Тридцать три коктейля

      Женька Понтюх сонно и немного скучающе считает выручку — пятница (хотя нет, вообще-то, уже суббота), пять утра, бар закрывается до двенадцати дня. В зале — никого, кроме, собственно, Жени и одной-единственной на весь штат толковой официантки, удивительно бодро расставляющей по местам стулья.       Женька заканчивает с выручкой, пересчитывает чаевые за ночь и делит их пополам с официанткой. Та кивает и идет в кладовку для метел, чтобы закончить уборку. Со шваброй в руке она чувствует себя куда увереннее, и шлет Женьку в комнату для персонала — вздремнуть перед тем, как поедет на учебу, — и клятвенно обещает самостоятельно вылизать барную стойку от и до и ничего не разбить и не перепутать.       Обычно Женька никого не подпускает к своей святая святых, но смена нынче выдалась тяжелая, и она устала настолько, что ей уже почти поебать, пусть хоть все бокалы расколотит прямо у нее на глазах. Смена выдалась утомительная, но прибыльная, и теперь ей хватает денег заплатить за аренду своей квартирки даже без дополнительных смен в этом месяце.       Официантка подметает пол вокруг стойки, а Женька проходит в маленькую комнатку отдыха, заводит будильник на половину восьмого и вырубается в потертом и прокуренном кресле, которое брат Жени притащил с родительской дачи, пока в баре еще делали ремонт.       Сначала его хотели превратить в предмет интерьера, потом — просто выбросить, но в итоге кресло прижилось и всем полюбилось.       Когда будильник на телефоне разражается противной мелодией сигнала тревоги, Женька излишне резко вскакивает и неловко падает с кресла. Потягивается, тихо матерясь себе под нос и разминая затекшую из-за сна в неудобной позе спину.       Переходя из комнаты отдыха в туалет, мимоходом замечает, что барная стойка как будто в порядке, официантка отметилась в графике на стене и ушла. Женьке становится чуть легче от понимания, что в ближайшие полчаса никто не доебется на тему внешнего вида, а поводы доебаться есть: у Женьки синяки и мешки под глазами едва ли не до самых щек, короткие темные волосы всклокочены, как черт знает что, и вообще вид помятый, как будто ночи Женька проводит, работая не в баре, а в борделе.       «В принципе,» — отрешенно думает Женя, пытаясь пригладить особенно непослушный вихор на затылке, — «меня действительно заебывает, только не клиент, а жизнь».       Вихор упрямо топорщится, и Женька мысленно обещает себе и в следующем месяце постараться обойтись без дополнительных смен.

***

      Женька проходит в универ, мысленно матеря составителей расписания — обычно у них нет пар по субботам, но позавчера, едва только в график пятничной смены внесли фамилию «Понтюх», на электронную почту пришло письмо счастья: в расписание добавилась обязательная для посещения поточная лекция невыносимо самолюбивого преподавателя, первой и единственной парой в субботу.       Охуенно.        Женька проходит в аудиторию, падая на крайнее место в одном из средних рядов — препод крайне не любит тех, кто садится на самом верху, и постоянно до них доебывается, — и растекается на, кажется, сломанном стуле.       «Ещё пизже, блядь», — думает Женька, залипая в телефон, чтобы не уснуть.       В этот момент откуда-то сверху знакомый голос спрашивает:       — Здесь свободно? Можешь сдвинуться на одно место, пожалуйста?       Женька, путаясь в собственных ногах, вяло переползает на соседний (точно сломанный) стул и только потом поднимает сонный взгляд на свою соседку. И разом просыпается, потому что узнает ее — или, по крайней мере, очень удивляется сходству с той милой девушкой из бара, Машей или Сашей.       Блондинка поднимает на неё взгляд, поправляет очки, а потом переводит взгляд на Женьку, и ее лицо удивленно вытягивается.       Значит, Саша. Точно.       Ну нихуя себе.       — Еблысь, — Женька выпрямляется на сломанном стуле, и он надрывно-обиженно скрипит. — Давно не виделись.       — И как оно? — смеётся Саша, кивая на вплывающего в аудиторию преподавателя.       Преподаватель тоже что-то спрашивает у потока, но им не до того.       Москва — ёбаная деревня, раз им удалось так удачно встретиться.       — Еблысь, — выдаёт Саша исконно-Понтюховскую фразу под конец лекции, и Женька вдруг просто и ясно осознает, что уже воспринимает Сашу за исконно-своего человека.       Женька уже не чувствует себя зомби после бессонной ночи и хочет предложить какой-нибудь охуительный движ, когда рядом вдруг оказывается белобрысый парень с их потока с неприятно-самодовольной и широкой улыбкой и утаскивает Сашу под невыносимо-дебильным предлогом.       Саша неловко пожимает плечами и обещает найти ее в соцсети и сбросить мем про лимоны и суицид.       Женька понимающе кивает — впрочем, удивляться все равно нечему — и уныло плетется к метро. Оказавшись дома, Понтюх обессиленно падает на кровать. Просыпается часа через два с половиной, когда телефон, звук на котором почему-то не был выключен, звякает уведомлением о сообщении.       И, действительно, на экране появляется обещанная картинка.       Переписываясь с новой знакомой, Женька переползает на кухню. Взгляд Жени падает на бутылки с водкой и сиропом, и Понтюх вспоминает о планах придумать для бара новые шоты.       Рубрика «эксперименты» начинается с названия: шоты, которые точно станут фирменными в их баре, будут зваться не иначе как «Лимонные мемы».       Просто потому, что Женьку все равно никто не остановит.