Зондеркоманда "Х"

Я оттер Рудольфа и выдвинулся вперед. — Добрый вечер, — сказал я. — Мы идем из Доны. Можно у вас немного передохнуть? Мы совершенно безопасные, — и я улыбнулся. — Гретель! — крикнула женщина, обернувшись. Девочка с длинными светлыми косами подбежала к нам. Она пристально взглянула в глаза мне, Рудольфу и сказала: — Мам, можно. Они правду говорят. — Заходите, — женщина все-таки помедлила, изучая нас, потом отодвинула засов и отворила калитку. — Хозяина нет дома, а вы-то мне и нужны. Владеете чарами починки? Если поможете мне с крышей, накормлю вас от души и разрешу переночевать в комнате для гостей. Меня зовут Эрмелинда. Это Бруно и Гретель. Мы Мейеры. Мы вошли в калитку, пришлось пережить бурный звон сигнальных чар, которые хозяйка снимать не стала. Правильно, она же одна с детьми. Я пообещал разобраться с крышей и назвал нас: — Я Гарри. Гарри Поттер. А это Северус Снейп, мой… профессор. Рудольф метнул на меня угрюмый взгляд. Гретель, к счастью, убежала, иначе, чего доброго, распознала бы фальшивого «профессора Снейпа». — Из Дурмштранга? — О нет, из… Хогвартса. — Надо же, очень рада. Пока мы пересекали двор и поднимались за Эрмелиндой по лестнице в кухню, Рудольф тихо выговаривал: — Почему ты раздаешь мне дурацкие имена? И что за безответственные обещания? Я в жизни не чинил крыши. Ты, полагаю, тоже. Зачем вызвался? — Успокойся. Все будет просто, вот увидишь. Рудольф замолчал, отстал. Я понял по его лицу, что он на пределе. Еще немного, и будет взрыв. Надо срочно что-то предпринять. Мы вошли в кухню, и стало еще хуже. Кухня вся была полна магией. Тикали волшебные часы, показывая, кто из домочадцев где находится: три стрелки на «дома», одна на «вархаус». В кресле вязался свитер, спицы танцевали над зеленой пряжей как подвешенные на ниточках. Самое потрясающее происходило посредине огромного деревянного стола: на посыпанной мукой доске скалка сама раскатывала тесто. Рядом в горшке замешивался аппетитный на вид коричневый соус, похожий на жидкий шоколад. Пахло как в кондитерской. Бруно, уже без пальто, проник вслед за нами, подбежал к столу и пальцем залез в горшок. Его мать ткнула палочкой в сторону плиты — распахнулась духовка, в ее глубине зажегся синий огонь. Тесто перестало раскатываться, перелетело и улеглось в форму для выпечки, и теперь ложка размазывала по нему шоколад. Рудольф, бледный, с упавшей на глаза прядью, молчал, закусив губу. Потом сел на табуретку, закрыл лицо руками. — О-о-о, а вы не очень хорошо выглядите, — протянула Эрмелинда, пристально глядя на него. — Я вам сейчас помогу. Что с ним такое? — Мы шли весь день, — объяснил я. — Устали. Замерзли… Она покивала, достала — к счастью, без помощи магии — из шкафчика графин с темной жидкостью и стаканчик. Налила до краев и вручила Рудольфу. Он взял безучастно, взглянул на хозяйку. — Сразу, одним глотком, не закусывая, — велела она. — Это силезский шнапс. Рудольф посмотрел сквозь стакан на свет, понюхал, выпил и не поморщился. Она предложила выпить и мне, я отказался. — Послушайте, Эрмелинда. — Да, милый? — она захлопнула дверцы шкафчика и с улыбкой повернулась. — Может, мы с делами разберемся? Стемнеет совсем скоро… — Я не возражаю! — Тогда… разрешите вашу палочку? У нас нет своих, сломались. Мы попали под бомбежку, пришлось уходить… Сами видите, даже одеться нормально не во что было. — О, как обидно! Эти проклятые бомбежки, как я вас понимаю. Свен не успел поставить щит, и нам разломало часть крыши и угол сада, в дом льется вода с улицы, в саду нет покоя от несносных гномов, все клумбы мне перекопали. Дети ловят их ежедневно. Она испытующе смотрела мне в глаза. Возможно, ей не очень хотелось доверять волшебную палочку первым встречным. И снова Гретель сказала, поглядев на нас от порога: — Мам, можно. Эрмелинда просияла. — Моя дочь видит. Все профессора Дурмштранга это удостоверили. Действуйте, Гарри. Там, во дворе, сбоку, где пристройка, припасена дранка. Думаю, за полчаса управитесь? — Конечно. Э… Северус, посиди тут, ладно? Я быстро. Рудольф не понял, что я обращаюсь к нему, пришлось потрогать его за плечо. Он вскинул голову и тотчас встал, кутаясь в свое одеяло. — Я пойду с тобой. Так даже лучше. Вот увидит, как я колдую, и отрицать магию больше не сможет. Но как мало я, оказывается, знал о его упрямстве! Мы спустились во двор. Гретель шагала за нами, откуда-то выбежал и Бруно. Дети явно ждали развлечений, и я воспользовался этим. Я повернулся к Рудольфу, который засунул руки в карманы и не сводил с меня глаз. Для начала я выпустил из палочки букет