Психбольной

Моё бренное тело, вальяжно развалившееся на мягеньком сиденье кресла-каталки, закатили, наконец, в кабинет, при этом такое ощущение, как будто бы по пути собрали все возможные кочки, которых, мать его, не может быть в помещении. От чего же меня так трясёт, будто я еду по огромным валунам? Помещение, в которое меня услужливо сопроводили, размером нисколечко не отличалось от той исповедальни, в которой я частенько бывал до этого. Множество непонятных картин на стенах, парочка стеллажей с книгами и разного размера папками. На вид удобный и, наверняка, мягкий диван, стоящий справа от входа. И много, даже не так, очень много комнатных растений, располагающихся то на полу, то на тех же стеллажах. А у нас тут садовод-любитель намечается. Но, самое главное и единственное, что буквально сразу же привлекло моё внимание, так это огромное окно, находящееся позади рабочего стола, обитающего здесь врачишки. Даже зависть берёт от внушительного размера сие, что внушает ощущение мнимой свободы, так скажем, даёт надежду на то, что ты можешь в любой момент выйти из этого грёбаного притона и вернуться к прежней жизни. Не то, что моё пятнадцать на пятнадцать... — Здравствуй Катсуки, — радостно произносит кудрявое нечто, удобненько сидящее у себя за столом, на котором была нагромождена кипа документации, из-за количества которой даже не сразу можно было разглядеть самого хилого докторишку, — Давненько мы с тобой не виделись. Рад тебя видеть в добром здравии, — продолжает он и, наконец, встаёт со своего любовно насиженного крутящегося кресла. Доброе здравие говоришь? До хрена-то доброе здравие. Ты вообще видишь в каком я состоянии, или ты нарочно делаешь вид, что ничего не замечаешь вокруг себя? Жаль, что не в состоянии пока что спросить у него, что-то подобное. Чувствую себя больше, чем просто хреново. Единственное, что несказанно радует, так это то, что уже голова не раскалывается. А состояние — не стояния можно и потерпеть немного. Решаю, наконец, взглянуть на, подозрительно затихшего, новоявленного доктора. Вот, честное слово, мог бы лицо и попроще сделать, а то смотреть на его, сведённые к переносице, брови даже смешно как-то. Выглядит так, как будто у него конфетку отобрали прямо перед самым носом. — Почему он в таком виде? — строго спрашивает он, у стоящих словно пеньки в лесу, санитаров, при этом всё ещё продолжая пялиться на меня и оценивать моё состояние. Что ты там рассматриваешь-то? И так понятно, что я накачан чем-то непонятным и, судя по его реакции, это было больше, чем не запланированная акция. И эти люди ещё говорят, что они меня лечить тут собрались, при этом даже не зная, что я что-то принимаю и что меня чем-то пичкают каждый день. Замечательно! — Он сопротивлялся, — послышался грубоватый ответ у меня над уходом. Несложно догадаться, кто именно отважился ответить рассерженному малышу. У которого в свою очередь даже выражение лица изменилось. Теперь и не скажешь, что этот человек беспомощный и не может за себя постоять. Вот как меняются люди, которые встречаются с теми, кто им неприятен. — Что и в каких количествах вкололи? — а малыш-то не таким наивным цыплёнком оказался, как я считал до этого. Он и серьёзным может быть. Ну прямо удивительно. — Обычный транквилизатор, — интонация нисколечко не изменилась. И насколько же надо быть таким надменным ублюдком? Я то думал, что это он только со мной так "ласково" общается, оказывается, что нет. И это явно не плюс в его сторону. — Правда? — да ты и язвить, я смотрю, умеешь. Вот это, действительно, неожиданно сейчас было. В этот раз ответа от очкарика не последовало. Надо же, вовремя опомнился. — Хочу вам напомнить, что в ваши компетенции входит только приносить необходимые препараты и следить за их непосредственным проникновением в организм пациента, а не заниматься самодеятельностью, — кудряшка с чувством, с толком, с расстановкой, я даже скажу мелодично, отчитывает этого козла, как последнего двоечника у доски. Кажется, мне стоит пересмотреть своё отношение к этому доктору. Видимо, он не так плох, каким показался мне сначала. — Прошу прощения, но того требовала