***
В мужской раздевалке было не вздохнуть. Воняло потом, кроссовками, одеколонами и дезодорантами разных сортов и видов. Однако, Брандону было не привыкать к такому аромату, больше четырех лет в школьной команде по лакроссу, как никак. Вокруг сновали полуголые одноклассники, завернутые в одни только полотенца на бедрах. Брандон же душ принимать не спешил, сидел, развалившись на скамейке, прислонившись макушкой к дверцам шкафчиков. Периодически он скашивал взгляд в сторону белобрысой шевелюры. Таргариен тоже в душ не торопился, как будто намеренно долго развязывая шнурки, а потом стаскивая носки, показывая свои бледные стопы с выпирающими костями. Рядом с ним маячил его вечный дружок – Дейн, уже раздетый и чуть ли не размахивающий своим хуем. Другой же его дружок, не менее бесящий Коннингтон, не спешил раздеваться. Еле-еле стаскивал свою футболку, словно разом растерял все силы. Брандон тоже не спешит раздеваться, лениво наблюдая со своего места за остальными. Как они, перекидываясь на ходу глупыми шуточками, ржут, распыляя и в без того спертом воздухе ядовитые пары дезодоранта. Кто-то просит открыть окно. И в этом слабеньком голоске Брандон узнает Таргариена. Брандон обращает на него свой взор, наблюдая за тем, как тот, подхватывая ровные стопки чистой одежды, скрывается в одной из душевых. Его рыжий подпевала, подобно верному оруженосцу или податливому слуге спешит исполнить его просьбу и раскрывает окно чуть ли не настежь. -Ты что, придурок, мы тут все после болезни, хочешь снова устроить внеплановый карантин? -Захлопни пасть, Хорнвуд, - рычит на него Коннингтон, и его рыжие патлы служат ему львиной гривой. И все-таки Джон Коннингтон довольно интересный персонаж, и Брандон почти уверен, что они бы могли стать хорошими приятелями, потому что, смотря правде в глаза, Коннингтон с его агрессивной и даже суровой натурой ближе таким как Брандон и его друзья – ему бы с такой же яростью долбить соперников клюшкой для лакросса. А он безуспешно пытается выпускать пар на футбольном поле, где большую часть из-за своей же неконтролируемой агрессии отсиживается на скамейке запасных. А еще лучше, тусит вместе с Дейном и Уэнтом в фехтовальном клубе, он там со своими смешными рыжими волосами и уродливыми веснушками смотрится там чужеродно. Да и вообще, куда ему со своей внешностью деревенского простачка. И как его вообще угораздило втесаться в компанию к аристократичным Дейну и Таргариену, которые ходят, вздернув свои аккуратные носы вверх, а во время перерывов прячут те в книжках, как последние ботаники. А ведь они когда-то неплохо ладили с Коннингтоном, и чего ему вместе с ними не сиделось. Брандон как и сейчас помнит, как уже тогда вымахавший Джон со всей дури впечатывает свой кулачок, по-другому и не скажешь, в нос Харри, когда тот некрасиво высказывается в сторону Рейгара, о том, что его волосы наверняка такие белые, потому что его мать трахал белый ходок*. Бесяче-скромный Рейгар не знает, что и ответить, и тогда Джон принимает решение за него, почти профессионально по-хулигански говорит: -А твою, наверное, тен, потому ты такой уродливый! – а после бьет в и без того с горбинкой нос. Брандон кидается на него: -Ты что наделал, идиот? -Сделал то, о чем давно мечтал каждый в этой школе. Преподал урок ублюдку. Бран лишь шипит ему на ухо, оттаскивая за локоть в сторону: - Харри может тот еще ушлепок, но он наш. Наш бро. Это не по-товарищески! -Если мириться со скотским поведением других – норма в нашей банде. Тогда я думаю, мне здесь не место, - и, выдернув локоть, уходит прочь. Брандон же, от обиды сжимая кулаки, кричит ему вслед: -Ты прав, Джон, тебе здесь не место! Но учти, что дороги назад нет. Отвернувшись однажды – потерял навсегда. Джон лишь показывает ему средний палец, продолжая отдаляться, словно поезд, которому не по пути. -Полегче, Коннингтон, - лениво бросает Бран, - Мы, что, тут тебе подружки, что ли? -А может мне к тебе еще «Ваше Величество» обращаться, а? -Ну, это уж перебор, можно просто милорд, - издевательски скалится Бран, зная, как некоторых может раздражать эта его ухмылка. И словно красная тряпка для быка, Джон срывается с места, и уже через секунду хватает Брана за грудки, пыхтя: -Не