Существа внутри

В актовом зале, не смотря на то, что в нем было почти сто человек, было невыносимо тихо, когда молодой человек, стоявший на сцене, произносил клятву. Наверное, никто и не заметил, как у него дрожали колени, когда он выговаривал каждое слово заученной речи. Это был не менее важный момент, чем успешная сдача его дипломной работы, тема которой была «Нарушение восприятия». - Получая высокое звание врача и приступая к профессиональной деятельности, я торжественно клянусь: честно исполнять свой врачебный долг, посвятить свои знания и умения предупреждению и лечению заболеваний, сохранению и укреплению здоровья человека, быть всегда готовым оказать медицинскую помощь, хранить врачебную тайну, внимательно и заботливо относиться к пациенту, действовать исключительно в его интересах независимо от пола, расы, национальности, языка, происхождения, имущественного и должностного положения, места жительства, отношения к религии, убеждений, принадлежности к общественным объединениям, а также других обстоятельств, проявлять высочайшее уважение к жизни человека, никогда не прибегать к осуществлению эвтаназии, хранить благодарность и уважение к своим учителям, быть требовательным и справедливым к своим ученикам, способствовать их профессиональному росту доброжелательно относиться к коллегам, обращаться к ним за помощью и советом, если этого требуют интересы пациента, и самому никогда не отказывать коллегам в помощи и совете, постоянно совершенствовать свое профессиональное мастерство и беречь и развивать благородные традиции медицины. Прозвучало несколько слабых хлопков в ладони откуда-то с балкона зала. Через секунду к ним присоединились еще две пары, а потом все больше и больше, пока весь зал не накрыла, а потом и затопила огромная волна звука, затопившая все пространство вокруг. Даже самого молодого человека, уже ставшего врачом, она чуть не сбила с ног. После где-то двадцати секунд беспрерывного гама зала, шум начал постепенно утихать. После того, как последние хлопки растворились в воздухе, его руководитель выдал ему диплом в деревянной раме о том, что теперь он официально получил звание психотерапевта. Молодой человек чуть заметно кивнул зрителям и спустился со сцены. Когда он направлялся к своему месту, он не смог сдержать улыбки и, посмотрев на своих теперь уже бывших одногруппников, победно сжал кулаки. - Все было отлично, Уин!- Шепотом произнес один из его друзей. - И как ты только вызвался быть первым?- Восторгался другой. «И правда… Все-таки не очень это трудно было. Зря пугали нас». Один за другим молодые ребята девушки выходили на сцену и произносили торжественную клятву. Каждый из них чувствовал в это время что-то совершенно неописуемое, будто бы коктейль из гордости за самого себя, страха, неприятно щекочущего горло, волнения, которое выходило из организма вместе с капельками пота. Но самым совершенным чувством этой смеси было ощущение непередаваемого празднества, что ты наконец-то отучился и пойдешь на долгожданную работу, место на которую ты уже занял, когда проходил практику. * * * Сегодняшняя дата – юбилейная. Ровно десять лет назад на двери кабинета психотерапевта Уинстон Джонса была повешена табличка с выгравированной на ней надписью, коей он очень гордился. Ровно десять лет назад он впервые зашел в двери этой частной больницы в качестве врача, сжимая в руках свой диплом. Он заметно постарел с того времени, а недавно он даже начал замечать, что у него выпадает все больше и больше волос. Он решил не обращаться по этому поводу в клинику, решив, что это слишком муторно и весьма дороговато, а ведь сейчас у него каждый цент был на счету. Уинстон немного жалел, что подаст заявление об уходе из нее уже через несколько недель, ведь он нашел куда более интересное и, наверное, в какой-то мере более полезное занятие: он организует собственную лечебницу для душевнобольных. Он был