♫ Wu Tsing-fong — 歌頌者
Цзян Чэн и сам не знает, как проходит остаток ночи. Честно говоря, всё последующее словно в тумане. А дело в том, что Цзэу-цзюнь умудряется уснуть на плече Цзян Чэна, и никакая тряска не помогает разбудить мужчину. Вероятнее всего, часы уже отбили девятый час, поэтому Лань Сичэнь не сдвинется с места до пяти завтрашнего утра, если только сам Цзян Чэн не переместит его. Однако этому не бывать. Цзян Чэн клянётся Цзыдянем, Саньду, и всеми богами, которым он поклоняется — включая немногих, в чью сторону ни разу не произнёс молитвы, — что этого не произойдёт. От продолжительного сидения на крыше у него затекает всё, что находится ниже поясницы, также из-за ночного весеннего холодка в пальцах замедляется кровообращение и в довесок ко всему, чёрт возьми, к нему привалился и спит Первый Нефрит ордена ГуСу Лань (единственное теплое место на теле Цзян Чэна — там, где соприкасаются их тела, но он отказывается придвинуться ближе). Пускай Лань Сичэнь хоть с крыши свалится, ему-то что. Он не сдвинется с места. Ни в коем случае. В конечном итоге, Цзян Чэн держится целых пятнадцать минут, прежде чем сдаётся. Перебрасывая Лань Сичэня через плечо — может, он и ведёт себя подобно мягкосердечному слабаку, но, чёрт побери, у него есть собственные границы; мужчина не собирается переносить его через порог как грёбаную невесту, — Цзян Чэн иронично думает, что некоторые причины, по которым Цзинь Лин такой, какой есть, не имеют отношения к тому, что мальчик приходится родственником Цзинь Гуаншаню. Возвращение на земную твердь не занимает много времени, потому как домик довольно низок. Однако с дополнительным весом пассажира приземлиться оказалось сложнее, чем изначально ожидал Цзян Чэн, и потому при встрече с землёй его колени слегка подгибаются. Старший мужчина даже не шелохнулся во сне, и Цзян Чэн благодарит небеса за небольшое милосердие. Последнее, что ему нужно — им нужно — чтобы Лань Сичэнь проснулся и заметил, в каком он положении. Сомнительно, что для главы ордена Лань было бы достойным оказаться перекинутым через плечо, словно мешок с картошкой, и ещё более унизителен факт, что его несёт именно Цзян Чэн. Не без усилий мужчина протискивается в дверной проём — ведь их двое, а проход довольно-таки узкий. Вариант «гуськом» не подходит, учитывая, что один из них без сознания. Чья-то голова встречается с дверной рамой, тогда как Цзян Чэн почти уверен, что завтра на его локте расцветёт синяк, но вскоре они оказываются внутри домика, почти целые и невредимые. Глава ордена Лань выше Цзян Чэна на пару сантиметров, что сейчас ему совсем не на руку, ибо носки обуви мужчины волочатся по полу, пока Цзян Чэн бродит по дому в поисках спальни. Домишко крохотный, и потому он не испытывает особых затруднений, однако было бы неплохо знать планировку заранее. Не то чтобы у Цзян Чэна было желание попасть в спальню Цзэу-цзюня. Совсем нет. Совать нос в спальню другого заклинателя — тем более главы ордена — верх грубости и неприличия, и идёт вразрез с воспитанием Цзян Чэна. Цзян Фэнмянь отвёл года, прививая ему манеры правильного обращения с другими главами, которые должен знать каждый лидер ордена. Цзян Чэн признаёт, что на протяжении многих лет пренебрегал большинством правил из его уроков, однако всегда старался вызвать гордость отца. Мужчина не уверен, как тот отреагировал бы, взгляни он сейчас на сына. Как бы там ни было, Цзян Чэн не может позволить главе ордена Лань спать на полу в стенах собственного дома. Ведь часть вины лежит и на его плечах. Он знает характер своего старшего брата — прежде чем передавать сосуд, не было бы лишним проверить его на подозрительные вещества. В любом случае, он уже спустил Лань Сичэня с крыши. С таким же успехом можно преодолеть последние пару метров до его постели. Вскоре они добираются до двери в спальню Лань Сичэня. Как и весь домик, она маленькая и чистая. Вдоль стен выстроились книжные полки, заполненные аккуратно свёрнутыми свитками, перевязанными голубыми лентами. К одной из полок прислонён тщательно отполированный гуцинь, сверкающий струнами в лунном свете. На низкой прикроватной тумбочке Цзян Чэн замечает знаменитую сяо Цзэу-цзюня — Лебин*. Искусно вырезанная из белого нефрита, флейта выглядит безобидно, но мужчина уверен, что по велению владельца она способна убить любого врага.[напомню, что в переводе с китайского означает «треснувший лёд».]
