Город и Город

Утренняя подготовка Намджуна была такой же фальшивой, как и его пропуск, поэтому голова чертовски болела стоило ему попасть в коридор, принадлежащий сеульской стороне. Нам прошёл ускоренную ориентировку, вместо двух недельного курса. Хоуп долго уговаривал брата, чтобы тот сильно не задерживал его, так как: — Во-первых, мы спешим, а во-вторых — мне нужны его рабочие мозги, понимаешь? — возмущался Чон-старший. Обычные путешественники проходили традиционную подготовку, на которую требовалось значительно больше времени. Их мозг подключали к аппарату, который должен был каким-то образом стимулировать нервные клетки, влияя на кору головного мозга, и усаживали в так называемый сеульский тренажёр, кабинку с экранами вместо внутренних стен, на которые проецировались слайды и видео Тэгу с ярко освещёнными тэгу-станскими зданиями, а их сеульские соседи подавались с минимальным освещением и фокусом. На протяжении многих секунд, снова и снова, визуальное ударение реверсировалось для одних и тех же перспектив: Тэгу отступал на задний план, а Сеул представал в полном блеске. Далее, после тренажера, путешественники проходили закрепляющие тесты, где калибровщики проверяли на сколько готов был путешествующий. Чон Чонгук был одним из главных калибровщиков. Несмотря на свой возраст, молодой парень заведовал целым отделом и командовал так, что его брат казался святым, невинным созданием. Хосок сразу предупредил Джуна, что уговорить его на преступление будет крайне сложно и что дело даже не в Бреше. Просто он терпеть не может Сеул, сеульцев, и соулмейтов – по ту сторону Тэгу, разделённых завесой. Парень встретил их в коридоре, и сразу же потащил в свой кабинет. Намджун едва ли успел рассмотреть его: тонкие чёрные полосы, скрывающие руки от запястий до локтей – рукава, за которыми, как объяснил ему потом Хоуп, Чонгук скрывал имя своего соулмейта; чёрная одежда, разбавленная разве что белым халатом; угрюмое детское лицо, словно вся эта ситуация обижала лично его – лучшего калибровщика! Всем своим видом парень показывал, как сильно ему не нравилась эта затея. И всё же после взбучки с братом, а ссорились они очень долго и очень громко, совершенно не боясь, что их услышат, Чонгук всё-таки сдался. Он быстро подготовил аппарат, провёл нужные тесты, в ускоренном режиме проверил результаты. Нам справился на отлично, если рассматривать в целом, потому что Хосок всю неделю безбожно тренировал его на нижних границах. Результаты Чонгуку нравились так же, как и вся придуманная Хоупом схема, но стоило брату похвалить его, как на его тонких губах расцвела кроличья улыбка, которую он спешно попытался скрыть. — Гукки, — рванул к нему Хосок, когда парень закончил проверку Джуна, — помнишь я говорил тебе, что ты лучший? Так вот, ты лучше лучшего! — Если будет очень плохо, возвращайся обратно. Не хватало, чтобы ты с ума сошёл, — посоветовал младший Чон Намджуну. Он развернулся к Хоупу и пристально осмотрел его: — А с тобой я вообще не разговариваю. — Да ладно тебе дуться, подумаешь, в первый раз что ли? — Я проспал из-за ваших потрахушек наверху. Незаконных, между прочим! В следующий раз, будешь так стонать, я Брешь вызову. — Тебе просто завидно, — ржёт Хосок. — Вот встретился бы с Тэ-Тэ, и всё… — Закрой рот, — зарычал младший, и Джун заметил, как сжались его руки в кулаки. — Ой, да перестань корчить тут из себя! Давно на руку-то смотрел? Помнишь хоть его полное имя? Ну конечно помнишь. Я же видел, как ты залипаешь на него. Смотришь и аж слюни текут, — не унимался тот. — Он ведь приехал, для тебя, ублюдок ты эдакий, стоял там под дождём, не мог собраться с мыслями. А что ты там сделал? — Хосок, блять, уймись, не то втащу, — тихо говорит младший, и Намджун ловит его настроение, осторожно утаскивая Хоупа на безопасное расстояние. — Ты его выгнал. Ты виноват, что у тебя недотрах из-за своих предрассудков, — усмехается старший, и крышу Гука сносит на следующей фразе. — Он бы так не поступил с тобой. Чон срывается раньше, чем Намджун успевает закрыть Хосока собой, и стискивает руки на шее старшего брата. Хоби же при этом весь сжался, чувствуя неладное. Намджун мягко коснулся