синих искр. Они разлетелись огненным фонтаном, достигли высокой ели у калитки, превратились в гирлянду огоньков и повисли на лапах. Следом полетели красные и зеленые искры. Дети захлопали в ладоши, хотя они, конечно, видали и не такое, а это заклинание было совсем простеньким. Бруно даже крикнул: «Ура!». Я выпустил палочкой солнечные лучи, они прорезали сумерки и засверкали в хвое. Я нарочно начал с самого примитивного бытового колдовства. Не показывать же ему Империо. Но, видимо, надо было сразу бить наповал, потому что мои искорки и лучики Рудольф оценил по-своему. — Так ты иллюзионист, — сказал он с пренебрежением. — Это и есть твоя магия? А там, в кухне, что было — гипноз? А в лесу ночью — тоже? Зачем? Я опешил. Теперь на все, что я ему покажу, последует один ответ: я его загипнотизировал и заморочил? И что мне делать? В каком-то отупении я вновь помахал палочкой, сказал: «Глиссео», и взрыхленный гномами газон выровнялся, стал гладким как каток. Я заделал дыру в ограде, через которую гномы лезли в сад. «Диффиндо!» — и веревка, стягивающая груды дощечек в углу двора, лопнула, они рассыпались. Еще несколько хитрых заклинаний, которые я с трудом вспомнил, и дощечки стайкой взлетели на крышу и сами собой улеглись в ровную кладку. Я обернулся — Бруно восхищенно следил за мной, Гретель записывала в блокнот заклинания и шевелила губами, повторяя, а Рудольф исчез. — Профессор ушел в дом! — сказала Гретель, с любопытством глядя на меня. — А вы можете повторить последнее заклинание? В «Кустарном колдовстве» такого нет. Я повторил и, постукивая палочкой по колену, пошел искать своего разобиженного Рудольфа. Эрмелинда перехватила меня на лестнице и долго благодарила за починку крыши. — Я уже показала вашу комнату Северусу. Это наверху, там у нас жилой чердак. Постельное белье свежее, и я вам положила сменную одежду моего Свена, этого добра у него предостаточно, он крупнее вас обоих, но можно подогнать магией. У Северуса рубашка вся в крови, вы знаете? О, и ваша? Я сказал, что это нестрашно. — Ну хорошо. Отчистите магией, потому что стирку я устраиваю только по четвергам. Кровать там одна, но вы можете трансфигурировать шкаф или кресло. Моя палочка вас хорошо слушается. Располагайтесь и спускайтесь ужинать. — Нам бы помыться. — О, пожалуйста, позади дома есть баня. Как раз сегодня я ее растопила, воды там хватит, не стесняйтесь. Полотенца в комнате. Ну, я жду к ужину. — Палочку я вам сейчас верну, только сделаю еще кое-что! Я взлетел одним духом по ступенькам в мансарду. Рудольф сидел на кровати, очень странной на вид, как будто сделанной из старинного шкафа. — Бруно нарисовал для меня лисицу, — сказал он. — Вон, лежит. Принес и подарил на память, он всем гостям дарит. Лисица шевелит хвостом и стрижет ушами. Скажи, я болен? Он крутил в пальцах мою монетку. Ждал, что я отвечу. — Не бери в голову, ты еще колдографий не видел… Ты ничем не болен. Все, Рудольф, пора поверить и начать привыкать. Я помогу тебе, не волнуйся. Вот, смотри. Это волшебная палочка. — Он хмуро взглянул, но скрыть любопытство во взгляде не сумел. — Такая или похожая есть у каждого мага. Это очень личная вещь. С помощью палочки мы колдуем: произносим нужное заклинание и как бы направляем магию. Некоторые умеют это и без палочки, например, ты. — Угу, — сказал он. — Только тем и занимаюсь. — У палочки есть волшебная сердцевина, у моей было перо феникса, у этой не знаю, может, шерсть единорога, рог рогатой змеи, что угодно. На! Ну попробуй, прошу. Я сунул ему в ладонь палочку. Рудольф взял. — Сейчас сделаешь то, что я скажу. Направь палочку на окно. — Он послушался. — Произнеси четко: «Люмос солем». Он повторил с кривой усмешкой и вскрикнул, потому что с конца палочки вырвался луч света, хлынул в окно на потолке и озарил двор, как будто вспыхнула звезда и погасла. Рудольф, оторопев, рассматривал палочку. — Ты крут, — сказал я. — Колдуешь, как опытный маг, да еще и с чужой палочкой. — Вот увидит кто-нибудь это представление и что подумает? С самолета, например, — слышишь, летят? Отличная цель для бомбы. Над крышей знакомо гудело. — Никто не увидит, — объяснил я. — Дом наверняка под Сальвио гексиа, и его, и все, что здесь происходит, видят только волшебники. Рудольф с ошарашенным лицом смотрел наверх, в потемневшее окно, и держал палочку как страшное большое насекомое. — Ну что ты так вывернул руку? Возьми легче, естественнее. Он перехватил рукоятку и сказал безрадостно: — Если помнишь, мой отец дирижер. Думаешь, я не знаю, за какой конец браться у этих ваших палок? — Не знаешь. Ты