Зондеркоманда "Х"

Следующим утром Левин не вышел на пробежку, на завтрак явился вялый, растерявший обычную утреннюю энергию. Посидел, поковырял омлет. Когда я занялся своей едой, он исчез. Омлет остался почти нетронутым. В архиве, где мы должны были встретиться, я его не дождался. Я с час поизучал собранные записи, давно зачитанные до дыр, от нечего делать полистал «Баварский вестник фольклора», потом брошюру про деяния северо-вестфальских ведьм, заскучал и посмотрел на часы. Скоро полдень. Заняться нечем. Архивариус попросил помочь разобрать некомплектные журналы, я потратил на это еще час. — А вы не ждите, — сказал он, когда я водрузил на его бюро разобранную стопку. — У оберштурмбанфюрера с раной совсем плохо, ходят слухи, что его повезут в госпиталь. Считайте, что у вас выходной. Погуляйте. Скоро обед. Обед настал и миновал, Левина на нем не было, и я видел, как тарелки, хлебницу, половину шоколадной плитки и кувшин с малиновым компотом понесли ему в комнату. Мой вынужденный выходной продолжался. Я хотел было снова походить по дальним коридорам замка, но вспомнил, что там можно увидеть, и передумал. У гаража, где я наблюдал, как Новицки моет машину, ко мне подошел Шренк фон Нотцинг. — Алекс, послушай. У нашего патрона, похоже, все серьезно с плечом. Если уедет в Бреслау, будешь это время работать со мной? — А что у тебя? — Средневековые пытки и казни. Тебе понравится, — усмехнулся Нотцинг. — Недавно такие иллюстрации нашел… Увидишь — долго не забудешь. Пришла пора действовать. Мне совершенно не нужны были Нотцинг и его ненормальная тема, зато очень нужен был Левин, в чьей диссертации я надеялся разжиться если не заклинанием, то хотя бы настоящим рецептом зелья. Еще не хватало, чтобы он именно сейчас умер от гангрены. У меня имелось восстанавливающее зелье. Оно поставит на ноги даже тяжелобольного, но как влить в Левина лекарство? Не мог же я просто взять и опрокинуть пузырек в его суп или сок. Любой, кто только заметит, тут же меня и скрутит. Обдумав план, я начал действовать. Зашел в библиотеку и полистал старый сборник народных рецептов, а потом, вооруженный знаниями предков, аппарировал в рощицу, которую каждое утро видел из своего окна. Там, осмотревшись и чувствуя себя довольно глупо, я достал палочку и прошептал: — Акцио, тысячелистник! Ко мне в руки прилетел десяток жухлых стеблей, я понюхал их — пахло сеном — и решил, что этого должно хватить. Вернувшись в замок, я спустился в кухню и, вспомнив, как вести себя с прислугой, приказал приготовить отвар: — И чтобы быстро! Через полчаса вернусь. Возвращаться не пришлось: стакан с неприятной на вид зеленью мне принес в комнату Мартин, наш кухонный работник. — Жди здесь! И пока он топтался за дверью, я открыл пузырек и вылил в отвар все зелье без остатка. Принюхался — пахло ментолом. Черт. Я достал из шкафа початую бутылку Хеннесси, которую забрал из буфета еще в день самоубийства Седрика, и плеснул немного. Хуже не будет, а коньяк перебьет запах ментола. Теперь надо как-то всучить это пойло Левину. — Мартин, иди к оберштурмбанфюреру. Пусть он выпьет это. Мартин тоскливо уставился на стакан. — Не бойся, на голову не выльет. Иди. Мартин поморщился, но перечить не посмел. Он пошел по коридору, я наблюдал от своей комнаты и видел, как он скрылся за высокой дверью и почти сразу же вышел со стаканом обратно. — В чем дело? — Герр Левин не верит, что это вы распорядились, герр Леманн. Послал меня вон. Говорит, пусть он, то есть вы, сам придет, то есть придете. Отказываться было уже подозрительно. Я, чертыхаясь про себя, забрал у него проклятый отвар и пошел к Левину. Он полулежал все в том же излюбленном кресле возле книжных полок. Ноги накрыты белым шерстяным пледом, снятым с кровати, рука в перевязи, сильный запах мази. Хмурый вид и мрачный огонь во взгляде. — Вы прогнали Мартина. — Прогнал. А вы бы не прогнали? Откуда мне знать, что этот остолоп