Настоящая королева

Как мы умираем? Хороший вопрос, но если вам ещё лет сорок отмеряно, то вы этим самым вопросом не задаётесь… Но, если год? Вы подумаете об этом? Скорее да, чем нет. Болезнь ли это будет, сердце вдруг остановится или кто-то разрежет вас пополам… Вариантов у вас великое множество, в отличие от способов появления на свет. Мы выходим из чрева матери, издаём крик, вдыхая первую порцию воздуха, а позже открываем глаза. Страшно, что смерть идёт не по отработанному клише, ведь всё, кроме варианта смерти и её самой мы можем предупредить. Всё. Абсолютно. Мехмед очнулся в какой-то комнате, что явно не отвечала негласным требованиям разбойничьего логова — слишком роскошное для него. На зелёных стенах были видны открытые полки с различными мелкими украшениями интерьера, по периметру комнаты была тёмно-коричневая тахта, а сам шехзаде проснулся на большой и мягкой кровати. Юноша сразу же метнулся к ножнам кинжала, но те оказались пусты, а от резкого движения заболела голова. Прикоснувшись к затылку, Мехмед увидел на пальцах крошки запёкшейся крови. Тут его голову пронзила болезненная мысль о Лили. Что с ней стало после той битвы? Последнее, что шехзаде помнил, так это как девушку серьёзно ранили и она упала на колени, а потом — темнота и пустота. Он помнил её хорошо — сначала немного потерянное лицо, но потом, когда девушка освоилась, то превратилась в более холодную скульптуру… А тогда… В её глазах и было столько страха и желания жить одновременно… И боль… Такого он не видел никогда… — Аллах, сохрани её душу или упокой её с миром, — помолился Мехмед, проводя ладонями по лицу — Что же дальше…? Он поднялся с кровати и, преодолевая боль в голове, прошёлся по комнате — окна были заколочены с внешней стороны и, похоже, были не очень высоко над землёй. Через небольшую щель между досками можно было разглядеть деревья и кусты, окружающие дом, а время от времени проходили те люди в зелёных одеждах, патрулируя территорию. Тут в комнату вошёл кто-то, кто сильно отличался от других людей, окружающих этот странный дом. Высокая и стройная фигура, облачённая в тёмно-синий плащ с глубоким капюшоном, не позволяющим разглядеть лицо. Одного беглого взгляда хватило шехзаде для того, чтобы понять — перед ним женщина. Он с некоторой опаской прошёл в противоположный от гостьи край комнаты, двигаясь медленно и не сводя с неё глаз. Фигура же не шелохнулась. Мехмед взял с рядом стоящего столика тяжёлую вазу и, перехватив её поудобнее, насторожился: — Раз уж я пленник, то поясните хотя бы причину, — несколько наивно произнёс он, не рассчитывая на ответ — Эй! — Не дерзи матери, — сказала женщина, снимая с головы огромный капюшон — Ты в порядке? Шехзаде не мог найти слов. Ваза упала на пол и каким-то чудом не разбилась, а сам юноша с раскрытым ртом упал на тахту. Большими глазами, полными удивления, он смотрел на мать, которая, расправив плечи, стояла у входа с чувством невероятного величия. Это тот самый случай, когда нет слов — одни эмоции, ведь слова не передадут той гаммы чувств. Не придумали ещё таких слов. — Могу понять твоё удивление, сынок и прости мне излишнюю жёсткость, но я не могла допустить твоей смерти в руках Мустафы. — Вы сошли с ума, матушка? — наконец сказал Мехмед и, судя по лицу его матери, это было не то, что она хотела услышать — Вы убили Арзу! Вы убили человека! — Сама виновата, — только и сказала Хюррем Султан и села рядом с сыном, но тот отскочил от неё, как от кобры — Я лишь не хочу твоей смерти… И смерти твоих братьев… — Сама виновата?! — выкрикнул Мехмед, недоумевая и не веря в то, что перед ним его родная мать — Что вы несёте, матушка?! Что она сделала, чтобы так умереть?! Так жестоко! Её даже не похоронили! — Изначально на стороне Махидевран была твоя Арзу. Неужели ты думаешь, что Мустафа от чистого сердца захотел тебя увидеть? И только тебя. А всё потому, что ты — следующий наследник, пока у Мустафы своих нет, — голосом, будто из могилы, заговорила рыжеволосая султанша, наблюдая за метаниями сына — Эта его девчонка Айше может и родить сына, а может и нет. Но зачем рисковать, если можно убить брата? А эта Кара-Арзу слишком умная, а значит — опасна. От умных сторонников врагов нужно избавляться. И не медлить. — Не могу поверить… Я