пока ничего не знаешь. И я буду счастлив показать тебе все, рассказать. Ты не представляешь, как я рад, что ты такой же. — Я такой же, — медленно произнес он. — Такой же иллюзионист? Такой же сумасшедший? — Такой же волшебный, — сказал я. — Ты недоволен чем-то? — В Британии научились делать палки, выпускающие свет? — Ну что ты за человек! — Я снял с тумбочки настольную лампу с жженым фитильком в стеклянном абажуре и грохнул об половицы. Рудольф взглянул с изумлением. — Репаро — заклинание восстановления. Давай! Он помедлил, направил палочку на осколки, сказал нужное слово, и те взлетели фейерверком и склеились обратно в лампу, которая тут же встала на место. — Это… и в самом деле магия? — пробормотал Рудольф, бледнея на глазах. — Наконец-то ты это понял! Он опустил руку с палочкой и уставился на меня. — Нет, — сказал я. — Ты больше не залезешь в мои мозги. Учись доверять словам. Не отводя взгляда, я мысленно поставил блок, закрылся, он стал его пробивать, моя голова взорвалась огнем, и я в сердцах шарахнул в ответ. Передо мной замелькали образы: черноволосый мальчик спасается на дереве от лающей собаки, он же бежит по лесу, вот юный Рудольф в белом костюме прикрепляет к лацкану круглый значок нацистской партии, а вот он уже в форме оберштурмбанфюрера СС смотрит прямо на меня огромными черными глазами, смотрит, смотрит… Взгляд рос и заполнял собой все. Мне удалось вырваться. Наваждение спало. — Ты понимаешь, что ты сейчас делал? — спросил я. — Ты еще и легилимент? — Я… как-то смог увидеть, кто ты. Если я прямо сейчас не спятил. Видеть, оказывается, так просто... Тебе было неприятно? — Легилименция всегда неприятна для того, чей разум читают. Ты сам только что мог почувствовать. Не принято делать это без спросу, понимаешь?.. Ну все, пора вернуть палочку и пойти вымыться. Моя рубашка вся провоняла! — Подожди... Нет, ступай. Я потом. Мне надо все это обдумать. Рудольф опустился на кровать и закрыл лицо руками. Я бы хотел сесть рядом, разговорить его, убедить, что быть волшебником — здорово! Рассказать про зельеварение, полеты на метле и квиддич, анимагию, боевые и защитные заклинания, три Непростительных, трансфигурацию. Я бы так хотел научить его вызывать Патронуса: интересно, каким тот окажется? Он столько всего не видел и не знает. Но, наверное, еще не время. Я взял сложенную на стуле одежду и полотенца и тихо вышел, притворив дверь. Со двора слышались веселые вопли детей, я увидел в лестничное окно, что Бруно бегает вокруг елки, на которой до сих пор светятся созданные мной огоньки. Гретель перекидывалась мячом через забор с двумя девочками ее возраста. Внизу, в прихожей, Эрмелинда сметала снег с половика. Я махнул палочкой, снег исчез, а она разогнулась и заулыбалась. — Здесь есть и другие дети? — спросил я. — В паре километров еще один хутор. Где-то в округе и волшебная деревня, но мы, честно говоря, с ними дружбу не поддерживаем, все наши далеко, в Виллафриде, это на севере, на границе с Данией. На море. Мой брат там живет, семья его. А муж работает. Надо бы переехать, только в той деревне нет сейчас свободных домов. — Как вы с ними связываетесь? — По каминной сети. Я оживился. Камин — это выход. Если можно пересечь одним махом почти всю страну, надо воспользоваться такой удачей. Оттуда в любом случае ближе до Бремена, а может, в волшебной деревне найдется и моментальный способ попасть к портключу. Это же не просто ключ, о нем все знать должны! Я отдал Эрмелинде ее палочку и озвучил просьбу. Отзывчивая наша хозяйка и тут не нашла проблемы: — Я поговорю с Олбрехтом через камин, он вас приютит на время. У него в Виллафриде гостиница. Идете мыться? Там на полочке мыло, зубной порошок, щетки тоже есть, берите их себе, есть и запасная бритва Свена и пачка мыльных палочек, хотя, я вижу, вы побрились заклинанием, ну, может, вашему профессору пригодятся, он, я заметила, не большой поклонник бытовой магии? Я едва смог прервать поток ее слов и улизнуть за дверь. В бане пахло сыростью, мылом, какой-то душистой травой. Я разделся и шагнул в парную. Там было очень тепло. На деревянной скамье стояли кадушки с горячей и холодной водой, кувшин, лежало мыло, длинная мочалка. Я намыливался, с удовольствием обливался водой, провел в бане не менее получаса, и только тогда наконец соизволил спуститься Рудольф. Он разделся и обмотал полотенце вокруг худых бедер. Я смотрел на него во все глаза, потому что вот так, почти полностью обнаженным, я его до сих пор не видел. Назвать его мускулистым было нельзя, скорее, наоборот, чересчур тщедушный для офицера. Но