очень горд тем, что все-таки решился на такой смелый шаг. Джонс долго выбирал помещение для своей будущей лечебницы: он пересмотрел множество вариантов зданий, кирпичных и деревянных, в городах деревнях, но в конечном итоге остановился на четырехэтажном, еще со времен войны заброшенном госпитале. Тот стоял почти в самой чаще леса. Не смотря на то, что там никого не было в течении множества десятков лет, здание почти не пострадало. Разве что кое-где стены были расписаны уродливыми граффити, свастиками и другими символами сомнительных организаций. Уинстона все еще очень привлекла цена и место нахождения старого госпиталя. Так же его совершенно не напугало то, что во время войны в этом здании нашли кров нацисты. Он же был благоразумным человеком и понимал, что никакие призраки прошлого не будут донимать ни его самого, ни будущих пациентов. Уже через неделю после аренды этого здания Джонс начал там ремонт, не скупясь ни на какие вещи: все было оборудовано на высшем уровне, одноместные и многоместные палаты, карцеры с мягкими стенами, столовая и спортзал. Деревья вокруг лечебницы были вырублены, а прямоугольник земли залит бетоном. По периметру был установлен трехметровый забор, по которому пускался ток. Всего через полгода ремонт был завершен и Уинстон Джонс официально объявил об открытии одной из самых современных лечебниц мира. За все время, что я пробыл в больнице, папа ни разу не навестил меня. Но почему-то я совсем из-за этого не переживал, хотя еще несколько дней назад я думал, что я не смогу жить без него. Я даже посмеялся сам над собой и подумал, что все-таки сказка, где дети погибли от того, что расстались, не про меня. Врачи также заходили ко мне только для того, чтобы поменять капельницу или тот сосуд, куда я справлял свои дела. Мне сказали, что он называется «уткой». Я долго смеялся, когда услышал это в первый раз. Навещала меня только Роз. Мне было более чем достаточно ее общества. Она обычно приходила ко мне во второй половине дня после школы. Однажды я спросил, что по этому поводу думает ее мама, и я услышал немного странный ответ о том, что ей все равно. Меня это не шокировало, а скорее как-то обрадовало. Ведь моему папе, наверное, тоже было все равно. * * * А в это время в доме Марка творилось что-то невообразимое. После того, как мальчика увезли, его отец начал падать вниз по лестнице рассудка и нормальной жизни. Он не знал, сколько денег потребует учительница Марка, когда подаст в суд. А после того, как его сына обвинили в поджоге здания, хоть и нежилого, он и вовсе решил, что всему пришел конец. После того как пожарная служба вместе с полицией уехали, оставив гору штрафов, отец Марка впервые купил себе алкоголь. Он давно не пил, ведь жена была очень против любых вредных привычек. Вообще, именно она когда-то разглядела в безнадежном алкоголике, который ни дня не мог прожить без выпивки, какую-то искру силы воли и смогла освободить его из кошмарных цепких лап зависимости. Именно она сделала так, чтобы он обратился в центр. После года, проведенного в нем, он понял, какое зло весь этот алкоголь и вернулся к полноценной жизни. Он устроился на отличную работу и через несколько месяцев сделал предложение своей спасительнице. Вскоре она сообщила ему радостную новость о своей беременности. Их счастью не было предела, но что-то пошло не так, и случился выкидыш. Несколько недель несостоявшаяся мама перебывала в депрессии, и тут уже ее муж отдавал долг, поддерживая ее любой ценой. У них было еще несколько попыток завести ребенка, но все было тщетно – их буквально преследовало какое-то проклятье. Чем они только не пытались решить эту проблему:врачи, гадалки, священники,- никто не мог помочь несчастным. Но в один, наверное, самый прекрасный день в их жизни жена снова узнала, что беременна. Ничего не предвещало беды.