играй с огнем. -И не думал, максимум с излишне нервной леди, - и снова улыбка. -Джон, - зовет Рейгар своим коронным «Оставь, пустое это все». И тот, словно подкаблучник, остановленный одним «Джон» со стороны «любимой» супруги сдается, мягко отпуская и отходя назад. -Правильно, Джонни, послушай мамочку, она плохого не посоветует, - а после смотрит на Рейгара, словно дразня. В глаза смотрит, будто говорит: -Что, снова смолчишь, тихоня? У Джона уже кулаки чешутся. И почесать он их хочет о бока Брандона. А Брандон хочет уже уйти в душевую, оставив их здесь в наэлектролизованной комнате, где главный источник напряжения рыжий. Но не вовремя цепляет взглядом подозрительно знакомый серый спортивный пуловер, что мнет в руках Таргариен. В голове, словно по молчаливому требованию, проносится образ Лианнны со сбитыми коленками, где она после награждения улыбается не ему, а Таргариену, и завернута в этот самый серый свитер с капюшоном. Ловким движением руки он вырывает предмет гардероба у блондина, который настолько никакущий, что даже никак не успевает отреагировать. Брандон думает, как он раньше не заметил, что тот был одет в знакомую вещицу, но потом вспоминает, придурок ведь весь урок сидел на скамейке, изнывая после своей затяжной болезни. А Брандону нет дела, что ли, больше на трибуны пялится? -Хорошая вещица, - тянет Старк, - Откуда достал? – интересуется. А Рейгар дурочку строит: -Года три как ношу уже. -Да ну? – сил шутить почему-то резко не осталось, - Тогда какого хуя я такую видел в день кросса не на тебе, а на своей сестре? -Отвали от него, - снова рыжий. -Не твоего ума дело, Джонни. -Так дождь же был. Я оказал простую любезность, - бормочет Таргариен. И это бесит. Почему-то этот блондинистый мудак никогда не злится?! -Сколько можно повторять тебе, не подходи к Лианне! -А может это тебе следовало следить за тем, чтобы твоя сестра не замерзла и тогда Рейгару не нужно было отдавать ей свою кофту, жертвуя своим комфортом. Но нет, виноваты все вокруг, но не ты? -Не лезь, Коннингтон! – буквально прорычал в его сторону Бран, - Твой дружок уже сам за себя постоять не может. Значит, это ты ему мамочка, а не он тебе? Или вы больше, чем друзья, может, милуетесь у себя в комнате, пока никто не видит. А ты сверху, да, Джонни? Поэтому так защищаешь свою сук… Договорить он не успевает, потому кулак врезается в скулу. И Бран от неожиданности валится назад, соприкасаясь затылком со шкафчиками. На шум вываливаются парни, в том числе и трясущий своими лохмами в разные стороны, словно пес, мокрый Дейн. -Что происходит? – произносит он в тот момент, когда Бран уже прижимает к шкафчикам Рейгара, в то время как Джона держат двое – подоспевшие Хорнвуд и Мормонт. -А вот и третий мушкетер пожаловал! А кто ты в этом коллективе, наблюдающий друг с привилегиями? -Отпусти их, - слишком спокойно просит Дейн, но от этого спокойствия веет опасностью. -Не то, что? – Брану просто интересно. -Расскажу Освеллу, а то и директору, а тот тренеру, и прощай ваша победа на игре в эту субботу. Брандона злит эта слишком простая победа, по правде сказать, его кулаки чешутся не меньше Джоновых. Стрелу, что ли, забить им? Уж очень хочется подпортить излишне аристократичные рожи, а с Джоном разобраться как того требует кодекс, как долго он сможет притворяться, он-то далеко не мальчик-паинька, такая же шпана, как и они, а то и хуже. Брандон, совсем как Джон недавно, мягко ставит Рейгара на пол, и даже разглаживает тому помятую рубашку, а после подходит к Эртуру и шепчет тому: -Интересно, что вы так с ним носитесь. Неужто он отсасывает так же славно, как твоя сестренка мне вчера вечером? Видят Боги, Бран не хотел трогать Эшару, тем более, что это и не правда, но вытянувшееся лицо Дейна того стоит, а потому, Брандон уходит, слыша то, чего и ждал: -Сегодня в семь, в богороще. Возьми шпагу. Но Брандон только улыбается и, не оборачиваясь, говорит: -Ты спятил, если думаешь, что я буду драться с лучшим фехтовальщиком в этой школе. Придумай что получше, а я пойду, меня Эшара ждет. Ему не нужно было оборачиваться, чтобы почувствовать, каким взглядом пронзил его Дейн. Если бы взглядом умели убивать, он бы был уже давно мертв.***