вам не верю… Может Лили и была холодной, но она никогда не желала бы мне смерти, — пусть Мехмед и был уже взрослым юношей, но это не означало, что его нельзя заставить пролить слёзы. — Мне всё равно, веришь ты или нет, но моё дело правое и я в него верю, — ледяным тоном сказала вдова, аки ветер покидая покои. Знал бы Мехмед, что мать его права… Во всяком случае про Лили… Она ведь не была против его смерти… *** Грудь невероятно горела от боли, как и правое плечо. Это было первое, что почувствовала Арзу после холода колодезной воды. А ещё невероятно пересохло горло и было жарко, словно она лежит на раскалённом песке в жаркий полдень. — У тебя жар, девочка, но ничего — собьём его и всё ладно будет, — глухо раздалось по ту сторону сознания, заставляя выбираться из омута тьмы — Ну давай, красавица. Просыпайся. Давно пора. Она была бы и рада очнуться, но сил не было ни душевых, ни физических, а потому сон и боль вновь захватили её в свои сети. Было сложно понять в её состоянии, кто с ней говорит, мужчина или женщина, да и не особо важно это было, ведь когда на её грудь положили что-то холодное, так сразу легче стало и захотелось спать. Когда же наконец она открыла глаза, то увидела… Ничего… Было темно. Ни зги. Она с шумом выдохнула и простонала от уже затихающей боли и сильной жажды. Неожиданно в этой тьме показалось шевеление, а потом тьму прорезал луч света. — Пить… Я… Воды… — прохрипела Кара-Арзу, мотая головой из стороны в сторону без малейшего шанса сфокусировать на чём-либо взгляд — Воды… — Сейчас, красавица, — раздался этот же самый голос, владелец которого через мгновение полил ей в губы жидкость, что лишь отдалённо напоминала воду, да только эта была вусмерть горькой — Надо, радость моя, надо, — через силу и боль Лили выпила всё до капли — Вот и умница. После этого странного зелья сначала сильно тошнило, как во время качки на корабле, но потом всё прекратилось, а боли затихли. Даже говорить немного получилось, как и разглядеть благодетеля: — Где я? — Дома у меня, красавица, — это был мужчина средних лет с необычайно добрым и улыбчивым лицом — Гюль меня звать. Кто ж тебя так порубил, девочка? — Знала бы… — только и прохрипела Кара, что пыталась сесть и посмотреть на раны — Долго я лежала? — Да с две недели тебя выхаживаю, — ага помог девушке занять положение удобнее, а потом стал кормить чем-то, что было похоже на суп — Благо в колодце вода ледяная была — крови мало потеряла, но раны пришлось подрезать, ведь местами отмирать начало… Отмывать их… Потом у тебя жар случился — сбивал долго… Но ты кушай — давно ж не ела… — Мальчик был со мной лет пятнадцати. Не видели его? — спросила она в перерыве между ложками вкусного густого супа. — Нет, — Гюль отломил кусочек хлеба и мякиш подал девушке — К колодцу за водой пошёл. Набрал воды в ведро, а она красная. Сразу же за верёвками побежал, чтобы спуститься, да два соседа моих помогли мне. Ты ведь госпожа какая? Звать как? — С чего решили, ага? — англичанка прожевала мякиш, чувствуя явное прибавление сил — Кара-Арзу… — Наряд на тебе дорогой был, да сменить пришлось — разрезан был, украшения красивые… Так вот, — он отправил последнюю ложку наваристого супа в рот девушке и отставил пустую миску — Кому ж сообщить о тебе, девочка? — Мустафа… — прохрипела Арзу перед тем, как провалиться в глубокий, но уже спокойный сон. Где-то через неделю Лили, с большим трудом, но смогла подняться на ноги, а ещё через неделю окрепла, хотя всё равно дважды за день приходила женщина-соседка, делающая девушке перевязку на теле и руке. Хатун говорила, что останется шрам, но главное — она осталась жива. Англичанку же не покидала тревога за Мехмеда, которого не сберегла вопреки обещанию, что перед отъездом дала повелителю. По вечерам, после очередной перевязки, Арзу смотрела на вещи, с которыми, по словам Гюля, её принесли в этот дом — рубиновое кольцо, серьги, подвеска и кинжал без ножен, что когда-то принадлежал Мехмеду. Серьги и подвеску она решила оставить этому доброму аге, хотя понимала, что это ничтожно мало за спасение жизни, но кольцо принадлежит повелителю, а кинжал — его брату. Вроде бы и мелочь жалкая, но хотелось бы сохранить. Если Гюль продаст эти подарки, то сможет получше обустроить свой домик. Дом