так как он не был особенно высоким, худоба в глаза не бросалась. Неширокие плечи, длинные руки и ноги, в общем, нормальный. Мне нравится. Заметив, как я его рассматриваю, Рудольф сказал: — Что-то интересное увидел? Дай лучше мочалку. Я встал с лавки и бросил ему то, что он требовал. Теперь уже он уставился на меня — ему предстало зрелище поинтереснее, потому что никаким полотенцем я не обматывался. — Ты подумал, Рудольф? — спросил я, чтобы отвлечь от очевидного. Мне хотелось до конца разобраться с главной темой на повестке дня. — Ты готов броситься в пучину волшебства? Он не принял мой шутливый тон. — Я бы хотел оставить все как есть, — сказал он. — Ладно, ты маг и ты этим живешь. А мне не надо. Мне и так хорошо. — Ты не можешь отказаться! — Я просто обалдел от таких заявлений. — Магия не позволит. Не знаю, как ты продержал ее в себе столько лет, но раз ты уже начал колдовать, она будет рваться из тебя, и ты дождешься, что натворишь каких-нибудь бед, ты этого хочешь? Как тебе вообще удалось до своих лет дожить, никем не раскрытым, что родители думали, почему, когда тебе исполнилось одиннадцать, не прилетела сова с письмом из Дурмштранга? — Совы были, — сказал он, усмехаясь. — Чертова прорва сов. Но писем я не получал. — Значит, теперь самое время. — Я сказал, нет. Я не хочу становиться этим твоим магом и показывать фокусы. — Ты уже маг! — Меня охватила досада. Впервые встречаю волшебника, который не хочет быть им. Слышал бы его кто-либо из сквибов! — Какие еще фокусы? Магия дает кучу возможностей. Тебе просто надо научиться владеть этой силой. Ты пока не умеешь. Я могу научить! — Не нужно. Мне бы плюнуть на этого горе-волшебника, одеться и уйти. Невероятно тяжело было преодолевать его сопротивление. Сначала он не хотел верить мне, потом своим глазам. Поверил — и начал открещиваться. Но не мог я его оставить. Он сам не понимал, что говорит. И лишь упрямство не давало ему выслушать меня и попытаться понять, принять. Шок, понимаю. Но я тоже не железный. Он должен обуздать свою магию и научиться творить целенаправленные заклинания, как полагается. С палочкой или без палочки. Иначе ни я, ни он сам не сможем контролировать его силу. Я не понимал, почему она пробудилась в нем именно сейчас, но с этим фактом уже было не поспорить. — Послушай, Рудольф, когда мы были заперты в каморках в замке без надежды, без шансов на спасение, неужели ты не хотел бы получить могущество, чтобы раскидать гестаповцев и вырваться? — Что-то я не заметил там, как великий маг Гарри Поттер раскидывает гестапо и вырывается на волю, — мрачно ответил он, намыливаясь и не глядя на меня. — Я пытался! Но я не владею стихийной магией, сколько раз тебе объяснять! А ты владеешь. Только не все умеешь еще. Ты Шренка вырубил, ты знаешь это? И не выстрелом в голову, а до этого, когда он… лез ко мне. Я думал, он в отключке, а это ведь ты. А что если мы опять попадем в беду? Твоя магия неосознанная, ты реагируешь только тогда, когда мне грозит опасность. — Ну вот и отлично, — буркнул он. — Значит, если с тобой, не дай Бог, что-то случится, я снова среагирую. — Да как ты не понимаешь! А если не со мной, а с тобой, мне тогда как быть? Ты не сможешь помочь сам себе, и я не смогу — тебе, потому что палочки нет, а так у меня не получится, я же ничего не смог там, в замке, сам говоришь, не заметил, чтоб я раскидал! И что ты мне теперь заявляешь? Что не будешь и не хочешь, тебе плевать на себя, на свой дар, на все. Мерлин, как можно быть таким эгоистом! Я сорвал с него полотенце и ушел в предбанник. Ужинали мы вдвоем с Эрмелиндой. Дети легли спать, а Рудольф не показывался. Она спросила меня о нем, я сказал, что “Северус так сильно устал, что падает с ног”. Все-таки она положила для него на тарелку кусок пирога. — Отнесите ему, ладно? Может, поест. Я сомневался, однако кивнул: отнесу. Рудольф не спал. Гладко выбритый, с зачесанными влажными волосами, он расхаживал по комнате в одних подштанниках. На тарелку с пирогом взглянул без интереса. — Вот вы с твоим Диггори, — начал он, остановившись против меня. — Если вы такие волшебные, умеющие, наверное, из палочек самолеты сбивать, чего ж вы в замке отсиживались? Могли бы эскадрильи, идущие на Британию, ликвидировать. Лагеря. Поезда с боеприпасами. — Тебя я тоже не на фронте встретил, — почему-то обиделся я. — Я историк. Ученый. И я никогда не одобрял стремления фюрера завоевать полмира. А вы, как ты говорил, — авроры? Кто-то вроде бойцов? — Авроры не солдаты, скорее уж, тайные агенты. И нам вмешиваться в дела магглов нельзя. Статут о