги звонит чем-то попсовым телефон, и он раздраженно рычит в трубку что-то на сеульском. Он общается так почти всё время, с тех пор как они вошли в Бюро, договаривается с кем-то, срывается и орёт, а потом снова начинает просить, почти умолять. Намджун тихо шепчет на ухо Сокджину: — Мне запретили выезд из Тэгу в Сеул. Юнги опять кричит, пугая мимо проходящих туристов и хмурых бюрошников. Чонгук фырчит и тихо матерится, заламывая руки, не находя себе места. А Сокджин несколько раз моргает, трясёт головой и говорит, что это ничего страшного. Если нужно, он сам переедет в чёртов Тэгу-стан. Лишь бы с ним. — Там были копы. И ещё что-то. Они долго спорили, хотели отдать Хоупа в руки аватарам как только нас разделили в Бюро. Но вмешались свидетели. Не знаю как, но версию Хосока о том, что случилось поддержали пятнадцать человек. Все они знают Юнги. — Унифы, — тихо произносит Чонгук, и пялится на Мина. — Мне нужно предупредить Тэхёна. Если он влезет в систему управления завесой, ему придётся несладко, — говорит Мин Чонгуку, и тот послушно кивает. Возможно, думает Джин, впервые за всё время их знакомства Чон не спорит, не огрызается, а только кивает. Возможно, потому что понимает, что Юнги фактически спас зад Хоби. Они договариваются о встрече этим же вечером в Пото-О-Бэй. Как только выпустят Хоупа. А отпускают последнего примерно через два часа. Парень вышел – нет, выпал, – из кабинета калибровки спустя бесчисленное количество часов и не пройдя и пару шагов, опустился по стенке вниз. Джин первым его замечает. Подлетает, и пытается помочь дойти до остальных парней: мечущего глазами молнии Чонгуку и почти отошедшему Намджуну. Сокджину кажется, что парню абсолютно плевать кто и куда его тащит. Ему плевать, ибо он чувствует себя тотально беспомощным, потерянным, разбитым и неправильно склеенным вновь. — Что они сделали? Хоби, что происходило? Это была Брешь? — всё спрашивал макнэ. А Хосок хлопает глазами, щурится, смотрит загнанно, в пустоту и кусает губы, вероятно от боли. — Брешь, — вторит Хоуп, когда немного отпускает, и судорожно вздыхает. — Да, Брешь. Наконец Чон-младший взорвался, а на Хосока тут же обрушилась лавина из обвинений и фраз по типу: — Я же говорил, блять! А чего ты ожидал? Что они спасибо скажут и отпустят? Легко отделался ещё! — Не чересчур ли это было? — спрашивает Джин, хватая младшего под локоть с предупреждением во взгляде. Хосок просто сидел, словно отсутствовал всё это время, нервно оглядывался, как бы стараясь увидеть в углах что-то почти невидимое. Подняв правую руку, и нацелил её на Джина, а затем – в свою грудь: мол, посмотри-ка на меня и подойди. Тот повиновался, подходя ближе. — Если ты тот самый – наш – Сокджин, то кивни. Или нет, лучше коснись моего плеча. Джин оглянулся на Намджуна, но тот не заметил его взгляд, поэтому пришлось спрашивать Чонгука. Тот ответил одним словом – калибровка. Прошло восемь лет, когда Хосоку последний раз промывали мозги. Восемь гребанных лет он старательно изучал составленные лучшими умами карты диссенсусов, заучивал каждый поворот границы и зазубривал штрихованные зоны, а сейчас не мог различить кто именно сидит возле него, не мог услышать сеульский язык и даже понять кивает тот или нет. — О, супер, — усмехается Хоуп. По крайней мере пытается, когда чувствует лёгкое прикосновение к собственному плечу. — Джин. Просто забей, ладно? Знай, что я сделал это ради тебя. Ну, спас его зад, — он мотнул головой на Намджуна и сморщил нос от накатывающей боли. — Но ты не должен винить в этом никого. Понятно? Даже и не думай. — Спасибо, — говорит Ким на тэгу-станском, чтобы Хоуп расслышал. — За-бей, — произносит по слогам тот, палясь парню в грудь. — Я бы в любом случае сделал то, что сделал. Снова и снова. Это, — он тычет пальцем себе в висок, имея ввиду своё состояние, — это ерунда. Пройдёт. — Ты мог с ума сойти, придурок! — орёт Чонгук, и Нам перехватывает его руку, чтобы тот заткнулся. — Они могли забрать тебя, как Чимина! Сука! Да пошло оно всё… Чон разбивает кисть о стену, выходит на улицу и пытается словить такси. Его злости хватает до первого провала в обморок Хоби, пока они выбираются через сеульскую зону в Бюро к выходу. А когда они добираются до Намдэмуна, проходит около часа, пока пульс Хоупа не выравнивается, а желудок не очищается полностью. — Как после хорошего праздника с очень, ОЧЕНЬ плохим бухлом, — трясётся то ли от смеха, то ли от боли Хосок, пытаясь подавить очередной приступ тошноты шуткой. Он молчит о том, что его ломает, потому