плеча Чонгука, приговаривая что-то вроде “не надо”, “это же Хосок, он всегда такой” и “ещё увидит кто-нибудь”, макнэ разжимает руки. Продолжать разговор Хосок не стал, только оттолкнул брата в сторону, освобождаясь, пользуясь моментом. — Иногда, ты ведёшь себя очень глупо, Гук, — фырчит напоследок Хосок, хватая Мона, выходя из кабинета. — Он придурок полный, я же говорил тебе. Ким знал, что ненависть между двумя городами-странами иногда достигала уровня разрушительной силы. Жители одного города совершенно неоправданно ненавидели жителей другого. Частые потасовки, митинги, поджоги, чего только не случалось. Это была если не первая, то точно одна из главных причин появления Бреши и завесы. Соулмейты уже тогда добровольно оставались в своих городах. Быть может новое поколение осознало свои ошибки, и теперь большая часть населения жалеет о разделении, в последствии чего и стали появляться унификационисты и националисты, но первые в большинстве наивные молодые мечтатели, а вторые — тупая сила, разменная монета в политических играх. Отношение к националистам у Намджуна было отрицательное, но и к другим он был скорее равнодушен. Чонгук не принадлежал ни одной из этих группировок, у него были свои причины ненавидеть соседний город, но парень был явно из тех, кто применил бы против унифов насилие, оставаясь при этом положительным персонажем. Прокручивая в голове фразы Хосока, о том, что соулмейт Чонгука хотел встретится, а он нет, Намджуну стало не по себе. Он посмотрел на своё запястье. Имя Сокджина всё ещё чернело, как и название чужого города. Говорят, если один из них перестаёт любит другого, то надпись становилась белой, почти прозрачной. Подтверждений этому никогда не было. Но Мон считал, что если существовали случаи как у Ли – высшая любовь с её золотыми узорами, то почему бы не существовать обратному явлению? — Так-с, кажется, мы пришли, ты его видишь? — спросил Хосок. И всё. Дальше как в тумане, потому что Нам и правда видит его. Такого идеального. Чешет к нему и что-то говорит. И, кажется, всё летит к чертям, но Сок отвечает “мы с этим справимся” и смеётся, а у Джуна нервный выдох облегчения застревает в груди. У Сокджина заразный смех, подумал в тот момент Намджун. У Намджуна чертовски обаятельные ямочки на щеках, отметил Сокджин. Расслабиться это вообще не помогло, ни одному, ни другому, поэтому Джин старательно рассматривал кеды Мона, пока тот пялился на его пиздец какие красивые губы. Знаете, вот бывают такие дни, когда всё идёт совершенно не так, как ты планировал. Что-то внутри Сокджина подсказывало, что этот плохой день растянется на целую неделю. А что ещё можно ожидать от неё, если его соулмейт начал диалог с этого “Ты такой красивый”, вгоняя в краску, а потом закончил её своим “я боюсь что-то испортить”, как бы намекая. На что-то совершенно неприемлемое для старшего. Чёрт, он же не гей. И никогда даже не думал, что его соулом станет парень с таким… Телом?! Он ещё никогда не видел его так близко. Заглядывать сквозь брешь он боялся, а в Пото-О-Бэй мало того, что света практически не было, так ещё голова раскалывалась так, что было совсем не до этого. Если бы не Хосок и его успокаивающие слова, Джин бы не выдержал и сошел с ума. Тогда от боли хотелось выть и лезть на стены. Сейчас же, глядя на этого Намджуна ситуация казалась не лучше. — Святые аватары, — молится про себя хён, опуская взгляд в пол. — Дайте сил. Бюро разрасталось несколько столетий. По форме оно напоминало огромные песочные часы. За столько лет эта мешанина архитектуры, определяемой Комитетом по надзору в его различных исторических воплощениях, продолжала совершенствоваться. Поэтому, само здание занимало значительный кусок земли в обоих городах. Внутри у него была сложная структура. Его коридоры могли поначалу быть почти сплошными, тэгу-станскими или сеульскими, становиться всё более заштрихованными дальше, с комнатами в одном или другом городе вдоль них, а также со множеством странных комнат и областей, которые не принадлежали ни одному городу, ни обоим, которые были только в Бюро и единственным правительством в которых был Комитет по надзору и его органы. Надписи