Настоящая королева

Начало июня 1536 года… Кара гуляла по саду с сыном, что резво носился и смеялся, завидев какую-нибудь занятную птичку или жука. У неё же были не настолько беззаботные мысли, ведь недавно Валиде высказала ей в лицо всё, что думает о её персоне. И в этих словах лесного было мало. Точнее — ничего хорошего. Девушку уже совсем не волновало мнение её величественной свекрови по поводу поведения англичанки, её назначения казначеем или, уж тем более, возвращения во дворец двух изгнанников. По правде говоря, изгнанником был только Гюль-ага, который некогда служил Хюррем Султан, а Дайе-хатун ушла по собственному желанию после смерти Хафсы Султан. Новой насущной проблемой стала Айше, которая в этом месяце должна родить ребёнка, а потому Махидевран Султан всячески баловала наложницу, считая, что счастье и довольство будущей матери поможет малышу родиться легко и без болезней. Услышав подобное от Дайе, Кара-Арзу просто хлопнула себя по лбу — да, счастье и довольство несомненно нужны, но здоровье, особенности сложения тела и питание тоже нельзя отодвигать на последние ряды. — Госпожа моя? — услышала девушка рядом с собой знакомы голос визиря — Добрый день. — И тебе не болеть, Ибрагим, — англичанка отдала Вилли под присмотр Марии и переключила внимание на пашу — Что нового скажешь? — Брэндон сегодня отпишет Тюдору о своём предприятии здесь и, я уверен, выставит все в самом дурном свете, — фыркнул грек, смотря куда-то поверх головы госпожи — Не на руку нам это. Убрать бы его. — Не время, паша, гонцов резать, — осадила Кара — Гонца, что повезёт письмо, пусть твои люди опоят в каком-нибудь местном кабаке и доставят письмо посла мне, а я же отдам другое. Не должен королёк вмешиваться в дела соколов. — Я понял, госпожа, — Паргалы дёрнул бровью и продолжил прогулку со старой соратницей, у которых была только одна цель — укрепить власть Мустафы и его потомков на троне. — Что с делом шехзаде Мехмеда и Хюррем Султан? — девушка взяла сына за руку, что уже давно просился — Есть продвижения? — Мои люди следят за Амасьей, но пока ничего нового. Ваши же планы изменились или же нет? — грек немного надавил на живое англичанки, заставляя её вспомнить давний разговор — Я про Мехмеда. — Брата нашего повелителя или же Фатиха? — усмехнулась Арзу — Впрочем, разницы никакой нет в этом вопросе… Я говорю Мустафе то, что он хочет слышать от меня — слова поддержки, как должно доброй жене перед мужем. Но моё мнение не изменилось, хотя я и порой рассуждаю об этом, — она посмотрела на Вильяма, резво перебирающего ножками рядом — Я теперь жена султана и, рано или поздно, у нас будут дети. И когда-нибудь один из моих сыновей станет султаном, но это значит, что он убьёт братьев. Мне это не нравится. Я не смогу смотреть в глаза своему ребёнку после подобного, но, видимо, такова участь всех султанш династии. Дай Аллах мне сил. — Иншааллах, госпожа… Покойная Хафса Султан этого избежала, ведь родила четырёх дочерей и столько же сыновей. Только покойный султан Сулейман и выжил — его она оберегала даже от его собственного отца, — углубился в воспоминания Ибрагим — Я помню боль, страх и разочарование в глазах покойного повелителя, когда слуга, надевший кафтан, присланный в дар султаном Селимом, умер прямо на глазах. Но я до сих пор не могу понять, почему Селим хотел убить своего единственного сына? — Насколько я помню, власть ему досталась с большим трудом после нескольких кровопролитных войн, — они подошли к деревянной беседке и остановились — Селим боялся, что его сын поступит так же, как он в прошлом. Только он не знал, что Сулейман благороднее и честнее своего отца. Но мы отошли от темы