притащил? Никогда ничего не пейте и не ешьте из рук человека, которого недостаточно знаете. — Но он работает при кухне. — Это ничего не значит. Каждый день специальный человек пробует все, что подается на стол. Эсэсовская паранойя приводила в восторг. — А меня вы разве уже хорошо узнали? Левин склонил голову набок и рассматривал так, точно торопился наверстать. — Во-первых, я еще не пил. Во-вторых, вас, Леманн, я вижу насквозь. — Что же вы видите, герр оберштурмбанфюрер? — Да все вижу. Давайте сюда свое… что там у вас? — Отвар тысячелистника. Это кровоостанавливающее, можно сказать, наш семейный рецепт. Левин удивленно хмыкнул: — Что, и оберстгруппенфюрер это пьет? Я и забыл, что являюсь сыном офицера. — Когда бывает нужно. Он протянул руку, я отдал ему стакан, и он с минуту смотрел в него, покачивая в стороны. — Ну и зелень. Словно омут какой-то. — Он усмехнулся, принюхался. — Нет, Леманн, пусть оно тысячу раз повторяет цвет ваших глаз, но я пить не буду. Чем оно пахнет? — Это вам поможет, клянусь. Иначе ведь госпиталь, вы разве туда хотите? Левин не хотел; он помолчал, вглядываясь то в стакан, то в меня, и наконец решил: — Пусть Мартин попробует. Если до ночи не умрет, выпью и я. Я выхватил у него стакан и, пока он не опомнился, глотнул из него. Это была страшная смесь алкоголя, травы и зелья. Я закашлялся, что, конечно, смазало эффект, но, тем не менее, помогло. — Не надо звать Мартина. Видите, я выпил. Это точно не яд. Не отрывая от меня изумленного взгляда, Левин наощупь вытянул из рук стакан и не глядя выпил все без остатка. Я наблюдал, как он пьет. Кадык на худой запрокинутой шее ходил туда-сюда. Допив, Левин шумно выдохнул: — Что это за отрава?! — Тысячелистник. — Вы бы хоть закусить предложили. Все, идите, идите, Леманн. Спасибо за заботу, со...сочтемся, — он махнул рукой и уронил ее на колени. Глаза его закрывались, голова падала. Я забрал пустой стакан и выскользнул из комнаты. Восстанавливающее действует в течение нескольких минут, но усыпляет при этом моментально. Левин пришел в архив спустя два часа, в полной форме и при галстуке. Он выглядел гораздо бодрее, но лицо было недовольным. Он сдвинул на столе бумаги — и уселся прямо на столешницу. Сгорбился, зыркнул исподлобья. Ну, сейчас начнется. — Скажите, Леманн. — Началось! — Каким зельем вы меня опоили? Я окаменел с блокнотом в одной руке и карандашом в другой. — Идите сюда. Пока я шел, лихорадочно соображал, как себя вести. Но он не дал мне ни времени, ни шанса. — Посмотрите на меня. Я вскинул голову и уставился в расширенные черные глаза. Выражение их было непонятным. — Что же вы молчите? Вы приносите какую-то траву с гадким вкусом, я, рискуя здоровьем, а может, и жизнью, доверяюсь вам и пью это мерзкое пойло… и как вы додумались влить туда коньяк?.. а через час просыпаюсь в отличном самочувствии. Рука не болит, рана не кровит. Как вы это объясните, мой дорогой Леманн? Куда подевались все симптомы? — Я же говорил, очень действенный рецепт. — Моя рана больше не болит, понимаете? Только что саднило и дергало, я спать не мог, а теперь хоть бы что. — И он оперся на нее, демонстрируя невредимость. — Видите? Не больно, нисколько. Что это значит, Леманн? — Ну откуда я знаю, у меня нет медицинского диплома, — защищался я. — Знаете. Уверен. В глаза мне смотрите! Его взгляд проникал, кажется, до самых печенок. — Что отворачиваетесь? Боитесь, разоблачу? Я не понимал, Левин просто треплется, или он всерьез? Доказать ничего нельзя, но мне было неуютно. И в то же время я радовался, что так хорошо вылечил его. — Ладно, Леманн. Все с вами ясно. — В каком смысле? — Это все глаза. Зеленые как… как эта ваша трава. Ведьминские. Что? Не в курсе? Все ведьмы зеленоглазые. Я не знал, плакать или смеяться. Левин соскочил на пол. — Опоил, одурманил, — бормотал он, доставая из ящиков стопки карточек и раскладывая их по столу. — Колдовская порода. И мне