и диаграммы на стенах здания представляли собой красивые, но запутанные цветные сетки. И прежде чем найти нужный выход в нужный город, парням пришлось долго искать правильный коридор среди этого хаоса указателей. Они всё спорили на счёт того, в какую сторону нужно повернуть, но по итогу, Джун победил, и Сокджин был вынужден смириться со своим поражением. А что ещё делать, когда даже посмотреть на своего оппонента нормально не можешь, не то, чтобы спорить. Как только показывается выход из Бюро, Ким-старший трёт лицо и наконец-то возвращает взгляд на младшего. Нужно ведь как-то начать нормальный разговор? И в голову приходит мысль: — Ты быстро справился. Я думал, процесс адаптации занимает больше времени, — улыбнулся он, наблюдая за таким же немного растерянным Кимом. — Хосок помог, — ответил тот, — у него брат работает здесь. Чонгук сделал какую-то проверку тестом и отпустил с вот этим… Парень достал с кармана электронную карту и сунул её пограничнику на выходе в Сеул. Сокджин удивлённо наблюдал за тем, как офицер скептически осмотрел Намджуна и с явным недоверием взял в руки протянутую карту. Покрутив ту в руках, он сунул карту в маленькую машинку, а когда на небольшом экранчике появилась надпись, тот хмыкнул и улыбнулся. — Чон Чонгук делал проверку? В таком случае, добро пожаловать в Сеул, — фразу, сказанную на чистом сеульском, Нам понял, но с трудом. Признаться, входя в город его голова закружилась и, с непривычки, он чуть не упал на Джина. Старший быстро сориентировался, и подхватив того под локоть утащил в поджидающее такси до того, как это заметил кто-нибудь ещё. Назвав таксисту нужную улицу, он серьёзно и даже обеспокоенно осмотрел парня. — Ты как? — Порядок, — прохрипел Нам, усаживаясь удобнее на своём сидении. Тест, который провёл Чонгук, состоял из разных вопросов, помогающее калибровщикам убедиться, что покидающий страну человек мог различать сеульский язык, смог прочитать различные документы по сеульской истории и политической географии, а ещё Чон пробежался по ключевым вопросам местного права. Главным образом, этот курс не был нацелен на то, чтобы помочь гражданам Тэгу справиться с потенциально травматическим фактом действительного пребывания в Новом Сеуле. Лишь для того, чтобы убедиться, что путешественник справиться с поставленной задачей, не-видя все свои знакомые окрестности, в которых он находились всю остальную жизнь, и видя те здания, что десятилетиями старался не замечать. По сути, Нам совершал брешь. И Сокджин понимал, что чувствует сейчас младший, удивляясь как вообще он может выносить это. Машина такси двигалась медленно, и Сок был искренне благодарен за это водителю. Трафик в этом месте был хаотичным, большинство машин неслись на сумасшедших скоростях, потому что брешь проходила в этом месте не совсем ровно, и многие машины из Тэгу имели полное право въехать на территорию Сеула. — Я правда в порядке, Джин, — мягко улыбнулся Намджун, замечая пристальный взгляд хёна. — Просто это всё очень… Странно? — Представляю, как это должно быть необычно, — выдохнул тот, на несколько секунд зависая, рассматривая улыбку младшего. — Вот, смотри, мы почти в самом центре. Намджун развернулся к окну. Там в далеке сверкала золотом завеса, и виднелся Старый город Тэгу, который Нам уже не-видел. Однако, он не мог не осознавать всех знакомых мест, мимо которых гросстопично проезжал, улиц, по которым регулярно ходил и которые теперь были дальше на целый город. Теперь все эти места находились для него на заднем плане, вряд ли присутствуя больше, чем Сеул, когда он был дома. У Джуна перехватило дыхание. Тэгу стал совершенно невидим. Парень вдруг осознал, что начинает забывать, на что похож родной Тэгу. Он пытался и не мог себе представить. Видел только Сеул. При дневном свете пасмурного холодного неба, город не был всполохами неона, которыми изображался во многих программах о соседней стране. Просто кто-то решил, что для тэгу-станский жителей так было бы проще визуализировать Сеул в яркой ночи. Но и этот пепельный дневной свет выхватывал всё больше и больше живых красок, чем в старом добром Тэгу, к которому так привык Мон. — Та-ак, плохая идея