v a l k y r i e

      Через несколько дней стена между мной и отцом рушится, аннулируя дни, проведенные в ссоре. Это случается вечером, когда родители ужинают внизу, а мне срочно приходиться спуститься, чтобы набрать стакан воды. Я с гордо-поднятой головой успешно наполняю емкость жидкостью и начинаю идти в свою комнату, не смотря под ноги совершенно. Это и становится роковой ошибкой, после которой моя туша оказывается на полу со стаканом воды, расплёсканным на домашнюю одежду и кафель вокруг. Сначала всё замолкает, погружая наш дом в тихую обитель, а затем, совершенно неожиданно для меня, папа начинает истерично смеяться, показывая пальцем на мокрую футболку и смахивая следом слезы, подступившие от непрекращающегося гогота. — Господи, Джисон, почему ты вообще дожил до своих лет? — Смеется мама, поднимая меня с пола и отряхивая воображаемые пылинки со спины. — Мне кажется, что тебе дадут премию Дарвина* в этом году, Сони, — папа встает со своего места, кладя ладонь на мое плечо. — Прости нас, сынок. Мы с мамой волновались за тебя очень сильно, поэтому и ругали. Женщина подтверждает слова своего мужа, обнимая меня с одной стороны, пока папа подходит с другой. Семейные объятия длятся несколько минут, в течении которых я чувствую свою вину за такое резкое отношение к ним, за второй побег, который, хвала небесам, не был замечен. Хотя, где-то в глубине души я все равно понимаю, что прав. Слишком ограничивать ребенка нельзя — он может радоваться свободе намного сильнее положенного, как делал это я. После примирения мы просиживаем на кухне весь вечер, обсуждая последние новости на работе родителей, стараясь избегать одной единственной темы — смерти Джихуна. Папа говорит о необходимости вернуть детей в школу, потому что без учебы мы можем совсем деградировать перед своими компьютерами, на что я хоть и пытаюсь найти оправдания, но остаюсь в проигрыше по итогу. Только в пятницу, четвертый день нашего домашнего освобождения, я понимаю, что с удовольствием бы сейчас посидел на уроках. Делать откровенно нечего; в перерывах между чтением книг и чтением книг я кушаю, смотрю ролики в интернете, качаю себе новую игру, которую забрасываю спустя пару же часов непрерывного в неё залипания, но только не занимаюсь чем-либо полезным. Телефона у меня по-прежнему нет, родителей об этом я стесняюсь спрашивать, а потому остаюсь без средства связи с внешним миром практически совсем. Меня посещают грустные мысли, когда я осознаю, что давно не общался с Сынмином. То есть, я и не мог, так как адреса своего парень никогда мне не называл, позвонить нету возможности, а другого способа связаться еще не придумали. Можно, конечно, дрессировать голубей и отправлять по ним свои сообщения, но не думаю, что это действенно. Да и вообще, он-то знает, где я живу. Он был у меня дома, даже не в одиночку, но при этом никаких попыток выйти на связь со мной им не предпринимается. Может, я просто надоел ему. Конечно, заставил парня понервничать, причем несколько раз подряд, испытывал терпение своей выходкой с побегом. Кто тут в здравом уме захочет со мной дружить? Точно не Ким Сынмин, которому и до появления меня в своей жизни было нормально. Правда, мысли о Сынмине быстро отходят на второй план, когда частым гостем в моем доме за эти выходные становится Чонин. Стоит ли говорить, как сильно мои родители удивляются, увидев парня, кушающего рис на нашей кухне и рассказывающего мне о недавно приключившейся с ним истории? Мама чуть ли не роняет пакет с продуктами, папа и того запинается о порог, но после очаровательной улыбки младшего, его внушающих слов о том, что мы теперь хорошие друзья и милого эгье, который он дарит перед тем, как подняться в мою комнату, родители записывают его в число своих любимцем, смещая в нем меня на второе место, и больше не задают вопросов о нахождении Яна в нашем доме. Это, может быть и прикрытие, чтобы никто не догадался о завернутом в карманный платок куске ткани с пятном крови, но все равно компания Чонина заметно сокращает часы моего уныния. Он еще совсем малыш; я подмечаю это каждый раз, когда парень, уставая от бесконечных поисков