Не впервые Цзян Чэн жалеет, что не имеет хоть какого-нибудь музыкального таланта. В детстве он часто испытывал зависть, когда Вэй Усянь овладевал на лету одним инструментом за другим, а после повелевал мертвецами с помощью лишь одной мелодии на своей дицзы! Цзян Чэн же был способен извлекать из-под своих пальцев только писк издыхающего цыплёнка. Однажды он расстроился больше обычного и с досады подул сильнее, из-за чего звук стократ ухудшился, и А-Цзе опустила изящную руку на бамбуковую флейту. Она нежно улыбнулась и предположила, что, возможно, его таланты лежат в других областях, после чего спросила, не хочет ли он немного супа из свиных рёбрышек и корня лотоса. Впервые столь любимый насыщенно-сладковатый вкус супа, заполнивший рот, ощущался горечью на языке, и даже корни лотоса не могли её перебить, поэтому он вежливо отказался от предложенной А-Цзе добавки. Однако Цзян Чэн умеет петь. Не то чтобы он мог использовать сей навык в качестве оружия, да он и не говорил о нём никому, даже брату, на которого это могло произвести должное впечатление, но который скрыл бы его за небрежным замечанием, мол, пение для девчонок. Мужчина не собирается это выслушивать, и в любом случае, приятно иметь в себе что-то, скрытое от чужого глаза. Когда Цзинь Лин был гораздо младше и плакал, потому что скучал по родителям, Цзян Чэн пел ему. Мелодии без слов, туманные напевы из неясных воспоминаний о собственном детстве, и всё, что только приходило на ум, пока рыдающий ребёнок не засыпал. Конечно, Цзинь Лин ничего из этого не помнит. В противном случае Цзян Чэну, возможно, пришлось бы выбить это из него. (Совершенно очевидно, что он не всерьёз. Он никогда не поднимал руку на своего племянника. Постоянные угрозы сломать ему ноги — это просто слова, и даже сопляк об этом знает.) Цзян Чэн отводит взгляд от сяо. Довольно неласково он позволяет Лань Сичэню повалиться на кровать и спустя несколько минут метаний совести встаёт на колени, стягивая сапоги главы, чтобы аккуратно поставить их у подножия постели. Он не чёртова няня, и тот факт, что он делает это для мужчины, который старше его, просто смущает. Единственное утешение заключается в том, что, если верить россказням Вэй Усяня, наутро память лидера ордена Лань сыграет с ним злую шутку. Однако по неизвестной причине эта мысль не так обнадеживает, как должна. Цзян Чэн сверху вниз смотрит на тихо сопящего мужчину, лежащего поверх одеяла в положении, которое, вероятно, не соответствует его обыденному для сна. Чётко очерченные черты лица Лань Сичэня безмятежны и расслаблены во сне, даже сейчас уголки его рта приподняты от долгих лет одаривания окружающих его людей улыбками. Растрёпанная коса съехала на ухо и закрывает почти четверть лица. Несложно предположить, почему этот мужчина занимает первое место в списке заклинателей на протяжении многих лет, с чем Цзян Чэн не может поспорить. Легко представить, как сотни женщин вешаются ему на шею. За последние годы до Цзян Чэна доходили самые невероятные слухи о брачных предложениях, которые словно лесной пожар распространяются вокруг Первого Нефрита ГуСу. Некоторые из них действительно чертовски забавные — почти такие же катастрофические, как его собственные неудачные попытки сватовства — и доставили ему часы удовольствия. Мужчина задаётся вопросом, не провёл ли Лань Сичэнь почти столько же времени, смеясь над слухами о нём. Сомнительно. Глава ордена Лань чертовски вежлив для чего-то настолько грубого, как наслаждение несчастьем другого горемыки. Анекдоты про самого себя — вот где Цзян Чэн находил большую часть развлечений в последнее время. Тут и говорить не о чем. Скорее всего, мужчина и вовсе не тратит времени на размышления о нём, да и, по сути, не должен. Годы официальных приёмов и буквально пара частных встреч не сделали их друзьями. Хотя сейчас они друг другу вроде как зятья. Цзян Чэн даже не знает, почему думает об этом. Это не те мысли, которые должны заботить его. Поверх крошечного столика рядом с дверью он замечает каллиграфическую кисть, лежащую поперёк свитка, и стоящую чуть левее тушечницу. Что