была, — выдохнул Сокджин, сжимая руку Намджуна, когда заметил его лёгкую панику. — Смотри лучше на меня. И младший послушно смотрит ему в глаза, пока Джин снова молится Свету. Их машину трухануло, так что Джин подлетел к потолку и ударился об него макушкой. Нам сразу же наклонился к нему, чтобы проверить в порядке ли хён, но потерял равновесие из-за очередного ухаба, и практически свалился в его руки. Сокджин задержал дыхание, когда Мон проехался рукой по его торсу, останавливаясь на колене. Он поднял голову и замер в нескольких сантиметрах от губ Сокджина, сосредотачивая всё своё внимание на них, заставляя старшего краснеть. — Ты в порядке? — шепнул Нам, придвигаясь ближе. — Да, — и Джин нервно смеётся, сдвигаясь от соулмейта ближе к окну. Отворачиваясь, чтобы перевести взгляд на город. Чтобы прийти в себя и вдохнуть побольше воздуха. Потому что его, кажется, кроет и он уже не справляется с этим, а что с ним будет через несколько дней? Такси проехало по низкой эстакаде через Старый город, откуда они попали на окраинные, извивающиеся змеёй вверх, горные дороги и наконец спустились в самое сердце Сеула. Нам тихонько, хрипло засмеялся, наблюдая за реакцией Сокджина, а затем и сам отвернулся. Несколько минут, пока они объезжали заштрихованные места, парень неотрывно смотрел в окно, цепляясь глазами за что-то, что хоть немного напоминало родной город. Успел рассмотреть отрезок фасада какого-то концертного зала, где кариатиды выглядели хотя бы в какой-то мере подобно фигурам из тэгу-станской истории. Впереди их машины, за светящимися красными задними фарами, тянулась вереница тонированных фар сеульских иномарок. Они казались куда богаче, чем внедорожники Тэгу. Каждый второй автомобиль прятался за тёмными импортированными «Мерседесами», которые, вероятно, везли политиков или бизнесменов. Город как-будто кричал о своём превосходстве над своим соседом, и это слегка раздражало Мона. Он напрягся всем телом, пытаясь вспомнить звучащие тихим эхом слова Хоупа о переходах и о том, как не сойти с ума. — Бывал раньше в Сеуле? — осторожно спросил Джин, и Ким заметил на себе его пристальный взгляд. — Недолго, — усмехнулся тот. — С Хосоком по работе. — Ну конечно, — обречённо выдохнул старший, понимая, что Мон говорит о незаконных проникновениях. Намджун был из тех, кто нарушал правила, “плохим парнем”, как выразилась бы бывшая Джина, и в этот раз он бы согласился с ней не раздумывая. Сокджин же был его противоположностью. Он был из тех, кто любит сочинять для себя разные правила, следует закону, и пытается изо всех сил избегать бреши. Он, который уже месяц какого-то рожна перешёптывается с незнакомцем, чьё имя совершенно непонятно почему, проявилось на его запястье. Который уже час залипает на эти намджуновские ямочки и млеет от каждого прикосновения парня, хотя ещё недавно кричал во всё горло своё “я не гей!” и доказывал Джису, что это просто ошибка. Таксист смотрел на парней с лёгкой ухмылкой, словно понимая, что к чему и что там творится внутри Сокджина. А творится там полный разлад слаженной системы. Ему, конечно, весело нарушать эти странные законы бреши вместе с отчаянным Намджуном, но последнее время подобное веселье больше не приносит никакого эффекта удовлетворения, оставляя после себя страх. Ещё и эта мысль, бьющаяся мотыльком под куполом сознания, что он застрянет с тэгу-станцем на целую неделю, в собственной квартире, один на один, пугает гораздо больше намджуновой отбитости. У Кима с фантазией всё просто замечательно, и вот вся красочность их вынужденного взаимодействия открывается ему каким-то сложным порно-фильмом в первую же их ночевку. — Каннамгу, — хрипит водитель, и Джин с неприкрытым облегчением вываливается из машины. Потому что терпеть эти изучающие взгляды соула уже невозможно. В его небольшой сеульской квартире то ли от холодного света солнца, скрытого серыми тучами, то ли от мрачных мыслей парня, почему-то царит полумрак. Там ему теперь неудобно и неуютно, а как только Нам хватается за его локти, почти обнимая со спины, становится даже немного страшно. — Прости, что-то у меня голова кружится, — шипит парень, пытаясь восстановить