Все УЗИ показывали, что все будет нормально и ребенок совершенно здоровый, а молодая семья уже даже не верила своему счастью. И вот настал знаменательный день: 15 октября у них появился долгожданный первенец. У младенца не обнаружили никаких признаков болезней или патологий, и уже через неделю самые, казалось, счастливые люди вернулись домой. Через пару дней мама ребенка начала замечать какие-то странности у него. Например, взгляд малыша был очень сфокусированным, что не могло не пугать родителей, ведь врачи сказали, что в этом возрасте они не могут так делать. Но ни один врач не говорил, что это плохо. Вскоре появилось нечто похуже – маленький Марк начал будто бы следить взглядом за чем-то, ползающим по потолку и стенам, хотя на деле там ничего не было. Но доктора все так же разводили руками, не выдвигая ни единого предположения о том, что это может быть. В возрасте шести месяцев Марк уже мог делать вещи, которые обычные дети начинают понимать только после трех лет. Хоть мальчик и не говорил, но он легко различал и показывал цвета, цифры и буквы. И тогда родители просто решили, что у них родился гений. Через год он начал читать книги и почти позабыл об игрушках, лишь изредка играя с ними. В три года у Марка появился первый воображаемый друг. Мышь, по имени Скотч. Конечно, его родители были удивлены и странным именем, и вообще наличием этого самого друга, но знакомые их посоветовали ничего не предпринимать. Странностей начало появляться уже больше, и тогда мама забила тревогу: мальчик не хотел никого видеть, кроме своего друга, слишком много, по ее мнению, читал и не желал общаться со сверстниками. Однажды он начал говорить вообще странные вещи: «Там убил Скотч». Мальчик ходил по дому, повторяя эту фразу как какое-то заклинание или проклятье. После он начал говорить, что Там рассказывает ему страшные вещи, но родители все также бездействовали, не зная, что делать, все еще смахивая это на странную особенность Марка. Шли годы, а Там все еще не уходил. Родители решили, что Марк может учиться и не посещая школы. Они очень переживали, как бы его сверстники не начали нападать на него из-за его странностей. Четыре года к нему на дом приходила учительница. Но в один прекрасный день случилось нечто совершенно невообразимое: сидя в бассейне мальчик начал топить сам себя. Соседка, увидевшая это, вовремя заметила, и все обошлось. И тогда родители решили, что это никакая не особенность, а ребенок не гений. После долгих дней исследований врачи методом исключения установили, что у Марка шизофрения. Несмотря на все сложности, родители все-таки продолжали его воспитывать, пока мама не бросилась под поезд, а отец не потерял контроля над сыном. Тот в это время уже успел избить учительницу и спалить старый соседский дом дотла. Куда только за те дни, что ребенок был в больнице, отец не обращался. Наверное, его историю знали все окрестные центры психологической помощи, но ничего дельного так никто и не посоветовал. И вот теперь он сидит на кухне в обнимку с бутылкой дешевой водки, из горла которой он иногда прихлебывал невыносимо противную и вонючую жидкость. «Все… Это конец…»,- подумал он и встал из-за стола. Шатающейся походкой он вышел из дома и направился к месту гибели своей любимой жены. Недолго он искал его – там лежали цветы, оставленные прохожими, которые каким-то образом узнали о трагедии. Мужчина долго стоял перед ними, пока не услышал шум приближающегося поезда. Рев его гудка разрывал воздух, а птицы, сидящие на деревьях, в страхе разлетелись. Шум становился все пронзительней и громче, когда отец Марка, стоявший у самой рельсы, сделал шаг на нее. Но вдруг он резко убрал ногу, решив, что это будет не очень надежно. Поезд приближался и приближался с каждой секундой, и, когда до него оставалось меньше десятка метров, пьяный человек резко упал на рельсы. Машинист ничего не успел сделать, а последней мыслью умирающего была:«Надеюсь, я встречу ее на том свете». В этот раз