Свет далекой звезды

Музыка в доме бомбила по ушам, на улице совершенно внезапно ливанул дождь, и вся веселая компания перекочевала под крышу. Хозяйка дома — Аня Никитина — оказалась приятнейшей девушкой с копной черных кудрявых волос, и бухой Паша почти сразу признался ей в любви. Правда платонической, и без каких-либо намеков. Аня рассмеялась, довольно потрепала его по волосам, отметив, что его русой гриве могут все девчонки позавидовать, и, всучив ему в руки очередной стаканчик с самогонкой, ушлепала в сторону кухни. Ближе к двеннадцати они все были в хлам. Паша уже не разбирал что пьет, что ест, и что курит. Единственное, что он постоянно боялся потерять из виду — был Юра, а еще рыжая макушка Даниила, который за этот короткий промежуток времени стал Пашке настоящим другом. Они много болтали, выяснилось, что Даня вместе с Русланом живут в городе, что познакомились они здесь, и вообще у деревни название говорящее — «Радужная». Паша с этого долго смеялся, он названия деревни до этого момента не знал. Но вот с Юрой все было как-то…напряженно, что ли? Он был рядом, но все равно держался на расстоянии. И Паша только многим позже понял, что своим общением с Даней выдал себя с головой. И это почти довело его до истерики, во время которой очнулся Руслан. Брюнет, окинув всех недовольным взглядом, сообщил о том, что если через минуту ему не принесут тазик, то он заблюет им все ковры, и Даня с Юрой поспешно потащили его в ванную. А Паше захотелось покурить. На улице стало чуточку прохладнее, но все еще веяло дневной жарой. Во дворе никого не было, дождь закончился, и Пашка, перепрыгивая через лужи, добрался до тех самых бетонных плит, с которых началось их общение с Поперечным. Он не осмелился на них присесть, но забрался с ногами, чтобы окончательно не промочить любимые ботинки в мокрой траве. Сигарета, стыренная из чьей-то пачки, противно горчила, но Паше было уже плевать. Он чувствовал себя погано, и в голове на повторе прокручивалась одна назойливая мысль — он все испортил. И какой-то пустой Юркин взгляд. И в этом взгляде не было никаких звезд, как и на небе, затянутом тучами. И у Пашки на душе тоже было пасмурно. А перед глазами все кружилось, и он тоже кружился, выставив руки в разные стороны. Из открытых окно доносился голос Земфиры, она пела что-то про сгоревшие лампочки и мосты. Паша оступился. — Черт! — он зажмурился, ожидая, что вот сейчас-то точно приземлится в мокрую траву, и капец его белой рубашке, и штанам его любимым. Но вместо удара о землю, он почувствовал чьи-то руки. — Осторожнее, — шепот в ухо пустил по спине мурашки. — Юра? — он открыл глаза и понял, что его держит никто иной, как Музыченко. И держит он его, прижимая к собственной груди, словно ребенка, а ноги Паши все еще находятся на плитах, и со стороны это, наверное, выглядит очень смешно. Только вокруг нет никого, только они, и посмеяться над ними некому. Да и не стали бы. По крайней мере друзья Юрки точно бы не стали. Они у него какие-то…другие, что ли. Как говорится, скажи мне кто твой друг, и я скажу кто ты…в случае с Юрой было бы совсем здорово. — Я тебя потерял, — он почему-то говорил совсем тихо, будто боялся, что их услышат. Паша спустился ногами на землю, но все еще был прижат к Юриной груди, и тот, кажется, совсем не спешил его отпускать. — Я хотел покурить, — Паша тоже стал говорить шепотом, поддержав какую-то странную игру. Он выпрямился совсем немного, и теперь Юра губами утыкался в его затылок. Парень вздохнул, и, убрав на мгновение руки, развернул Пашку к себе лицом, снова заключая в объятия. — Я хотел сказать тебе, что ты сегодня ахринеть какой красивый, — Паша вздрогнул. Юра смотрел ему в глаза, и Личадееву стало чуточку лучше. В глазах Юры снова отражались звезды. Паше стало смешно, оттого, насколько его пьяный мозг все романтизирует. И он, внезапно даже для самого себя, потянулся к Юриному лицу, касаясь пальцами его век. — Я хотел, чтобы тебе понравилось, — Паша уже не следил за тем, что несет. Перед глазами все плыло, все, кроме Юркиного лица, и Паша боялся даже моргнуть. — Мне нравится, — Юра наклонился чуть ближе, его руки сжимали Пашкины ребра, а пальцы Личадеева все медленно сползли на его щеки. И все это казалось таким правильным, во всем этом так хотелось раствориться, что Паша решил себе в этом не отказывать. Он первый коснулся Юриных губ, и почти сразу получил ответ. Это было похоже на взрыв. Это было похоже на атомную войну, потому что Паша никогда не целовался до этого момента, потому Паша даже представить себе этого не мог. Но Юре это, кажется, совсем не мешало. Он углубил поцелуй, и толкнул Пашку к плитам, усаживая его на них, и коленом раздвигая ноги. Мокрый бетон приносил мало удовольствия, но губы Юры, и его теплые пальцы, которые полезли под рубашку, возмещали все в двойном размере. Паша еле дышал. Внутри все дрожало, и хотелось стонать от одних только прикосновений, как самая развратная