секретности магии… Ты будешь есть? — спросил я. — Нет. — Да пожалуйста, мне-то что, можешь теперь и голодом себя уморить. Я поставил тарелку на стул, забрался в постель, отвернулся к стене и накрылся с головой. Я был полностью выжат этим днем. Проснулся я от того, что меня трогали под одеялом. Нежно, почти невесомо, ладонь скользила по животу, потом она замерла и вдруг нырнула между ног, погладила член. Я приоткрыл глаза. В потолочное окно струился сверху прямо на нас голубоватый свет, и я увидел, что Рудольф лежит, повернувшись ко мне, уткнувшись мне в подмышку. Он неслышно дышал и не глядя трогал меня. Ночь едва кончилась, чуть брезжил рассвет, все было серым и размытым. И еще был Рудольф, который словно пытался запомнить меня на ощупь и при этом не разбудить. Я откинул наше одеяло, и он тут же поднял голову, взлохмаченный и совсем не сонный. — Ты, наверное, думаешь, что у меня мания будить тебя по ночам. Просто я иногда не сплю, а ты такой… соблазнительный. Я бы, наверное, не решился на это при свете, но рассветные сумерки все делали нечетким, добавляли храбрости. Я быстро стянул штаны и лег так, чтобы все было видно. Было и сладко и стыдно показывать ему себя откровенно, со вставшим членом. Рудольф смотрел завороженно. Он уже сидел возле моих ног, и я видел, как его возбужденный член натягивает ткань серых подштанников. Он медленно протянул руку и дотронулся до моего паха, чуть сжал мошонку, провел пальцами вверх, обнажил головку и долго размазывал по ней скользкую каплю. — Я хочу что-нибудь сделать с тобой, но толком не знаю, как, — прозвучало искреннее и смущенное признание. — Я смотрю и схожу с ума, но я не знаю, как надо. — Ты знаешь, как надо, давай попробуем. — Нет, нет, так нельзя. Это опасно. Я не стану. Он с силой гладил по внутренней стороне бедра вверх, вниз и снова вверх, потом горячие ладони заскользили дальше, по голени и щиколоткам. Рудольф приподнял мою ногу и начал массировал стопу, уверенно и нежно. И от этого вдруг сбилось дыхание и стало жарко. А он шептал: — Ты замечательный. Весь, с головы до ног. Как можно тебя не хотеть? Хочу смертельно. Целовать тебя везде — уже огромное счастье. Не успел я отдернуть ногу, как Рудольф схватил ее крепче и прижался к стопе губами. Я замер, а он дотрагивался губами и языком, а потом взял в рот большой палец. Было щекотно, но очень волнующе. Я приподнялся на локтях и смотрел, как Рудольф целует пальцы и скользит языком между ними. Потом он повторил то же самое с другой ногой. А я подумал, что сейчас кончу от этой ласки, упал обратно на подушку и сам схватился за член. Я быстро двигал кулаком, а он замер и смотрел во все глаза. А потом сдернул свои штаны до колен, отбросил мою руку и упал на меня сверху. — Не знаю… как надо… но все… равно… хочу. Он двигался быстро и резко, терся своим членом, иногда скользя по моему, иногда по животу. Он закрыл глаза и прикусил губу, а я дотянулся и схватил его за ягодицы и все сильнее прижимал к себе, очень хотелось обхватить его ногами, но я постеснялся, подумал, буду как девчонка. Чуть скрипела кровать, шуршали простыни, мы цеплялись друг за друга, двигались и дышали в унисон, и это была одна из наших лучших ночей, за закрытыми дверцами дурацкой старинной кровати, на затерянной в лесу волшебной ферме. Рудольф приподнялся на одной руке, начал дрочить себе и сразу же с тихим стоном кончил мне на живот. И я больше не стал терпеть и тоже помог себе. Он неаккуратно, быстро вытер меня краем простыни и снова лег сверху. Тяжелый, горячий, он прижимал меня к кровати довольно основательно, но мне нравилось лежать под ним. И я все-таки осторожно закинул ему ноги на спину. Тогда он, не расцепляя рук, повернулся на бок вместе со мной. Мои ноги сползли. Я лег удобнее, прижался к нему. Мы немного помолчали, потом он стал целовать меня, осторожно, очень нежно. — Я ведь говорил тебе, — сказал он, гладя меня по лицу кончиками пальцев. — Такие глаза бывают у волшебников. Ты посмеялся. А надо было сразу открыться мне. Скольких проблем мы могли бы избежать. — О, конечно. Открыться первому встречному оберштурмбанфюреру СС. Куда бы он меня отправил? — Никуда. Ты сразу выбил почву у меня из-под ног. Как только шагнул впервые в мой кабинет. Мог бы из меня веревки вить, если б захотел. — Веревки? Сейчас. — Я приподнялся на локте. — Завтра ты спокойно войдешь в кухню и без удивления, отвращения или психоза позавтракаешь с нами. — Хорошо. Спи. — Он уложил меня. Но я опять приподнялся. — И забудь эту чушь про зеленые глаза, цвет ничего не значит. У тебя черные, а твоя магия