по интернет источникам, заваливается на пол, начиная кататься по нему и издавать странные звуки, больше похожие на повизгивания свинюшки. Также, он обворожительно смущается каждый раз за просмотром романтических сцен в дорамах, которые мы смотрим только из-за Суен — тоже частой теперь гостьи в моем доме. Девчонка, правда, не остается до прихода родителей, сидя с нами буквально несколько часов и помогая, но привыкнуть к ней я успеваю так же сильно. Вся эта компания из нас троих нравится мне с каждым часом все больше, хотя иногда, когда я вспоминаю истинную причину нашего объединения, становится грустно. Чонин отчаянно цепляется за клетчатый обрывок, пытаясь найти хоть что-то похожее в интернете, но дело в том, что он мог оторваться от чего угодно: одежды, покрывала или пледа, какого-нибудь предмета. Слова на Яна не действуют никак, и он продолжает отчаянно перебирать сайты магазинов и барахолок. Я же, по большей части ориентируясь на опыт просмотренных мною фильмов, начинаю свои поиски с новостей о нашем городе, стараясь выискать хоть какие-либо происшествия из прошлого. У Асана, кажется, невероятно чистая репутация, потому что никаких эпизодов за последние годы не было. Ну, или было не настолько масштабно, чтобы выносится на страницы желтой прессы. Я роюсь в статьях о несчастных случаях на заводах, о национальном музее, который выходит в топ-музеев по всей Корее, листаю истории с источников, но никаких вопиющих преступлений не происходит в городе от слова «совсем». В субботу Чонин остается у меня с ночевкой, притащив с собой целую гору чипсов и шоколадок, обещая, что съест их в первый же час наших посиделок. Мама только кивает на громкого Яна, ввалившегося в дом, просит нас быть потише и спрашивает о том, знают ли родители парня. Мол, вокруг и так плохая обстановка, не хватало нам еще проблем с полицией. Чонин располагается на моей кровати, прихватив телефон и еду с собой. — Если накрошишь — придушу подушкой, — угрожаю ему совсем серьезно, стягивая поношенную домашнюю футболку. Роюсь в шкафу, надеясь найти там что-нибудь более презентабельное, но натыкаюсь на кучу уличных вещей, которые будут непригодны для сна. — Окей, хён, — говорит, протягивая гласные, и я практически слышу чипсину, выпавшую из пачки на мои свежие и чистые простыни. — Слушай, я тут подумал. — Ого, ты умеешь? — Делаю удивленное лицо, уворачиваясь от подушки и посмеиваясь над реакцией младшего. Ян надул губы, показывая этим, что я смертельно его обидел. — Давай уже, не тяни быка за рога. — Ты что, в деревне вырос? — Отзывается на мои заумные фразеологизмы, а потом продолжает: — Я подумал о том, что на теле Джихуна был символ, который полиция не смогла определить. Может мы сможем? — Ты хочешь отослать куда-нибудь фотографию трупа и попросить определить, что же этот там за значок у него на спине? Совсем с ума сошел? Выражаю свои мысли достаточно громко, а потом осекаюсь, замечая задумчивый взгляд парня. — Нет, но у меня появилась идея, — чешет рукой подбородок, а потом вскакивает с кровати, начиная рыться у меня в рабочем столе. В тот раз я кинул дело именно сюда, потому что никто, кроме меня, обычно не роется в этих ящичках. Там лежат тетради для школы, рандомные листочки с записями, где-то затерялась та записка, оставленная самим Чонином. Но, в целом, самое удачное место в моем доме, где можно хранить секретные вещи. Я держу у себя дома эту зловещую папку, Ян — ткань. Суен же лишний раз никто старается не трогать; она еще не отошла от случая в парке, а на фотографии Джихуна смотреть не может. Я переборол рвотный рефлекс, а девушка свою печаль никак не может. Это и понятно, никто из нас не давит на нее. Чонин достает фотографии тела, внимательно вглядываясь в них, пока я в очередной раз поражаюсь им. Яну, кажется, совсем ничего не страшно. Он не относится к мертвому телу, как к мертвому, пренебрегает своими чувствами там, где это нужно. Единственный из нас троих, кто действительно может разобраться с этим делом без каких-либо упреков совести или болезненных ощущений. Парень находит то, что ему надо: самый четкий снимок спины Чона, где отлично