разговора, Ибрагим. Как мы можем укрепить власть нашего повелителя? — Народу не нравится, что их султан женился, а потому их надо чем-то отвлечь от этого вопроса, — начал рассуждать грек — Нужен праздник или поход. — Праздник так или иначе скоро будет — Айше-хатун родит через неделю или две, а поход… Мустафе нельзя идти в поход без наследника. У него, правда, три здоровых брата, способных принять бремя власти, но… — Но вы желаете им смерти, — с жесткостью в голосе усмехнулся паша — Надо предложить Хайреддину-паше прогуляться по средиземноморью. — Да. Он профессионал в подобных прогулках… Но, я вижу, что тебя гложет ещё что-то. Вопросы? — Можно и так сказать, однако он не самый… Он личный. Вот. — Ну, ты уже начал, так что договаривай, — Арзу села на лавку в беседке и посадила на колени Вилли — Ведь начав есть кусок пирога, ты его доешь до конца, а то остальная половинка куска испортится. — После смерти вашего отца у меня был только один вопрос к вам, — Ибрагим сел практически напротив, спокойно наблюдая за тем, как англичанка приглаживает мальчику непослушные вихры — Вы вообще любите кого-нибудь? Вильям и ваш покойный отец в этот вопрос не включаются. — Повелитель назвал меня как-то самым эгоистичным человеком в его жизни, — выдохнула Кара-Арзу и с миролюбивой, но немного суровой улыбкой посмотрела на собеседника — Он не представлял, насколько прав. Эгоизм — самая взаимная любовь, друг мой. — Я понял… — Госпожа! — практически прокричал Гюль-ага, что бежал к девушке, а потом поклонился ей и визирю — Ибрагим-паша. — Ты будто от чертей бежал, — посмеялся мужчина, смотря на раскрасневшегося евнуха — Что случилось? — Роды Айше-хатун случились, — на выдохе произнёс ага, чем заставил двух давних знакомцев переглянуться. — Похоже, праздник будет раньше, чем мы думали… *** — Как она? — спросила Махидевран у Фидан, направляясь в покои фаворитки сына, крик которой было слышно издалека. — Кричит, как полк янычар. Тужится. Позвали повитуху, — проговорила калфа, мчась за своей госпожой. — Пусть кричит во всё горло — легче будет, — Валиде приподняла подол платья и уже быстрее помчалась — Мустафе сообщили уже? — Нет, госпожа. Повелитель уехал в корпус янычар, — пролепетала служанка, практически не поспевая за своей госпожой. Молодая девушка с огромным животом, со лба которой раз за разом стирали ручьи пота, либо кричала, либо очень часто дышала, хотя повитуха постоянно просила наложницу тужиться. Однако Айше не слышала её из-за собственных криков. До вечера мучилась бедная девушка, стараясь разрешиться от бремени и вот, наконец, она родила… — Дочь, — произнёс Гюль-ага, вошедший в покои Кара-Арзу Султан, что в это время читала книгу с вином у камина. — Как прекрасно, — промурчала госпожа, хищно улыбаясь — Выпьем за здоровье юной султанши, — она сделала несколько глотков, а потом посмотрела на агу — Мустафа во дворце? — Ему уже сообщили о рождении дочери, но вас Махидевран Султан приказала не оповещать, — сообщил старый друг, поджав губы — Хотя повелитель приказал позвать вас на церемонию имянаречения. — Значит, мы идём, — она поднялась и, поправив платье, накинула на голову платок и взяла из собственной шкатулки несколько украшений — Как знала, что не нужно переодеваться в ночную сорочку… — тут она достала из рукава свёрнутый в трубочку лист бумаги и отдала его аге — А это отдашь Ибрагиму-паше, но так, чтобы никто не видел и не знал. Она шла в покои девушки со смешанными чувствами, но холодной кровью. С одной стороны ей было искренне жаль малышку, ведь та вряд ли вспомнит настоящую мать, когда повзрослеет, а с другой стороны не хочется, чтобы дочь султана была против своей