Брандон думал о настоящей причине, почему он так не любит Рейгара. Ведь это началось задолго до истории с Лианной, да и вообще ее появления в этой школе. Брандон всегда чувствовал себя и вел себя так, как будто он здесь чуть ли не с младенчества, чем постоянно щеголял перед Рейгаром. Хотя он появился в Харренхолле всего лишь на пару лет раньше Таргариена. Он помнил тот день, как сейчас, когда тот заявился с гипсом под бандажем. Едва живой, оттого и дико раздражающий. Будто только в общество попал. И даже сейчас он не сильно-то изменился. Смотря на него тогда, Бран никогда бы и помыслить не смог, что этот тонкий зашуганный парнишка в свои-то тринадцать сможет разрушить его жизнь одним лишь появлением. На первый взгляд, что этот дрищ вообще мог противопоставить Брану? Но почему-то в самые первые мгновения своего пребывания здесь он, почему-то, словно магнит притянул к себе всех и каждого. Девчонки толпились возле его парты каждый перерыв, а парни хотели его в свою команду на каждом уроке физкультуры. Каждое преимущество, которое как ему казалось, Бран имел над каждым на среднем курсе, неизменно превращалось в прах, стоило только Таргариену появиться в его жизни. Природная привлекательность. Бран считался похитителем женских сердец, благодаря своему подкаченному телу, нескольким кубикам пресса, неплохих для четырнадцатилетнего пацана мускулов. И все это ему не дарила природа, это было достигнуто путем долгих тренировок. Но, если уж говорить на чистоту, природа не обделила его красивым лицом. И если мускулами в те времена могли похвастаться и Джо, и Харри и даже Дейн, то симпатичная мордашка была почти на вес золота. И если то же соперничество с Дейном, которого тоже не обходило стороной женское внимание, было оправдано. То, что нашли в субтильном парнишке вроде Рейгара, с тонкими чертами лица и ножками словно у участницы женской поп-группы, где каждая вторая анорексичка. Здесь, как Брандону думалось, причина крылась в валирийской внешности, все же довольно экзотично. Спорт. Был на втором месте. И вполне заслуженно. Все же, уже в те времена он уже был в составе команды по лакроссу. И, если говорить открыто, не просто сидел на скамейке. А Таргариен, с руками и ногами словно спагетти, был богом в легкой атлетике, и сразу же профессор Блаунт пригребла его, заставила вступить в команду, тренироваться. Фехтовальный клуб потребовал его себе. А футболисты мечтали не о единорогах, а о ледяном принце в полузащите. Хорошо, хоть в лакросс он не поперся со своими хрупкими косточками, которыми Брандон иногда мечтал хрустнуть словно сладкими красно-белыми леденцами-тросточками. Третий пункт был непосредственно связан со вторым. Знакомство и дружба со старшими курсами. Мало кто мог похвастаться тем, что каждое утро пожимал руки таким парням как Линвуду и Окхарту. Но только не Рейгар, этому как новичку, что приперся посреди года, была уготована роль соседа по комнате с Гвейном Гонтом и Тейтом Тойном, который был на пятой ступени. А старшекурсник Алин Веларион и вовсе приходился ему родственником. 3:3 Но, Рейгар ебаный Таргариен, будь он неладен, на этом, конечно же, не остановился. Уже на четвертой ступени прочитал весь список литературы старших курсов, лениво вытягивал тонкую руку с костлявыми пальцами и тянул: -Прошу прощения, профессор… - и тактично говорил «Отсоси!», словно бы говоря, я бесконечно уважаю Вас и Ваше драгоценное мнение, но не пойти бы Вам нахуй! Потому что, этот высокопочтенный чувак, как мне показалось, имел в виду совсем другое. Математика – превосходно, валлирийский – превосходно, и даже, блять, химия – превосходно! Но и на этом он не остановился. Декламировал стихи и – вишенка на торте – играл на арфе, гитаре, лире, дорме, виолончелиальтескрипкеконтрабасепианино и так далее и тому подобное. А еще пел. Раунд! 3:5 А втихаря определенно еще сочинял поэмы, занимался балетом и рисовал безупречные портреты средним пальцев левой ноги, как бы говоря, куда стоит пойти Брану. Брандон, может, и король, как он любил себя тешить. Но это все лишь потому, что Рейгар блядский Таргариен молчаливо принял титул принца, благосклонно уступив, лишний раз продемонстрировав свое вшивое благородство. И это было самое худшее, ведь больше тех, кому Бран проигрывает, он терпеть не может только тех, кто поддается.***
