Свет далекой звезды

В комнате было темно, только тусклый лунный свет освещал стену напротив окна, и фонарь у дома напротив. Паша сидел на кровати и пытался не дышать. Раз, два, три…не выходило. В голове творился бардак, и если честно, то единственное, о чем он сейчас мечтал — это исчезнуть. Отсюда, из этой комнаты, из этого дома, из этой деревни. Подальше от этой семьи, от отца, которого Паша ненавидел всем своим сердцем. Радовало одно — теперь он будет видеть его намного реже, намного. Батя квартиру в городе не продал, сказал ему неудобно с деревни ездить будет, зато Пашу с матерью сюда сослал. Пашка не идиот, не ребенок уже давно, знал из-за чего все это делается. Просто у отца появилась любовница, просто матери на это глубоко начхать — лишь бы денег давал. А жить она и в этой дыре сможет, ей-то работать не нужно, и в школу ходить не нужно. А Паша выживай как хочешь. Новая школа, новое место, и никакой возможности общения со старыми друзьями. Только интернет. Но это ведь совсем не то. И в город не свалишь, отец не повезет, а на автобусах… В общем, все и без того было плохо. Плохо-плохо-плохо! Так плохо, что хотелось плакать, но даже этого Паша не мог. Он вообще ничего не мог. В этом доме ему даже дышать было страшно. С улицы доносился чей-то смех. Паша как можно тише слез с кровати и медленно пополз к окну, притаившись за отодвинутой шторкой. Благо его комната была на втором этаже и окна выходили на улицу. По дороге, смеясь и перебрасываясь полупустой бутылкой воды, топали двое мальчишек. Одного из них Паша узнал сразу. Это был Юра — парень из магазина, который в Пашу врезался. Внутри появилось нездоровое желание его окликнуть, но делать это было категорически нельзя. Во-первых, Юра мог это неправильно понять, во-вторых, родители могли услышать. Да и друг Юры мог подумать, что Паша какой-то ненормальный. В общем Паша засунул это желание поглубже и тяжело вздохнул, сам испугавшись столь громкого звука в такой тишине. Захотелось выйти. Странное было желание, но в комнате вдруг стало совсем уж невыносимо. Да и в целом доме в принципе. Вот завтра отец уедет, и тогда Паша хоть ненадолго выдохнет с облегчением, а сейчас…сейчас нужно было попытаться выдержать. И попытаться вырваться отсюда хотя бы на пол часа. Просто пройтись вокруг дома, пока родители спят. А в том, что они спят, Паша уже не сомневался. Вздохи и ахи прекратились пол часа назад, значит разбудить их теперь можно было лишь начавшейся атомной войной. Натянув на себя старую серую футболку и первые попавшиеся джинсы, Паша подкрался к двери, открывая замок почти по миллиметру, чтобы тот не дай бог не щелкнул. Все-таки лишние проблемы ему были ни к чему. Прихватив с собой кеды, чтобы не топать слишком громко, он медленно пополз к лестнице. Дом был новый, и, благо, ступеньки не скрипели, но Пашка все равно вздрагивал после каждого шага, пока наконец-то не оказался за дверью. Свежий воздух приятно ударил в лицо, и парень вдохнул полной грудью. Захотелось улыбаться. Может быть все было не так уж и плохо? Плюсы явно были, по крайней мере один большой плюс как то, что отец будет дальше, что Паше придется видеться с ним реже, и что, кажется, здесь вполне возможно найти себе друзей. Если, конечно, Юра правда такой хороший, если здесь есть еще хоть кто-то, хоть немного напоминающей его. И непонятно, какого черта Паша вообще так цеплялся за этого Юру. Может быть оттого, что это был первый человек, который заговорил с ним в этом месте, а может от того, что он был к нему дружелюбен. Одно Паша знал точно — главное не влюбляться. Вот в чем-в чем, а в том, что в деревнях с геями особо не сюсюкают, Пашка был уверен. Слышал, читал, даже видел. Ему и в городе-то с этим сложновато было. Вряд ли даже такой добрый как Юра, отнесется к этому с пониманием. Мысли об этом снова опустили настроение Паши ниже плинтуса. Натянув наконец-то кеды, он направился к воротам, молясь, чтобы отец не закрыл их на ключ. К Пашиному счастью калитка была лишь на внутреннем замке. На всей улице было всего четыре фонаря, отец, кстати, был очень этим недоволен. Но возле их дома один все-таки присутствовал, тот самый, напротив. Пашка оглянулся вокруг, прикрыл за собой калитку и потопал вперед, куда глаза глядят. Просто осмотреться, познакомиться