***
— Добрый день, Бакуго, — слишком уж дружелюбно прозвучало для человека, который это произнёс. — Поздравляю, тебе дают возможность прогуляться по прибольничной территории, — я, конечно, не ожидал от этого человека искреннего поздравления, я вообще ничего не ожидаю от него, и мне могло показаться, но презрения или какой-то злобы, что обычно лились из его рта, я не услышал. Скорее всего, это больше прозвучало, как если бы ему стало всё равно. Всё равно, в первую очередь, конечно же, на меня. От него будто сквозило какой-то эмоциональной опустошённостью или чем-то в этом духе. Как если бы он очень сильно устал. Ух, что-то меня понесло. Но теперь, когда я, наконец, перестал думать о душевном состоянии этого странного очкарика, я кое-что заметил: — А где?.. — отчего-то закончить фразу я не смог. Язык словно не поворачивался. Не то, чтобы я снова не могу и слова нормально выговорить, как это бывало несколько раз, просто я не смог упомянуть вслух этого несносного врачишку. В ту секунду мне показалось, что если я заговорю о нём вслух, в голове снова польются те кадры из сна, и я снова погружусь в нежелательные размышления. — Доктор Мидория будет ждать нас внизу в холле, — хорошо, что ему не пришлось ничего объяснять, и он сам все понял. Иногда поражает его проницательность. Но, тем не менее, мой мозг снова зацепился за одну вещь: — Нас? — как-то уж слишком удивлённо спрашиваю я. Неужели с нами будет ходить ещё и охрана из санитаров? Да это же бред полный! Что, так и будем целой оравой ходить по территории? Да манал я тогда такую прогулочку. Только нервы трепать мне будут. И так там со мной будет этот кудрявый, которого я бы тоже видеть не хотел, а тут ещё и эти будут следом ходить. Проклятье. — Мы не можем оставить тебя наедине с доктором после всего, что ты сделал со всеми предыдущими. Радуйся, что тебе вообще позволили выйти на свежий воздух, — видимо, заметив моё возмущение, которое, скорее всего, отразилось в мимике, тут же начал объяснять очкарик. Думаю, его и самого не прельщает мысль о том, что ему хвостиком придётся ходить за нами. Но такова его работа. Как-то даже прискорбно звучит. — Благодетели хуе… — это бы прозвучало совершенно беззлобно, просто констатация данного факта, выплеск, так скажем, своего недовольства, но даже этого мне не дали сделать: — Поднимайся, у тебя нет лишнего времени, чтобы так просто разлёживаться здесь, — просто призыв к деятельности, просто «дружеский» пинок, просто у кого-то снова просыпается неудержимая наглость. Слишком уж всё просто сегодня. Но всё равно заставляю себя приподняться с кровати, при этом уже готовясь к тому, как буду послушно позволять надевать на себя отвратительно неудобную смирительную рубашку, но не тут то было. Наблюдаю за тем, как очкарик не спеша достаёт из своего будто бы бездонного кармана пару кожаных ремней, напоминающих те, которые обычно используют в «комнате для допросов». Только они были, вроде как, чуть толще и шире. В БДСМ решил со мной поиграть что ли? — Это ещё что такое? — вопросительно выгибаю бровь. Сегодня прямо день открытий. Слишком уж много событий происходит: меня ведут на прогулку, очкарик пришёл и не взбесил, на меня не наденут смирительную рубашку — ну прямо что-то удивительное! Зато, кажется, продадут кому-то в рабство, как секс-игрушку. М-м, перспектива, лучше и не придумаешь. — Ремни, — как само собой разумеющееся отвечает брюнет. Блять, это и так было понятно. — Доктор настоял, — добавляет он и без всяких замедлений направляется в мою сторону. Я, наверное, сейчас пошутил бы про ненормальные наклонности этого кучерявого, если бы в моём мозгу не промелькнула сцена, как этот самый доктор валяется нагой на просторной кроватке в этих самых ремнях. Твою мать. «Горе от ума», — напомнил я себе. Я тем временем всё продолжаю сидеть на своей койке со свешанными ногами. А зачем мне ещё вставать? Пускай сам всё делает. Надо сказать, я получаю высшую степень удивления, но, конечно же, мастерски скрываю это от очкарика, когда он присаживается на корточки прямо передо мной, чтобы в следующую секунду по-хозяйски взять одну мою руку, которая до этого покоилась на кровати, и надеть первый ремешок, потом