виднеется узор, выцарапанный на смуглой коже. Чонин берет чистый лист бумаги, ручку с моего стола и садится на кровать в позу лотоса, начиная перерисовывать картинку с фотографии. От усердия парень даже высовывает язык, стараясь более точно изобразить все фрагменты символа. Я в это время только сижу рядом, терпеливо дожидаюсь и наблюдаю за Яном. — Закончил, — говорит Чонин спустя несколько минут, махая передо мной листом бумаги, на котором синими чернилами проявился вполне себе понятный и четкий знак. — Теперь идем. — Куда это? — Пытаюсь удержать парня, поднимающегося с насиженного места, за рукав. — Куда ты собрался, Ян Чонин? — Хён, один мой знакомый точно сможет подсказать нам значение, — Чонин натягивает оставленную ранее на стуле толстовку и вытаскивает из моего шкафа одежду, швыряя ее ко мне на кровать. — Одевайся и пошли. — Я никуда не пойду, Чонин. Уже достаточно натворил за последнюю неделю, с меня хватит. Говорю то, в чем уверен. Мне совсем не хочется влезать в неприятности с родителями, да и знакомого этого можно навестить завтра. Не обязательно же прямо сейчас, к окончанию комендантского часа, срываться и бежать на поиски ответов. — Хён, — начинает Ян, подходя к кровати. — Я понимаю, что ты боишься. Но у нас нет другого выбора — этого человека очень сложно найти в городе днем, а сейчас мы можем уйти без лишнего шума. — Как? Лучше бы я этого не спрашивал. Единственным верным для нас решением Чонин выбирает окно моей комнаты, которое, на минуточку, выходит на соседний дом, где нас в любой момент может завидеть скряга-сосед, мужчина лет сорока, который постоянно ворчит на меня с мамой. Я, по совету Чонина, надеваю полностью черную одежду, дабы остаться незамеченным на улице, прячу папку в ящик и хватаю лист с нарисованным Яном символом. Достаю из шкафа пару кроссовок, которые обычно ношу на физкультуру и подкладываю несколько подушек под одеяло, чтобы создать видимость нас с парнем, спящих вместе. Больше всего мне страшно от того, что в любой момент нас могут поймать родители, которые точно никогда в жизни не простят мне этого. Но сильнее хочется докопаться до истины, поэтому я аккуратно поддерживаю Яна, выползающего из моего окна. Что за херню мы творим? Чонин вылазит и приземляется на землю так, будто практиковался в побеге каждый день у себя дома. Он выглядит уверенным в своих действиях, и только поэтому я тоже перекидываю ногу через раму, опуская ее на небольшой выступ. Вся эта ситуация напоминает мне случай с Феликсом, который я честно пытаюсь забыть уже на протяжении дней. Правда, храню темно-красную жидкость в том же ящике и иногда подумываю наведаться к Чанбину, чтобы потребовать объяснений. Мы двигаемся тихо, еле наступая на землю и выходя на соседнюю улицу, полностью пустую и освещенную лишь фонарями. Чонин ведет меня за собой, двигаясь через двора и оббегая машины, припаркованные возле домов. Идем совсем немного, минут двадцать, но за это время я успеваю немного устать и замерзнуть, о чем немедленно сообщаю парню. — Это понятно, — Ян останавливается, со скептицизмом поглядывая на мои ноги. — Тебе бы набрать в весе, а то скоро будет сносить ветром. — Спасибо, умник, — бью его по плечу и мы продолжаем идти дальше, разговаривая. — Почему ты решил помочь Суен? — Было бы логичнее сказать, что я сочувствую и поэтому предлагаю помощь. Но, на самом деле, мой отец не видит во мне ничего светлого — только сигареты, которые я курю ему назло и мои вечные споры с мамой на счет будущего, — вижу, как тяжело парню даются эти слова. — Я хочу доказать самому себе, что способен на что-то большее. Я чувствую его боль буквально на уровне своей собственной. У нас немного разные ситуации в жизни, но мы оба видим решение своих проблем в самореализации. Это сближает на каком-то духовном уровне, потому что Чонин еще ребенок, который просто вырос без любви, а я же наоборот — слишком душусь ею, стараясь всячески избавиться. — Куда мы идем? — Спрашиваю еще через пару минут, но парень вовремя останавливается напротив светящейся неоновой вывески «Андромеда». — Это тату-салон, где работает мой хороший знакомый, — Чонин