сильнее. Ты тоже мог давно посмотреть и сам увидеть правду обо мне. И чего ждал? После этого я свалился на подушку и заснул наконец. Если Рудольф что и ответил, я уже не слышал. А утром, после завтрака, мы стояли перед камином. Я держал плошку с дымолетным порошком. Рудольф молчал и не сводил глаз с закопченной каминной стенки. Я взял его за руку, погладил большим пальцем запястье. — Не бойся! В первый раз всем не по себе. Привыкнешь. Мы зашли внутрь, я бросил горсть порошка и сказал: — Виллафрид! * * * Нас вынесло из камина в пустую комнату. Небрежно покрашенные зеленой краской стены да стул напротив: наверное, заботливо поставлен для тех, у кого закружится голова. Но мой Рудольф споткнулся именно об него, стул с грохотом упал, а сам он прислонился к стене. — Это что сейчас было? А если бы мы сгорели? Его легко можно было понять, я сам до сих пор ясно помню свое первое перемещение. Я вывалился прямо дяде на руки в магазине игрушек, меня страшно тошнило, и перед глазами еще долго мелькали чужие камины. — Это специальные камины-порталы, не сгоришь. В них нет обычного огня. За дверью слышались голоса. Там оказался магазинчик со всякой волшебной всячиной — большой светлый зал с витринами. А в них посуда вперемежку с сувенирами, книги, игрушки, у одной стены одежда, а у другой — лопаты, вилы, какие-то мешки. У кассы я задел стойку с конвертами и открытками, она качнулась, круглые амулеты с рунами на шнурках застучали друг о друга. Я придержал стойку и начал пробираться дальше. Между полок ходили покупатели, хозяин стоял за прилавком, но все они не обращали на нас никакого внимания, словно появляться из задних комнат тут обычное дело. Судя по камину, так оно и было. Мы вышли в зал и, стараясь не привлекать внимания, двинулись к выходу. Все было спокойно, но, когда Рудольф с некоторой опаской взялся за ручку двери в виде зевающего льва, позади нас что-то взорвалось и послышался звон разбитой посуды. Я увидел, как он инстинктивно дернулся рукой к кобуре с вальтером, но, конечно, у него не было ни того ни другого, и отскочил к окну. Я отпрыгнул за ним. Мы стояли и смотрели, как по лавке разлетаются разноцветные огоньки. Запахло дымом, заплакал ребенок. — Простите великодушно, уважаемые, — закричал из-за прилавка хозяин. — Виноват, не уследил, это взорвалась наша новогодняя хлопушка. Прошу обратить внимание, вы заметили, сколько дыма и огня? Всего один крейцер за три штуки. А вы, молодой человек, — обратился он между делом к Рудольфу, — убрали бы руку от двери, моя ручка того и гляди вас цапнет. Боюсь, вы ей не понравились. Бронзовый лев и правда скалил зубы и рычал. Я сам быстро распахнул дверь и вытащил Рудольфа на свежий воздух. Он выскочил, дверь захлопнулась, и он еще некоторое время смотрел на нее, а потом усмехнулся. — Это не лавка, это сумасшедший дом какой-то. Тут все такое? Мы пошли дальше по заснеженной прямой улице, в конце которой виднелась вывеска: “Эльф Бухен”, и домовик, очень похожий на старого эльфа крестного, сидит на ветке и читает книгу. Рудольф тоже ее заметил. — Что это за чудище? — Эльф, — рассеянно отозвался я. Я рассматривал и сравнивал витрины, мимо которых шел, с теми, что видел у нас, в Хогсмиде. — Эльф?! Уморить меня хочешь? Думал, я не читал сказок и не знаю, как должны выглядеть эльфы? Нет, мой дорогой, я, конечно, не знаток всего волшебного, но эльфов от страшилищ отличить могу. — Увидишь в гостинице, — с улыбкой пообещал я ему и не стал спорить. Стоило войти внутрь, как на наши ноги набросилась щетка и, пока мы осматривались, смахнула с сапог снег. Рудольф даже не вздрогнул, словно летающие щетки для него обычное дело. Но, наверное, после зубастой дверной ручки это действительно не впечатляло. Из-за стойки поднялся полный мужчина. — Олбрехт Шварц. Чем могу быть полезен? — Добрый день. Ваша сестра Эрмелинда Мейер говорила, что мы сможем найти здесь ночлег на две-три ночи... — Ни слова больше, друзья! Я разговаривал с ней сегодня утром и все знаю. Ваша комната номер пятнадцать. Второй этаж, по коридору направо. Как устроитесь, спускайтесь обедать, за счет заведения. И зайдите к нашему портному, тут, за углом, он вас ждет. Похоже, Эрмелинда поговорила и с ним. Он выложил ключи на стойку, открыл журнал и призвал перо. — Гарри Поттер и Северус Снейп, если я правильно запомнил? В комнате, пока я разочарованно разглядывал две узкие кровати у противоположных стен, Рудольф снял и раздраженно швырнул на стул старую фермерскую куртку. — Мы нахлебники, нас приютили из сострадания. — Это называется взаимовыручка и помощь. Тут