следом и вторую, при этом все его движения были какими-то неаккуратными и дёргаными. Чего, собственно, я и ожидал от него. Хоть что-то не изменилось. И на этом спасибо. Да и ремни, к слову, он затянул не настолько сильно, как мог бы, точнее, как он обычно любит их затягивать, когда приковывает меня к стулу в исповедальне. Но, несмотря ни на что, от этого они не менее сковывают движения, и это высшая степень унижения для меня. Чувствую себя какой-то цирковой обезьянкой. Он пытается помочь мне перебраться с кровати на кресло-каталку, но, естественно, от его помощи я тут же отказываюсь, нагло отмахиваясь от протянутых рук. Он безразлично хмыкает, мол, пожалуйста, справляйся сам. Ну, а я что? Я, конечно же, без проблем пересаживаюсь в кресло, но всё-таки морщусь, когда больная нога встает на специальную подставку. — Всё, поехали, — снова также безэмоционально произносит санитар, направляя меня в сторону выхода. Я сижу безвольной тушкой, пока очкарик без всякого труда лавирует мимо коллег и больных, минуя коридор за коридором, плавно продвигаясь в сторону выхода, ведущего в прибольничную территорию. Навстречу нам попадается много колоритных персонажей, которые в свою очередь что-то улюлюкают себе под нос, при этом внимательно наблюдая за нами. Это были и мужчины, и женщины с разными психическими заболеваниями. Меня всегда удивляло то, что им позволяют вот так спокойно гулять по корпусу, в то время как меня всегда запирали в своей палате без возможности выйти. Хотя по началу мне позволяли бывать в холле с остальными пациентами, но когда я начал буянить, меня перестали выводить туда, боясь, что я могу навредить этим людям. Но, а какой смысл? Разве им и без меня не плохо? Было глупо с их стороны думать, что я могу отметелить больного человека. Нет, я, конечно, мог, но только при очень крайних обстоятельствах. Я бы, скорее всего, тронул в первую очередь весь здешний персонал, в принципе, как это и было. А мы всё продолжаем шествовать по коридорам. Но всегда чему-то приходит конец, не правда ли? И коридоры тоже заканчиваются, наконец являя мне давно забытый холл. Он нисколечко не изменился с последнего раза, как я его видел. Всё такой же отвратительно чистый и наполненный людьми. И среди этих людей я уже вижу кучерявую копну волос известного мне доктора. — Рад нашей встрече, — тут же приветствует меня кудрявый, когда очкарик подвозит меня к нему. А врачишка в свою очередь, кажется, приветливо улыбается, но этого я уже не вижу. — А я то как, — бурчу и даже не смотрю на него. Заостряю свой взгляд куда-то за доктором, будто заинтересовавшись чем-то, но определённо не им. Снова включаю мистера Похуиста. Так намного проще. — Тебе удобно? — заинтересованно вопрошает доктор. Я не сразу понимаю, о чём речь, но потом до меня доходит. Ремни. — Всё лучше той херни, — бросаю я, вскользь глядя на до боли невинные и открытые глаза. Это, конечно, не сравнится с теми, что смотрели на меня с искорками похоти и неудержимым желанием… Так. Стоп. Меня снова заносит. Но, чёрт, я всё ещё чувствую, как он без отрыва смотрит на меня, наверняка уже записывая где-то у себя в мозгу мое странное поведение. Ведь я всегда нагло пялился на него, всячески показывая своё превосходство. И он уже, скорее всего, заметил моё неординарное поведение. Чёрт. — Спасибо, Иида, вы можете быть свободны, — уверен, это было сказано с лёгкой улыбкой, которой он, наверняка, одаривает каждого, с кем говорит. Я, конечно, не могу этого утверждать, но по крайней мере мне так кажется. — Но доктор… — строго начинает очкарик, но его грубо обрывают на полуслове. Грубость со стороны кудрявого — прямо нонсенс. Видимо, ему тоже не нравится его коллега, потому что он уже не первый раз грубит санитару. — Не беспокойтесь, всё будет в порядке, я уверяю вас, — да и ещё этот чопорный официальный тон, которым постоянно одаривает мой доктор этого неудачника, придаёт их диалогу нотку дистанции, которую всегда создаёт врачишка. Так уж и не скажешь, что у них дружественные отношения. Может, когда-то мимо них пробежала кошка какая? Ну, а этого, собственно, мне уже никогда не узнать. — Нет, всё-таки я должен, — тем временем всё не унимался