показалось, что он говорит вовсе не о лечебном снадобье. Он и тут был прав, словно сам всеведущий дьявол: амортенция в моем арсенале имелась, одна стандартная доза. Мало ли кого и с какой целью придется приворожить. Может, даже самого Левина. * * * В тот день, когда я решился-таки сунуть нос в его диссертацию и выжидал момент, Левин был благодушен, что-то неслышно мурлыкал под нос и время от времени принимался поддразнивать. Вас ведь должна дожидаться некая фройляйн в городе? Как нет, не может быть, вы лукавите. А разве вы не соскучились и не хотите съездить ее навестить? Я отвечал, да что вы, какая фройляйн, герр оберштурмбанфюрер, можно я лучше навещу городской архив? А-а-а, Леманн, тоже с младых лет предпочитаете бумажки всем прочим радостям жизни, вам осталось только очки нацепить, а рукава ваши и так уже в пыли. Смотрите не превратитесь в типичную архивную крысу, вон как наш доктор Коудрес. Тут как раз и пришел этот Коудрес и позвал Левина для инспекции документов на уничтожение. Дверь за ними закрылась. Я выждал пять минут, все было тихо. Тогда я нашел в левинском столе ящик со стопкой листов с машинописным текстом. Я снял несколько верхних и торопливо вчитался. Левин писал о ядах. Сильнодействующий яд уидосорос. Имеет горьковатый привкус, поэтому отравители его часто добавляют в пирожные. Сложный по составу, очень чувствителен к процентному соотношению ингредиентов. Ингредиенты: тертая поганка, тертые листья белладонны, настойка из цветов олеандра, корень чемерицы. Ну, это вряд ли магия. Самые обыкновенные ядовитые растения. Дальше. Арахней Морсус. Это уже интереснее. Яд, по своим симптомам имитирующий укус паука черной вдовы. Свежеприготовленное зелье убивает жертву в течение часа или двух. Ингредиенты: яд черной вдовы, паучьи лапки… понятно, опять натуральные компоненты… толченый зуб акромантула. Что?! Не веря глазам, я всмотрелся в текст. Да, зуб акромантула был там, выдавленный черным шрифтом на белом листе. Мне повезло! Зелье по составу смотрелось простеньким, странно, что у нас этого яда не знают. А может, просто забыли? Хлопнула дверь. И тут же, как мне показалось, листы с текстом сами выскочили у меня из рук и улеглись в стопку. Ящик с грохотом въехал в стол. Я обернулся. Взбешенный Левин несколько секунд рассматривал меня, не говоря ни слова. Потом произнес только одно, неотвратимое: — Вон. Я проскочил мимо него в коридор. Остановился, привалился к стене. Ну что я за дурак! Мало того, что Левин опять будет смотреть на меня как на врага, так еще и перекроет доступ к информации. Возьмет и отправит в помощники… да хоть к Отто Экштейну, переводить с латыни. Ну что мне теперь, Обливиэйт на него наложить? Надо все исправлять. Я вернулся в кабинет. Левин сидел за столом и смотрел перед собой. На меня он глянул тяжело, сразу же отвернулся и заговорил: — Так мы с вами не сработаемся, Леманн. Так дела не делаются. Понятие о личных границах для меня принципиально. — Конечно. Но, понимаете ли, герр оберштурмбанфюрер, мне почему-то показалось, что вы не будете против. Конечно, я не прав, надо было сначала спросить, простите меня. Ну невозможно же удержаться, так интересно вы там про яды… Я запнулся и проглотил остаток речи. Левин хмурился и барабанил пальцами по столу. — Прострелите мне колено в наказание, — брякнул я, желая разрядить атмосферу. — Вот прекрасная мысль. Я расстегнул кобуру, достал вальтер и за дуло протянул ему. Наверное, я был слегка не в себе. Левин поморщился: — Не смейте ерничать! Живо спрячьте оружие. Что… Что вы там нашли интересного, рассказывайте. Идите сюда, сядьте. Худой мир был восстановлен, я сел к столу, он достал свои записи, и мы битый час обсуждали все зафиксированные им яды и противоядия. Я запоминал на будущее, а Левин… Он, похоже, всерьез прислушивался к моему мнению о том, какие ингредиенты могут считаться волшебными. И мало-помалу ожил, забыл, что надо хмурить брови, и вновь разговорился. — Танталий, — сказал я, глядя в записи из архива. — Ничего не понимаю, какие-то готические каракули. Почему так много паучьих ядов? — Потому что пауки — лучшие в мире зельеделы, — пробормотал Левин, встал, обогнул стол и склонился над моим плечом. Его узкий палец с кольцом-черепом заскользил по лежащему передо мной листу. — Настойка чистотела, листья полыни, тертый корень мака, настой золототысячника, яд акромантула...