эксперты-криминалисты долго не разбирались. Мотив самоубийства был ясен даже несведущему человеку. Наконец-то настал день, которого я так ждал. Сегодня я уеду из этой скучной больницы в интернат. Я мечтаю о нем, потому что мне сказали, что там будут такие же дети, как и я. Я уверен, что они поймут меня, как никто другой, ведь там у всех будут проблемы, чем-то похожие на мою. Я сидел на кровати, когда ко мне в палату зашел все тот же врач и сказал, что мне пора. Я встал и проследовал за ним к выходу. Он довел меня до двери, где меня «перехватил» уже другой человек, как мне показалось, немного странный и молчаливый, в сравнении с другими взрослыми, которые при первой же встрече со мной начинали диалог, чему я, кстати, был не очень-то рад. Мы вышли, и нас окружила странная толпа народа, которая гудела десятками различных голосов, а у каждого из людей висел на шее фотоаппарат, а иногда и не один. Стоило двери за моей спиной закрыться, как руки каждого из них потянулись к своим камерам и отовсюду на меня полетели жуткие вспышки, неизменно слепящие глаза. Я закрыт лицо рукой, чтобы мне не так сильно светило, как за другую меня схватил тот человек, которому я был передан доктором, и потянул вперед так, что мне пришлось побежать, для того, чтобы успеть. Несколько раз я споткнулся, потому что вообще не разбирал дороги и чуть не падал, но меня настойчиво продолжали тянуть вперед. Люди с фотокамерами настойчиво шли за нами по пятам, не отставая ни на шаг. Примерно через минуту мы дошли до машины, возраст которой, судя по виду, точно превышал двадцать лет. Человек, который вел меня, быстро открыл заднюю двери и бесцеремонно затолкал меня внутрь. Я несильно ударился ногой и поэтому, сидя уже внутри, тер ее ладонью, чтобы она не так сильно болела. Мужчина, который вел меня, быстро сел на переднее сиденье и завел мотор, который зашумел так, что у меня заложило уши. Вспышки все еще продолжали моргать где-то за немытыми стеклами, а мы уже тронулись. Оказывается, то, как машина зашумела после поворота ключа, можно было назвать шепотом, а вот когда мы поехали и чуть-чуть набрали скорость, шум стоял такой, что я заткнул пальцами уши. Я не помню, сколько мы ехали, может, час, а может, чуть больше, но когда мотор отключился, я увидел совершенно иную местность, нежели когда мы выехали из больницы. Вокруг был лес, правда не такой, о котором мне рассказывал Там. Деревья были не с такой густой кроной, да и цветов было полным-полно. Узкая дорожка, видимо, не предназначенная для автомобилей, вела к какому-то пустырю, окруженному забором. Невдалеке виднелось странное здание с облупившейся от времени краской на стенах и растрескавшейся черепицей, которая то и дело норовила обвалиться. Стекла на окнах местами были покрыты трещинами, а иногда и вовсе выбиты, из-за чего создавалось ощущение некой заброшенности. Хотя кое-где в окнах мелькали светлые силуэты, доказывающие наличие жизни внутри. Мужчина, везший меня сюда, направился прямиком к этому зданию и через несколько шагов обернулся, ожидая меня. Я, все еще взглядом изучая место, в которое меня отправили из больницы, медленно пошел вслед за моим провожатым. На пороге меня уже ожидал человек, лысый, как колено, и одетый в строгий костюм, добавлявший ему пару лет. Рядом с ним стояла девочка лет тринадцати на вид, в цветастом платье до колена. Оба они, видимо, ждали меня уже давно и радостно махали руками, приветствуя меня. Я заметил, что мой шофер уже успел куда-то уйти, хотя его поведение меня уже ничем не удивляло. Я, немного испугавшись, замедлил шаг, как лысый мужчина поторопил меня: - Чего ты еле движешься? Давай быстрее! - голос его был, как мне показалось, как у диктора на радио. Звучный и будто бы залезающий прямо тебе в мозг, какой-то вкрадчивый голос, от которого становилось не по себе. В какую-то секунду я даже подумал, что он какой-то гипнотизер и прямо сейчас прикажет