ситуация, — всё-таки открывает свой поганый рот санитар-неудачник. И я даже, словно спиной чувствую, как он начинает закипать, при этом он прекрасно понимает, что перегибать палку нельзя, тем более сейчас, ибо дорога домой будет обеспечена мгновенно и безвозвратно. — Каминари, Киришима, будьте готовы через полтора часа зайти, — полностью игнорируя сказанную до этого фразу, даёт распоряжение другим двум цветастым санитарам, — Тенья, вы свободны, — особенно сильно он выделил интонацией именно последнее слово, что однозначно значило, что, когда-то самодовольный санитар, пока что остаётся без работы на сегодняшний день. А я в свою очередь злобно усмехаюсь. Ну не могу я не позлорадствовать. Наконец позади меня, с небольшим хлопком, закрывается дверь и я остаюсь наедине с взъерошенным, словно котёнок, доктором, который в свою очередь тяжко выдыхает. Видно, что не привык грубо разговаривать с людьми. — Я не знаю, как я буду теперь с тобой работать, — раздосадованно молвил доктор, на секунду позволяя себе небольшую слабость и от досады схватился за свои через чур кудрявые волосы, — Но давай вместе постараемся? — мгновенно берёт себя в руки и уже с лучезарной улыбкой подходит ко мне поближе, — Уверен, что в этот раз, ты будешь со мной сотрудничать, — наклоняется и подаётся чуть вперёд к моему лицу. Ну и для чего все эти выкрутасы? — Надеюсь, ты ещё в состоянии здраво мыслить, и ты сможешь давать ответы на мои вопросы, — понизив тон почти до шепота, он, словно маленький ребёнок, так открыто и невинно смотрит в мои, наверняка, абсолютно безучастные глаза, потому что ощущения того, что меня будто бы накачали явно чем-то не лекарственным, а наркотическим, до сих пор плескаются на задворках разума. — Ты... Чок-кнулся? — заикаюсь, запинаюсь, но я всё равно задаю интересующий меня вопрос. Он начинает снова меня разочаровывать. — Ну слава Богу! Хоть говорить ещё можешь, — восторженно произносит он, чуть-ли не подскакивая на месте от неимоверной радости. Хватается руками за ручки моего кресла и катит меня ближе к его рабочему столу. Судя по всему, мне снова будут насиловать мозг. Да за что ж такие наказания! А врач в свою очередь, как ненормальный, прямо как множество его подопечных, начинает шарить у себя на столе в поиске чего-то сверх важного. Наблюдаю за его быстрыми и, можно сказать, взволнованными движениями. Он выглядит так, как будто реально первый раз на работу вышел. Хотя, откуда мне знать обратное? — Нашёл, — тихо шепчет себе под нос, — Смотри, у меня в руках картинки, — продолжает, уже для меня, громко и чётко, при этом демонстрируя мне пачку бумаги с, изображёнными на ней, разного размера каракулями, — Твоя задача быстро говорить то, что видишь, — откладывает в сторону стопку и достаёт из неё первый попавшийся лист с чернильным пятном посередине. Ну, а я что? А я тупо пялюсь на это непонятно что и задаюсь одним лишь вопросом: на кой хрен мне показывают эти детские неожиданности? Даже ради интереса, действительно, пытаюсь всмотреться в это нечто, но в голову абсолютно ничего не приход по поводу того, что это могло бы быть. Да и зрение немного подводит, картинка словно расплывается перед глазами. — Тебе не нужно их разглядывать. Ты должен сразу говорить ответ, — ну и что ты сердишься? Разве можно тут что-то сразу разглядеть, особенно тогда, когда твой зрительный анализатор тебя подводит? Убирает эту картинку в сторону и показывает следующую по счёту. — Ну же, я знаю, что ты можешь, — пытается подбодрить меня он, когда я снова сомневаюсь с тем, что я вижу. Ну, раз сказано говорить то, что вижу, то хорошо, пожалуйста, получите и распишитесь. — Дерево, — в этот раз произношу чётко и без запинок. Радует. Не могу понять реакции этого веснушчатого, он просто принимает мои ответы, как должное. Ну, окей. — Так, а теперь? — достаёт ещё одну кляксу. — Жук, — решаю теперь особо не вглядываться, всё равно делать это бессмысленно, а говорить первое, что придёт в мою больную голову, — Лицо, — абсолютно безэмоционально продолжаю, — Коза, — и ещё одна картинка миновала, — Нападающий человек, — а вот это было что-то интересное. До этого всё