мачехи, ведь ребёнок, пусть и дочь, будет горячо любим своим отцом, зная Мустафу. Саму же Айше она в расчёт не брала — кому она вообще нужна? И вот, встав у покоев молодой мамы, Арзу выпрямилась и, надев на лицо улыбчивую маску, вошла, сопровождаемая тремя полярными взглядами — испуганным, ненавидящим и влюблённым. Но на них госпоже было всё равно, а потому она, поклонившись султану и Валиде, с улыбкой подошла к Айше и положила рядом на кровать драгоценности со словами и улыбкой: «Для прекрасной госпожи». Мустафа, сияя от радости, взял младенца на руки и стал читать над ней молитву. Кара-Арзу стояла рядом с мужем и не без удовольствия ощущала на себе ненависть Махидевран. Живи англичанка в двадцать первом веке, её назвали бы энергетическим вампиром, получающим удовольствие от того, что выводит других людей на эмоции, тем самым унижая их в их же собственных глазах. Но сейчас не двадцать первый век, а потому её мысленно называют намного проще — ведьма или же змея. — Твоё имя Нергисшах, твоё имя Нергисшах, твоё имя Нергисшах, — произнёс Мустафа после молитвы и поцеловал дочку в крохотный лобик — Заботься о дочери, Айше-хатун и сама отдыхай. Повелитель вышел, и англичанка хотела выйти сразу после него, но Валиде остановила её, схватив за локоть: — Ты виновата, что не внук у меня. — Да. А ещё я виновата в засухах, пожарах и штормах, — усмехнулась Арзу, вырывая руку, а потом взглянула на перепуганную Айше — Вы, Валиде, выбрали не самое подходящее место и время для того, чтобы обвинить меня в всех смертных грехах. И найти ещё немного, обрекающих на вечные муки мою душу. — У ведьмы нет души, а значит и у тебя, — прошипела Махидевран, желая оставить последнее слово за собой, но ей этого не удалось. — С каких пор, госпожа, здравомыслие считается колдовством? Я лишь умею рассуждать, — супруга падишаха дёрнула бровью и, поклонившись, удалилась в покои Мустафы. — Как же она меня раздражает, прости Аллах, — прошипела Валиде Фидан, заходя в покои — А я ведь любила её, как дочь. Великое разочарование. — Я как-то подслушала её разговор с Ибрагимом-пашой и узнала страшное, — пролепетала калфа, закрывая двери и бледнея в это же время — Суть в том, что она желает смерти братьям повелителя, но это не всё. Хочет убить Айше-хатун, чтобы та не мешалась. — Она смогла не только стать женой моего сына, без мыла пролезть в политику и совет, так ещё и решила кровью умыться… Аллах, спаси нас, — выдохнула Валиде, приказав принести пить — Нельзя допустить того, чтобы с Айше что-то случилось — эта змея может всё. — Вы помните, что она сделала с той родосской рабыней Пенелопой, убившей её отца и служанок? — продолжала паниковать калфа, чей голос вздрагивал через каждое слово — Её посадили в ледяной подвал. В январе. А потом клеймили и продали. — Та мерзость это заслужила, но не Айше… В это же время… — Повелитель, — Арзу вошла вслед за мужем — Я поздравляю тебя. Дочь — это прекрасно. Мой отец тому пример. — Я оценил иронию, Арзу, — посмеялся действительно счастливый султан, обнимая жену — Я теперь отец. — Как мать, я понимаю вашу радость, — с искренней ревностью сказала девушка, но всё равно с улыбкой — Прекрасно стать родителем. — Арзу… — Мустафа понял недовольство англичанки, но сделать с этим ничего не мог — Я султан. Иметь наследников — мой долг. — Это да… Долгов у вас, как у падишаха, до небес, — Арзу было неприятно, что задуманный разговор приходится связывать так, но избежать ссоры, похоже, не получится — Как, для примера, удушить братьев. — Ты же знаешь, что я этого не сделаю! — повелитель впервые в ярости повысил голос на жену, на лице которой ни один мускул не дрогнул , как и вся