Main enemy

Броди резко дергается и подскакивает на кровати в беззвучном крике, невольно сбрасывая с себя мирно спящего пирата, отчего тот падает, больно ударяясь затылком о холодный пол. Тут же слышится вся виртуозность и изощренность нецензурных выражений Вааса и его утробный, почти звериный, рык, не предвещающий ничего хорошего. Однако поток благого мата прекращается так же резко, как и начался. Пират смотрит на Джейсона и видит, как по щекам того текут — совершенно не мужские — жгучие слезы, как он сжимает предательски дрожащие губы в тонкой линии и хмурит брови; и все тело содрогается в еле слышимых всхлипах, а руки до побелевших костяшек сжимают на груди потную футболку. — Эй, принцесса… ты чего? — а в ответ — пустой стеклянный взгляд и судорожный вздох. Ваас поднимается, отрешенно замечая, что словно весь продрог от холода, и неловко присаживается на кровать. Смотрит с минуту на свои руки, ковыряя на пальцах старые пластыри, и чувствует безграничные неловкость и стыд. Потому, что он понятия не имеет, как это — успокаивать кого-то. И волноваться о ком-то кроме себя самого. Никогда не бывавший в таких ситуациях он не знает, что говорить и как поступать. Собственное бессилие смешит до убогого слишком, а постоянные фразы Джейсона про бессердечного ублюдка, кажется, впервые задевают за живое и отдаются глухой болью аккурат за вторым ребром. Правда нестерпимо жжется и выбивает воздух из легких. — Что там случилось, Джесси? — Ваас дотрагивается до его сжатых пальцев, слегка поглаживая, и чувствует, как парень начинает по-немногу отходить от кошмара. Мягкость — не его стезя, но пират, наплевав на все условности и собственные принципы, прислоняется аккуратно к Джейсону и обнимает. Почти нежно, чуть сдавливая чужие плечи подушечками пальцев. И думает, что сходит с ума, когда покрывает мимолетными поцелуями соленое от слез лицо, с какой-то больной ласковостью гладя чуть подрагивающую спину. От избытка эмоций кружит голову, хочется и впервые рыдать навзрыд, и улыбаться от всепоглощающего счастья. Однако, первого он не умеет, а второе делал настолько давно, что, верно, уже забыл как. Ваас шепчет на ухо Джейсону что-то из разряда тошнотворно милого, того, чего никогда не сказал бы при любых других обстоятельствах, и прижимает к себе. Не замечая за этим, как парень в его руках окончательно расслабляется и улыбается самой солнечной улыбкой из всех — когда обнаруживает, хмурится и резко дергается назад. И за суровостью взгляда прячет подрагивающие кончики рта и смущающий румянец на острых скулах. Джейсон тихо смеётся и удерживает его на месте. — Ну и какого черта моя принцесса распустила нюни, а? — пока зарывается рукой в волосы, а пальцами другой стирает влажные дорожки чужих слез. Джейсону невероятно приятно и что-то сладостно тягучее разливается по его телу, когда Ваас совсем невесомо целует его в лоб — он чувствует себя по-настоящему нужным. И кошмар отпускает. — Я… Ты умер, там, во сне, от моих рук. Ваас засмеялся, и смех его разносился по всему периметру комнаты, отскакивал от стен эхом и звучал. Звучал в голове Джейсона проникновенной мелодией, и парень думал, что пират при нем еще никогда не смеялся так. По-настоящему, прищуривая свои, горящие белым огнем, глаза и обнажая ряд чуть желтоватых зубов. А на щеках у него красовались две ровные маленькие ямочки. — Это был крайне глупый сон, принцесса, — тебе никогда меня не убить, — Ваас собственнически сжал его талию, осторожно массируя выступающие тазобедренные косточки большим пальцем. — А мне никогда не убить тебя… Теперь уж, — почти беззвучным шепотом добавил он после долгой паузы. Джейсон ухмыльнулся и согласно кивнул, не переставая улыбаться. На языке Вааса это звучало почти как обещание никогда его не бросать, и, вероятно, как своеобразное признание в любви. По крайней мере Джейсон в это верил.