было какое-то примитивное, а тут хоть какое-то разнообразие. — Что ж, если раньше ты не связывался с этим тестом, то, поздравляю, явных проблем с психикой на данном этапе я не вижу, — подводит небольшой вывод к, насколько я понял, прошедшему тесту. Да что ты говоришь такое, а я про что талдычу тут уже целый месяц? — Но, если ты повздорил с собственным отцом, то с тобой явно что-то не так. Может, ты хочешь мне что-то рассказать? — и снова мистера серьёзность включил. И вообще, ну и какая кому разница, что я повздорил с отцом? Почему он постоянно мне пытается вталдычить, что из-за ссоры с родителями я оказался в этом месте? Либо ситуация складывается сверх бредовая, либо этот кудрявый малыш мне чего-то недоговаривает. И я склоняюсь больше ко второму варианту. А раз я так думаю, значит это так и есть. Делаю вывод — надо вытягивать информацию, если, конечно же, мне её в скором времени не предоставят на золотом блюдечке с голубой каёмочкой. — Мне... Нечего вам рассказывать... Доктор, — ничего не остаётся, как врать, ну, или быть точным, то не договаривать, — Я... Не помню, что случилось. Я вообще ничего не... Помню, — невинную овечку из себя строить не люблю, но раз того требует ситуация, значит придётся строить. Может быть, он мне всё-таки расскажет в чём причина прибывания меня здесь. Ругань с родителями — не причина. Да я двадцать четыре на семь с ними конфликтовал. И что-то до этого меня никуда не увозили. Да и не только с родными я выяснял отношения. Наверное, к лучшему, что мой период привыкания к этому месту прошёл как с неделю назад, иначе кудряшка бы попал под шквал моих коротких и ёмких высказываний о себе и о месте его работы. — Мы уже общались по этому поводу в нашу с тобой самую первую встречу, так что, я надеюсь, ты помнишь, что мы пришли к выводу, что ты до сих пор полностью не осознаёшь, почему ты здесь оказался и по какой причине, — ну и для чего такие сложные изречения? Не могу сдержаться и включаю режим "Что за дичь ты мне втираешь?", при этом этот режим сопровождается скептическим взглядом, так и кричащем: "Мог бы сказать намного проще и смысл бы не поменялся. И вообще, нечего мне тут демонстрировать свой словарный запас". Нет, ну серьёзно, бесит, когда эти врачишки строят из себя всезнающих и всё понимающих. — Я не хотел этого делать сейчас, но, видимо придётся. Посвящу тебя в некоторые обстоятельства, которые произошли в твоей жизни, — и снова этот заумный тон. Ему он не идёт. Выглядит так, как будто мне ребёнок хочет объяснить в чём заключается смысл жизни. Настолько же смешно. — И почему же нельзя было это сделать раньше? Может быть, больше б толку было, — язвлю и дарю свою самую лучшую ухмылку, которую только могу выдавить из себя. Обидно только, что мои дары не оценили по достоинству и совершенно их проигнорировали. Даже мускул не дёрнулся на его утончённом лице. — Дело в том, что мы уже рассказывали тебе об этом, — тон изменился. Говорит как-то аккуратно, что-ли? Будто бы боится моей возможной реакции, которая, к слову говоря, последовала мгновенно: — И на что ты намекаешь? Я по-твоему мог забыть об этом? — попытка повысить голос и внушить страх — не удалась, но зато явно произвела впечатление. — Я попрошу тебя не нервничать. Просто послушай меня, — его успокаивающий тон ещё больше выводит меня из себя. Начинаю закипать, а это плохо, ведь я ещё не совсем всё узнал, что хотел, — Чуть больше месяца назад позвонила твоя обеспокоенная мать и сообщила о том, что её сын напал на отца, а так же этот самый сын после заявляет о том, что этого не было, — выпаливает слишком быстро, от чего я даже не сразу уловил суть. Ну, или, скорее всего, не хотел её улавливать. Всё, что он говорит — неправда. Неправда. — Этого и не было, — резко отвечаю я, при этом пристально наблюдаю за доктором. Что за чушь он говорит? — Мне нет смысла врать тебе. Ведь ты и сам понимаешь, что мы тебя тут не держали бы, если бы с тобой было всё в порядке, — всё ещё пытается успокоить и заставить поверить ему. — Тогда, может быть, посвятите меня в детали? — ему и правда не за чем мне врать, но я всё равно ему не верю. Я абсолютно