۞۞۞
Лань Хуань снова в саду. С того самого дня, как Глава Ордена Цзян потревожил тихую, ровную гладь его бытия, держа кролика и являя собой самый что ни на есть настоящий шторм*, он дважды обрезал каждый цветочный куст, пересадил некоторые из бамбуковых саженцев на северной стороне домика и удалил несколько больших кусков ряски, начавших захватывать пруд. Также не обошлось без практики стойки на руках и тренировки с мечом, многократной уборки дома и перебирания струн на гуцине в поисках не звучащей скорбно мелодии.[*вам, по сути, это не нужно, но я никак не могла определиться с переводом «cursing up a storm», ибо он верен по моему дословному, но также, крылато говоря, «бранился, как сапожник». что-то такое двойственное. слишком долго об этом не надо думать, просто знайте о таких небольших нюансах.]
Тем не менее тревога явственно врезалась в каждое его движение. Пруд за домиком не потерял своего прежнего великолепия, однако сидеть у него в одиночестве странно… пусто — теперь, когда он знает, каково чувствовать чужое плечо рядом с собой. Словно бы в нём пробудилась давно уснувшая частичка, что противится спокойствию даже во время медитации и попыток успокоиться. Спокойствие. Это то, в чём он всегда был хорош. Это то, в чём хороша его семья — оставаться стойкими и невозмутимыми независимо от ситуации. Однако у каждого свой способ: его дядя со своим строгим нравом, отсутствующее выражение лица Ванцзи, которое немногие в силах прочесть, даже малыш Сычжуй научился держать свои эмоции под замком. Сам же Лань Хуань закрывался за блаженной улыбкой, вырисовывая в приподнятых уголках невозмутимость всего мира. Предполагалось, что уединение должно помочь ему в уравновешивании внутренних весов покоя. Однотонность каждого дня, отсутствие внешних факторов, абстрагирование от других людей — рецепт мирной обстановки. Но по известной лишь небесами причине Лань Хуань не мог больше погрузиться в безмятежный транс, протянутый через минуты его дней. Каждый звук, каждый запах, каждый образ резок и выбивает из привычной колеи. Он вспоминает о том, как ощущался мир, когда он делил его с другими людьми. Неужели его спокойствие настолько хрупко, что одного визита нежданного человека достаточно, чтобы единственным случайным прикосновением разрушить то, что ему изо дня в день приходилось собирать в себе по крупицам? Мужчина должен вернуться к тихой бисирующейся рутине, однако не может. И это приводит его в замешательство. Перемены в воздухе и эхо шагов нарушают его задумчивость. У самого входа в уединенный дом стоит младший брат Лань Хуаня, за спиной которого простирается далеко вглубь Облачных Глубин мощённый белой плиткой коридор. Руки, сцепленные на уровне груди, скрыты длинными рукавами. Другой на его месте сказал бы, что в этот самый момент Лань Ванцзи бесстрастен, но Лань Хуань видит лишь в кои-то веки счастливого брата. В действительности, в этом нет ничего сложного; у Ванцзи те же эмоции, что и у любого человека, он чувствует так же ярко, если не более — и это за скрывающей его чувственную сущность маской. Единственно, нужно приложить чуточку больше усилий, чтобы за мягким бризом увидеть неистовую бурю эмоций, но немногие утруждают себя пониманием. Безотрадно, что люди настолько поверхностны. Например, адресованный ему взгляд Ванцзи легко прочесть. Мягкое, едва различимое нетренированному глазу движение уголков рта, разглаженные морщинки вокруг бровей — всё говорит о том, что младший брат рад его видеть. — С возвращением, — с лёгкой улыбкой приветствует Лань Хуань. Мужчина кивает, после чего они вдвоём неспешным шагом направляются в домик. Планировка строения незамысловата: две комнаты — спальня и вполовину большее пространство, которое можно назвать гостиной, дополненные маленькой кухонькой со всем необходимым. Логично, что именно там Лань Хуань хранит ингредиенты и готовит себе еду. Сей навык был приобретён во времена гонений со стороны клана Вэнь, когда Мэн Яо приютил его у себя. Пожалуй, это было единственной оплатой за радушное гостеприимство хозяина. Лань Хуань оказался безнадёжен в стирке одежды, а у Мэн Яо слишком щепетильное отношение к каждой из своих немногих вещей, чтобы доверить постороннему уборку его комнат. Лань Хуань осторожно отпускает мысли, вытягивая из сердца по ниточке образ Мэн Яо. Не Цзинь Гуанъяо или Ляньфан-цзуня, что позже закрепилось в обществе, а мальчика из борделя, спасшего полумёртвого незнакомца. Ванцзи бывал в этих комнатах достаточно часто, чтобы ознакомиться с планировкой, поэтому он едва обращает внимание на окружение, входя в гостиную, и аккуратно присаживается на соломенную циновку. Светло-золотистые глаза сосредоточены на старшем брате, неотрывно наблюдают за ним, словно сканируя его эмоции на предмет любого отклонения от нормы. — Как обстоят дела в ГуСу? — подсказывает старший из братьев. Даже в