равновесие. — Ну конечно же, он не обниматься полез, идиот, ему просто очень плохо! — мысленно ругает себя Сокджин, и выдавливает из себя: — Ничего страшного, я сейчас помогу. Удивительно или нет, но то, что с Моном дела действительно обстояли худо, притупили внутри хёна все странные мысли, и мозг наконец-то включил этот режим “заботливой мамаши”. С Намджуном он смиряется быстрее, чем тот добирается до дивана. Несмотря на своё состояние, младший болтается рядом с ним без перерыва по своей инициативе. Сок посчитал, что если оставить его одного – хотя он, наверное, все равно побоялся бы оставлять парня без присмотра – ему стало бы только хуже. Поэтому быстро покормив своих белок летяг, с которых Намджун глаз не сводил, он отправился кормить самого Джуна. Словно ураган, он носится по кухне, составляя мысленные планы о том, чтобы хотелось сейчас его соулмейту – вот плита, на ней еда, там ванна, там кровать. Он всё мечется из комнаты в комнату, пока сильные руки не хватают его за талию, в который раз за день вызывая эти приятные мурашки внутри, и не тащат к себе, на диван. — Меня сейчас стошнит от милоты, — протягивает младший. — Просто включи какой-нибудь фильм и замри хоть на пару секунд. Хён молча кивает, и начинает очередной мозговой штурм, на тему какой именно фильм им посмотреть. Так, чтобы и не романтичное, и не слишком травмирующее для усталого сознания Намджуна. Тот останавливает его, когда Джин растерянно хлопает глазами. Он произносит: “есть неплохая комедия, тебе понравится” и Сокджину ничего не остаётся как согласно кивнуть, не без благодарности в глазах. Им даже весело первые полчаса. Пока младшего не вырубает на самом интересном месте. Джин сразу же несётся за подушками и одеялами, укладывает парня. Тот же, скорее всего, неосознанно, хватается за него, и утаскивает к себе в объятия, со словами: — Я ещё не сплю, — тихо посмеиваясь тому в плечо. А Джина кроет. Снова кроет, сильнее и так, что уже не хочется кричать это любимое “я не гей”. Он даже не сопротивляется, когда Мон растягивается на нём с довольной улыбкой на губах, как у кота, ей-богу, и устраивается как можно удобнее головой на грудной клетке, где сердце мечется, как сумасшедшее. Не сопротивляется, потому что боится пошевелиться, а ещё потому что хорошо вот так – в его сильных руках. Фильм заканчивается, когда младший тихонько сопит, а Сокджин и сам проваливается в сон. — Не пристаёт, и ладно, — думает парень, позволяя себе несколько часов сна. И впрочем, всё могло быть не так плохо, как фантазировал себе Джин, вот только утром следующего дня он просыпается от того, что его лапают наглым образом. Намджун, ещё сонный, растрёпанный, тянется рукой под его свитер и шарит по животу, по груди. — Святые аватары, что ты делаешь, — выдыхает старший, звук выходит хриплый, на грани с шорохом. Намджун же вопросительно смотрит, а потом и сам, кажется, понимает, что делает. Немного краснеет, жмёт губы, но не выпускает из цепкого захвата. Даже наоборот, вдруг веселеет, меняет взгляд, и спускается рукой ниже, к резинке штанов. До Сокджина доходит в чём там дело. Вымученный стон срывается куда-то в кулак, и он почти как ошпаренный летит в ванну. Где холодный душ. Где его спасение. У него в штанах стояк такой сильный, что уже больно, а на душе слишком гадко, чтобы позволить себе даже быструю дрочку. Вроде бы и возраст уже не тот для возбуждения с полуоборота, и полюбившееся “я, мать вашу, не гей!” недалеко, на подкорке, а, сука, стоит, да так, что одним душем не отделаешься. Ему стыдно, чертовски. И он выходит спустя час, если не больше, на ватных ногах с виновато-опущенной головой. Благо Намджун не подаёт виду, когда тот появляется из своего временного укрытия. Парень что-то болтает на своём языке Тэгу, когда обновляет почту, включив телефон. Следующие пару часов, он даже пытается вести себя тихо, и Джин видит его старания, но стоит ему похвалить его, как что-то ломается. В прямом смысле. Без возможности на восстановление. Мон случайно, он не хотел бы портить вещи, поэтому и смотрит так странно, извиняется, напоминая если не беспомощного ребенка, то большого неуклюжего мишку, успевая разбить