Настоящая королева

Спустя несколько дней после произошедшего Кара-Арзу пришла в себя и отправила Гюля-агу с посланием к своему мудрому наставнику Эбуссууду эфенди. Возможно, разговор с ним сможет расставить всё по своим местам и понять всю сложившуюся ситуацию с правильной точки зрения. Девушка, стоя у вечно алого клёна рядом с могилой отца, рассуждала, вспоминала довольно противоречивые наставления Аддисона и пыталась разобраться в себе. Было тяжело это принять для себя, но англичанка смирилась с тем, что пусть она и поселилась в Стамбуле, сменила веру и имя, однако не перестала быть Лили Ченс Бронт — ощетинившейся ледяными иглами леди, которая видит собственное счастье в несчастье врагов. — Знаете, дорогой мой папочка, — она села на камень рядом с могилой и посмотрела на плиту, словно обращаясь к ней — Ваше воспитание приносит мне лишь боль и страдания. Да, на ошибках прошлого нам нужно учиться — правило, но у любого правила есть исключения. Возможно, вы проклянёте меня с того света, но дальше я пойду по своему пути. Прощайте, лорд Аддисон Бронт. Положив на могилы Кэт и Лотти свежие цветы заместо иссохших, госпожа пошла в беседку, где договорилась встретиться с мудрым кадием. Странно, но сейчас она чувствовала себя неким провинившимся ребёнком, которого наставник сейчас будет строго журить. Впрочем, так оно и вышло — эфенди очень строго осудил её за сказанные под властью эгоизма и властолюбия слова. — Вы теперь жена османского султана, а не английского короля — ведите себя так, как подобает вашему новому статусу, — продолжал наставлять Эбуссууд, но уже более спокойным и миролюбивым тоном — Может у вас на родине такие порядки, но теперь вы будете жить тут — здесь обычаи иные и вы должны их принять, как бы больно вам ни было. И принять то, что наш нынешний повелитель очень великодушный человек, привязанный к своей семье, а вы — женщина, которую он любит и, как я успел понять, очень уважает — так сильно задели его за живое. Да ещё и в тот день, когда у него родилась дочь. Это было очень жестоко с вашей стороны. — Вы правы, — произнесла дрожащими губами Арзу, стирая с раскрасневшегося лица ручьи слёз — Но как мне смириться с тем, что я не буду у него единственной женщиной? С тем, что он всегда сможет меня заменить. Больно это принимать женскому сердцу, не так ли? — А как жили султанши до вас и как будут жить после? — задал наводящий вопрос эфенди, тем самым заставляя девушку саму на него ответить — Вы должны помириться с повелителем, госпожа. Помириться и изгнать из вашего сердца такую жестокость и эту страшную гордыню. — Понимаю, но я росла в таком мире, где либо ты, либо тебя… Будет непросто… — она снова стёрла слёзы и посмотрела на балкон покоев мужа — Он меня не простит за такое. Я бы не смогла. Не настолько у меня светлое сердце. — Никто не говорил, что менять жизнь просто, госпожа, — кадий, пусть и осуждал действия своей ученицы на этом непростом пути принятия Всевышнего, но сейчас он видел, что девушка становится на верную дорогу — Вы жили в действительно жестоком мире, он сурово испытывал вас и думаете, что так везде, но вы неправы. Верно то, что повелитель не сможет вас сразу простить, но дайте и ему, и себе время. Он должен увидеть ваше раскаяние, как это вижу я и тогда всё наладится. Покажите, какое у вас может быть доброе сердце, — тут Кара-Арзу с удивлением посмотрела на мудрого старца, заставив того усмехнуться — Если бы это было не так, то вы бы не взяли мальчика к себе, не волновались бы за него и не приняли бы ради него веру Аллаха. Вы пошли на такую великую жертву ради того, кого полюбили, а жестокое сердце не способно испытывать это чувство. — Я бы очень хотела, чтобы вы были правы, — англичанка устало выдохнула и выпрямилась — Я искренне постараюсь исправиться… А что касается братьев нашего повелителя, то я ни слова не