очкастый санитар. Может быть, он делал это специально, чтобы потом, если что произойдет, сказать, что он настаивал на паре помощников, которые помогли бы, а доктор просто отказался. Так скажем, снимает с себя всякую ответственность, полностью вручая её в руки этого хрупкого врачишки. Хм, мне определённо вредно много думать. Горе от ума. — Я уверен, что вы будете рядом, когда через два часа нужно будет проводить пациента обратно в его палату, — как это называется — «отшил в вежливой форме», при этом чётко обозначив временные рамки, по истечению которых за мной должны были прийти. Удивительно. — Я вас понял, — наконец сдался очкарик, при этом стремительно покидая холл. Наверняка на лице кудрявого сейчас красуется победная довольная улыбка. Даже захотелось сейчас посмотреть на неё. В этот раз я не лишаю себя возможности взглянуть на неё и тут же жалею об этом. Она уж больно очаровательно выглядела. Если сюда ещё прибавить озорно искрящиеся большие зелёные глаза, то получится Дьявол с Ангельским лицом. Чёрт. Внутри что-то нервно щёлкнуло. Его лицо мгновенно преобразилось, когда я взглянул на него, и оно стало подобно лучику света в дождливую погоду. Так прекрасно. Быстро осаждаю себя, когда понимаю, что уже сам был готов улыбнуться ему в ответ. Что за нахрен, Катсуки? Что с тобой, чёрт тебя подери? Я уже ни черта не понимаю, но знаю одно — мне подобные изменения не нравятся. И я снова из-за этого бешусь. Бешусь из-за того, что не понимаю тех изменений, что, как бы я не отрицал, происходят. И с каждым днём их становится всё больше. Сильно сжимаю челюсть, отчего наверняка забегали желваки, и бездумно произношу первое, что проскользнуло в распалённом от гнева мозгу: — Ты такой самонадеянный. Думаешь, если я тебя не тронул в первый раз, то я не смогу этого сделать сейчас? — злобно рявкаю на него, тем самым добиваясь того, чтобы его улыбка, наконец, слетела с лица, словно её и не было никогда. Вот, так намного лучше. Это теперь хоть с толку не сбивает. — Я считаю, что тебе это не за чем делать, — теперь тон был уже не такой приветливый, какой он был изначально. Лицо его исказилось в недовольной гримасе, придавая теперь выражение глубокого разочарования с примесью лёгкой… злобы? Да, это была именно она — злоба. Он злился на меня. Ещё одна непредсказуемая эмоция от доктора. — Да? С чего бы вдруг? — не задумываясь, язвлю я. Кажется, в этот раз я сказал это уж слишком громко, тем самым привлекая внимания нескольких санитаров, что уже давно наблюдали за нами. Скорее всего, это как раз те, что должны были сопровождать нас сегодня. Чёрт, не хватало ещё, чтобы они снова увязались за нами. — Просто если не сделал этого в первый раз, есть ли смысл это делать сейчас? — несмотря на то, что он раздражён, он всё ещё сохраняет спокойный тон. Старается не превращать из нашего диалога показушный цирк для окружающих нас зевак. Получается, я один тут такой не сдержанный козёл? Хм, получается, что да. — Это уже зависит от тебя, доктор. И от того, насколько далеко ты собираешься зайти, — я слегка сбавляю обороты только для того, чтобы эти санитары перестали так пялиться. Я не понимаю, чего они так переживают? У меня как бы нога повреждена, нормально ходить я не могу, а следовательно напасть — аж смешно — на врачишку я чисто технически не способен. Да даже если бы я и захотел, то пока допрыгаю до него, он уже убежит от меня куда подальше. Вот это и правда уже раздражать начинает. — Есть рамки дозволенного? — два шага и мой врачишка уже стоит позади меня. Поворачиваю голову чуть в сторону и краем глаза замечаю, что он как-то аккуратно берётся за ручку кресла и чуть толкает его вперёд, сдвигая с мёртвой точки, разворачивает меня на девяносто градусов и уже уверенно везёт меня на выход. Как я понял, к специальному подъезду для таких вот колясочников, как я. Не по лестнице же меня везти в самом деле. — Они есть, но меняются в зависимости от ситуации, — всё-таки отвечаю я, когда мы уже начали приближаться к большой двустворчатой двери. Чем ближе мы к заветной цели, тем быстрей у меня начинает биться сердце. Я теперь даже уже не так зол на доктора и его выходки. В данный момент мне абсолютно на всё