опять этот загадочный акромантул, шкура бумсланга… а это еще что?.. семь капель крови дракона… подумать только, дракон. Ну что за почерк. Я впился глазами в его кольцо. А потом какой-то местный Пивз, видимо, толкнул меня под локоть — я осторожно провел кончиком пальца по выпуклому серебряному черепу. Левин замолчал, сжал руку в кулак и выпрямился. Стоя надо мной, он проговорил: — Когда вы докажете свою преданность фюреру делом, у вас тоже появятся подобные символы принадлежности кругу. В наше время это стало проще. Вот такая “Мертвая голова” — знак отличия для офицеров лично от Гиммлера. — А вы с ним хорошо знакомы? — спросил я. — Не очень хорошо. Скорее, шапочно. — Какой он? — О, тонкий человек. Убежденный оккультист. Преинтересный собеседник. Но нервический. Сцены насилия переносить не может. Как будто нормальные люди могут. Я повернул голову вверх — и встретил его пристальный взгляд. И вот опять этот тяжелый, гипнотический провал. Бежали секунды, Левин опирался рукой на спинку моего стула, и стул поскрипывал. — Мы продолжим? — спросил я, чтобы не тянуть невыносимую паузу. Отчего-то прозвучало хрипло, я откашлялся и наконец отвел глаза. Левин шумно то ли вдохнул, то ли выдохнул, отошел, оттянул воротник сорочки. А потом вдруг выхватил из ящика всю толстую пачку листов своей диссертации и перебросил мне: — Держите, Леманн. Читайте, изучайте. Здесь пятая часть. Потом поговорим. Из кабинета не выносить. Он еще неразличимо пробормотал что-то, после чего ушел и с силой захлопнул за собой дверь. Возможно, вспомнил о неотложном деле? Я не знал, что и думать, но, конечно, не теряя времени вцепился в листы с текстом и читал до самого вечера. У меня накопилась куча вопросов, а он все не приходил. Я сидел как на иголках и даже пару раз в нетерпении выскакивал в коридор и прислушивался. Я едва удержался, чтобы не отправиться на поиски. Это было бы уже слишком. Лишь перед ужином Левин вернулся. Мне не терпелось обсудить с ним все, я вскочил ему навстречу, но он не стал слушать, остановил меня, выложил на стол ворох карточек и велел сесть и скомпоновать данные. В непонятном смятении я принялся за работу. Я сидел, корпел, чиркал ручкой, а Левин угрюмо молчал. Почему у него так испортилось настроение? Я задал ему какой-то незначительный вопрос по тексту. Он глянул словно бы сквозь меня и ничего не ответил. Я стал писать дальше. Левин разбирал документы в шкафу. Я ничего не понимал. Он же простил меня за диссертацию. Чем еще я провинился? Мы так и не разговаривали до самого ужина. Когда через час ударил гонг снизу, я встал, сложил бумаги и подошел к Левину. Я сказал его спине: — Герр профессор, — он застыл на миг и затем по плечи влез в шкаф,— может быть, спустимся после ужина в тир? Я подумал, уж на это-то он согласится. Всегда соглашался. — Нет, — ответил Левин, так и не повернувшись ко мне. Оставалось только уйти. Ночь ничего не изменила, утром Левин подчеркнуто меня не замечал, не ответил и на приветствие, даже головы не повернул. К завтраку я был совершенно уверен, что нахожусь на грани разоблачения, и ждал вызова к начальству для дачи объяснений. И точно, подошел ухмыляющийся Вентцель и сказал, что Левин зовет меня. — Только держи хвост пистолетом, Леманн. Он сегодня злобный как аллигатор. Эй, подожди. Он велел, чтобы ты сперва позавтракал. А мне кусок в горло не лез. Я выпил кофе, посидел, теребя салфетку, и отправился на заклание. Чему быть, того не миновать. Палочка