-Эй, Коннингтон, а чего вы вчера не пришли, снова месячные? Ой, или дай угадаю, жена не пустила, - Бран насмехался, он был в этом великолепен. Продемонстрировать сопернику свою ухмылку – пух! Словно спичка. -Эй, Старк, - скопировав его манеру обращения, ответил Джон, - А не пойти бы тебе откуда ты пришел, нахуй? -Теряешь хватку, Гриф, да и я думал, что это ты у нас эксперт по хуям? Любишь сосать их, или насаживаться, а? Грязный мальч… - договорить он не успел, потому что уже спустя секунду лежал на полу, а сверху снова и снова на него обрушивался кулак Коннингтона. -Заткни свой рот! – орал ему в лицо Джон и бил, и бил и бил снова и снова, пока его не оттащили. А Брандон только смеялся, брызгаясь кровавыми соплями. -Коннингтон, что Вы себе позволяете?! Живо к директору! – визжала профессор Корли - Уэнт, проводите лорда Старка в медкабинет. А все остальные по местам! Когда он уходил, он не смог не насладиться мертвецки бледным видом Таргариена.***
-Ну, что, наслаждаешься, Коннингтон? – ухмыльнулся Бран, заметив рыжего в одном из коридоров, натирающего паркет до блеска. Две недели дежурства по школе – мытье полов в главном корпусе, уборка в конюшнях, сбор мусора на территории. И барабанная дробь, отстранение от всех внеклассных мероприятий. Даже от футбола. Да! А Бран с блеском отыграл матч в субботу, поставив Ланнистера в полузащите. А после еще закатил такую вечеринку в заброшке, что все ссались от количества выпитого. -Пошел ты! – беззлобно выдохнул Джон и продолжил с остервенением работать шваброй. Бран, честно, хотел пройти мимо, но он так долго ждал того, чтобы сбросить этот груз со своих плеч, а Джон был здесь один, ни одна душа не услышала бы того, что Бран собирался спросить, а спросить хотелось до чесотки в ладонях, потому что этот вопрос мучил уже столько лет. А Джон казался таким уязвимым сейчас, самое время надавить. -Почему Рейгар? – вопрос сорвался быстрее, чем он бы успел прикусить язык, -Просто ответь, Джон, почему блядский Рейгар Таргариен? Что сделал он, чего не сделал я? Где допустил ошибку? Бран уже жалел, что спросил, показав тем самым слабое место, но отступать уже было поздно, да и так хотелось узнать правду. Чем он был хуже? -Если все это из-за Карстарка, то почему ты наказал меня? – продолжал он свой монолог, плюнув на остатки чести, - Он постоянно проебывался. Но я-то тут причем? Был причем. Если оправдывать все скотским поведением, то это не прокатит, - предупредил он, - Тогда я еще не был таким. Ответом была ему тишина. -Просто, блять, скажи мне, Джон, что я сделал не так? – не выдержал он, срываясь на крик. -Ничего, - послышалось в ответ, и было это сказано так тихо, что казалось почти иллюзией, но он продолжил, - Ты ничего не сделал, чтобы оттолкнуть меня, но ты ничего не сделал и для того, чтобы остановить меня. Сохранить и без того хрупкий баланс. -Да ладно? – он не верил своим ушам, даже сейчас, он, блин, говорил как Рейгар, - Не неси хуйню. -Я просто переболел, - пояснил Джон, небрежно взмахну рукой в воздухе, - Всем этим, - он даже ни разу не поднял взгляда от своей швабры, - Выпивка, разговоры о девочках, лакросс. -И втрескался в книжки, игру на лютне, чай по воскресеньям? – съязвил Бран. -Выходит так, - просто ответил он, а после добавил, - Просто отъебись, ты никогда не поймешь. Ебанный Рейгар Таргариен. Даже здесь, даже сейчас. Бран взревел: -Ну и пожалуйста, блять, - и с силой пнул ведро, разливая мыльную воду по полу, - Уебок! – а после ушел, не дожидаясь ответа.***
