Единожды сгубивший

      Минуло два дня, прежде чем я смогла осознать, что продолжаю жить. Дышу спёртым воздухом старенького Форда, взираю на мелькающие за окном поля и устало слушаю раздражающую болтовню Тоби под чутким надзором утомлённого солнцем Вайоминга. Теперь я была уверена в одной простой истине, доселе казавшейся мне невозможной и посему ужасной — мужчины, находившиеся от меня неподалеку, сумели перенести потерю мамы куда лучше, чем я и тётя Кэти. Через водительское зеркало я видела сидящую впереди тётушку Кэтлин и её оплывшее от горя лицо. На протяжении двух последних суток её безутешные рыдания не затихали ни на секунду, а на погребальной церемонии она, казалось, и вовсе схоронила часть своей души вместе с сестрой. И сейчас её вторая, выжившая половина, намеревалась жить для нас: меня, дяди Томаса и Тоби.       От непрекращающихся рыданий голову сдавливало тупой болью. Дабы немного унять эту боль, я предпочла на время забыть о своей утрате. Оставшуюся часть пути я все больше восхищалась этой неожиданной поездкой. В последний раз мы с Тоби покидали отчий дом, когда его отец еще был жив. Потом нас посещали только Бойды. В свете случившихся событий мы и вовсе забыли, какими необъятными и доселе прекрасными могли быть обыкновенные просторы Вайоминга. Сухими глазами я рассматривала сменяющуюся панораму пейзажей за окном автомобиля и испытывала гордость за то, что сдержала свои слёзы в присутствии Томаса — меньше всего мне хотелось нарваться на его хмурый осуждающий взгляд. Дядя ненавидел слезы, и я поняла это, когда после похорон он неуклюже подошёл ко мне, дабы выразить свои соболезнования, и грубо вложил в мою руку платок. А ещё я поняла, что он не одобрял тётушкиного решения. Ей, убитой горем сестре, требовалось заполнить своё душевное расстройство заботой о двух одиноких племянниках, раз уж Господь не наделил её собственными детьми. И мне очень хотелось верить, что отрешённое поведение дяди объяснялось его неготовностью принять в свой дом, хоть и кровных, но всё же чужих детей.       Дорóгой Тоби болтал о всякой ерунде, восхищавшей его девственно чистое сознание, то и дело тянулся к Томасу, заинтересованный словами дяди о наличии в их доме пары породистых рысаков, и ненароком задевал меня по руке, ёрзая на месте. С каждым неловким движением брата я пронизывала его осуждающим взглядом, моля замолчать хоть на некоторое время. Я всё никак не могла понять его приподнятого и беззаботного настроения. Отъезд из дома словно вдохнул в него новые силы, а на щёках даже горел игривый румянец — румянец здорового ребенка. Мне не следовало думать об этом хотя бы потому, что выздоровление Тоби стоило маминой жизни. Но каждый раз, видя его таким счастливым и живым, я не могла избавиться от образа женщины с безвозвратно угасающей жизнью. Я не имела никакого права винить его в смерти мамы, сродни тому, как не могла осуждать его веру в слова Томаса, когда тот мягко и спокойно сообщил мальчику о смерти Ливи. Я была не совсем уверена в том, что Тоби до конца осознавал эти ужасные вести, но его голос звучал очень серьёзно, когда он дал дядюшке обещание сохранить память о маме.       Вечернее небо уже затягивало предзакатными красками, когда прогнивший до основания автомобиль заглох неподалеку от ранчо Бойдов. — Чтоб его! — выругался дядя. — Томас, сдерживай себя, пожалуйста, при детях! — и щёки Кэтлин заалели. Она всегда стыдилась Томаса, когда тот позволял себе обозначить ситуацию крепким словцом.       