говорит, толкая дверь и заходя в помещение. Первое, что я чувствую, запах сигарет, въедающийся под самую кожу, попадающий в слизистую носа и заставляющий меня прокашляться, хватаясь за друга. Второе — довольно крупный мужчина, покрытый татуировками от самой шеи до ног, выглядывающих из-под стойки, на которую он опирается. Мужчина сразу узнает Чонина: они обмениваются рукопожатиями и начинают о чем-то беседовать, пока я осматриваюсь по сторонам. Очень темное помещение, освещенное лишь неоновыми подвесками розового и красного цвета. Здесь стоит черный кожаный диван, столик с кучей папок на нем, где виднеются эскизы для будущих татуировок, стойка регистрации и кулер с водой. Догадываюсь, что сами татуировки делаются в комнате, которая находится за дальней дверью, откуда ведет небольшая полоска яркого света. — А это кто с тобой? — Мужчина указывает на меня рукой, и я подхожу к ним, пожимая протянутую мне руку. — Хан Джисон, господин, — мастер начинает смеяться от моего вежливого обращения и просит относиться к нему, как к своему близкому другу. — Так что, Чонин, хочешь набить еще татуировку? — Еще?! Удивленно смотрю на младшенького, который только хмыкает в кулак и отводит взгляд в сторону. — Джонхен-хён, нам нужна помощь. Ты же лучше всех разбираешься в символике, да? — Лучше всех в этом дряхлом городе, Чонин-а, — поправляет его и присаживается обратно на свое место. — Нам нужно значение этого, — достаю листок из кармана кофты и протягиваю мужчине, внимательно наблюдая за его реакцией. Сначала он смотрит на нас с удивлением, видимо пытаясь что-то осмыслить, а потом сразу же начинает вбивать что-то в ноутбук на столе, вчитываясь в информацию с экрана. — Зачем вам, ребятки? Вопрос застает нас врасплох, и пока Чонин пытается что-то придумать для того, чтобы не объяснять истинный смысл нашего похода, я выпаливаю первое, что приходит в голову: — Проект по истории. Остался только день до сдачи. Мужчина пытается найти подвох в наших словах, но я делаю максимально невинное выражение лица, надеясь, что Чонин подыграет мне тоже. Спустя пару секунд Джонхен вздыхает, отодвигаясь от стола и приглашая нас присесть на диван. — Сам рисунок состоит из двух частей. Первая часть — убывающая луна, вторая — славянский знак, обозначающий волчью сущность. Соединив их вместе, можно выйти на одну легенду, давно путешествующую по просторам интернета. Дело в том, что волки могут обозначать не только хищных животных, но и перевертышей, которых мы называем оборотнями. Оборотни — дети луны, питающиеся ее силой и получающие энергию от так называемой матери. Но здесь есть один интересный факт. Серебро, которое является символом луны, может легко убить оборотня. Значит ли это, что луна отвернулась от своих детей? По легенде, оборотни, являющие собой силу добра принадлежат к людскому роду и могут существовать с нами наравне, но есть и те, для которых человеческий мир является проклятием. Они стремятся к жестокости, убийствам и поэтому луна убывает. Только тогда силы «добрых» оборотней принижаются пред силами обиженных на мать, — Джонхен вздыхает, продолжая. — Не знаю, что вы там проходите, но знак точно недобрый и может означать только темную энергетику. Джисон, ты запоминаешь? Не обращаю внимание на обращение в свою сторону, пытаясь переварить всю полученную информацию. Волки, оборотни, злые, добрые — все смешивается в один большой коктейль из непонимания и кучи дополнительных вопросов. Судя по Чонину, он также, как и я, находится на стадии осмысления. Может ли эта история означать, что Джихун перешел кому-либо дорогу, и поэтому от него избавились таким способом? Значит ли это, что убийца моего одноклассника — поехавший на мифах придурок? Я ничего не понимаю, Чонин тоже, но мы прощаемся с тату-мастером, выходя на улицу и вдыхая свежий морозный воздух, проникающий в самые легкие. — Что думаешь? — Впервые замечаю в глазах Яна растерянность, смешанную с тотальной перестройкой разума. Он тоже пытается обдумать всю ситуацию, я даже предполагаю, что к нам пришли одинаковые мысли по поводу смерти Джихуна. — Думаю, что это бред, — делаю единственное логическое