Она покоилась на его груди, теплая, все еще тяжело дышащая после бурного секса, пока он проводил кончиками пальцев по ее выпирающим ключицам, шее и плечику. Такая хрупкая, будто немощная. Но неизменно теплая, как печка. Она методично, задумавшись о чем-то, бесцельно простукивала пальцами какой-то ритм на его груди, вызывая у него лишь легкую щекотку. Мысли ее были где-то далеко. А его были прямо тут. О том, когда он смотрел на нее сверху-вниз, отмечая мельчайшие детали, которые раньше не замечал. Он никогда бы не подумал, что привяжется к ней. В первую ночь здесь она действительно была для него не иначе как девочкой на одну ночь, красивой в синем газовом платье, юной со звездами в глазах, веселой с легким запахом апельсина и чуть-чуть спирта. Сейчас, смотря на нее, он видит, что Эшара сплетена из засушенных фиалок, цветочных платьев, из блесток на лице, когда они опадали с ее век, синяков на плечах и бедрах от его же, Брандоновых, пальцев. Брандон, улыбаясь как последний дурак, протягивает ей цветок. -Откуда фиалки, - удивляется она, - Погоди, ты, что, сорвал его в кабинете биологии? – и не дождавшись ответа, рассыпается в искрах смеха. Брандон видит ее идеальные зубы, изгиб шеи, когда она откидывает голову назад, видит, как опускаются ее плечи. -Спасибо, - улыбается, а Брандон не слепой, и видит, что у нее на глаза сейчас слезы навернутся, - Я буду хранить его, - и прижимает к груди отчаянно, словно последнее сокровище. Он неотрывно смотрит туда, где скрывается ее сердце. Она прижала его к сердцу. Кожа словно цвета слоновой кости, совсем бледная, когда последний загар исчез. Так совсем плохо, будто делает ее больной, а она ведь солнечная девочка. Солнечные девочки не болеют. Когда он думает об этом, комната будто по волшебству наполняется солнечным светом, и он наслаждается видом того, как одинокий луч солнца скользит по комнате …и в солнечном свете видно, как частицы пыли парят в воздухе. Оконное стекло грязное с разводами, и Брандон не может увидеть в нем ничего, кроме нее, щебечущей о чем-то и натягивающей чулки. На ней снова цветочное платье, на этот раз темно-синее в красный и оранжевый цветочек. Ее волосы свисают на одну сторону, а позвоночник красиво изогнут, он может чувствовать выпирающие позвонки, посчитать каждый. Она вся как будто подсвечена этим чересчур ярким светом, льющимся через грязное стекло, пока частицы пыли кружат вокруг нее, словно аборигены вокруг идола их божества. Он отмирает только тогда, когда замечает, что она уже стоит и смотрит в его сторону. И наваждение проходит. -Прости, детка. Что еще раз? – и ляпает первое, что приходит в голову, - Брайтон та еще сука. А она вдруг улыбается, так искренне, по-другому, наверное, и не умеет и говорит: -Я спросила, сколько времени, но спасибо за поддержку, я ценю. От груди он скользит взглядом к позвоночнику, хочет потрогать каждый выпирающий позвонок из воспоминания, но обращает внимание на еще свежие отметины на ее теле. Повсюду. Плечи, бедра, шея, живот и спина, ягодицы. Он не думает, когда касается сначала одного синяка на ее плече, уже почти зеленого. Но она не реагирует. -Не больно? – спрашивает он. -Ты о чем? – не понимает она. -У тебя здесь синяк, - он нажимает посильнее. -Почти незаметно, - только хмыкает она. -Прости за это, - вдруг говорит он, - Должно быть, это довольно неприятно чувствовать на себе взгляды. Да и учителя, наверное, замечают. -Расслабься, тональный крем, пудра, фиолетовый консилер, никто ничего не видел, а на тренировке всем плевать, типа подумаешь синяки на ногах, с кем не бывает, - беспечно отзывается она. -Разве это тебя не бесит, я могу в следующий раз… Она не дает ему договорить, прижимая палец к губам: -Все хорошо. Мне нравится, что ты оставляешь следы на мне. Ведь это следы страсти, а не насилия. Я многое знаю о синяках и маскировке. -Тебя били? – он даже приподымается на локтях. -Да нет, - со смешком произносит она, - Я занималась гимнастикой еще до школы, сам понимаешь, - она хмыкнула, - Синяки это мелочь. Он ждал трагической истории о том, как она свалилась с бревна, когда ей было шесть, и раскроила череп, а после показывает ему шрам на затылке. Но ничего такого не происходит, она только прижимается ближе, и проводит рукой по его груди, аметисты (или какие это были камни?) холодят его кожу, этот браслет ей так дорог, что она его никогда не снимает. Все остальные – да, но только не этот. Правда в том, что она никогда не была перед ним полностью обнаженной – серьги, цепочки, браслеты, кольца. Украшения – будто ее щит. Так думает Брандон. Или она любит все блестящее, как сорока. -Ну, что, долго ты еще? -Что ты ворчишь, как старик! Мне нужно время собраться, макияж – дело тонкое. -Ты и так прекрасна, зачем тебе это? -Не знаю, - пожимает плечами она,- Это здорово. Вот гляди, разве не думаешь, что