***
Яркие лучи восходящего солнца ослепляют Джисона. Он стоит здесь, посреди размашистого поля, вдоль и поперек покрытого васильками, но совсем не ощущает их цветущий аромат. Все кажется отдаленно знакомым, будто эта локация находится где-то в пределах Асана, но тишина и покой, поющие в чаще леса неподалеку отсюда птицы, и сам Джисон — все какое-то не родное здесь, искусственное и наигранное. Он осторожно оглядывается по сторонам, пытается выглянуть из непрекращающихся рядов фиолетовых цветов хоть что-то знакомое, но видишь лишь раскинувшиеся над ним облака, голубое небо и яркие лучи восходящего солнца. Он идет куда-то вперед, не имея точного направления и цели, просто бредет в ожидании чуда, но оно не происходит и спустя пять минут, и спустя час. Васильковые ряды сменяются кронами деревьев, пение птиц становится громче, а сам Джисон до сих пор не понимает. Где он, почему он здесь и как знакомая рыжая макушка оказывается прямо перед ним, буквально в паре метров от ближайшего дерева, опираясь на потрескавшуюся кору дуба, что раскинул свои ветки далеко вниз. — Феликс? — Джисон подходит осторожно, боясь спугнуть нежданного гостя, но парень не двигается с места, не дергается даже, а лишь терпеливо дожидается, когда Хан сядет прямо напротив. — Что мы здесь делаем? — Я хотел увидеть тебя, — парень улыбается, отмахиваясь от летающих вокруг пылинок, и Джисон впервые за долгое время чувствует себя спокойным. — Я рад, что ты узнал. Здесь нечего делать, поэтому я поставил на то, что Минхо-хён сдастся через три недели. Ты правда нравишься ему, хоть он и боится признаться в этом, прежде всего, самому себе. Чем-то похож на Чанбина, когда между нами все только зарождалось. — Ты ведь правда умер, да? — Хан спрашивает, но совсем тихо, не желая услышать в ответ то, что лежит на поверхности. — Ты такой забавный, Джисон. И очень добрый. Разве я мог умереть, если ты видишь меня прямо сейчас? — Но разве это не иллюзия? — Джисон хмурится, не понимая. — Все в нашей жизни — иллюзия. Мы создаем ее для друзей, для любимых и для семьи, но ты никогда не задумывался, когда же эта иллюзия кончается? Раньше я думал, что у меня вся жизнь впереди, мы с Чанбином уедем из Асана и заведем деток, которые, непременно, не родятся волками. Да, это глупо, но я всегда хотел собственную семью. Умирать — это очень больно, но не физически, а морально, потому что именно в тот момент, когда ты умираешь, ты в полной мере начинаешь осознавать, что теряешь. Поцелуй любимого человека, братская улыбка, ночевка с лучшими друзьями. Вкусные завтраки или горячий кофе, бессонные ночи и обжигающие слезы на щеках — я все это потерял. И в тот момент, когда я думал, что вся моя жизнь закончилась бессмысленно — я нашел тебя, — слезы действительно обжигают, Джисон ощущает их на своих щеках и не думает стирать их, ощущая боль за него и за Феликса. Несправедливость, отчаяние, щемящие чувство в груди. — Ты видишь меня, потому что ты открыт. Я пытался достучаться до Чанбина, до Чана, до проклятого Минхо, но они все предпочли закрыться в своем мире, переживая мою смерть так, будто их собственная жизнь закончилась. Я бесцельно бродил столько чертовых дней, пока, наконец, не увидел тебя. Ты замечательный человек, ты добрый и ты желаешь всем только самого лучшего. Ты нужен мне, Джисон, потому что я в этом мире совсем один, и никто больше не в состоянии мне помочь. — Что от меня требуется? — Джисон не хочет разбираться, не хочет по новой испытывать все те ужасающие чувства и просто подходит к рыжему парню с веснушками и яркими глазами, обнимая его и пытаясь укрыть от этого жестокого мира.***
Громкая трель будильника раздаётся в полной тишине дома, я вздрагиваю и стараюсь убрать одеяло, которое неприятно прилипло на участки, покрытые испариной. Это был кошмар или один из тех снов, которые я хотел бы не вспоминать, но слова Феликса отчетливо отпечатались в моей голове, даровали указания и цели на ближайшее будущее, которым я хочу следовать ради него. Сообщить об этом Чану, Минхо или, боже упаси, Чанбину — невозможно, хотя бы потому, что я пообещал. И может эта клятва является формальной, ведь Феликс погиб, но исполнить ее я был обязан. Уроки никто не отменял, я по-прежнему являлся обычным школьником, а потому пришлось