заключение. — Кто-то сумасшедший хотел убивать и наткнулся на Джихуна, приписав этому какое-то значение. Чонин качает головой, поднимая взгляд в небо. Там уже давно красуются звезды, ярко оповещающие о своем господстве над днем, а, также, луна, которая уже находится в стадии возрастания. Я читал множество мифов в свое время, когда интересовался греческими богами, но всегда четко понимал, когда реальная история приобретала нотки сумасшествия, как в случае с символом на Джихуне. — Нам нужно вернуться и подумать обо всем, — говорит парень, и я негласно соглашаюсь, направляясь по той же дороге до дома. Утро вечера мудренее, поэтому мы сможем рассказать все Суен и уже вместе с ней обсудить эту историю, приняв коллективное решение. Идем не спеша, наслаждаясь ночным городом и свежим воздухом, который приятно расслабляет мозги. Чувствую, как моему спутнику намного тяжелее после похода в салон; Чонин привык всегда все знать и, думаю, детский максимализм сильно бьет по голове. Обдумав пару секунд, набираюсь сил и со всей присущей мне неожиданностью пихаю друга в бок. Парень отшатывается, пытаясь балансировать на ногах и не завалится на асфальт, а потом грозно смотрит на меня. Хитрые глаза прищуриваются, на губах возникает злостная ухмылка, и уже через секунду я сам убегаю от Чонина, выкрикивая что-то о личном пространстве и сроке за насилие по отношению к детям. Забываю, что он младше меня всего на пару секунд. Мы носимся по всей улице, я через плечо наблюдаю, чтобы Ян не догнал меня, что выходит, несомненно, очень сложно. У парня ноги длиннее, чем весь я, поэтому он нагоняет быстро и резко, заключая в объятия, больше похожие на удушающий прием. Смеемся, совсем позабыв о былых раздумьях, не отходя друг от друга. Чувствую, как крепкие руки давят на мои ребра, начиная активно шевелить пальцами, а потом я заваливаюсь на колени от щекотки, которая поражает меня быстрее всего на этом свете. Кричу на всю улицу, прося его остановиться, но слышу только ребяческий детский смех, раздающийся мне в ответ. Легко. Свободно. Не успеваю ничего понять, как сильные руки быстро покидают меня. Резко поворачиваюсь, чтобы посмотреть на то, что прервало друга от моих пыток. Хочу было закричать, что он проиграл, но натыкаюсь на холодный и грозный взгляд. Блядство. На тротуаре теперь стоят трое: удивленный я, пойманный в ловушку Чонин и злой Ли Минхо, смотрящий на меня своими пронзительными, теперь темными от злости, глазами. Он крепко держит Яна за руку, сдавливая ее так, что даже я вижу белые появляющиеся там пятна. Чонин выглядит напуганным, поэтому я быстро прерываю свой сеанс залипания на такого Минхо, подходя к ним и перехватывая запястье младшего. — Отпусти его, Минхо, — говорю ему тихим и спокойным голосом, стараясь не создавать конфликта между нами. — Давай же. — Какого черта ты не дома?! — Не обращая внимания на мои жалкие попытки освободить друга, смотрит в глаза, вынуждая отвечать ему немедленно. — Мы гуляли. — Ночью? — Воздух свежее, птички поют громче. Хлопаю глазами в надежде, что парень подумает о моей умственной отсталости и бросит нас здесь. — Ты серьезно? — Ли поднимает правую бровь, пока я решаю играть в «Разозли собеседника сильнее и посмотри на его реакцию». — А что ты тут делаешь? — Решаю идти ва-банк, все еще пытаясь освободить Чонина, уже покрасневшего от боли в руке. — Гуляю, — больше яда, Ли, давай же. Мы играем в гляделки; пытаюсь смотреться как можно жестче, но практически чувствую то давление, которое парень оказывает на меня. Его глаза совсем темные, смотрят не моргая на меня и, совсем на секунду, мне кажется, что они ярко поблескивают синим цветом в темноте ночи. Завороженно пялюсь, не в силах оторваться, и отчаянно внутри кричу. Не понимаю, что за реакцию во мне вызывает этот нахальный парень, отчаянно пытающийся сейчас сломать руку бедному ребенку, но отчетливо чувствую, как эта его зловещая энергия распространяется на все вокруг, кроме меня. Будто он не хочет, чтобы я попадал под эту его силу, но все равно не может успокоиться. — Может вы решите свои проблемы без меня? — Чонин сдавленно мычит, а я опять обращаю