так лучше, - она демонстрирует один накрашенный тушью глаз, - Разве так не выглядит лучше, чем так, - а после тычет на ненакрашенный. -Все одно, как по мне, - пожимает он плечами в ответ. -Вам, парням, никогда и не понять. О чем я вообще думала! – она сердито отвернулась обратно к зеркалу, возвращаясь к ресницам. Брандон рассматривал обстановку комнаты ровно минуту, прежде чем ему надоело и он повернулся к Эшаре, уже намереваясь, сказать, что подождет на улице, но застыл, увидев, как она медленно проводит помадой темно-вишневого, почти коричневого, с оттенком фиолетового, совершенно непонятного для Брана цвета, по губам. Аккуратно, стараясь не выходить за границы, а после сжимает губы. И Брандон наблюдает, как нижняя губа вырывается из плена зубов, когда Эшара слегка прикусила губу слева. Он может почти услышать звук. Она поправляет волосы, а после протягивает руку к какой-то баночке, берет кисточку и рисует. Она рисует радугу на веках, розовые, голубые, серебряные блестки сияют, пока она проводит кисточкой сначала по правому веку, а затем и по левому. Блестки сыпятся, стоит ей прикрыть глаза. И вот они уже на ресницах, на скулах и щеках. Он заворожен этим зрелищем, а после лицо Эшары в отражении искажается. -Я, блин, вся в блестках, - а после разворачивается к нему, - Разрешаю сдуть их с моего лица. И Брандон так и делает, смотря, как они разлетаются, как разлетаются и волосы, в тот момент он не думает о том, чтобы слизать эти блестки ее губ, как он предложил потом. А она, смеясь, ждала, пока он поцелует ее, разрешая стереть россыпь блесток в форме звездочек на своих губах поцелуем. В тот момент он думал, что его поглощает. Тогда он боялся, что не сможет выбраться из ее плена. Эшара сплетена из засушенных фиалок, цветочных платьев, из блесток на лице, когда они опадали с ее век, синяков на плечах и бедрах от его же, Брандоновых, пальцев, а еще из аметистов на ее хрупком запястье.***
В следующую субботу их ждал финал, и у Брана, что было несвойственно ему, буквально колени тряслись. Кто ожидал, что они, ворвавшись в чемпионат, дойдут до самого конца. Ведь когда он говорил о первом месте на региональных – это было просто… надо же ему было как-то показать, что волнение не для него. И вот это происходит. Он не может высиживать на уроках, почти не видится с Эшарой, потому что на первом месте тренировки. Тренировки. И еще раз, тренировки. Они на поле до самого ужина, и ребята, только закончив, уползают в раздевалку, а потом и в столовую – насытиться энергией после полного ее израсходования. Бран задерживается всего на несколько минут, сначала обсуждает с тренером стратегию, которую можно было бы опробовать завтра, а после, когда переодевается, решая отложить душ на потом, чтобы совсем не опоздать на ужин, резко понимает, что оставил на поле свой бомбер. Когда только вышли на улицу было прохладно, а после, стоило разыграться, пот потек градом, и они разом стащили свои куртки. Бран свою броском закинул на трибуны, так и забыл. Оставлять ее там не хотелось, а потому он решил все-таки прогуляться до поля. И пожалел. Потому что уже издалека заслышал какие-то звуки, музыку. Кто-то слушал в шесть часов вечера, когда в школе уже давно наступило время ужина, слушал музыку, на улице, в то время, как небо уже почти индиговое, а совсем скоро зажгутся первые звезды. Легкомысленно, однако. Он думает, что это довольно странно, но разворачивается, потому что в отличие от этого романтичного придурка или дурочки ему-то ужин точно нельзя пропустить, иначе он завтра не то что играть, даже встать с постели не сможет. Брандон мечтает о протеиновых батончиках, которые здесь не достать, а потом резко тормозит, когда слышит смех, который узнает безошибочно. Родная кровь, как никак. Брандон думает, что это странно, но вполне в духе Лианны, и он продолжает свой путь, ведь к чему мешать ей. Нравится тусоваться ночью на стадионе? Да пожалуйста! Он продолжает идти, но мысли об этом его не покидают. -Сто процентов, что это была Лианна. -Ну и пусть. Но что-то не дает ему покоя, разве можно смеяться наедине с собой вот так вот?! Ну, чисто теоретически – да, но практически? Заворачивает в столовую. -А если и с кем-то, то с кем? -С