при мне, и просто так я им не дамся. — Леманн. — Левин холодно кивнул мне, не вставая из-за стола. — Поедете сей же час в Лейпциг. Архив в церкви Святого Фомы. Шофер знает, он доставит вас. Левин говорил отрывисто, сухо. Ни улыбки, ни единой эмоции. Только фирменная эсэсовская надменность, от которой меня тошнило. Присесть он мне не предложил, я стоял, вытянувшись, как истовый солдатик. — Ваша задача — выписать все сведения о казнях наших ведьм из ящиков от литеры «F» до литеры «K». Это должен был сделать Эрнст Меркель, но он пока не в состоянии, его рана еще заживает. Замените его. Вы же рвались в архив? Исполняю ваше желание. — Он говорил без выражения, как будто читал инструкцию, и смотрел опять словно бы сквозь меня. — С архивариусом связались, он ждет к одиннадцати часам. Оденьтесь в костюм. Вы не сотрудник зондеркоманды СС, а студент-дипломник. Ясно? — Слушаюсь, герр Левин. — Шофер отвезет вас в банк, получите денежное довольствие за месяц. Машина уже во дворе. Переоденьтесь и вперед. Что стоите? Вас отвести за ручку? К одиннадцати часам в архив мы не успели, упрямый как баран шофер Новицки убедил, что сперва нужно заехать в банк, и я потерял сорок минут из-за бестолковой служащей. Наконец пачка рейхсмарок заняла свое место в моем бумажнике, и чертов Новицки покатил по узким пыльным улицам к церкви Святого Фомы. Архив меня не очень впечатлил. В конечном итоге, он мало чем отличался от того, который располагался в замке. Те же длинные полки, уставленные каталожными ящиками. Те же многочисленные папки на стеллажах. Редкие столы. Разве что помещение больше, звуки слишком гулкие из-за высоких церковных сводов. Я поинтересовался у седенького заведующего, отчего церковь превратили в архив. — А на кой она гитлеровцам? — Он махнул рукой. — Они своему богу молятся. Меня раздражало все. И пыльные папки, и пыльные сведения пятисотлетней давности, и даже этот суетливый старик. Новые заклинания никак не находились, может, мы вообще не там роем. Ведьмы умели делать какие-то зелья, но колдовать по-настоящему — это, наверное, не их епархия. Или же настоящие волшебницы просто не попадали в лапы инквизиции, а их дела — в архивы. И я страдаю ерундой. И Левин страдает ерундой со своей ненужной диссертацией. И я ужасно хочу вернуться домой. Я вспомнил, что никакого дома уже может и не быть. Что новые тетя, дядя и брат встретят меня, наверное, так, что я сам от них сбегу. Когда я уезжал в Лондон в тот последний перед переброской день, тетя была одна дома, она проводила меня до станции, всю дорогу держала за руку как маленького и сказала на прощанье, мол, вернись целым и невредимым, Гарри. А то как мы без тебя? А теперь вот я буду без них. Нет, не хочу я, оказывается, домой. Не рвался я и обратно в замок. Там эти надоевшие эсэсовцы, этот проклятый Левин со своими психическими вывертами. Может, он маньяк? И зачем я спасал его от гангрены. Я вышел из архива около пяти часов вечера с тремя папками под мышкой. Автомобиль меня уже дожидался. Я швырнул бумаги на сидение и сказал Новицки: — Подберешь меня здесь в восемь. Нет, в девять. — Ясновельможны пан с глузду съехал, или что? Оберштурмбанфюрер не велел задерживаться. Еще ехать два часа. — Катись к чертям вместе со своим оберштурмбанфюрером, — сказал я. Донесет, ну и плевать. — В девять, понял? У меня еще здесь дела. Ничего я не хотел так, как оказаться в привычной с детства обстановке. Когда мы готовились к переходу, то на всякий случай досконально изучили магические кварталы окрестных городов. Поэтому я знал, что в Лейпциге вход к магам находится недалеко отсюда, в городском зоопарке. И отправился туда. Муди не велел этого делать без острой надобности, но я просто больше не мог. Магишештадт был куда прозаичнее, чем наша Косая аллея . Слишком много темных витрин, слишком мало оживленных лиц. Но все-таки это была родная для меня атмосфера, и я лишь надеялся, что