мне сделать что-то нехорошее. Я даже чуть не повернулся и не побежал обратно к машине, но в воздухе разразился уже знакомый грохот мотора, который уже через несколько секунд начал растворяться в воздухе уходя куда-то вдаль. На стене, видимо, очень старого здания висела табличка, с выгравированной на ней надписью: «Интернат для умалишенных, 1959 г.» Я заметил, что был слышен только шелест листвы. Ни каких-то животных, ни птиц, ни рева машин: ничего не выдавало каких-то признаков жизни. - Это из-за Лучника. Он перебил тут всю живность. А шоссе далеко. Голос девочки не был таким пугающим. Напротив, какой-то он был тихий, такой, что я подумал, будто сам воздух мешает ему долететь до моих ушей. Я ничего ответил, но подошел еще на пару шагов навстречу двоим. - Приветствуем тебя! - слишком торжественно произнес лысый.- Я – директор интерната, а это,- он показал на девчонку, - твоя сопровождающая. Меня зовут Уинстон, и я, пожалуй, вас оставлю. С этими словами он удалился куда-то вглубь здания и скрылся за поворотом. - Можешь ничего не рассказывать, я все знаю: тебя зовут Марк, ты – шизик, приехал из городка неподалеку, попал сюда после того, как избил какую-то женщину и поджег дом. Она протараторила это, будто бы уже давненько зазубрила наизусть. «Но откуда она это все узнала? И, да. Ничего этого я не делал, если бы они только знали…» Не успел я задать вопрос, как она продолжила: - Я узнала это из твоего дела, которое пришло к нам на пару дней раньше своего приезда. Пойдем, я все покажу, – девчонка резко схватила меня за руку и потащила меня внутрь здания, попутно объясняя, что да как. Я читал в каком-то журнале, что женщины обычно говорят в день около семи тысяч слов, когда мужчины – всего тысячу. Я и предположить не мог, что это на самом деле так. - Меня зовут Алиса. Мне шестнадцать и я – твой сопровождающий, - почему-то я сразу почувствовал в ней что-то родственное. Я не знал, почему. - Тут принято каждому новичку приставлять «босса», который ему все объяснит. Ну, ты понял. В интернате будто бы никого не было. Казалось, мы с лысым человеком, который тоже куда-то пропал, одни. - Тут никого нет, потому что все уехали на пикник. «Она что, мои мысли читает? Как она угадывает то, о чем я хочу спросить?» - я заключил, что она меня как-то понимает, будто бы все то, что я хочу спросить, по воздуху передается ей в голову. - Как их отпустили? - нахмурившись, спросил я и мысленно добавил «Это же не для обычных детей интернат». - Пикник – это сильно сказано, - ответила она, когда мы подошли к обшарпанной двери, у которой даже не было ручки, а вместо нее там была проделана странная дырка насквозь, за которую зацепилась Алиса, чтобы открыть. Комнаты была вполне обычной, одинаковые кровати, которых, после того, как я из пересчитал, оказалось восемь штук. Они были аккуратно заправлены, видимо, какой-то уборщицей, обитавшей тут. У каждой кровати стояла тумбочка, на которой присутствовали какие-то хозяйские вещи. И только одна была полностью чистой. Я понял, что именно эта тумбочка и кровать, стоявшая рядом с ней – мои. стоило мне подойти к ней, как я увидел, что около нее стоит чемодан, видимо, с моими вещами. - Их привезли пару дней назад, - пояснила девушка и села на мою кровать. - Ты же не против? Я тоже живу тут, правда, в другом конце комнаты. Я только сейчас рассмотрел ее фигуру: она была тощая, как скелет, будто бы только кожа обтягивала кости. Платье, видимо, растянутое, немного обвисло. Было заметно, что оно больше, чем нужно, минимум, размеров на пять. На ногах были нелепые туфли с розочками из кожзаменителя, которые не особо подходили к платью, одетые на босую ногу, так что было слишком явно видно противные выступающие вены, которые было прекрасно видно сквозь, казалось, прозрачную кожу. - Они вернутся где-то через два часа, а пока нам придется подождать, - заключила она и я сел на кровать рядом с ней.