Эшарой, с кем же еще! А разум настойчиво подкидывает ему: -Эй, Рей, сегодня после ужина, да? Но Старк игнорирует эти бессмысленные подозрения, накладывает себе полную тарелку дикого риса с грибами под каким-то там соусом и направляется к своему столу. А прежде чем сесть замечает, как Эшара легкомысленно машет ему рукой, улыбаясь. Он улыбается ей в ответ, прежде чем она гаснет, стоит ему заметить, что за столом, где обедает компашка Таргариена, Рейгара нет. Он не сорвался на поле тут же, лишь молчаливо впихивал в себя еду, которая больше не доставляла удовольствия, хотя он и был голоден, как лютоволк. Он вспоминает Лианну, разъяренную, его маленькую копию, как она по слогам выговаривает: -Не.Твое.Дело. Но как он мог не лезть, когда его просто выводило из себя, то каким святым Рейгар притворяется. Все эти его блестящие успехи, сияющие награды, благородные поступки. Это ничто. Он настолько же грешен, как и все. Но все стремятся целовать мыски его дизайнерских туфель. И только Бран мог видеть эту прогнившую душу, червоточину в самом сердце. Это нескрываемое высокомерие. Двуличность. Лживость. Лианна в пепел рассыпалась, до трясучки в руках доказывая Брану, какой он моральный урод и ублюдок. И бежала снова и снова к своему ледяному принцу. Он же не просто, мать его, ледяной. Строила воздушные замки, в которых они уже принц и принцесса. Может и так. Да вот только воздушные они не просто так. Все, что касается Таргариена это неизбежно ложь. Замок из ничего. И принц – лишь вода, стоит ему растаять. А потом испариться.***
Весь мир застыл - внезапно. Зеленая трава газона, ослепляющие огни стадионы, ревущие на трибунах зрители. Сердце, готовое вырваться из груди, почти болело. Почему-то было тяжело дышать и хотелось расплакаться, но слез не было. Только эхо, будто его пыльным мешком по голове ударили. Он всегда скептично воспринимал фразы «словно во сне» и «невозможно поверить», ведь как можно не поверить, если это реальность. Но сейчас на ум приходили только две эти фразы. Будто свершилось что-то невозможное, хотя это был лишь глупый школьный чемпионат, всего лишь региональные. Но это было словно сумасшествие. Парни из команды вскидывали руки вверх и кричали, а он стоял, словно изваяние, пытаясь все осознать. Его ноги дрожали, а руки так устали, что он не мог представить себе, чтобы смог поднять хоть бутылку с водой. Молочная кислота залила его мышцы, и он, казалось, в шаге от того, чтобы не свалиться на колени посреди всей этой суматохи. На построении, когда ему, как капитану, вручили кубок, слишком большой, оттого и несуразный, он мог почувствовать холодное прикосновение пластика с золотым напылением к своей коже. И в его душе, в его разуме, в его сердце было пусто. Он мог видеть ее, в форме чирлидера, синей с белым, когда она, робко улыбаясь, смотрела прямо на него. И он так хотел обнять ее в этот момент. Парочка фотографий, фальшивые улыбки, прикосновения и похлопывания от сокомандников и тренера. Но его непослушные ноги ведут его к ней. Он сваливает на кого-то кубок, пропуская поздравления мимо ушей. Мимо снуют люди, но он видит, что и она несмело, играючи, медленно шагает по направлению к нему. Пряди каштановых волос выбились из когда-то аккуратного хвостика. Белая ленточка видна за ее ухом. Ее совершенно необычные глаза, и эта… потрясающая, сводящая с ума, улыбка. Ему кажется, что он разваливается, и вот-вот упадет. Вокруг все еще сплошное слоумоу. А они, словно два выживших после кровопролитного сражения солдата, бредут навстречу друг другу. Вокруг все еще взрываются бомбы, кричат солдаты, волком воют раненые. Летит земля, грохот, а им плевать. Он потный и грязный, весь в пыли и траве, еле стоит на ногах, он словно блудный сын вернувшийся домой, встречает тепло чужих рук. Таких мягких и теплых, длинные волосы щекочут его шею и лицо, и это странно, ведь у нее волосы в хвостике. А эти распущенные и… рыжие. И пока его все еще сжимают в страстных, таких долгожданных, голодных объятиях, нашептывая что-то на ухо, он видит это лицо. Уголки растянутых в улыбке губ медленно опускаются, необычные глаза смотрят потеряно, грудь тяжело вздымается, пальцы рук слегка подрагивают… А потом весь мир