Гюля-аги был простой и маленький, словно землянка — большая комната, в которой были и спальня, и кухня с очагом, деревянные ложки, миски, а вместо дорогих подсвечников — большие куски коры с воском и фитилями. Но, тем не менее, тут тепло и уютно. Хотелось находиться. — Сегодня на ужин бульон из курицы, — объявил ага, заходя в свой домик с огромной вязанкой хвороста и мёртвой птицей. Так и шли дни. Добрый Гюль научил девушку ощипывать кур и готовить их вырезать из коры ложки, варить отвар из фруктов и ягод, который был вкуснее их сока или же вина, жарить мясо. На все вопросы со стороны Арзу о том, откуда же он всё это знает, Гюль отвечал одно и то же: «Нужда не научит только глупца». Когда же Лили наконец спросила, где они, то узнала, что её нашли на окраине города Болу, в том и находится по сей день. Прикинув, где это, девушка поняла, в какой стороне находится и куда ей идти, но вот как, ведь идти с неделю… Ну, а что? Разве выбор есть? Но нужно найти Мехмеда… Одна она с эти не справится… *** — Искать! Днём и ночью! Везде! Лес, овраги, заброшенные дома! — взревел Мустафа, смотря на Ибрагима, хранителя покоев и главу янычарского корпуса — Шутка ли, шехзаде пропал?! Брат мой! — Повелитель, — выдохнул глава корпуса — Больше месяца ищем и шехзаде Мехмеда, и сестру вашу, Кара-Арзу Султан. — Ищите… Дорогу осмотрите от дворца до дворца… Все дороги, что есть! — приказал султан, падая на тахту и с шумом выдыхая — А теперь прочь… Едва хранитель покоев и глава корпуса вышли, Паргалы, ухмыляясь, подошёл к Мустафе и как-то по-отечески положил руку ему на плечо, пытаясь ободрить: — Сестра? Интересно, повелитель… — Ну, а как ещё мне её назвать? — он посмотрел на грека, что не прекращал улыбаться — Почему ты такой довольный? — Есть у меня мысль одна, — паша взял карту со стола повелителя и, развернув её, стал пером водить по карте — На большой дороге от Амасьи до Стамбула есть два больших разъезда, которые потом смыкаются в единую дорогу. Это когда-то сделали для объезда. Один такой имеется у города Болу, а второй — у Гереде. Я думаю, стоит проверить эти два небольших городка — вдруг кто что знает или видел. А если мы найдём госпожу, то, может быть, и шехзаде найдём. — Вместе поедем. Сейчас! — повелитель вскочил с тахты и уже хотел выйти из своих покоев, но старый друг его придержал за локоть — Что случилось? — Неразумно ночью ехать, повелитель. Ничего не найдём в темноте, а коней и собак загоним. Давайте утром? — настоял Ибрагим, сжимая руку молодого султана сильнее, давая понять, что не надо с ним спорить, хотя Мустафа вполне мог это сделать. — Пожалуй, — сын Сулеймана успокоился немного и сел на край кровати — Ступай, паша. С рассветом выезжаем. Будте готовы. Визирь ушёл, а Мустафа остался. Он сидел ровно на том же месте, где когда-то села Арзу, когда повелитель привёл её сюда после промерзания на балконе. Кажется, этот уголочек всё ещё хранит тепло её тела, как и сторона кровати, на которой она спала в ту ночь. Тогда он смотрел на её лицо до самого утра и уснул только потому, что не хотел выдать себя. Мустафа разглядел лицо Лили в мельчайших деталях, запоминал форму тёмных бровей, длину ресниц, дрожащих во сне, приоткрытые алые губы, которые ему уже давно хочется поцеловать. Ещё тогда он признался самому себе, что любит её. Всё её плохое и хорошее он уже видел, а потому тогда и не боялся, если вдруг узнает что-то новое. Он найдёт её. Он скажет ей. И никакому корольку Тюдору она не достанется. Неожиданно Мустафа поднялся и направился в покои Лили, которые уже давно очистили от следов болезни её мальчика. Он когда-то давно был тут — тогда девушка пригласила его на ужин и играла на лютне, а потом он ещё раз пришёл, застав её едва одетую. Тогда перед ним был другой человек? Или его Кара-Арзу? Нет… Это всё же разные личности… Те, что уживаются в одном теле. Тут пусто — Ченс, её сын и Мария теперь живут в отдельном доме, но, кажется, тут всё равно осталось от англичанки что-то. У камина стояли кресла, а в углу лежала лютня, у кровати валялись листы с текстами песен и нотами. Мустафа коснулся покрывала на кровати, ощущая холод шёлка и запах леса — она не любила сладкие запахи. Кажется, что ветер унёс все напоминания о ней, но нет… Это только оспа…