адекватный человек и совсем ни какой-то там психопат. — Не уверен, что это хорошая идея, потому что вероятность того, что ты снова всё забудешь — очень велика, — устало выдыхает и переводит изучающий взгляд на меня. Вижу, что он мнётся. Наблюдаю за тем, как он нервно перебирает свои пальцы и периодически хватается за свои бумажки, будто ища в них какой-то поддержки. И что-то мне это уже не нравится. А этот всё ещё продолжает молчать и пялиться на меня. Я не думаю, что моё лицо как-то изменилось после услышанного, но, видимо, мой взгляд его настораживает. И мне определённо не нравится та серьёзность, с которой он начал разговаривать. — У твоего мозга появилась такая некая защитная реакция на все моменты из твоей жизни, которые могут тебя шокировать и в последствии травмировать. Это, конечно, не плохо, но теперь ты начал забывать и другие вещи. И вот поэтому ты здесь, — кудрявый всё-таки собрался с мыслями и в итоге молвил полную околесицу. Если бы мне до этого кто-то сказал что-то подобное, я уж точно не смог этого забыть, потому что это незабываемо. Что он вообще несёт? — И ты тут находишься ради того, чтобы выяснить причину такого поведения и соответственно ради того, чтобы мы смогли помочь тебе, — то, что его невинный взгляд меня бесит — это факт. То, что он мне сейчас говорит — меня бесит и это факт. То, что я начинаю потихоньку закипать, подобно чайнику — тоже факт. Но мне нельзя сейчас срываться — и это тоже факт. — И что же я сделал с отцом? — прожигаю его взглядом и никак не могу понять: как можно врать настолько правдоподобно, что я теперь даже и вправду начинаю верить его словам? — Покалечил, — быстро, словно вскользь, прозвучал неутешительный ответ, — У меня есть несколько вопросов, я могу их тебе задать? — мгновенно поступил вопрос, будто специально для того, чтобы отвлечь меня от услышанного до этого. Я даже не успеваю ему что-либо ответить, хотя хотелось много чего сказать, когда он продолжает: — Мне важно сотрудничество, так что в мои планы не входит тебя принуждать, — снова этот приторно профессиональный тон. — Задавай, — коротко отвечаю я. — Была ли у тебя в мыслях идея отомстить за что-то своему отцу? — вы поглядите на него, он даже ручку приготовил, готовый в любую секунду записать мой ответ, — Я понимаю, что вопрос не из приятных, но проблему нужно искать у самого корня, поэтому постарайся ответить честно, — видимо, заметив мой скептицизм, он решил обосновать для чего задаёт свои паскудные вопросы. — Единственный человек, которому я бы никогда не стал мстить — это отец, — в глазах напротив промелькнуло удивление. Кудряшка будто завис на пару секунд, что-то анализируя у себя в голове. После он, наконец, отмирает и строчит в своём блокноте пару коротких фраз. — Хорошо, — после минутной паузы продолжил докторишка, — Ты никогда не думал о том, что кто-то из твоих близких или соседей как-то враждебно или недоброжелательно ведут себя по отношению к тебе? — да откуда он эти вопросы вообще берёт? Не удивлюсь, если это его кудрявая башка сочинила. — Да они все ненавидели меня, — не знаю с какой стати я всё ещё отвечаю на его вопросы, но я почему-то продолжаю тешить его самолюбие и отвечать на каждый из них. Причём, что самое удивительное, я даже хочу отвечать на них. Такая покладистость у меня явно из-за чёртовых препаратов. — Какие взаимоотношения у тебя с друзьями? — ручка быстро скребёт что-то на бумаге, оставляя после себя ровную линию закорюк. Бесит этот звук. — Потрясающие, — не без издёвки ответил я, всего-лишь на секунду погрузившись в воспоминания, — Были потрясающими, пока их у меня не лишили. Когда я был маленьким и глупым ребёнком, я успел подружиться с множеством детей со своей улицы. Мы чуть-ли не двадцать четыре на семь играли в самые разнообразные игры, подшучивали над ребятами с соседней улицы. Мы здорово проводили время, было просто ахриненно. Никаких забот... Но время шло, кто-то переехал, кто-то просто отбился от нашей "стаи" и в итоге наша компания значительно поубавилась. А после произошла напасть и моя мать попала в больницу, от чего я напрочь позабыл про своих друзей. И сам же в итоге