блядь. — Ты меня с ума сводишь, — Юра нависал над ним, уткнувшись в плиты лишь одним коленом, и дышал тяжело-тяжело, будто бы секунду назад закончил забег на несколько сотен километров. Паша провел пальцами по его шее, говорить сейчас он был явно неспособен. Юра снова поцеловал его, но всего пару на пару секунд, и губами спустился к его шее, вырывая еще один вздох, который почти сорвался на стон. Паша укусил себя в ладонь, чтобы случайно не издать звуков, но это не особо помогало. — Юра-а, — нужно было это прекращать. Не здесь, не сейчас, как бы сильно ему этого не хотелось, но нужно было остановиться. — Прости…прости, если я…- Юра смотрел на него расфокусированным взглядом, но в нем было столько страха, что Паше стало не по себе. — Все в порядке, просто не здесь, — Паша снова поцеловал его в губы, и они окончательно рухнули на плиты. Юрка скатился с него и лег на спину, снова переплетая свои теплые пальцы с Пашкиными ледяными. И внутри тоже разливалось что-то теплое, что-то вырывалось наружу улыбкой на пол лица, и желанием посмеяться отцу в лицо. — Меня сюда в ссылку сослали, а я тебя нашел, представляешь? — тихо прошептал Пашка, глядя в черное небо, с которого медленно уползали тучи. — Ты всех наебал, — рассмеялся Юра, и, операвшись на локоть, уставился на Пашку. Личадеев впервые чувствовал себя таким счастливым. Будто теперь они и против всего мира выстоят, и какое ему вообще теперь дело до отца. Теперь-то он здесь, в месте, которое должно было стать для него наказанием, а стало гребанным подарком. И этого ублюдка видеть не надо, и Юрка рядом. Вот он — держит Пашу за руку, и смотрит так, будто тоже рад такому раскладу, будто ему тоже Пашка нужен, так же сильно нужен. Будто у Юры тоже своя война. — Пойдем, — Музыченко первым сползает с плит, и тянет Пашу за собой. Они шлепают по лужам, скидывают на крыльце промокшие ботинки, и Паше, честно, уже совершенно плевать что с ними станет. — Стой, — рубашка Личадеева мокрая и противно липнет к коже. Он стаскивает с плеч подтяжки, и, кое-как расстегнув пуговицы заплетающимися пальцами, швыряет ее куда-то в коридоре. Юра усмехается, проводит пальцами по его груди и тянет к себе за подтяжки. Они проходят в гостиную, где под басы колонок, которые притащил Илья, крутятся люди. Под вечер народа собралось больше, и даже Музыченко половину не знал. Они толпились, разбившись на пары и топтались на месте, под грустную завывающую песню про выпускной. Про медлячок, под который кто-то там должен был заплакать. Юра протащил Пашу в середину и снова прижал к себе, намного ближе, уткнувшись носом ему в шею. Паше от текста хотелось рассмеяться, Паше от текста хотелось завыть. А Юра, кажется, был совершенно счастлив, сжимая пальцами его голое тело, и почти незаметно целуя в шею. На них никто не смотрел, никто их не замечал в этой толпе, и Паша растворялся в этом, растворялся в прижавшемся к нему Юре. И им тоже вот-вот должно было исполниться семнадцать, и они тоже так безумно хотели понравится друг другу, что даже не заметили, как влюбились. Всего за пару дней, всего за две короткие встречи, и один безумный алкогольный вечер. — Вообще-то у меня дома нет никого, — знакомый голос над ухом заставил их вздрогнуть. Даня, прижавший к себе Руслана, стоял всего в половине метра от них, и улыбался, словно довольный кот, подмигивая Пашке. — Юрка знает где моя комната, — он передал что-то Музыченко, и тот, кивнув, расплылся в довольной улыбке. Паша решил, что это были ключи. — А вы? — спросил Юра, прежде чем выбраться из толпы. — А мы проверим кровать родителей, — рассмеялся Поперечный, толкая Юру в плечо. — Удачи, мальчики, — Даня утянул за собой Руслана, а Паша, глядя на эту парочку невольно задумался о том, как Руслан вообще на ногах стоял, если, по всей видимости, он буквально спал на Данькином плече. — Он всегда так напивается? — спросил Пашка, когда они вышли из дома. По голой коже тут же прокатились мурашки, но возвращаться за рубашкой совсем не хотелось. К тому же она, кажется, была испорчена безвозвратно. — Нет, только когда празднует свою победу над Поперечным, — усмехнулся Юра. На плечи Паши внезапно опустилась олимпийка, ее Юрка стянул с вешалки, когда они выходили. — Вообще его Даня так накачал, чтобы оттянуть Русланов выигрыш, — Паша рассмеялся. — Хитро, — они вышли со двора и становились. — А мы…- Юра ткнул пальцем куда-то влево. — Дом Дани здесь недалеко, — Паша кивнул. — Не бойся, я не собираюсь…- Юра осекся. — Пойдем, — он снова взял его за руку и потащил за собой. Паша послушно шел рядом с Юрой, и если честно, то в этот момент был готов на что угодно. Хоть в омут, хоть с крыши, куда угодно, лишь бы его теплые пальцы сжимали Пашкину ладонь. Возможно это алкоголь в голову ударил, а возможно Юрка со своими глазами, но Пашка не удержался и поцеловал его, снова. Прямо посреди дороги. И впервые чувствовал себя таким безрассудным и счастливым одновременно.