В знак согласия дядя качнул головой и, дёрнув за ручку автомобиля, ступил на ещё неостывшую почву Вайоминга. Тетя Кэтлин обмахивалась длинным рукавом платья, пытаясь облегчить неизбежную учесть палящего солнца, которую на нас посылает погода. С меня ровным счётом сошло семь потов, прежде чем дверь водителя распахнулась и взмокший дядя Томас сообщил, что дальше нам предстоит идти пешком. Покидая автомобиль, мы с Тоби краем уха зацепились за перебранку взрослых. — Я давно говорил, что нужно продать к чертям эту колымагу и купить нормальную машину! — На какие такие шиши ты собрался её покупать? — тётя не уступала Томасу в споре. — На какие, на какие?! Продали бы осенью пару свиней и табака чуть дороже — вот тебе и машина. А теперь чёрт его знает, починю я ее или нет. Хорошо, что хоть не на середине пути заглохли. — Уймись, Томас. Вот осенью и подумаем над этим. А пока сделай, что можешь. Без машины нам нельзя оставаться.       Дядя смачно сплюнул на золотистый песок и вновь отвернулся к открытому капоту автомобиля.       Мы с Тобиасом стояли в стороне, делая вид, что не слышали ни слова. Запыхавшаяся тётя спешно приближалась к нам. Её ноги путались в длинном подоле платья, а аккуратно сложенная поутру прическа превратилась в воронье гнездо. Длинные пряди неопрятно свисали на лицо и прилипали к шее. — Нам придётся пройтись пешком.Томас починит машину и позже приедет домой. Слава Господу тут идти недалеко, — Кэтлин тяжело дышала, едва справляясь с сухим горячим воздухом.       Путь к ранчо оказался недолгим. К нашему прибытию солнце уже совсем закатилось за горизонт. Вот-вот должны вспыхнуть первые звёзды. Я впервые ночевала вне дома. Малыш Тоби остался на кухне отужинать, а я поднялась к себе в комнату. Бойды не имели прислугу, хотя вполне могли себе это позволить. Кэтлин сама готовила и управлялась по дому. Только для работы на ранчо и в поле они привлекали трудяг, которые не просили большой платы за свой труд.       Тёплая вода смыла городскую грязь и вездесущий песок этого захолустья, который мне пришлось обнаружить в самых необычных местах. Из дома я забрала пару-тройку лучших нарядов и флакончик маминого парфюма. Облачившись в ночное платье, я устроилась на неудобной кровати. Простыни были грубыми, одеяло кололось, а подушка была слишком жёсткой. Невольно вспомнились времена, когда мы с матушкой радовались и такому ночлегу. — Мамочка, зачем ты нас оставила? — прошептала я едва слышно.       Сквозь беспокойный сон я почувствовала, как теплое маленькое тельце гнездится в объятия. От нашей с Тоби одежды пахло домашним порошком, а от тел исходил непривычный запах дешёвого мыла.       Это утро наша «семья» встретила за деревянным обеденным столом. Тётя оказалась отменным кулинаром. Я съела свою порцию тушёных овощей, а вот мясные шарики отдала брату. Его растущий организм больше моего нуждался в мясе. — Сегодня ты пойдёшь со мной на рыбалку, — невозмутимо произнёс дядя Томас, бросая взгляд на Тоби. Малыш обрадовался и закивал головой. — А ты, — обратился он ко мне, — поможешь тёте с огородом. Нужно прополоть грядки, полить растения, а вечером покормить живность. — Могу ли я остаться дома? Я бы могла прибраться, приготовить обед и ужин. Боюсь, я не смогу прополоть и полить огород. Да и животных не сумею накормить. Я никогда этим не занималась. — Я что-то непонятно сказал? — жёстко произнёс дядя и бросил в мою сторону осуждающий взгляд. — В самом деле, ладно тебе, Томас. Пусть Фрэнсис управляется по дому, а с огородом я и сама справляюсь, — вступилась за меня тётушка Кэтлин. — Дети такую потерю пережили, оправиться не успели, а ты их на работу гонишь.       Томас угрожающе замолчал, и я бросила беспокойный взгляд в сторону тёти Кэт. На лице дядюшки заходили желваки и он, чуть понизив голос, твердо произнес: — Я сказал, что она пойдёт работать и она пойдёт работать, — и в знак неоспоримого решения, стукнул кулаком по столу, да так, что подпрыгнули столовые приборы и чуть не пролилось молоко из кувшина. В столовой воцарилась тишина и никто из присутствующих не смел перечить хозяину дома.       Дядя резко поднялся из-за стола, вынул из нагрудного кармана портсигар и уверенным шагом двинулся в сторону веранды.