не выгляжу странно в двубортном шерстяном костюме и шляпе. Впрочем, шляпу я снял и, жестоко скрутив, затолкал в карман пиджака. Посреди улицы протекала узкая речка, через нее были переброшены многочисленные мостики. Я пропустил обед, поэтому высматривал кафе. Наконец увидел вывеску в виде кофейника. Это оказался “Хлебный дом Брумса”. Я вошел в ярко освещенный зал, где не было ни одного посетителя, сел за стол с клетчатой скатертью. Официант, подскочив ко мне с блокнотом и пляшущим в воздухе пером, сообщил, что обед давно закончился, ужин нескоро, но осталось немного тушеного мяса и капусты. Можно расплатиться рейхсмарками. Я сказал: — Тащи скорее. И хлеб не забудь. Я еще долго бродил по Магишештадту. Разглядывал витрины, разноцветные дома с перекошенными крышами и кривыми каминными трубами, из которых шел дым, прохожих, горбатые фигурные мостики. Сидел на парапете, свесив ноги к воде. По камням прыгали воробьи. Я вынимал из рукава палочку и превращал их то в бабочек, то в чаек, то в цветы, то обратно в воробьев. Я ни с кем не разговаривал, мне было просто хорошо. Постепенно стемнело, похолодало. Улицы стали пустеть. Я наколдовал Темпус: время приближалось к восьми. По дороге к выходу я зашел в лавку волшебной утвари и купил вредноскоп. Желто-голубой волчок с синим ярким глазом под стеклянной сферой был похож на обыкновенную детскую игрушку, поэтому если кто и увидит его у меня, ничего странного не подумает. Здесь вредноскоп так и назывался «волчок» — кайзель. Пусть останется на память. Катили мы из Лейпцига в замок не два, а все три часа. Было непроглядно темно, фары плохо освещали дорогу, Новицки то и дело притормаживал и вглядывался вперед. Я смотрел в окно, но толком ничего не видел. Проплывала черная масса леса, потом открывались просторы полей с огоньками у горизонта, и снова наплывали деревья. Когда мы въехали во двор замка, половина окон уже не горела. У дверей мигал яркий фонарь. — Ну, теперь, пане, трымайтесь, — заметил Новицки. — Оберштурмбанфюрер уже на короткой сворке, — и затормозил. Фонарь слепил, и я не сразу понял, что его держит Левин. Я не стал дожидаться, пока шофер выйдет и откроет мне дверцу, распахнул ее и с папками в руках вылез. Машина тут же отъехала: Новицки спешил убраться подальше от гнева Левина. Было очень холодно, я сразу же продрог в своем пиджачке. Левин шагнул ко мне, опустил фонарь на землю и забрал у меня папки. Наброшенная шинель чуть не соскользнула с его плеч. — Что случилось, Александр? — спросил он негромко. Голос был ничуть не злой. — Сколько можно вас ждать? — Вы ждали? — Как видите. Даже спустился вас встречать. Как давно он тут стоит, я уточнить не решился. — Ничего не случилось. Я просто захотел пройтись по городу. — Вот как. — Это запрещено? — Нисколько. Но я… Неужели сейчас скажет, что волновался? Левин замолчал, разглядывая меня. Я вдруг понял, что холода не чувствую. Откуда-то накатывали волны тепла. — Удалось разыскать что-то интересное? — Просто удивительно, каким кротким он стал. Практически ласковым. — Удалось, — буркнул я. — Все переписал. Надеюсь, вас устроит противоядие по шестому закону Голпалотта? Все-таки он был настоящий фанатик своего дела: встрепенулся, чуть не выронил папки и схватил меня за локоть. — Это правда? Я только читал о нем, но найти его не получилось. Вы серьезно, Александр? — Противоядие от составного зелья не сводится к набору противоядий для отдельных его компонентов... — Ни слова больше! Я вам верю. Пойдемте, — Левин потянул меня к двери. — Вы совсем замерзли. Вот у вас и руки ледяные. Пойдемте в буфет, выпьем с вами чаю или чего-нибудь покрепче, и вы мне все расскажете. А где ваша шляпа? Я вспомнил и вытащил из кармана смятую, перекрученную тряпку. — Мальчишка, — сказал Левин с какой-то ненормальной нежностью в голосе. Я послушно пошел за ним в буфет, чувствуя, как с каждым шагом улучшается настроение. Я безнадежен.