же, видимо, этого не миновать. Цзян Чэн пишет короткое сообщение Лань Сичэню и несколько раз дует на лист, после чего оставляет его на тумбочке, придавив сверху сяо, чтобы мужчина заметил утром сообщение. Сразу же после этого без оглядки он покидает домик. До его комнат несколько минут неспешного шага, и к тому времени, как он добирается до временного пристанища глав орденов, почти всё здание погружено во тьму. Комната Цзинь Лина тоже, что, в принципе, естественно. Следующее собрание запланировано на завтрашнее утро, и хотя племянник изо всех сил старался этого не показывать, однако путь от Пристани Лотоса до Облачных Глубин оказался долгим и изнурительным. Также это может быть связано с их окружением. Сонные привычки Ланей кажутся заразительными, поскольку даже главы, которые, как знает Цзян Чэн, обычно не ложатся спать до полуночи, прилагают все усилия, чтобы уснуть пораньше. Оставаясь настолько бесшумным, насколько это возможно — что довольно-таки тихо благодаря практике, которая входит в его обычные привычки, — Цзян Чэн проникает в свои комнаты, зажигает пару светильников и быстро умывается, прежде чем завершить свой обычный обряд окончания дня. Как давно у него заведено, мужчина моет волосы по утрам, поэтому сегодня вечером он лишь избавляется от заколок и куска ткани, что держат их в тяжёлом пучке. Проведя расчёской по спутанным волосам, Цзян Чэн заплетает свободную косу, чтобы во сне они не лезли ему в лицо. Закончив с подготовкой ко сну, он берётся за небольшую стопку бумаг, что всё это время ожидала его на углу стола. Как бы далеко он ни был от дома, обязанности главы никто не отменял. Старейшина клана, которому он поручил заведовать делами в его отсутствие, прислал отчёт о событиях дня. Первое письмо не скрывает важной информации. Содержание остальных изложены в том же духе, поэтому спустя половину часа он заканчивает с поздней работой. Цзян Чэн гасит лампы и забирается в постель. Матрас ощущается незнакомо, но нельзя сказать, что неудобно; во всяком случае, ему приходилось спать в гораздо худших условиях. Пускай он лидер ордена, однако во времена Выстрела в Солнце ни у кого не было ни времени, ни энергии, чтобы тратить их на роскошь. Как и все, он спал на земле в палатках и не жаловался на отсутствие комфорта. Мысли Цзян Чэна возвращаются к событиям дня. Встреча прошла так хорошо, как только можно было ожидать, что он уже установил благодаря дискуссиям с людьми, которые присутствовали во время собрания. Позже ему придется поговорить об этом с Цзинь Лином и узнать, выделил ли он из встречи что-нибудь для себя. По крайней мере, мальчик выглядел так, словно внимал каждому слову собравшихся. Может быть, Цзян Чэн даже устроит ему проверку знаний. Восемнадцатый день рождения его племянника не за горами, и он должен быть готов, когда это произойдет. Мужчина понимает, что Цзинь Лин с его юной недальновидностью считает, что это совсем не скоро, однако год — небольшой срок, а для юноши трудно покорять мир заклинателей в одиночку. Что он собирается делать, когда Цзинь Лин станет главой ордена Ланьлин Цзинь не только по рождению и, наконец, переедет в Башню Кои? Он знает, что продолжит выполнять свои обязанности и жить дальше, но где-то внутри не может избавиться от навязчивой пустоты, что гложет его уже сейчас при мыслях о том, какой тихой станет Пристань Лотоса без мальчика, которого он вырастил. Без криков и детского смеха, без лая Феи, что гонялась за Цзинь Лином по коридорам. Всё так странно и чертовски иронично, что он засмеялся бы, если бы ему не хотелось кричать. Семнадцатилетний отец-одиночка, которым он никогда не планировал становиться, думал лишь что мне делать с этим ребёнком? Теперь ему тридцать четыре, и единственное, что крутится у него в голове, — что я буду делать без него? Цзян Чэн переворачивается на бок, вглядываясь в ночное небо за окном, и слова, услышанные чуть больше часа назад, звучат в его голове. Звёзды сегодня яркие. Цзян Чэн никогда не был близок с Лань Сичэнем, однако эти слова отчего-то пропитаны надеждой. Он шепчет их себе, и боль в груди немного отступает.