Rukovodstvo Dlya Nachinayushchih Dvigatsya Dalshe

Цзян Чэн совершил ошибку. Осознание приходит одновременно со словами, сорвавшимися с его губ. «Позволишь мне приготовить для тебя?», насмешливо звучит голос в его голове, приторно и раздражающе звонко. Беспросветный идиот — вот кто он такой. Кто, чёрт возьми, может без приглашения ворваться в дом другого главы, когда солнце только повисло в зените, поведать о том, как стал свидетелем, вероятно, самого неловкого поступка, который когда-либо совершал этот самый глава, и в завершение предложить приготовить ему обед? Должно быть, Цзян Чэн сходит с ума. Не то чтобы у него было всё в порядке до этого момента. Однако, что удивительно, Лань Сичэнь не велит ему исчезнуть и оставить в покое. На самом деле, ошеломляющего в этом мало — Цзэу-цзюнь славится своим бесконечным терпением и до абсурдности сдержанным нравом, — но это вовсе не означает, что данные поступки в пределах разумного. Святой он, что ли? Взамен Цзян Чэн получает невинное выражение лица, словно у оленёнка или щенка, которому обещали почесать живот. (Цзян Чэн проклинает себя за сотканный в голове образ.) Широко распахнутые глаза цвета тёмного золота сияют, мягкая улыбка озаряет лицо. Насколько Цзян Чэн понимает, она искренна, и эта мысль приводит его в замешательство. Последний человек, кто так ему улыбался… Перед его глазами вспыхивает лицо сестры: её высокие скулы, большие глаза и длинные ресницы, доброжелательность в лёгком изгибе губ, что притягивала к ней людей. Вьющиеся ленты в волосах, которые она заплетала каждое утро и учила его этому. Цзян Чэн моргает — и образ исчезает. Всего-навсего призрак прошлого. И когда Цзэу-цзюнь сообщает, что на самом деле хотел бы, чтобы Цзян Чэн приготовил для него, он вновь оказывается в настоящем, потому что, чёрт подери, именно этим он сейчас и собирается заняться. Он не может сказать «нет» сейчас, когда сам предложил и на него смотрят подобным взглядом. Словно ребёнок, Лань Сичэнь счастлив видеть Цзян Чэна, готовящего на его кухоньке самое жирное лекарство от похмелья, несмотря на очевидную нехватку социальных навыков. Невероятно. Цзян Чэну стоило бы отметить ещё один момент: он не так уж и хорош в кулинарии. Быть может, его А-Цзе не являла собой образ могущественной заклинательницы и всеми известной красавицы (что по его мнению полный вздор, Цзян Яньли была самой прекрасной девушкой на свете), но в кулинарном мастерстве ей не было равных. Цзян Чэн же… не мог сказать подобного о себе. Приготовленная им еда не отнимет жизни, однако, учитывая, что Вэй Усянь прожил так долго, не отравив себя помоями, именуемыми им едой, — планка довольно низка. Такие замысловатые блюда как суп или жаркое, которым отдавала предпочтение А-Цзе, не входят в его список, однако с более простыми он в силах справиться. Цзян Чэн без труда приготовит яйца и свинину на чужой крошечной кухне. Наверное. Он направляется в ранее упомянутую кухню, Лань Сичэнь с любопытством идёт следом. Цзян Чэн спрашивает, где он хранит посуду и столовые приборы, на что Лань Сичэнь указывает на пару шкафчиков. Всё необходимое аккуратно уложено в небольшом пространстве, поэтому, осторожно доставая предметы, Цзян Чэн старается не нарушить царившего порядка. Каждая вещь занимает своё установленное место, и не стоит расшатывать выстроенный баланс. Цзян Чэн уже в курсе, что кухня невелика по размерам, однако знать и ощущать — совершенно разные вещи. Здесь аккурат хватит места для маневров одному человеку, но для двух широкоплечих взрослых мужчин — едва ли. Как ни старайся, в любой точке кухни расстояние между ним и Лань Сичэнем будет не более тридцати сантиметров и, даже если последний изо всех сил старается не быть навязчивым, Цзян Чэн остро ощущает его присутствие. Лань Сичэнь встал в уголок, пытаясь оставить как можно больше места Цзян Чэну (хотя откуда ему взяться на такой кухоньке), который быстро осматривает полки в поисках яиц, соли и масла. Большого количества масла. Свинины не нашлось, но вяленая колбаса тоже подойдет. Этого хватит. Мужчина нарезает колбасу тоненькими ломтиками, ставит вок* на жаровню и щедро наливает в него масло, и когда оно начинает шкворчать, кладёт несколько кусочков вяленой колбасы.