насрать. Одна лишь мысль набатом бьётся в моей многострадальной голове — свобода. И вот передо мной, наконец, открывается тяжёлая дверь, и я впервые за несколько месяцев оказываюсь на улице. Моё первое впечатление от пребывания на улице портится тогда, когда я чувствую, как этот кудрявый приближается чуть ближе, наклоняется и тихо, слишком интимно, прямо на ухо, как будто боясь, что кто-то услышит, говорит: — Тогда я постараюсь за них не заходить, — и уже в эту секунду я захотел вернуться назад в свою палату, потому что от действия со стороны этого доктора по всему моему телу побежали неприятные мурашки. И что-то снова нервно щёлкнуло где-то у меня внутри. И мне снова это жутко не понравилось. Но на этот раз я предпочитаю ничего не говорить в ответ, боясь, что тема может зайти не в то русло. В какое именно — не хотелось произносить даже у себя в голове. Пересиливаю себя и, наконец, выбрасываю все ненужные мысли из головы. На удивление, у меня получилось это сделать, чем я, собственно, пользуюсь и теперь позволяю себе наслаждаться столь прекрасным моментом. Жалко, что я на неизвестный срок прикован к этой коляске, так бы уже давно свалил куда-нибудь подальше отсюда. Ну, или, по крайней мере, постарался это сделать. До этого я никогда не дорожил теми моментами, когда мог позволить себе в любую минуту выйти на улицу и спокойно прогуляться. Просто тогда я не мог даже предположить, что в один момент могу потерять это всё. Да и вообще, задумывается ли кто-нибудь о том, что его могут лишить свободы? Думаю, что никто. А если такие и были, то единицы. Ведь всегда мы рассчитываем на лучшее и иногда даже оказываемся совершенно не готовы к принятию чего-то серьёзного и в какой-то степени ужасающего и страшного. Как это случилось со мной. Просто отвезли меня сюда, ничего не объяснив. И как они думают, я должен был бы реагировать? Спокойно? Адекватно? Сумасшествие. И снова это странное определение. Получается, здесь потерял рассудок не я, а все те, кто до сих пор считают, что я психически не здоров. — Я заметил, ты какой-то бледный. Может, что-то случилось? — выводит меня из моих же размышлений доктор, наконец продвигаясь вперёд. Я даже не заметил, как мы остановились на месте. — Нет, — словно на автомате бросил я. Видимо, доктору стало скучно стоять, поэтому он и решил завести со мной непринуждённый разговор. Но вот это меня абсолютно не радовало. Прям ни капельки. Если бы только можно было бы побыть одному… Без всех этих надоевших до предела надзирателей. Но, видимо, не судьба. — Я же вижу, что тебя что-то тревожит. Я ведь твой врач, ты можешь мне рассказать, — хорошо, что я сейчас не могу его видеть, иначе он бы меня точно взбесил ещё больше. Потому что я прямо спиной чувствую, как он без отрыва пялится на мой затылок. Иногда мне даже кажется, что я чувствую, как короткие волоски слегка колышутся от его дыхания. Но, скорее всего, это у меня уже паранойя началась. И колышет мои волосы не его дыхание, а прохладный осенний ветерок. Погода в последнее время стала часто радовать дождями, и это мне нравится. — Ты думаешь, если скажешь, что ты мой врач, то это сразу же даст мне повод рассказывать тебе всё, что пришло мне в голову? — в этот раз я обошёлся без иронизирования. Честно говоря, я и правда устал постоянно собачиться со всеми. Это уже не приносит никакого удовольствия, как-то было раньше. Видимо, они меня всё-таки изменили, и я теперь стал чуть спокойнее. Хотя иногда всё-таки накатывает прежняя неудержимая злость и хотение кого-нибудь избить и выпустить пар. Но таких порывов с каждым разом становится всё меньше. И эта модернизация тоже не совсем мне нравится. Точнее сказать, абсолютно не нравится. — Я всего лишь прошу отдачи от тебя. И хоть какого-нибудь сотрудничества, — кажется, этот врачишка тоже уже устал от меня и моих выходок. Но, чёрт, такой вот я человек. Без насмешек, обзывательств и тотального выноса мозга прямо жить не могу! Но всё это я использую только в ответочку, так что не обессудьте. — Странно, что ты до сих пор не догадался, что этого от меня ждать бесполезно, — а ведь действительно бесполезно. Со мной бесполезно просто сотрудничать. Сотрудничество. Пф, такое