что это и так понятно. Молчит, не спрашивая, где его соул. Молчит, когда понимает, что знакомая квартирка над ресторанчиком больше не кажется ему уютной, и что половину из вещей он вовсе не видит. Доходит до абсурда, когда он врезается в дверной косяк и падает на пол, прямо к ногам Юнги. — О, Тэхён, — смеётся Хоуп, поздно замечая намджуновское “нет, же, блять…”. Тэхён появляется следом. Присаживается между Чонгуком и Намджуном, молчит в привычной манере и сверлит взглядом Юнги. В комнате тихо звучит сокджиновская гитара, и Мон длинно выдыхает, радуясь, что может нормально слышать его голос, а потом натягивает на себя чистую черную футболку с странной, немного кривой надписью «I'm a divergent». Мин же выдыхает мятный сигаретный дым в форточку, созерцая видную в их кухонное окно кирпичную стену, небольшой кусочек чистого, синего с лёгким градиентом в голубой, неба – единственное место во всем Намдэмуне откуда его можно было увидеть, а ещё линию электропередач, выглядывающую ровными столбами над навесами рынка. — Ты помнишь о чём мы договаривались? — говорит он, не оборачиваясь на Хосока. Тэхён нервно сжимает кулаки и издает тихое “не смей” куда-то в пустоту перед собой, оставаясь полностью проигнорированным боссом. И всё же на слова реагирует почему-то Чонгук. Он резко поднялся на ноги и попытался напасть на Мина. Просто в два прыжка оказался рядом с ним, толкнул его лицом вниз на заваленный книгами и бумагами стол, скрутив ему руки за спиной. Хосок выкрикнул его имя. Дважды. И младший отпустил бы его сразу же, как услышал хриплый голос брата, но несмотря на это, напоследок снова ткнул его лицом, постаравшись, чтобы у Юнги пошла носом кровь. Джин оттащил макнэ в другую комнату, оставаясь между ними обоими барьером. — Я помню. Но я в порядке. Завтра. Буду. Точно говорю, — хмычет Хоуп, поднимаясь. Его шатает. Очень сильно. Но он находит в себе силы дойти до размытого силуэта своего соула, не поднимая взгляда, потому что больно смотреть, и на ощупь обнимает его за локти. — Видишь, я почти… — Не верю. — Юн-ни, — улыбается через силу Хосок, так, будто вот-вот и сорвётся. — Посмотри на меня дольше пяти секунд и скажи какого цвета мои глаза, — слышит Хоби, шуршащий шёпот Юнги, едва различая его сеульский. Не потому, что он тихо говорит. Потому что Хосок его не слышит. Парень упрямо поднимает глаза. Смотрит, тяжело дыша сквозь сжатые зубы, чувствуя как тяжелые капли слёз срываются с его помутневших глаз. — Хватит. Перестань, — шепчет Юнги, обхватывая его лицо, оставляя лёгкие поцелуи на мокрых ресницах, пока Хоби задыхается, стараясь успокоиться или хотя бы как можно тише всхлипывать. Он пытается что сказать, но не может. Его не хватает даже на “люблю”. Потому что, блять, нестерпимо больно. И дело уже даже не в калибровке. Хер там. — Пожалуйста, — выдыхает Чон, хватаясь за соулмейта. — Я буду. В порядке. Только. Пожалуйста… – Нет, – Юнги тянется руками за шею, снимая цепочку, с нанизанным на ней серебряным кольцом, ношение которого, должно быть, доставляло некий дискомфорт. Сокджин не сразу замечает, что на пальце у Хоупа точно такое же. Кольцо в форме звезды, скорее солнца, с острыми лучами по краям, внутри которой неровной сеткой изображена брешь, висит на длинной тонкой серебряной цепочке, оборачивается вокруг пальца и поднимается на уровень глаз Хоби. Серебряная звезда медленно вращается на металлической петле. – Не хочу потерять тебя как и его когда-то, – говорит Юнги и аккуратно вкладывает украшение в руки Хосока. – Мой брат – не Чимин! – рычит Чонгук, вырываясь из захвата Джина. – Он не был твоим соулмейтом, потому что ты не заслуживал Пака. Но его, – Хосок обречённо щурится, понимая, что речь идёт о нём, – ты не заслуживаешь ещё больше! – Он и твоим не был, правда ведь? Видишь, мы оба проебались. А то, что я тебя не заслужил, – тихо говорит Юнги в искривлённые ломанной улыбкой губы Хосока. – Знаю. Знаю, блять. Юнги прикрывает глаза, на секунду, а потом уходит, забирая с собой Тэхёна, у которого глаза красные и мокрые. Чонгук разбивает вторую кисть, и злится, злится, бесконечно злится. Намджун хватается за дрожащие плечи Джина, прижимает его к себе, а тот прячет лицо в изгибе его шеи, стараясь изо всех сил не потерять своего соулмейта, не отпускать его даже на секунду. А Хосок пытается произнести своё “пожалуйста” в пустоту перед собой. Чон Хосок падает на колени и беззвучно кричит, прижимая руки ко рту, так что на губах остаются следы от пальцев. Чон Хосок попросту медленно умирает.