тарелку, накрывая на стол. А когда собирает осколки, ранит ладонь. — Царапина, — отмахивается тот, пока Джин чуть ли в обморок не падает от количества крови на руках. Сначала его. А потом уже и на своих. Рана, видимо, никак не влияет на разрушительную силу Намджуна, и тот продолжает сшибать локтями безделушки и рамочки с фотографиями с полок, отламывать чашкам ручки и это ещё не весь список того хаоса, что он успевает натворить в течении часа. Джин совершенно не удивляется, когда Намджун умудряется споткнуться об торшер. Тот спотыкается даже на ровных поверхностях. Старшему вообще не жалко этот херов светильник, чтоб его, в самом деле! Хён бросает все свои дела и несётся к нему, когда Нам летит через всю гостиную, едва не врезаясь носом в тот же диван, на котором ещё недавно валялся. Он осматривает младшего на наличие поломок и выдыхает, когда тот начинает ржать как конь, заражая этим смехом и самого Джина. — Ты меня с ума сведешь! — хохочет Джин, предлагая свою руку Киму в качестве опоры, чтобы нормально встать. — Поможешь с моими булочками? Нам кивает, и уже мчится на кухню. Конечно же, Сокджина пугает его реакция на эти “булочки”, он пытается понять, не перепутал ли ничего младший и о тех ли булочках он подумал, но заметив этот щенячий взгляд всё понял – Намджун голодный ещё со вчера. — Я совсем забыл, прости. Сейчас, секунду, посиди тут, пожалуйста и это… не двигайся! Забегав по кухне, хён принялся доставать нужные ингредиенты для приготовления своего фирменного завтрака, пока Мон сосредоточенно наблюдал за ним, периодически предлагая свою помощь. Джин вежливо отказал ему, потому что “не хватало, чтобы ты себе пальцы поотрезал!”, и в качестве компромисса, разрешил развлекать себя рассказами о Тэгу. Ему на самом деле было чертовски интересно узнать, чем отличалось то, что он знал, от правды. И Намджун рассказывает. О том, что его город вовсе не тихий и пустынный. Просто окна Джина выходят на гетто в Тэгу, что на данный момент представляет из себя заброшенной архитектурой: лишь ветхие старые дома с новым мелкопоместным шиком, втиснутые среди совсем других кварталов. Раньше там селили беженцев из Сеула (да и такое время было), но во время упадка Тэгу и экономического роста в соседнем городе-государстве, людей становилось меньше. Теперь эта зона содержала в себе захиревшие заводы и склады. Построенные несколько десятилетий назад, часто с разбитыми стёклами, работающие вполовину мощности, если открыты. Заколоченные досками фасады. Продуктовые магазины, обнесённые проволокой. Некоторые дома всё ещё были заселены, хотя большинство из них стали либо часовнями, либо аптеками, некоторые совсем выгорели. Этот район не был загружен толпой, но и безлюдным его тоже нельзя было назвать. Прохожие казались частью ландшафта – они словно всегда там находились. Утром их было меньше, но не слишком. Они, словно мыши, прячущиеся по углам в своих уютных норках. Джун рассказывал о неизлечимой набожности и вере в Неизбежный Свет. Сам он особо не посещал церкви, но у него на шее, среди прочих побрякушек, имелся символ Света Бреши. Это был небольшой кулончик в виде кольца-солнца, с острыми наконечниками-лучами разной длины, в центре которого проходила тонкая линия, предположительно из пластинки необработанных солей – изображение-символ завесы. В Сеуле было куда меньше церквей или часовен. А поэтому Джин мало что знал об этой религии, слушая каждое слово Намджуна. То, о чём он говорил вызывало у Кима-старшего восторг, не меньше. Он даже загадал себе желание однажды приехать в Тэгу. Тем более, что теперь ему не будет так страшно. Рядом с Намджуном царит такой хаос, что всё остальное просто не перекроет это фатальное разрушение. А ещё он вдруг подумал, что в самом Джуне так много от Тэгу, что он не должен казаться таким чётким, реальным. Захотелось вдруг отвернуться и перестать видеть его. Разговаривать с путешественниками из других стран не было брешью. Но вот на Тэгу правило не распространялось. Посещать город-близнец можно, но вот с туристами, обычно не болтают. Исключением служит только особый пропуск для тех, кто взял “отпуск соулмейтов”. Сокджин не совершал