собираться и выходить из дома буквально за считанные минуты, минуя душ и завтрак. Вчера, когда с горящими от стыда щеками и трясущимися руками я вернулся домой, мною было замечено полное отсутствие родителей и каких-либо опознавательных записок. Я, мое волнение и одиночество, наполнившее каждый уголок нашего дома. Думать о том, где родители провели всю ночь я не мог, просто потому что обида и нежелание разговаривать брали надо мной верх, да и звонить им было не выходом. Я остался один и планировал полностью насладиться этим временем, обдумывая все тщательно и осторожно. Автобусная остановка была пустой, музыка в наушниках слишком громкой, а ощущение того, что за мной кто-то следит — слишком сильным. Это все вызывало отвратительную реакцию на руку, что была положена на мое плечо со спины. Я дернулся, чуть прикрикнул и понадеялся на то, что моя смерть ошивается где-то рядом, потому что такие потрясения для бедного и слабенького сердца фатальны. — Ой, извини, — передо мной стоял невысокий парень на пару лет младше меня. На нем была школьная форма, идентичная моей, куртка, накинутая на плечи небрежно, а еще рюкзак, что уже покоился возле меня, — я просто подумал, что ты тоже учишься в старшей школе. Я еще не видел тебя здесь, ты новенький? Незнакомец очаровательно улыбнулся, обнажая белоснежные зубы и свое очарование вместе с ними, пока я пытался припомнить его лицо среди учеников нашей школы. Я знал не так много, но имел некоторое представление о ребятах старше. В основном все они сосуществовали в группках, поэтому найти одиночку, подобную мне, очень сложно. Оно и понятно, в маленьком городе не так уж и много людей, разделяющих с тобой одни интересы, приходится держаться за ближний круг общения, но даже так, вспоминая некоторые знакомые лица, я не мог вспомнить этого парня. — Я всю жизнь прожил в Асане, — я смущаюсь, отводя взгляд в сторону, чтобы незнакомец вдруг не заметил моих порозовевших еще больше щек. Конечно, кто такой Хан Джисон в мире старшеклассников, особенно таких. — И я тоже тебя ни разу не видел, хотя постоянно уезжаю с этой остановки. — Не удивительно. Раньше до школы меня подвозила мама, но теперь она оставила меня на произвол судьбы. Я, кстати, Ынсу, — он протягивает мне руку, присаживаясь рядом, пока я незаметно для самого себя напрягаюсь. Все мои знакомства за последние недели заканчивались чем-то плохим, да и мысли о чужой стаи, что активно охотится на моих друзей и знакомых, не покидает головы. — А ты…? — Джисон. Хан Джисон из первого класса, — все же улыбаюсь ему, не собираясь обнажать перед чужим человеком беспокойства и страх. Он может оказаться обычным подростком, а я уже собрался вести его на инквизицию к учителю Бану или даже Чанбину, что, определенно, хуже. — Тогда понятно, почему я не видел тебя раньше. Меня не особо интересует общественная жизнь школы — я лишь надеюсь поскорее отучиться и уехать отсюда, — Ынсу выдыхает морозный воздух, осматривая дорогу, и я киваю его словам, мысленно делая для себя пометку: — Ты не представляешь, как мы с тобой похожи в этом. Ынсу уходит сразу же, стоит нам только подойти к школьному двору. Возле входа его ждут одноклассники, и они вместе заходят в здание, стоит мне только приблизится. Мы молчали, добираясь вместе на автобусе, и эта тишина способствовала полному расслаблению, которое было необходимо мне для восстановления после сна. Феликс, родители и Минхо не выходили из моей головы, а разные мысли крутились в голове наподобие веретена, но я старался не отчаиваться, раскладывая все по полочкам. Единственное, что я знал точно — выполнить просьбу Феликса без чьей-то помощи я не смогу, но обратиться к Чонину или кому-либо еще мне нельзя. Конечно, Ян бы отлично справился с поставленной задачей, быстро все понял и сделал, не привлекая шума и внимания со стороны стаи, но он теперь тоже замешен, более того — он близок с Хёнджином, что делает его потенциальной угрозой к раскрытию просьбы Феликса. Я стараюсь не думать об этом, заходя в основной корпус и направляясь к своему шкафчику сквозь толпы учеников. Высматриваю знакомые лица, но необходимость в этом пропадает, стоит мне заметить Сынмина и Чанбина возле сотого шкафчика. Они явно ждут кого-то, кого зовут Хан Джисон, и я честно очень