нет ничего плохого, — пытался я его успокоить. — Я офицер, в конце концов, и мне это претит. Я не привык быть бродягой, без денег, без имени. Я должен оплатить эту комнату, и я придумаю как. И снова я Северус! Что за мерзкое имя! Учти, я на него не согласен. — Выберешь потом любое другое. Потерпи два дня. Рудольф шагнул ко мне, крепко обнял и заговорил прямо в ухо, тихо и сбивчиво: — Все, что я знал, все, во что верил, — все катится к черту. Земля уходит из-под ног, и я могу только цепляться за тебя. Я — за тебя. За мальчишку. Мне трудно, Гарри. Но я стараюсь. Для того чтобы остаться рядом с тобой. Я потянул его на кровать, и мы долго сидели рядом, я обнимал его, покачивал, утешал, а он поглаживал меня по спине, шее, затылку. И наконец, глубоко вздохнув, отстранился: — Не время расклеиваться. Командуй. Что нам делать дальше? И я командовал. Мы зашли в портновскую лавку. Там, в тишине, среди развешанных по вешалкам строгих костюмов, нас принял такой же строгий, сухощавый и неразговорчивый хозяин. — Ицхак Штерн, — негромко представился он, поправил очки и слегка поклонился. Рудольф удивленно взглянул на меня, но промолчал. Портновский метр запорхал вокруг нас, мы поднимали руки, поворачивались, подставляли бока. Все так же негромко Штерн заверил нас, что завтра наши куртки будут готовы, и мы вышли из лавки. Рудольф внимательно смотрел по сторонам. Народа стало больше, все куда-то торопились или гуляли, бегали дети. Две ведьмы громко ругались у крыльца продуктовой лавки, пожилые волшебники чинно приподнимали шляпы и приветствовали друг друга. У кондитерской Рудольф не выдержал, схватил меня за рукав и оттащил за угол дома. — Ты куда меня привел, Гарри? Ты что не видишь, тут одни евреи! Это что, гетто? Почему они без звезд на одежде? Рудольф был растерян и возмущен, и, честно говоря, в тот момент я уже начал сердиться на его упрямство. — А почему здесь столько евреев, ты не подумал? Из-за геноцида и лагерей, устроенных по всей стране нацистами. В Лейпциге, в магическом квартале, то же самое. Маги приняли всех, до кого дотянулись : родственников, знакомых. Не только волшебников. Они тут просто живут, все вместе, это нормально, Рудольф. Они примут и итальянцев, и турок. Как приняли нас с тобой. Как примут всех, кто придет с мирными намерениями. У волшебников не принято истреблять друг друга просто так. На секунду перед глазами мелькнула чистая белая фотокарточка Седрика, но я загнал тревожную мысль поглубже и снял руку Рудольфа с плеча. Начинать объяснения по новой не хотелось. — Вернемся в гостиницу. Пообедаем. — Я не юдофоб, если ты вдруг так думаешь. — Рудольф догнал меня через дом. — Просто все это очень неожиданно. — И с вызовом добавил вдруг: — Вот увидишь, этот портняжка сегодня промолчал про деньги, а завтра запросит вдвое больше реальной цены. Он явно проглотил «Все они такие», а я с трудом подавил желание сказать резкость. Наверное, просто нужно ждать. Время — единственное, что поможет. Обед давно закончился, но черноглазая девушка, представившись Цилой, принесла поднос с едой и улыбалась мне до тех пор, пока ее не позвали на кухню. Рудольф подозрительно осмотрел облитую чем-то морковь, потрогал ложкой суп с горохом и куриными шкварками, откусил от лепешки. — Это не немецкая еда, это черт знает что. — Зато вкусно. — Спасибо, я не голоден. Он угрюмо смотрел по сторонам, пока ему не улыбнулась Цила, вернувшаяся к протиранию столов. Тогда Рудольф вздохнул и придвинул к себе тарелку. До самого вечера мы гуляли. Я хотел показать ему сказку, настоящую, яркую, волшебную, и поэтому сразу повел на центральную улицу. Все дома на ней были разноцветными, как, видимо, принято в немецких магических кварталах. Рудольф слушал мои пояснения и улыбался, но было заметно, что ему неуютно среди огней, музыки, шумных людей. Я увел его на тихую и темную боковую улицу, и там он наконец расслабился, взял мою руку, гладил, а я не стеснялся прижиматься к нему и утыкаться холодным носом в теплую шею. Вечером Рудольф первым закрылся в ванной, трубы гудели, казалось, на всю гостиницу, но вода текла исправно, и вскоре он вышел, оставляя влажные следы на полу и вытирая волосы полотенцем. Я сидел в ванне и намыливал волосы шампунем, когда дверь скрипнула. Я сквозь ресницы смутно увидел Рудольфа, севшего на край ванны. И тут в глаз попала пена. — Ну что ж ты так? — сочувственно спросил он, когда я, зашипев, начал плескать в лицо воду. — Что-то случилось? — Нет. Я просто захотел посмотреть на тебя. Давай помогу. Я сидел и растворялся без остатка в воде, как