брешь, общаясь с соулом. Он повторял себе это как мантру, пока Намджун окончательно не втянул его в разговор. Просто потому что младший вот такой. С ним просто и весело. А ещё, иногда он совсем как ребёнок, не способный скрыть истинный восторг от какой-то мелочи. Например, уплетаяя блинчики Сокджина, он всё улыбался и нахваливал его стряпню. Ну просто божий одуванчик! С таких только умиляться. — Терпеть не могу готовить… То есть, я вообще не умею. И ничего, что мне уже как двадцать четыре года. Просто когда я встаю у плиты, происходит что-то из ряда вон выходящее: то курица превратится в уголь, то рис от кастрюли не отодрать, то суп выкипит. Весь. Джин заливается хохотом, и Нам тоже смеётся, только тихонько, в кулак, потому что немного неловко за себя. А ещё потому что Джин-хён чертовски красивый, когда смеётся. Мон всё вспоминал о Чонгуке и о его соулмейте, о том, как тот не хотел его видеть. Смотря на Сокджина, который шарахался от каждого прикосновения, и который, вроде бы, начинал привыкать к нему, Намджун искреннее радовался, боясь что-то испортить. Они существуют так несколько дней. Джин водит его по родному городу, показывая красивейшие, на его взгляд, места, то, что считалось достопримечательностями, и даже ведёт в зоопарк, потому что в Тэгу такого нет. Там вообще почти не осталось нормальных животных. В некоторых местах, из-за повышенного количества отходов промышленной зоны, даже трава не росла. Как в нижних границах, например. Многие птицы погибали после разрушающей холодной зимы. А звери либо перекочевали куда подальше, либо погибли, поэтому кроме псов, кошек, мышей и тараканов, в Тэгу с живностью были проблемы. Была, как рассказывал Намджун, и мелкая речка в его городе. Однако, и она, не выдержав, почти высохла, превратившись в болото. На том месте остались доки с фоном на кладбище кораблей, с их железными скелетами, торчащими из под земли, где солнце уходит за горизонт, а отбрасываемые тени складываются в удивительные узоры на влажном иле. Нам описывал всё это, иногда перебивая рассказы философскими размышлениями, когда они поднялись на самую высокую точку Сеула (не считая бесчисленные небоскрёбы) и рассматривали город с высоты полёта птиц. Можно было бы увидеть и Тэгу, и то, как искрит завеса, терзая города своими неровными линиями-отрезками, уходящими высоко в небо. Но Джин смотрел только на сосредоточенное лицо Намджуна, слушая о чужом городе, представляя как они вместе, однажды, пройдутся в тех местах, о которых рассказывал младший. Каждый вечер Мон слушал, как Сокджин играет на гитаре и пел. Ему забавно было наблюдать ту самую площадь, где они впервые познакомились, но уже со стороны другого города. Из-за завесы искажалось не только изображение, но ещё и звуки, запахи, все ощущения в целом. Когда же тэгу-станец услышал истинное звучание Джина, ему с трудом удалось не потерять голову окончательно. Это было сладко. Хорошо. Тепло и уютно. Он наблюдал неотрывно, как тот поднимает голову вверх, обнажая шею, когда берет слишком высокие ноты, или как прикрывает глаза, переходя на шёпот, или как облизывает свои пересохшие-пухлые-чертовски-соблазнительные губы, отчего моментально перехватывает дыхание и внутри сердце кульбитом и в пятки падает. Джин же уже на третий день без всякого стеснения тянется к Мону с обнимашками и расхваливает его читку и стихи, даже предлагает состряпать совместную песню, но с открытием кондитерского, эта идея откладывается в ящик с надписью “планы на будущее”. — Джин-хён такая хозяюшка, — ржёт над ним Намджун, когда тот приглашает его к себе на работу. Он получает несколько подзатыльников от старшего, в сопровождении с обещаниями прирезать его кухонным ножом, если тот и дальше будет мешать. Как только Сок заканчивает со своими фирменными мятными булочками и приходит время для дегустации, Нам наконец-то становится серьёзным и жуёт, прикрыв глаза. — Если это, — он тыкает пальцем в последний кусочек булочки, — не шедевр, тогда я не понимаю, что вообще можно считать шедевром? Хён самодовольно ухмыляется. Ещё бы, его фирменное блюдо! — Разве что тебя, — добавляет он, с таким серьёзным выражением лица, даже с лёгкой