не хочу этим Хан Джисоном оказываться, но все равно подхожу к парням, здороваясь с ними и попадая в объятия Чанбина за одну секунду. — С чего такие нежности? — отодвигаю от себя друга, заглядывая в его глаза. Они уставшие и поникшие, но сам Чанбин выглядит вполне презентабельно, зачесывая темные волосы свободной рукой. — Что-то случилось? — Нет. — Да. Парни говорят это одновременно, и я путаюсь, наблюдая за обеспокоенным лицом Сынмина и грозным Чанбина. Они обмениваются взглядом, понятным только им двоим, пока я резко ощущаю себя лишним. — Он не спал всю ночь, — Сынмин отходит от шкафчика, поправляя пиджак и дожидаясь, когда я оставлю все свои вещи, чтобы слушать его дальше, — ему снились кошмары, и я ничего не смог поделать. — Почему ты не мог сказать мне об этом сразу? — смотрю на Со, обдумывая остальную часть сказанного Сынмином. — Стоп. С каких это пор вы ночуете вдвоем?! — Не важно. Чанбин ставит жирную точку в этом разговоре, отходя от нас на приличное расстояние. Я пытаюсь дождаться объяснений хотя бы от Кима, но получаю молчание и такую же напряженную, как и у Со, спину, обращенную к моему лицу. Спасибо, друзья, все было чудесно. Имеет ли смысл спрашивать что-то у Чана-хёна, если я явно снова о чем-то не знаю, упуская значительную часть информации просто потому, что меня зовут Джисон. Обидно, очень обидно, но делать больше нечего, и мне приходится идти в класс, не обращая внимание на беспокойство, растущее в груди. Шум и гам раздается со всех сторон, ребята разговаривают между собой, пока я пытаюсь высмотреть среди девочек одного очень важного человека. Суен не выходила на связь несколько дней, пропуская мои звонки и сообщения, что, несомненно, раздосадовало. Нет хуже наказания, чем игнорирование, и я осознаю это все в большей степени с каждой минутой. Стараюсь отвлечься от всего хоть на время урока, внимательно вслушиваясь в речь учителя и записывая что-то неопределенное в тетрадку. Не придаю значение ничему вокруг до тех пор, пока в классе не увеличивается количество шума. Одноклассники громко шепчутся, посматривая в окно, и даже учительница отвлекается от лекции, выглядывая из-за рабочего стола. Я пытаюсь зацепить взглядом то, что так заинтересовало всех, пока не замечаю нескольких полицейских, что направляются ко входу школы. Они идут быстро, преодолевая метры за считанные секунды, и чувство паники накатывает на меня. Случилось что-то ужасное.***
— Ну и что мы будем делать с телом, господин Ян? — статный мужчина в полицейской форме городского управления Асана стоит неподалеку от прикрытого наспех тела. Это утро началось просто ужасно, но то, что учинили на месте преступления гражданские — отвратительно и подло. С момента обнаружения на окраине города трупа одного из учеников старшей школы города прошло не больше двух часов, но все особо ловкие и упертые журналисты давно успели разнести ложную и опрометчивую информацию о находке до людей, не заботясь о честности и чувствах близких погибшего человека. Именно это бесило молодого офицера больше всего. Работа и без того нервная, последний месяц заполнен отчетной документацией о смерти другого школьника, и если до Сеула дойдет то, что в маленьком его уезде учинился такой беспорядок со смертями безвинных детей — начнется скандал, полицию города поднимут на всеобщий стыд и позор, если даже не на увольнение, но дела так и не будут раскрыты. — Я знал этого ребенка, — господин Ян вздыхает, вспоминая своего сына с горечью. Рассказать ему обо всем будет сложно, но еще сложнее объяснить, почему такое случилось именно с ним. Чонин хоть и не был впечатлительным, эмоции прятал под замок, но не выльется ли это все наружу, стоит только ужасающим новостям долететь до средней школы? Он не хотел, прежде всего, паники. А потому и раздавал указания, следуя этому своему желанию. Убийца в любом случае будет найден, этому поспособствуют и нужные связи, и чертово упрямство, но сейчас самое главное — защитить остальных детей. — Ужесточить нормы комендантского часа, не дать новостям заполонить газеты или интернет-порталы, и убрать тело, наконец-то, с проезжей части. Это вам не экспонат в музее, я прекрасно знал этого человека и хочу, чтобы уважение и сочувствие с ваших лиц не сходило до старости! Это понятно?