скажу — Мустафа должен решать сам этот непростой вопрос. Я буду рядом, если он того захочет или захочет услышать моё мнение. — Вот. Вы уже на верном пути, госпожа. У вас всё будет хорошо. После этого судьбоносного разговора с Эбуссуудом Эфенди прошло совсем немного времени, дня три, прежде чем госпожа созрела для принятия одного важного решения. И вот, смотря на свои ладони, перепачканные чернилами, Арзу поняла, что она готова. Но, как оказалось, англичанка в сердечных делах знатная трусиха, ведь на бумаге ей такие важные слова передать гораздо проще, чем в глаза. Везде до невозможного безрассудная, а тут стушевалась — даже было бы смешно, если бы не ситуация. — Гюль-ага! — позвала девушка евнуха, что обычно был за дверью, как и в этот раз — Хранитель покоев Атмаджа-ага у себя? — Вроде бы был у себя, госпожа, — поклонился он, но, увидев лицо девушки, встревожился — Что-то случилось? — Надеюсь, что ничего непоправимого. Она поднялась с тахты и, взяв письмо, отправилась к Атмадже-аге — да, настолько она трусиха. Как ранить кого-то словом — легко, а извиняться — только через десятые руки, но это лучше, чем совсем никак. Со дня беседы с кадием она носила простые и несколько мрачные наряды, словно была в трауре по кому-то дорогому. Так и было — по самой себе, а потому Арзу, найдя во дворце те немногочисленные вещи, что принадлежали ей ещё в бытности леди, приказала сжечь их, а пепел собрать и отдать ей. И после всего этого англичанка закопала этот относительно небольшой мешочек рядом с могилой отца, символично похоронив прежнюю себя подле родителя. И вот, придя к хранителю покоев султана, она нашла агу за письменным столом с книгой в руках. — Прошу простить меня за беспокойство, Атмаджа-ага, — надломленным голосом произнесла госпожа в ответ на приветствие мужчины — Просьба у меня к тебе одна. Буду рада, если исполнишь. — Конечно, моя госпожа, — ага вышел из-за стола и с ожиданием посмотрел на девушку, которая, похоже, волновалась. — Передай вот это султану после ужина. И только тогда. Не раньше, — она протянула ему лист бумаги, перевязанный зелёным шнурком — Это письмо невероятно важно для меня, — Кара-Арзу наблюдала за тем, как Атмаджа принял свиток и спрятал его в рукаве кафтана — А на словах передай, что… Что он больше никогда не услышит от меня подобного. Мустафа поймёт, к чему это. — Я всё передам ему, госпожа, — поклонился ага, в ответ на что госпожа слегка похлопала его плечу и, тихо поблагодарив, ушла. Ему было странно видеть её такой… Не такой, какой Атмаджа запомнил в прошлом. Сейчас она больше похожа на побитую собаку, нежели на гордую волчицу. Ага не знал, что произошло между ней и султаном, ведь и тот выглядел неважно все последние дни — молчаливый и угрюмый, а если и говорит что, то резко и кратко. Что же, если эта небольшая просьба вернёт Мустафу к прежнему состоянию, то Тугрул-бей выполнит её. Сама же госпожа отправилась на конюшню и приказала седлать Грома — её недавнего любимца, на котором она уже ездила когда-то. И вот вывели этого гнедого шестилетка, что, как и несколько лет назад, был спесивым и резвым, но сейчас англичанка хотела простую прогулку без приключений — их и так хватило в прошлом. Пока коня готовили, стражники сели на своих коней и ждали только госпожу, но вскоре и та присоединилась к ним. «Сейчас, всё же осознавая, кто я теперь, понимаю, что хотела бы вырезать Англию из сердца, будто я всегда жила тут. Однако, наверное, тогда я была бы не я, а простая девчонка. Но что, собственно, плохого в простых девчонках? Да ничего. Для них всё ясно и просто — им незачем усложнять себе жизнь скверным характером, ведь они не вкушали власти. Это довольно вкусный деликатес — сладкий, но с горькой начинкой. А вкусив один раз сей запретный плод — невозможно отказать себе в дополнительной порции. Власть, как опиум — лишает здравого