внимание на друга, по новой стараясь освободить его от цепкой хватки. Решаюсь на более опасный шаг, подходя к парням почти вплотную. Так я оказываюсь на уровне груди Ли, упираясь в его кофту носом и опуская взгляд вниз. Вспоминаю всю мангу, прочитанную мною на прошлых каникулах, собираясь идти на большой риск с этим парнем. Я не понимаю, что творю, но чувствую почти на уровне инстинктов, что это поможет мне успокоить злого парня. Я уж точно не хочу, чтобы после этой нашей встречи он пошел к учителю Бану, рассказав ему всё. Потому что потом Чан легко сообщит об этом моим родителям, и тогда уже ничего не спасет меня от их гнева. Хватаюсь руками за свободную руку Минхо, обхватывая ее полностью. Она намного больше моей, на несколько сантиметров, я чувствую себя совсем ребенком, даже не предполагая, насколько большая разница у нас в возрасте и, тем более, размере. Опасаюсь поднимать глаза наверх, но чувствую, как парень постепенно расслабляется, а потом слышу отошедшего Чонина, громко выражающегося на Минхо о том, что тот совсем поехавший на всю голову. Тоже собираюсь отойти все так же, не смотря на Ли, но его освободившаяся рука обхватывает мой подбородок, поднимая голову наверх, лицом к нему. Неотрывно наблюдаю за раскрытыми губами красивой формы, тонким аккуратным носом и большими глазами, в которых виден блеск. Я чувствую тепло, исходящее от него, ноги подкашиваются, а сердце ухает, подскакивая в грудной клетке. — Вы еще поцелуйтесь, — совсем по-детски подмечает Чонин, стоящий за нашими спинами. Я сразу же отскакиваю от Минхо, стараясь больше не смотреть на него. Замешательство, охватившее меня на несколько минут совсем плохо действует на мое самочувствие, поэтому, перед тем, как уйти, схватив Яна, я оглядываюсь на Ли: — Пожалуйста, не говори никому о том, что видел нас. Не знаю, как реагирует на эти слова парень, потому что спешу скрыться с воображаемого места преступления, прихватив с собой друга. — Можно не хватать меня за руку, — говорит Чонин спустя пару десятков метров, и я отпускаю ее, виновато поглядывая на него из-под челки. — Твой дружок совсем дикий, чуть не сломал мне ее. — Мне жаль, Чонин-а. Он не мой друг, так что, прости. — Ничего страшного, — улыбается мне, похлопывая по плечу. До дома мы доходим в полном молчании, каждый обдумывая свое. Самым трудным становится путь, по которому мы должны вернуться в дом. Можно, конечно, попробовать войти через входную дверь, но у меня, во-первых, нет ключей, а, во-вторых, это слишком рискованно, потому что разбудить родителей проще простого. Тем более, они могут даже не спать. Я раздумываю над тем, как нам зайти обратно, но Чонин, кажется, давно уже все придумал, вставая под окном в мою комнату. Он складывает руки в замок наподобие ступеньки и тихо говорит мне лезть на его плечи, чтобы подняться первому. Пытаюсь отнекиваться, потому что боюсь, что ребенок совсем не выдержит такого веса. — Слушай сюда, — говорит тихо и жестко, прищуривая глаза. — Либо ты сейчас забираешься на меня, либо ночуешь на улице. Убедительно, Ян Чонин. Аккуратно встаю на его руки, держась руками за выступы на стене, потом ставлю одну ногу на его плечо, цепляясь за подоконник, затем вторую, подтягиваясь при помощи Чонина. Слава богу, что парень достаточно сильный, дабы я смог практически с легкостью вползти в свое окно, стараясь ничего не сбить тушей. Вздыхаю, вытираю мокрый от пота лоб и высовываюсь на улицу, чтобы подхватить Яна, уже подтягивающегося наверх. — Может это, — говорю ему, когда мы уже оба завалились на кровать и пытались отдышаться, — пойдем на акробатику. Станем чемпионами мира, уедем из Асана и заживем. Чонин только смеется, кидая в меня подушку и переворачиваясь на живот. Мы раздеваемся, я даю парню свою сменную одежду, сам выискиваю что-то в глубине шкафа, и ложусь на кровать снова, спихивая с нее покрывало и ручку, лежащую здесь с вечера. Раскидываю по поверхности свои конечности, настраиваясь на отдых, когда сверху на меня падает тело переодевшегося товарища по несчастью, забирая себе большую часть кровати. Так и засыпаем: практически в обнимку, позабыв обо всем до утра.