уединении он склонен оставаться в курсе происходящего в стенах и за стенами своего ордена. Свершись чрезвычайная ситуация, он в одно мгновение без колебаний вернётся в общество. Потребности его народа всегда превыше его личных желаний. Но у Ванцзи немного вестей для него. Единственное представляющее весомую значимость — это то, что Лань Цижэнь разослал приглашения лидерам других орденов в Облачные Глубины ради встречи по межклановой дипломатии. — Это действительно интригует, — на секунду задумывается Лань Хуань. — Надеюсь, всё пройдёт хорошо. Если идея сработает, то это может означать великое единство. И более сильный, более сплочённый мир заклинателей. Разве не это было мечтой всей его жизни? Причиной сформирования им и его двумя назваными братьями Почитаемой Триады. Не Минцзюе, лидер ордена Цинхэ Не; Цзинь Гуанъяо, глава ордена Ланьлин Цзинь; и он сам, лидер ордена ГуСу Лань. Они обещали заботиться как друг о друге, так и об их кланах. А теперь взгляни, как всё обернулось, острые, словно сотни металлических иголок, слова шёпотом вонзаются в его ухо. Лань Хуань делает всё возможное, чтобы игнорировать их. Его собственные неудачи не должны мешать светлому будущему. Особенно если это касается чего-то настолько важного. — Это идея Вэй Ина, — произносит Ванцзи, выглядя при этом непривычно самодовольно. Лань Хуань может догадаться, кто передал её дяде. Искренне говоря, в этом нет ничего удивительного: бывший Старейшина Илина полон всевозможных идей, и некоторые из них действительно хороши. — К слову сказать, как он себя чувствует? — спрашивает он, стараясь казаться беспечным. Когда его младший брат отвечает «Хорошо», он выглядит счастливее, чем Лань Хуань когда-либо видел его. Супружеская жизнь положительно отражается на Ванцзи: лицо озаряется лучами счастья и в глубине глаз расцветает давно позабытая нежность. В нём немногое осталось от человека с безжизненным взглядом, который заменил брата Лань Хуаня тринадцать лет назад с убийством Вэй Усяня при осаде горы Луаньцзан. В те времена мужчина походил на ледяную статую, источниками существования которой были лишь горечь и страдания, отчего Лань Хуань задумывался, не замёрзло ли сердце Ванцзи на самом деле. В настоящем Ванцзи намного мягче. Даже спокойнее своей детской копии. В ранней юности ему хватало одного нарушения правил, чтобы выхватить Бичэнь и вызвать смутьяна на дуэль. Сейчас же достаточно единственного взгляда, чтобы виновная сторона бросилась ниц, дрожа в собственных сапогах. Словно бы холод тринадцати лет приглушил когда-то цветущее в нём пламя. Отныне вспыльчивого в прошлом паренька непросто вывести из себя, а случись такое, вместо обжигающей ярости наглеца приморозит льдистый взгляд. И это больше всего пугает Лань Хуаня. Как такое могло произойти? Его младший брат, маленький мальчик, которого он прятал в объятиях от преследующих кошмаров; после Ванцзи надломленным голосом спрашивал, почему их родители никогда не хотят их видеть. С той поры, как он влюбился в Вэй Усяня, многое в Ванцзи претерпело изменения. Лань Хуань задаётся вопросом, сколько раз брат ломал себя на части и сколько сил уходило на то, чтобы заново собраться из этих сточенных годами кусочков таким, как, он верил, желал его видеть Вэй Усянь. Потеря меняет людей, необратимо переписывает их на корню, однако больше всего Лань Хуань боится того, что, возможно, Ванцзи потерял слишком много себя в погоне за человеком, которого так любит. Он не озвучит этот страх. Не сейчас, когда Ванцзи выглядит слишком счастливым, слишком благодушным — он попросту не может испортить его хорошее настроение. Вместо этого он рассказывает о неожиданном визите Цзян Ваньиня и о том приятном времяпрепровождении, когда они сидели у пруда и кормили уток. Искреннее внимание брата неподдельно, очевидно, он действительно заинтересовался историей, однако при упоминании Саньду Шэншоу он хмуро прищуривается. Лань Хуань знает о нелюбви Ванцзи к другому лидеру ордена, будь тому причиной колючий нрав Цзян Чэна или его буйные отношения с Вэй Усянем. Второй Нефрит ГуСу — та самая линия границы, которую не стоит пересекать, когда дело касается его мужа; Лань Хуаню это кажется довольно опасным и потому является ещё одной причиной для беспокойства. Одним заученным движением он сталкивает мысли в глубину своего разума. Он и так проводит с братом не слишком много времени, чтобы тратить его на переживания касаемо того, что он не способен контролировать. А пока он наслаждается одной из редких улыбок Ванцзи, рассказывая о шебутном кролике и коротком, едва не вызвавшим сердечный приступ эпизоде, когда он и Цзян Ваньинь провели несколько минут в отчаянных поисках питомца по всевозможным цветочным кустам и затаённым углам сада. Улыбка ослепительна и настолько, настолько красива, что Лань Хуань отдал бы всё на свете, чтобы его брат всегда мог так улыбаться.