мышления, затуманивает взгляд и подчиняет, а потому нужно уметь остановиться. Я, Кара-Арзу, не справилась — пришлось просить вытащить меня из этого болота. Я думала, что сильная. Все говорили, что такая. Но, на самом деле, я была лишь посмешищем — пора признать и это. Теперь если и защищать Мустафу, то уж точно не так…» — печально рассуждала в мыслях султанша, покачиваясь в седле и незаметно стирая слёзы — «Наверно, наша ссора должна была произойти, чтобы я созрела, ведь после смерти отца я стала действительно чудовищем… Жаль, что для понимания этого нужно было заплатить столь высокую цену…». Примерно через час или чуть больше Арзу со стражей приехала к какой-то небольшой мечети из белого камня с великолепными изразцами, возле которой бродила одинокая девочка лет восьми в милом жёлтом платьице и котёнком в руках. — Что за мечеть? — спросила госпожа у стражника, что был к ней ближе всех, но тот ничего вразумительного ей не ответил — Хорошо. Сейчас и узнаем, — она спешилась, а вместе с ней и стража, после же стала подходить к девочке — Как тебя зовут? — Эсма, — доверчиво ответила малышка, а потом протянула девушке серенького котёнка — Возьмите, госпожа. Иначе папа утопит. — Хорошо, — как-то неловко согласилась англичанка, заворачивая мяукающее чудо в длинный рукав платья — Ты знаешь меня, раз так обратилась? — К вам так обращалась ваша охрана — я слышала, — Эсма взглянула на мечеть, потом на котёнка, а потом на госпожу — Почему вы тут? — Знала бы, — ответила Арзу, думая о том, что Вильяму понравится этот малыш — Что за мечеть, знаешь? — Мечеть султана Мехмеда. Он построил её в честь своего великого предка Эртогрула, — рассказала не без удовольствия девочка, чем очень поразила Кара-Арзу. — Откуда знаешь столько, Эсма? — Брат старший служит тут. Я его иногда навещаю… — Эсма! — позвал девочку молодой служитель, вышедший из мечети — Беги домой! — Хорошо, брат! — поклонившись госпоже, девочка убежала по одной ей ведомой тропинке, а молодой имам подошёл к госпоже — Простите сестру. Она и вам отдала котёнка. Пятый. Благо остальных пристроила. — Ничего страшно, ага. Мне не в тягость его взять, — Арзу с удовольствие посмотрела на это мурлыкающее облачко — Вы, похоже, хорошо знакомы с историей империи, раз даже такая малышка поняла. Как вас зовут? — Сулейман, а вас? — услышав это имя англичанка невольно усмехнулась, а потом печально вздохнула — А вас? — Простите. Просто так же звали отца моего мужа, Аллах упокой его душу. Меня же зовут… Карамёге, — султанша предпочла не говорить своего настоящего имени, вовремя вспомнив странное прозвище от Хасана — Расскажите ещё об этой мечети? Почему она забыта? *** К тому времени, когда Кара-Арзу переступила порог Топкапы, был уже вечер, а это значило, что скоро Атмаджа выполнит приказ. И волнительно, и страшно, но всё же какая-то слабая надежда теплилась в душе. Как и следовало ожидать, Вилли очень обрадовался подарку матери в виде котёнка, который, отъевшись мяска и молочка, неуклюже переваливался с лапки на лапку, а его животик больше походил на маленький барабанчик — всем этим видом малыш невероятно забавлял мальчика. И, наблюдая за радостью сына и этим смешным зверьком, Арзу было легче и даже весело, удавалось забыться. — Знаешь, Мария, — англичанка посмотрела на служанку с Родоса, что уже хотела принести ужин — Что бы ни было между мной и Мустафой, Вильяма я не брошу. Он мой сын. И только мой. Пусть я его не рожала, но я его мать. Девушка не знала, что ответить госпоже, а потому молча удалилась, поклонившись. Она знала о ссоре, что произошла между повелителем и его супругой, но считала, что её делом является лишь забота о Вильяме и ничего больше. А в это же время Атмаджа выполнял приказ госпожи и говорил то, что та просила передать на словах. Это тронуло сердце благородного падишаха, ведь он, всё же, любил