бросил свою компанию. Стал часто зависать дома, замкнулся в себе, переживал за непутёвую мамашу. В любое свободное время донимал отца вопросами о том, будет ли мама в порядке. И, естественно, получал незамедлительный ответ о заверении в том, что всё будет хорошо. А я и вправду верил. Каждые выходные мы ездили к ней в больницу, после чего я всё оставшееся время с ног до головы обмазанный в собственных соплях и слезах просил мать не умирать. Малой был, не понимал, что от лёгкого сотрясения люди не умирают. Но на тот момент, мне было тяжело это воспринимать. Никогда не забуду, когда мы, наконец, забрали мать из больницы домой. Помню, как моя детская душонка ликовала тогда, но я ещё не знал, что с того дня начнётся полная беспросветная. Маму будто подменили. Она часто срывалась на мне и на отце из-за любого пустяка. Но больше всего вечно доставалось мне, после чего я начал думать, что она меня просто ненавидит. Но, казалось бы, в чём причина? Но я до сих пор без понятия от чего произошли такие изменения. Я рос не совсем в благоприятной среде, но тем не менее могу с уверенностью сказать, что я в какой-то степени благодарен за это, ибо я сейчас понимаю, что если бы мама не была жестока по отношению ко мне, я бы вырос самой последней нюней района. И на этом, как говорится, спасибо. В пятнадцать я напрочь забыл такое ласковое и нежное слово "мама" и на его место пришло новое, полностью оправдывающее обладателя сие — "мамаша". Подростки, порой, бывают злыми, поэтому, когда я пару раз пришёл в школу с синяками, и в последствии выяснилось, что меня бьёт собственная мать, они не обошлись без издёвок. Но уже тогда я не был таким, каким меня запомнили из детства мои одноклассники. Устроив несколько взбучек и вправление мозгов на место, дал этим скотам понять, что я не стану объектом для их поганых насмешек. Тогда-то у меня и появилась новая компания, таких же отбитых подростков, как и я. С тех пор мы дружно держали всю округу в страхе, никому не давая даже вздохнуть без нашего ведома. Незабываемые воспоминания. — Все хорошо? — когда я, наконец, пришёл в себя от последовавшего вопроса, я поднял голову, даже не заметил, когда она опустилась у меня, и наткнулся на широко раскрытые глазищи кудряшки, — Катсуки! Буквально через секунду я ощутил мокрую прохладу на своих щеках, и после последующую сильную головную боль. В этот момент мои мысли стали мелькать у меня в голове диким калейдоскопом. Кудрявый доктор, кажется, ещё что-то говорил, но его голос доносился как будто из другой вселенной. Я почувствовал, что мои силы, как будто бы вытекают из меня. Если бы я не был в этом чёртовом кресле, я бы уже давно рухнул на холодный, до жути стерильный пол этого кабинета. Блять, как же хреново. — Господи, да что с тобой? — чувствую, как моего лица легко коснулись прохладные мягкие руки. Словно мама когда-то.., — Катсуки, пожалуйста, — его тонкие, больно похожие на женские, пальцы аккуратно стирали дорожки непрошеных слёз с щёк. Меня это жутко взбесило, но сил и возможности для того, чтобы убрать его руки от меня, не было, — Это трудно, но по-другому ничего не будет, не плачь, — шепотом он почти вымаливал, чтобы я перестал соплепусканье. — И-иди на.... кха-кха, — даже мой речевой аппарат против меня. Я даже элементарно не смог послать куда подальше этого кудрявого. Воздуха как будто было мало, и я, как рыба, выброшенная на берег, жадно ловил его ртом. На некоторое время я почувствовал некую свободу. Ну правильно, это просто мой докторишка, наконец, куда-то свалил. — Выпей это, — неожиданно донеслось до моего уха. Я устало приоткрыл глаза, для того, чтобы хоть взглянуть на то, что мне суют. Но всё равно не смог разглядеть, так как снова всё расплывалось перед глазами. А потом это чудо в перьях настойчиво сжало мои щёки для того, чтобы разжать челюсть, и уже насильно затолкнул в меня незнакомый мне препарат. К слову я даже не заметил, как проглотил сие, — Осторожно, не подавись, — к моим губам прикоснулась холодная поверхность стакана, и после мне в рот полилась живительная жидкость. Глоток. И моё сознание уплывает куда-то в далёкие бескрайние края.