её существо — Как ты не поймёшь? — Рассказать вам сказку, повелитель? — нарочито вежливо произнесла госпожа, сев на тахту без разрешения — О трёх братьях. Жили три брата-принца — Эдуард, Джон и Ричард. Эдуард был старшим, а потому стал королём, братья — герцогами. И всё хорошо. У Эдуарда было двенадцать детей от своей королевы, из которых двое — здоровые принцы, у Джона — дочь и сын, а у Ричарда — слабый мальчонка. Джон предал Эдуарда, чем вызвал военное столкновение братьев, за что был утоплен в бочке с Мальвазией — погибли многие сотни людей. И вот Эдуард умирает. На смертном одре он завещает брату Ричарду присматривать за своими малолетними принцами, чтобы старший из них, когда придёт время, занял трон. Что же сделал Ричард? Едва тело его августейшего брата остыло в могиле, он казнил племянников и сам сел на трон. Позже он был убит в очередной битве за власть дальним родственником. Династия сменилась, — с невероятной страстью выпалила Кара-Арзу, искренне не желая того, чтобы её супруг повторил судьбу героев «сказки» — Вывод напрашивается сам собой, мой повелитель. Простите за прямоту, но разве прошлое нам дано не для того, чтобы учиться на его ошибках? — Я знал, что ты жестока, но, чтобы настолько, — разочарованно произнёс Мустафа, опираясь на балюстраду балкона. По его опущенным плечам было видно, насколько сильную боль ему причинили суровые слова супруги — Поди прочь. — Хорошо, но вы подумайте, — Арзу поднялась и подошла к дверям, а потом, повернувшись, посмотрела на мужа — Я не жестокая, Мустафа. Я лишь реально смотрю на мир. Она вошла в свои покои и села на кровать, на которой мирно посапывал Вильям. Дремавшая на тахте Мария проснулась и, подойдя к госпоже, испугалась, ведь девушка была невероятно бледна. Родосская служанка поспешила налить Арзу вина, но та отказалась, попросив воды. — Нескоро Мустафа захочет меня видеть, но нужно было это сказать, — едва ли не плача, произнесла госпожа, делая глоток воды — Жаль мальчиков. Действительно жаль, но я ничего не могу сделать. — Может лекаря позвать? Вы выглядите неважно, госпожа моя, — но от забот Марии англичанка только отмахнулась — Вам бы поесть. С утра ничего не кушали. — Страх голода влияет на поступки человека в той же мере, что и сам голод. И, порой, это может принимать, воистину, чудовищные формы. Легко рассуждать о нормах морали, вкушая пищу три раза в день по расписанию. Лишите человека этого привычного ритуала и останется его истинное наполнение, — неожиданно выдала философскую мысль Кара-Арзу, делая вдох-выдох полный горечи, но её тоску прервал резвый стук в дверь — Да! — Госпожа, — по лицу Дайе-хатун было видно, что она не принесла ничего хорошего — Повелитель… — Что? Что-то с Мустафой? — она резко подскочила, роняя бокал, тем самым разбудив Вилли — Говори, не молчи! — Повелитель приказал привести ему наложницу, госпожа. Эти слова полоснули по сердцу англичанки, словно нож. Упав на колени, Арзу рыдала так, что почти захлёбывалась слезами и не замечала, как её маленький сынок обнял её за спину своими маленькими ручками, пытаясь успокоить. Мария попыталась увести мальчика, но тот наотрез отказался уйти. Даже у суровой Дайе пробежала по щеке скупая слеза, которую та спешно смахнула. И только через несколько мгновений она заметила, что юная султанша без движений лежит на полу. Действительно ли Кара-Арзу так эгоистична, как говорит остальным? Если да, то почему она так отреагировала на наложницу? Может это уязвлённая гордость? Но разве из-за задетой гордости болит сердце? Нет. Скорее всего тут другое… Её можно любить, можно ненавидеть, но Арзу ещё не скоро признается себе в том, что любит мужа.