чуть ближе с местом, в котором ему теперь жить. На улице было тихо, даже собачьего лая уже слышно не было. Только шум ветра, и редкие разговоры со дворов, мимо которых он проходил. Паша достал из кармана телефон, чтобы глянуть на время. На экране высветилось 23:23, и он неосознанно загадал желание. Всегда так делал. Правда желание было странное, даже для самого Паши. Он хотел увидеть Юру. До конца улицы Паша дотопал быстро, но все равно пожалел, что не взял с собой наушники. Можно было бы послушать любимую музыку, расслабиться. Кажется, ему и правда начинало нравится это место. В городе позволить себе такое было почти невозможно. Да и небезопасно было, а вот здесь — вполне. Паша остановился на мгновение и прокрутился вокруг себя, поднял голову вверх, и ахнул. Он впервые видел настолько чистое небо, настолько звездное. Будто кто-то рассыпал банку с блестками на черную ткань. Паша замер. Голова начинала понемногу затекать, и захотелось лечь прямо посреди дороги, но это было как минимум странно. — Красиво? — чей-то тихий голос, прозвучавший почти над ухом, чуть не вызвал у Паши инфаркт. Он никогда еще от страха так высоко не подпрыгивал. По улице прокатился знакомый смех. — Черт! — Паша обернулся и встретился взглядом с Юрой. Тот стоял буквально в десятке сантиметров от него и ржал. Пашу изнутри затрясло. Неужели эта фигня с цифрами и желаниями действительно работает? — И я рад тебя видеть, — усмехнулся Юра и брякнул свою ладонь на Пашино плечо. Снова. — Ты меня напугал, — что говорить в такой ситуации Пашка не знал, да и мысли пока никак не собирались в кучу. Еще и рука Юры буквально прожигала его кожу сквозь тонкую ткань. Слишком близко, слишком опасно близко. Так нельзя. — Мы с тобой так и не поговорили нормально, — усмехнулся Юра, убирая ладонь и протягивая ее ему для рукопожатия. — Я Юра Музыченко, а ты? — казалось, что улыбка вообще не сползает с Юриного лица. Такой вот сам себе человек-улыбатор. Паше рядом с ним было уютно. Такого давно не случалось. Он в принципе людей не очень любил, а с Юрой как-то сразу все было…по-другому. — Павел Личадеев, Паша, — он поправил сам себя. Павлом его звал только отец, и эта форма имени всегда противно отдавалась в его голове, заставляя тело покрыться неприятными мурашками. Сейчас об отце думать хотелось меньше всего. А больше всего хотелось пожать наконец-то Юрину руку, в чем Паша себе не отказал. Ладонь парня была теплой, а в сравнении с замершими отчего-то Пашкиными руками, так вообще горячей. И Паша не спешил одернуть руку. И Юра, почему-то, тоже. Они простояли так несколько секунд, пока Личадеев себя не одернул. Нельзя! — Нравятся звезды? — наконец-то заговорил Юра, задирая голову кверху. Паша невольно уставился на его шею, бледную, длинную, с выступающим кадыком, к которому захотелось прикоснуться. Паше снова пришлось себя одернуть. — Эм…я никогда не видел столько, — честно признался он. Юра что-то просвистел, и, резко опустив голову, схватил Пашку за плечо. — Тогда нам надо срочно показать тебе кое-что! — важно заявил он, но тут же осекся. — А…тебя не потеряют? — Паша мотнул головой, снова ощущая горячее прикосновение. Он понял, что попал. Потому что Юра был слишком тактильный, потому что Паша никак не мог это контролировать. А отталкивать Юру от себя было выше его сил. — Они не знают, что я ушел, спят, — Музыченко кивнул и улыбнулся, снова, только как-то неуверенно. — Ну…тогда пошли, — он развернулся на пятках, и направился вперед, а Паша поспешил за ним. У поворота Паша увидел огромный дуб, и не смог удержаться, чтобы не постучать по нему, таким величественным тот казался, что не притронуться было почти преступлением. Юра, наблюдающий за этим с каким-то непонятным Паше интересом, в этот момент как раз закурил. И Паша снова поймал себя на том, что пялится на него совершенно неприлично, только вот оторвать взгляд было почти невозможно. Слишком уж завораживающе он выглядел с сигаретой в губах, и руками, спрятанными в карманах шорт. — Будешь? — Юра его взгляд расценил по-своему, и Паша был этому очень рад. — Я…- он хотел было соврать, что не курит, но вовремя напомнил себе, что это не имеет никакого смысла. — Да, буду, — он оторвался от дерева и снова шагнул ближе к Музыченко. Тот выудил из пачки сигарету, протянул