[*вок (станд. кит. guō) — круглая глубокая китайская сковорода с выпуклым дном маленького диаметра (wiki).]

Даже возясь с готовкой, Цзян Чэн не перестаёт ощущать на себе любопытный взгляд, не выпускающий из виду каждое его движение. Он не оборачивается — нет нужды усложнять и без того неловкую ситуацию, — однако сейчас Лань Сичэнь напоминает ему о детстве, когда он сам устраивался за кухонным столом, наблюдая за хлопотавшей сестрой. Бывало, матушка бранила его за бездарно просаженное время, которое он мог отвести упражнениям с мечом, однако А-Цзе разрешала пробовать блюда в процессе приготовления и всегда была рада его присутствию, хотя зачастую ей приходилось тянуться через него за необходимыми приборами или он случайно садился на книгу рецептов. Воспоминания вызывают улыбку. — Почему ты жаришь колбасу? Разве её нельзя съесть сразу? Вопрос, несмотря на его неожиданность, не удивляет. Цзэу-цзюнь сосредоточил всё своё внимание на раскалённом воке и кипящем в нём масле. — Моя сестра обучила меня этому: прожарка лачана* в масле делает его вкус насыщеннее, хотя и без этого мы можем его съесть. Да, не очень полезно для здоровья, однако чем жирнее, тем лучше, помнишь? Просто не ешь это каждый день.

[*лачан (пиньинь làcháng) — сухая, твердая колбаса, обычно изготавливаемая из свинины и с высоким содержанием жира.]

По завершении своей речи Цзян Чэн переворачивает ломтики колбасы, чтобы они прожарились и с обратной стороны. Не проходит и минуты, как он осознаёт сказанное, и лицо незамедлительно загорается от смущения, стоит ему подумать, как это звучит со стороны. О небожители, он разговаривает с Цзэу-цзюнем тем же тоном, как когда-то разъяснял любопытному в силу своего малого (на тот момент четырёхлетнего) возраста Цзинь Лину волнующие того вопросы вроде "почему же небо голубое". К счастью, не похоже, что мужчина обижается. Неплохое разнообразие — Цзян Чэн привык к тому, что каждый раз, стоит ему открыть рот, он поддевает собеседника, желая того или нет. Не иначе, это из-за того, что он провёл столько времени в обществе адептов клана Лань, полагает он. Затем он меняет мнение, вспомнив о ледяном взгляде Ханьгуан-цзюна и о постоянном недовольстве, скользящем по губам Лань Цижэня. Похоже, дело именно в этом адепте. Заклинатель же, о котором ведётся мысленный монолог, кивает. — Благодарю за указания, — серьёзно отвечает он. Цзян Чэн слегка отворачивается в сторону, тем самым скрывая ухмылку. Лачан приготовлен, хрустящий и поджаренный с обеих сторон. Поддев палочками круглые ломтики, мужчина выкладывает их на чистую тарелку рядом с жаровней. Помогая другой рукой, он разбивает в вок яйцо, жидкий белок смешивается с остатками масла и почти сразу же сворачивается. За первым яйцом следуют ещё три, в то время как Цзян Чэн продолжает объяснять. — Действуя таким образом, тебе не придётся использовать второй вок, как только закончишь с колбасой, понимаешь? Тогда часть мясного жира останется в масле, что придаст яйцам дополнительный вкус. Лань Сичэнь слушает внимательно, стараясь не упустить ни одного слова; чуть наклонив голову, мужчина пытается заглянуть через плечо Цзян Чэна, чтобы собственными глазами увидеть происходящее на жаровне. Очевидно, что такого рода вещи для него в новинку — поморщился Цзян Чэн, мимовольно вспомнив о безвкусной еде, приходящейся ему завтраком, обедом и ужином во время ученичества в Облачных Глубинах. По его личному