ноткой озабоченности, что даже дурно становится. Сокджин вдруг замирает на секунду, а Мон неосознанно пялится на его губы. Снова. Пока Ким-старший не выдерживает и скидывает со стола все предметы, чтобы перелезть прямо через него, к Намджуну на колени, хватаясь губами за его губы. Чтобы целовать их так, что аж скулы заноют от боли. И плевать, что люди вокруг, и что “я ж, блять, не этот, ну, вы помните” по прежнему бьётся на подкорке. К чертям, думает Джин. Всё к чертям. — Э-эй, ты чего завис? — смеясь, спрашивает Джун, и Джин врезается головой в реальность, кажется зарабатывая себе сильное сотрясение. — Думаю, что нужно идти дальше работать, — бессовестно врёт хён. Он морщится, щурится, плюётся. Ну как же так? Да только это вообще не помогает. А вечером, возвращаясь домой, всё становиться ну очень плохо, по меркам Сока. Намджун стаскивает с себя кофту, когда идёт в душ, откидывает несчастную в сторону дивана, и, наблюдая за её неудачным приземлением, совершенно не замечает несущегося на всех парах (подальше от обнажёнки, от Намджуна, с закрытыми глазами, через всю гостиную) Сокджина, взрезаясь в него, практически сбивая с ног. Воздух выбивается из джиновских лёгких на раз-два, когда тот въезжает спиной в стенку. “В таких моментах нужно смеяться” отмечает про себя старший, но почему-то ему не смешно от слова совсем, когда он чувствует горячее дыхание Намджуна в изгибе своей шеи, его тёплую, шероховатую руку на своей спине, а ещё чёртово колено у себя между ног. И тут не смеяться хочется – разве что нервно, тут больше выть охота. Почему-то его скулёж расценивают как стон, а может это он и был, Джину сложно понимать, даже думать сложно, поэтому он всего на секундочку расслабляется. Этого времени Намджуну хватает на пробный поцелуй. И чтобы пробный стал страстным. Младший осторожно проводит своим языком по нижней, припухшей губе Сока, оставляя на ней свой след и углубляет недопоцелуй. А Джина мало того что кроет уже неизлечимо, так ещё весь воздух выбивают, без права на глоток нового. Потому что Намджун целует жадно, за все те дни, что не мог, пока у Джина под веками искрит салютами, а мозг, кажется, вовсе коротит. Он отвечает на поцелуй с не меньшим отчаянием, но не двигается, не тянется обнимать, только ладони в кулаки сжимает, до сведенных костяшек. И Джуну вот столечко не хватает, чтобы сломать последнее сопротивление старшего. Да и вообще, если бы не Хосок, Сокджин бы не отделался одним лишь поцелуем. — Перестань, — отрывается Джин, слегка отталкивая младшего на безопасное расстояние от себя. — У тебя телефон звонит. Парень почти воет, врезаясь лбом в стену, от отчаяния, как только дверь в комнату Джина закрывается. — Ну кто там ещё? — рычит Намджун, заваливаясь на диван, хватая устройство в стальной захват руки, и отвечает на звонок. — Да? Что? Кто бы это ни был, этот звонок дорого тебе обойдётся. — Вычту из твоей зарплаты, — ржут в ответ, и Намджун различает в этом придурке Хосока. — С какого номера ты звонишь? Говори громче – линия очень плохая. Смех Чона прорывался сквозь статические помехи, и его голос звучал так, словно был записан на старинном аппарате. Не возможно было определить точно, была ли это задержка на линии или самому Киму всякий раз требовалось так много времени, чтобы ответить. Говорил он на сеульском, потому что так требовали правила, но в странно звучащем тэгу-станском, на котором отвечал Хоуп, он слышал что-то непохожее на родной язык. Было ли это влияние Бреши, он тоже не знал. — Как там твои дела? — Какого хрена твой брат такая важная шишка в Бюро? Нас пропустили с фальшивой подготовкой даже толком имени не спросив. — Ну, просто он мож… мудак и не такое пров… А вообще, ... соулмейт? Подружились? — Да, наверное, не знаю, Хоуп. Всё сложно. —… звёзды, Мон, — прошипел Хосок. — Видел? Он показывал? — Свет, что ты там несёшь? — Завтра вечером… О-Бэй… Познакомлю со своим соул… Связь оборвалась, а Намджун устало выдохнул. Признаться, он соскучился по этому неадекватышу, и по родному городу тоже. И ему сейчас очень нужно было поговорить с другом обо всём этом. Может быть встреча на нейтральной зоне могла бы что-то изменить?