эту жестокую женщину. — Больше ничего? — спросил он, покручивая в руке письмо от жены. Получив отрицательный ответ, падишах отпустил хранителя покоев, оставаясь в раздумьях. Ему хотелось одновременно и сжечь это послание, и прочесть. Но, всё же, он снял зелёный шнурок и развернул лист, сразу же почувствовав любимый аромат его супруги — холодный, немного лесной, но такой родной. И вот этот почерк — округлый и угловатый одновременно. «Родной, любимый мой Мустафа. Ничем не смогу искупить той боли, которую я причинила тебе, но я искренне прошу простить меня за столь жестокие слова, правда не знаю, заслуживаю ли. Теперь, смотря на прошлое, я понимаю, что заслужила всё то, что со мной произошло в Болу, ведь, действительно, более жестокосердного человека не найти. Я должна сказать тебе то, что что бы не произошло между нами, я буду предана тебе всем своим сердцем и душой, буду рядом или же уеду от тебя, если прикажешь, дам совет или умолкну навсегда, если захочешь. Я лишь хочу, чтобы ты был счастлив — со мной или же без меня. Я тебя люблю. Жаль, что говорю это слишком поздно… Навечно твоя Кара-Арзу…» В этом письме было столько искреннего сожаления, что несколько окаменевшее сердце оттаяло. Перед взором падишаха предстала его жена, вливающая в это послание всю свою, всё же не каменную, душу, но раз за разом она рвала листы, раздражённая написанным на них текстом, а в её прекрасных зелёных глазах замерли слёзы, хотя при Мустафе она практически никогда не рыдала. Неужели она согласилась со всем смириться? Она, с её неуёмной жаждой жизни? Невероятно… — Стража! — позвал султан — Пусть Кара-Арзу Султан придёт. Я очень хочу её видеть. Отложив письмо от жены, он вышел на балкон и посмотрел чуть вниз и влево — на балкон его госпожи, но там была только Мария и Вильям, играющий с котёнком. Откуда во дворце котёнок? Впрочем, наверняка Арзу решила побаловать сына таким подарком. Простил ли он её? Буквально к вечеру следующего же дня, но ему и, как оказалось, ей, нужно было всё «переварить», принять ситуацию, в которой англичанка открылась мужу с неожиданно тёмной стороны. Что же, Мустафа сам молился о том, чтобы Аллах оградил его от тьмы, заложенной в его жене… Наверно, это ограждение заключается в том, что он узнал об этом сейчас, а не через десять или двадцать лет… Тогда было бы больнее. Сейчас же это даже можно частично оправдать… — Повелитель? — произнесла госпожа, бесшумно вошедшая на балкон — Вы посылали за мной. — Да, Арзу, — он облокотился спиной на балюстраду и, скрестив руки на груди, осмотрел супругу, которая хоть и была в красивом, пусть и мрачном, платье, но выглядела неважно — Меня тронули твои слова. — Повелитель… Я чувствую себя просто отвратительно. Так жалею о своих словах, правда. Впрочем, вы имеете полное право мне теперь не доверять, — она стыдливо опустила глаза в пол, не в силах поднять их на мужа — Клянусь, что никогда больше не скажу чего-то подобного… — Аллах завещал нам любить своих друзей и врагов, — Мустафа подошёл к Кара-Арзу и аккуратно поднял её за подбородок, хотя она несколько сопротивлялась — Ты мне не враг, а жена. Значит друг. Решив на тебе жениться, я понимал, что нет брака, в котором бы не было ссор… Это было тяжёлое испытание для нас, но мы преодолели его. Дай Аллах, чтобы подобного не было… — Я приложу к этому все силы, — с какой радостью Арзу ощутила любимые губы на своём лбу — Я люблю вас, повелитель. — А я люблю тебя, — султан обнял девушку и сел вместе с ней на тахту, продолжая прижимать её к груди. — Мустафа? — протянула англичанка через некоторое время уже более бодрым голосом — А что за девушка приходила в тот день? Мне Дайе рассказала. — О, эта вездесущая хатун, — усмехнулся Мустафа, а увидев подозревающее выражение лица у жены, от души рассмеялся — Не беспокойся. Девица это — временное, а ты — на всю жизнь.