мнению, кухня Юньмэн Цзян намного превосходит местную. По крайней мере, еда имеет какой-никакой вкус. Цзян Чэн отступает, чтобы взглянуть на плоды своих трудов. Не всё так плохо, думает он. Особо серьёзных бедствий не произошло, за исключением небольшого инцидента со вскипевшим маслом, что разбрызгалось по всей жаровне. Ему также удалось избежать участи предстать перед Цзэу-цзюнем посмешищем, что уже само по себе является маленьким триумфом. — Как тебе это удалось? — раздалось за ним. Не до конца скрытое изумление проскальзывает в голосе. — Однажды я пробовал приготовить жаркое... едва не устроил пожар. С того момента Мэн Яо не подпускал меня к печи ни на шаг. Ныне единственное, что мне по плечу, это рыба и овощи на пару, — безотрадно заканчивает он. Цзян Чэн сдерживает смешок. Стало быть, Лань Сичэню по силам приготовить больше половины традиционных яств ордена ГуСу Лань. О чём он незамедлительно сообщает вслух и вознаграждается скромным смехом. — Я благодарен за комплимент. — Это не было комплиментом. В гостиную они выходят с целым подносом дымящейся сытым и вкусным запахом еды, опуская его на маленький столик по центру комнаты, также служащий обеденным столом. К настоящему моменту нет ни одного уголка в доме, где бы не чувствовался запах жареного мяса; внезапно Цзян Чэн вспоминает, что с самого утра так и не поел. Он предложил приготовить еду для Лань Сичэня, но никак не отобедать с ним, поэтому он не забывает о манерах и держит рот на замке. Что не удивительно, мужчина замечает его настроение. Пальцы, длинные и гибкие благодаря многолетней игре на сяо и гуцине, тянут за кромку рукава. — Не останешься ли отужинать со мной? Я не совсем уверен, что справлюсь со всем в одиночку, — тихо просит он. Цзян Чэн знает, что это неправда. Ему не раз приходилось видеть других адептов клана Лань во время трапез. — У меня нет намерений расточать твоё время… вероятно, у тебя полно других дел… но не сильно ли это тебя затруднит? Цзян Чэн не находится в словах. Не один год минул с последнего приглашения. Большинство друзей он потерял во время нападения ордена Цишань Вэнь на Пристань Лотоса, однако даже тогда он не был ни с кем достаточно близок, за исключением семьи. В отрочестве нелёгкий нрав и статус наследника главы Ордена Юньмэн Цзян зачастую становились стеной между ним и другими детьми. Единственными спутниками были три собаки, но и те лишь до того дня, когда отец не привёл домой Вэй Усяня, наказав выдворить животных. Немного погодя сводный брат стал для него единственным близким другом, хотя, говоря по чести, он им не был. И когда подростками они обучались в ГуСу, Не Хуайсан — третий участник их неразлучной троицы — приходился скорее другом Вэй Усяню, нежели Цзян Чэну. Он и не вспомнит, когда в последний раз кто-либо подставлял ему плечо без ожидания ответной услуги. Просьба Лань Сичэня будит в нём незнакомый прежде отклик. Однако чувство так же приятно, как его первый успешный полёт на Саньду в возрасте четырнадцати лет. — Конечно нет. В любом случае я искал предлог сбежать от канцелярской работы с документами Юньмэн Цзян. Серьёзно? Цзян Чэн морщится от собственных слов. Да, он хотел показаться расслабленным и непринуждённым, но не выглядело ли это жестом отчаяния? Между тем Лань Сичэнь грациозно опускается на колени и берёт пару палочек для еды. Цзян Чэн следует его примеру, мысленно подмечая, что его движения не несут и малой толики