пена, таял под его руками, которые сильно и нежно водили по голове. Я мог только жмуриться и мычать от удовольствия. А потом, вместо того чтобы смыть пену, Рудольф, посмеиваясь, налепил мне из мыльных волос рожки и ирокезы и на мое «Эй!» весело удивился: — Ты когда успел так обрасти? Высохнешь, будешь лохматый. Не по уставу, мистер Поттер. Захотелось дернуть его за руку и свалить в воду — ванна большая, уместились бы. Но я не стал. Только брызнул слегка водой, а когда он вышел, сунул голову под струю из крана. Потом мы лежали каждый на своей кровати, и я все надеялся, что Рудольф сейчас переберется ко мне и случится что-нибудь незабываемое. Но он поступил иначе: протянул мне руку, и я сделал то же самое. В узкой комнате у нас получилось сцепиться пальцами. Мы лежали так — отдельно, но вместе, соединив руки, и я был готов держать его всегда, не терять, не отпускать, чувствовать. — Расскажи про свое детство, — неожиданно попросил он, и это было то самое, незабываемое. Ему была интересна не только близость со мной, но и я сам. Я сжимал его пальцы и рассказывал про дом на Тисовой аллее, брата, наш с ним домик на дереве, первое детское колдовство, письмо из Хогвартса. Потом спросил: — Как же так получилось, что у тебя не было выбросов магии? У детей они есть всегда. — Может быть, было что-то, но я не помню. Отец и мама вечно водили меня в церковь. Помню бесконечные псалмы и молитвы. Мне внушали, что все грех, кроме церкви, семьи и работы. Мама так сильно огорчалась, когда я делал что-то не то, а я, наверное, делал — она часто огорчалась и ругала меня. И я перестал. Единственное, что я сделал наперекор ей и отцу, — выучился на философа и занялся темой оккультизма. Мне всегда было интересно это, а узнать что-то дома или в школе не было никакой возможности. С ума сойти, Рудольф так просто взял и перестал колдовать, спрятал магию на долгие годы. — Но сова все равно должна была принести письмо. — Если письма приносят совы, наверное, они были. Я помню, как одно время они заполонили наши края, сидели в ряд на заборе, на крыше. Мать гоняла их, расстраивалась так, что я сам однажды пожелал, чтобы не было ни одной птицы. Они тогда все снялись с места, просто как туча, и улетели. Я поверил. У него и сейчас все так же получалось: он хотел и делал, не понимая и не осознавая. В одиннадцать лет прогнал птиц так, что те не вернулись. — А теперь ты мне скажи, — Рудольф крепче сжал мою ладонь, — мы ведь добираемся в Бремен не для того, чтобы встретиться там с резидентом и выправить документы? Или мы вообще направляемся не в Бремен? Я не отказываюсь идти с тобой, я только хочу знать — куда и зачем. Пришла моя очередь рассказывать про сеть старинных портключей в городах Европы. Про то, как древние маги владели великим знанием и могли заставить такой портключ работать долго, как некоторые из них перемещают магов столетиями. А сейчас это знание утеряно, и все, что мы можем, — это временно заколдовать какой-нибудь старый башмак, но работники Отдела Тайн не теряют надежды отыскать то почти вечное заклинание. Рудольф молчал так долго, что я уже решил, что он заснул. Но он заворочался и отпустил мою руку: — Спи, а я подумаю… …подумает, стоит ли идти дальше, или распрощаться со мной здесь завтра же и забыть вруна и шпиона Поттера как страшный сон… —…подумаю, как нам с тобой лучше собраться в дорогу. Я тоже хотел над этим подумать, но провалился в счастливый сон. А утром нас разбудил эльф. Не тот златовласый житель леса, которого, должно быть, представлял себе Рудольф, а обыкновенный, домовой. Он с хлопком появился посередине комнаты, но не успел даже отвесить поклон, как Рудольф вскочил с кровати, схватил со спинки полотенце и изо всех сил хлестнул им по пришельцу. Эльф взвизгнул и тут же исчез с еще более громким хлопком. — Что это была за дрянь?! — заорал Рудольф, оглядываясь по сторонам. — Это был наш уборщик, — я очень старался не засмеяться, но это было трудно. — Я же говорил, что настоящие эльфы такие. А теперь ты его выгнал, и комната зарастет грязью, — я все-таки не выдержал и засмеялся. — На всякий случай — никогда не дари эльфам свои носки и прочую одежду. — Что?! — Так ты дашь им свободу, а они этого не хотят, это оскорбление для приличного эльфа. Рудольф уронил полотенце, сел ко мне на кровать и закрыл лицо руками. — Скажи мне, что теперь я видел всё. Скажи, умоляю. Страшно подумать, что мне еще предстоит узнать. Я вылез из-под одеяла, пригладил моему несчастному Рудольфу волосы и обнял. Через двадцать минут мы, умытые и причесанные, спускались завтракать.