ее Паше и поджег спичку, предлагая прикурить из его рук. Паша почувствовал себя так странно в этот момент, а когда поднял взгляд на Юру, так вообще, как будто куда-то провалился. Нет, Паша точно знал куда он падает. В долбанную черную дыру, в омут Юриных черных глаз, что смотрели на него слишком пристально, изучающе. И Паше стало совсем не по себе. — Пойдем, — Юра снова повлек его за собой. Они свернули с улицы направо, дошли до конца, потом повернули снова, пока не наткнулись на берег реки. Паша и не думал, что живет почти на окраине деревни. Они шли вдоль берега, по протоптанной кем-то тропинке. Юра время от времени поднимал маленькие камушки и швырял их в воду. Паша старался держаться ближе, потому что здесь в темноте, в совершенно незнакомом месте чувствовать себя безопасно не получалось даже с Юрой. Хотя нет, стоило Музыченко задеть его хотя бы пальцем, как Пашку обдавало волной спокойствия. Хотелось вцепиться ему в руку, словно девчонке, и идти так, идти так куда глаза глядят, до самого рассвета. Но об этом можно было только мечтать. — Мост, — сказал Юра, остановившись. Паша пригляделся и действительно разглядел впереди что-то его напоминающее. Они неосознанно ускорились, а на самом подходе Юра и вовсе побежал, останавливаясь лишь на самой середине, дожидаясь, пока Пашка его догонит. — Мы с него прыгаем, когда купаться ходим, — гордо заявил Музыченко. — Хочешь прыгну? — Паша быстро замотал головой. Нет уж! Никаких прыжков, этого он точно не переживет. И плавать он, кстати, не умеет. — Давай без этого обойдемся, — усмехнулся он, позволяя себе шагнуть чуть ближе к хлипкому бортику. — Здесь красиво, правда? — Юра подошел к нему совсем близко, и теперь они стояли плечом к плечу. — Ага, — согласился Паша, оглядываясь по сторонам. По левую сторону от них расстилалась деревня, а справа поле, до самых гор. А над ними небо, нет, звездный ковер, полотно с блестками. Казалось, что Паша видит целый млечный путь. Казалось, что такое бывает только на картинках. — Пойдем, — Юра снова дернул его за собой, и они, спустившись с другой стороны моста, потопали по полю, пока парень снова не остановился. — Что ты делаешь? — Юра внезапно брякнулся прямо в траву. Пашу от этого даже передернуло. На Музыченко, вообще-то, белая майка была, а трава грязная, и там букашки ползают, да и вообще… — Иди сюда, — но его поток мыслей был бесстыдно прерван Юриной рукой, которая совершенно по-хамски схватила Пашину и утянула за собой на землю. Пашка не устоял и шлепнулся в траву…и немного в Юру. Если быть точнее, то лицом ему в живот. В нос ударил незнакомый аромат, и в голове все окончательно пошло кругом. Паша только и успел, что сползти с него, и, перевернувшись на спину, разлечься рядом. — Прости, — его голос предательски дрожал, а в носу все еще свербил запах сигарет и дерева, вперемешку с чем-то еще, с запахом самого Юры. — Все в порядке, хватит извиняться за все подряд, — ладонь Юры снова схватила Пашину и немного сжала, будто в поддержку. И исчезать не спешила. Они молчали. Паша смотрел на звезды, но уже не видел ничего, кроме Юриных глаз, и не думал ни о чем, кроме его запаха, больно врезавшегося в память. А Юра, кажется, вообще ни о чем не думал. Он внезапно запел что-то себе под нос, какую-то песенку о войне, и Паше стало совсем нехорошо. Голос у Юры был таким, что сердце замирало. И тянуло, до ужаса тянуло внизу живота. И рука его теплая на собственной ладони не способствовала спокойствию. И все происходящее было как-то…из ряда вон. И если бы Паша не был так убежден, что в деревнях геев не бывает, то уже подумал бы, что Юра гей. Да только вот думать так было категорически нельзя. Просто Юра тактильный, просто Юра…странный. И неважно, кто там Паше вдолбил в голову эту глупость, кидаясь злыми фразами о том, что уж там, в этой самой деревне, из такого как Паша мужика сделают. Что уж там педики не выживают. И не важно, что злые фразы были сказаны его отцом, который с того самого дня возненавидел Пашу еще больше. И плевать Паша хотел на все обвинения. Отец их сослал сюда не из-за Паши, а из-за собственной ублюдочности, из-за того, что бабу себе нашел. А это только предлог, так удобно подвернувшийся предлог, что его сын — гей. И это, о боже, самое худшее, что могло с ним произойти.