взрывается. Звуками. Трибуны ревут, товарищи по команде бесконечно принимают поздравления, вокруг шум такой, что голова тут же начинает болеть. Рыжие волосы все еще здесь. И медленно приходит осознание. Он медленно обнимает в ответ. Эшара же словно по команде растягивает губы в такой же улыбке, ровно как и секунду назад. Легкой поступью идет вперед. Ее пальцы больше не подрагивают, а грудь не вздымается тяжело, будто из легких весь воздух вытянули. Она такая же, как и всегда, и только эти глаза неотрывно смотрят в его, сиреневые океаны боли, невысказанной обиды, с узорами страха на зрачке, потому что это его, Брандона, отражение. Страх. А затем его зятягивают в поцелуй, и он закрывает глаза, но не от удовольствия, а потому что он не хочет видеть ее, себя, страх в своих собственных глазах. -Поздравляю с победой, - весело щебечет Эшара и улыбается так, будто ее лицо сейчас треснет. Расколется пополам. -Ох, привет, - рыжие волосы больше не щекочут ему лицо и шею, - Ты в команде чирлидеров? Я видела ваше выступление, очень здорово, жаль, что ты была не на вершине, думаю, у тебя бы получилось лучше. -Спасибо, - улыбается Эшара, полностью отдавая себя беседе, даже ни разу не взглянув на Брана, так, как он ожидал, таким взглядом, который бы словно говорил: «Как ты мог?» -Я Эшара, - представляется она, - Дейн. -Кейтилин Талли, - пожимает она предложенную руку, - Но все зовут меня Кэт. -Бран, ты что, даже нас не представишь? – и вот, наконец, Дейн посмотрела на него. В ее взгляде читалась насмешка. -Ах, да, конечно, - Брандон подошел ближе и приобнял Кейтилин за талию и лишь на секунду бросил взгляд на Эшару, - Кэт, знакомься, это Эшара, мы вместе учимся, - затем обратился уже к Эшаре, но смотрел куда угодно, но не в глаза, - А это Кэт, моя девушка, - он сказал это так легко, не затормозив, не переводя дыхание, не откашливаясь, не сделав паузу. Потому что это была правда. Во лжи не было смысла, - И, - словно смертельный выстрел, - Моя невеста. Эшара улыбалась, как ни в чем не бывало, никакой ненависти, никакого желания вырвать сопернице волосы, в ее взгляде не крылось ничего. Пустота. Сиреневые океаны высохли. -Не обязательно было это упоминать, - укорила Кейтилин, но все-таки улыбнулась, - Ты в выпускном? -Нет, просто на старшем курсе, часто тусуюсь на матчах из-за чирлидинга, - соврала она так просто, а после пошла дальше, кровавыми пальцами проникла внутрь своей плоти, чтобы достать пулю, чтобы пролить как можно больше собственной крови, - Приятно, наконец, тебя встретить. Брандон постоянно упоминал тебя, и было слегка неудобно, так как я тебя ни разу не встречала. Я всегда представляла тебя почему-то как что-то типа зеленоглазой брюнетки, - и рассмеялась легко и непринужденно, тут же завоевав сердце голубоглазой. Кейтилин широко улыбнулась: -Интересно, никогда бы не подумала, что мое имя и фамилия создают у незнающих людей именно такой образ. Но мне нравится, - кивнула она, а после убрала длинные волосы за спину. -У меня хороший вкус, - игриво сказала Эшара и лишь на секунду посмотрела на Брана. Но это была обычная Эшара, такая же как всегда. Однако, именно это и было больнее всего, потому что она никогда не была обычной. А теперь стала. -Ну, я пойду, не терпится уже принять душ. Было приятно познакомиться, Кэт, - она преувеличенно счастливо улыбнулась, как всегда делала, когда кривлялась, но в этом не было никакого подтекста, просто шутка, а после улыбнулась уже своей короной улыбкой Эшары Дейн, за которую и умереть было не жалко, - Бран, - козырнула ему и добавила, - И еще раз, поздравляю, - а после развернулась и ушла. -Она мне нравится. Такая милая, - щебетала на ухо Кэт, схватив его за предплечье. А он смотрел, как она уходит, как и всегда, слегка лениво, но для него это было словно если бы она покинула свое уже мертвое, окровавленное тело, и, помахав ему на прощание, скрылась в белом сгустке света. Навсегда.***
Иногда Брандон думал, почему же он ненавидит Рейгара. Ведь это началось задолго до Лианны, и даже до Джона, и даже до первого его выступления на сцене. Это не зависть, как любил он кормить себя. Это осознание, насколько они, блять, одинаковые. Ведь все, что касается Брана, тоже неизбежно ложь.