***

В воскресенье, после ухода Чонина, который у самого порога не забыл прихватить с собой большую часть оставленного мне завтрака, я посвящаю себя уборке нашего дома, чтобы немножко прочистить мозги и решить, что нам делать дальше. Естественно, никоим образом нельзя делать выводы об убийстве Джихуна основываясь только на словах тату-мастера, да и знак этот может обозначать все, что угодно. Может, Чонин просто неправильно что-то перерисовал, вот и появилась путаница в словах, может, просто все намного легче, чем мы думаем, и никакого особого замысла за этим не стоит. Это, в любом случае, сильно влияет на мозг, доводя до фатальной паранойи. Любой шорох в доме теперь воспринимается мною как убийца, решивший избавиться от других подростков города. Каждое дуновение ветра снаружи обозначает приближающийся конец света, а проезжающие машины — чтобы похитить меня. Папа был прав, я совсем деградирую, начитавшись кучу фантастики и насмотревшихся американских детективов. Ближе к вечеру сажусь за компьютер, чтобы увидеть во входящих сообщениях на почте известие о том, что с завтрашнего дня учеба снова начинается в полном ходу. Даже скинули расписание, чтобы мы не забыли сделать последние, заданные еще неделю назад, уроки, чем я и занялся оставшееся время до прихода с работы родителей. Они, кстати, в который раз приехали вместе, затащив домой гору продуктов и позвав меня к большому ужину, который тут же начался готовиться на кухне внизу. Я чувствовал запах жареного мяса и ароматы специй, честно борясь с голодным зверем внутри меня, что точно бы не отказался сейчас от пары-тройки порций чего-нибудь съестного. Доделываю реферат по английскому ближе к девяти и спускаюсь на первый этаж, обнаруживая довольных родителей, сидящих за обеденным столом в ожидании меня. — Что так вкусно пахнет? — Спрашиваю, заваливаясь на стул и беря в руки палочки для еды. — Твоя мама приготовила пулькоги, — папа практически мурлычет название супа, озорно потирая живот и дожидаясь, пока мама разложит все по тарелкам. — Приятного аппетита. — И тебе. Кушаем, обсуждая телевизионные шоу и ремонт, который следовало бы начать в ванной, где плитка уже совсем иногда грозится отпасть на пол, разбиваясь на множество осколков. Папа подмечает, что делать большинство вещей придется нам с ним, настраивая меня на счастливые часы работы под руку с вечными неинтересными историями мужчины, которые он рассказывает с периодической частотой для мамы и меня. Будто кто-то в здравом уме его слушает, серьезно. — Джисон-и, — мама обращается ко мне, когда ужин заканчивается, и я сначала думаю, будто она хочет спихнуть на меня мытье посуды. — Мы с папой знаем, что у тебя нет телефона, поэтому… — Поэтому, вот тебе подарок за хорошее поведение, — отец достает из-под стола черную коробку вытянутой формы небезизвестного бренда, пока я пытаюсь отойти от шока. Понимаю, что «хорошим поведением» сложно назвать все мои поступки за последнее время, учитывая даже сегодняшнюю ночь с Чонином. Но не могу же я так просто рассказать об этом всем, да и телефон мне нужен, как никогда раньше, поэтому, стараясь не расплакаться от столь дорогого и неожиданного для меня презента, обнимаю родителей поочередно, вертя в руках заветную коробочку. — Пользуйся им хорошо, сынок, — говорит мама перед тем, как я убегаю в свою комнату, рассматривая чудо техники со всех сторон. Мой старый смартфон был настолько древним, что, кажется, снимал еще динозавров; я множество раз ронял его, бил об пол и топил в лужах, но он стойко работал, трудясь на славу для меня. Даже жаль, что я не успел попрощаться с ним в последний раз. Все оставшееся время провожу в настройках телефона, скачивая себе целую кучу новых приложений: устанавливаю несколько игр, электронных книг и редакторов фотографий, куда загружаю несколько новеньких селфи. Так и живут современные подростки?