подобной изящности. — Я разделяю твои чувства. Дела только накапливаются, верно? Иногда меня преследует ощущение, что я подписываю отказ от прав на собственную жизнь, стоит внести своё имя в очередной отчёт. Даже если у меня много свободного времени, большую его часть занимает чтение присылаемых мне бумаг. Цзян Чэн хмурит брови. — Я думал… Он замолкает, не в силах (вернее, не желая) закончить предложение. Грубо даже для его собственных ушей, но Лань Сичэнь отвечает добродушной улыбкой. — Думал, что в уединении можно бездельничать, верно? Ничего страшного, большинство людей именно так и считают. Однако всё немного по-другому. — По-другому? — Как ты знаешь, есть достаточно много обязанностей, с которыми глава ордена не дюж справляться в уединении. Те же дипломатические поездки в другие ордены, собрание кланов. Первый Нефрит ордена ГуСу Лань поддевает ломтик колбасы и откусывает небольшой кусочек. Лицо озаряет улыбка, и мужчина одобрительно кивает. Затем он продолжает диалог, и выражение его лица возвращается к привычному добродушию. — Но есть и другое, чем я могу заниматься. На мне вся… по крайней мере, большая часть документации, связанной с управлением орденом; Шу-Фу и Ванцзи справляются со всем остальным. Связи с другими кланами и подобное. При упоминании Ханьгуан-цзюня Цзян Чэн не может сдержать небольшую морщинку, появившуюся между бровей. — Ты не скучаешь по всему этому? Я имею в виду, по другим заботам. Письменный труд — это одно, но, как по мне, лучшее в роли главы — её практическая сторона. Знакомство с представителями окраин, переговоры с лидерами соседствующих кланов. Пожалуй, это единственное в моей работе, благодаря чему я чувствую, будто действительно что-то делаю. Цзян Чэн заставляет себя замолчать, видя, как другой мужчина замирает с палочками, почти поднесёнными ко рту. Проклятье, на этот раз он перешагнул грань дозволенного. Почему же, стоит ему открыть рот рядом с Лань Сичэнем, он обязательно ляпнет что-нибудь лишнее? Что такого в Цзэу-цзюне, отчего он не может прекратить говорить глупости, о которых не следовало бы и думать? Неписаное правило гласит: не подвергать сомнению решение другого заклинателя уйти в уединение, независимо от продолжительности изоляции. Когда Цинхэн-цзюнь, отец Нефритов клана Лань, решил отрезать себя от внешнего мира на всю оставшуюся жизнь, это стало поводом для сплетен. Однако никто никогда не осмеливался говорить об этом прямо. — Прошу прощения, — произносит он, чувствуя себя круглым дураком, завуалированно обвинившим человека, который относился к нему благожелательно с момента, когда он впервые ворвался в его дом. — Я переступил черту и приношу извинения. Судя по всему, Цзэу-цзюню требуется усилие, чтобы вымолвить слова, пусть и наполненные болью. Однако улыбка даже не дрогнула. — Нет нужды в извинениях. Ты прав, я действительно скучаю по минувшим дням. С какой стороны ни погляди, как для ГуСу, так и для меня это было бы лучшим решением. — Тогда почему ты этого не сделаешь? — Потому что у меня есть основания, Глава Ордена Цзян. Неожиданно Лань Сичэнь выглядит измученным, намного взрослее своих тридцати восьми лет. Улыбка более не кажется мягкой и жизнерадостной, побеждённая горечью и грустью. Сокрушённая. — У меня есть причины. Да, они эгоистичны, но тем не менее касаются только меня. Как бы мне ни было жаль, я не могу покинуть этот дом и вернуться во внешний мир. Просто не могу.