странное слово, подразумевающее безусловное доверие и полную отдачу делу. Но вот ни первого, ни второго у нас с этим доктором нет. Только глубокая пропасть. И эту пропасть я сам же и прорубил между нами, потому что мне не нужна помощь никчёмного мальчишки. Особенно этого мальчишки. — Знаешь, я делаю всё возможное для того, чтобы тебе было уютней со мной беседовать. Но каждый раз я прихожу к выводу, что ты делаешь все это будто бы на зло. Разве свобода не стоит того, чтобы переступить через себя и помочь мне, чтобы потом я помог тебе? — неужели я слышу отчаяние в его словах? Наверное, это оно и есть. Дикое отчаяние доктора, который не может выполнить свою работу. Да я с самого начала считаю его некомпетентным врачом. О какой компетентности может идти речь, если этот докторишка не может понять, что перед ним совершенно нормальный, адекватный человек? И все, кто был до него, тоже были некомпетентными, потому что абсолютно ничего не замечали, а только делали свои какие-то неразумные выводы и ставили штампы «Психбольной». И громко сказанное «Свобода». Больше выглядело так, будто бы он специально надавил на самое больное, надеясь, что я тут же соглашусь на то самое сотрудничество. Но, чёрт, кажется, я уже почти готов согласиться, даже несмотря на то, что я ему, откровенно говоря, не доверяю. — Хочешь сказать, если я начну тебе изливать душу, ты скорее выпустишь меня отсюда? — конечно же, я не верю ни единому его слову, но отчего-то всё продолжаю надеяться, что он меня не обманет. Не знаю, с какого перепугу я так думаю, но факт остается фактом. Я бы, может быть, доверился ему, если бы он не был врачом. А ни одному врачу я никогда не доверял. Более того, я их ненавижу. — Конечно! Я ведь здесь для того, чт… — тут же как-то оживился доктор, отчего мы даже остановились посередине песчаной дорожки, но договорить я ему не дал: — Да ни черта подобного! — снова рявкаю я. Не потому, что я снова взбесился, а потому, что я не хотел снова слышать эти слова. Аж тошно. — Если я уж и оказался здесь, то так просто вы меня не выпустите, — продолжаю уже чуть тише. — Так просто нет… — и он замолкает. Какое-то время мы стоим на месте, буквально несколько секунд, а потом он ловко хватается за ручки кресла и мы снова трогаемся с места. Видимо, этих нескольких секунд хватило доктору, чтобы взять себя в руки. Иногда прямо удивительно, как он может продолжать держаться, когда ситуация явно дерьмо. Но сейчас наступила долгожданная тишина, и я сомневаюсь, что кудрявый будет сейчас что-либо спрашивать. Он попросту не готов к новой порции похуизма, поэтому я, наконец, могу насладиться местными видами. А тут и правда было на что посмотреть: много разных цветов, деревьев, ухоженных кустов и даже небольшой фантанчик, находящийся прямо напротив главного входа, и скамейки. Сразу видно, что за всем этим ухаживают, причём тщательно. Трава коротко пострижена, кусты сохраняли определённую форму, а под деревьями убирали сухие листья и ветки. Одним словом — благодать. Я спокойно наслаждался «свободой», а доктор тем времен всё продолжал меня возить по витиеватым песчаным дорожкам прибольничной территории. Но через минут пятнадцать нашей прогулки кудрявый, видимо, устал, поэтому не спеша повёз меня в сторону одной из скамеек, что была в более уединённом месте. Невольно я одобрил его выбор, ведь там была меньшая вероятность с кем-то встретиться. Хотя я даже не думаю, что мы могли с кем-то повстречаться. Он подвёз меня ближе к скамеечке, а потом сам же плюхнулся на неё, при этом как-то устало облокачиваясь на спинку. Гляжу на него и прямо чувствую, что он хочет меня о чём-то спросить, но никак не может собраться с мыслями. Как я понял это? Да всё просто. Я же постоянно наблюдаю за ним, поэтому уже чуть-чуть, но понимаю по его мимике, что он хочет в данную минуту. А сейчас я вижу, как он легко хмурит брови и как-то задумчиво пялится в сторону. И его руки. Они всегда его подводят. Когда он переживает, он постоянно складывает их в замок и начинает крутить большими пальцами. Минуту-две он молчит, а потом, словно собравшись с мыслями, всё-таки произносит: — Ты часто прогуливался с кем-то? — не ожидал, что он спросит что-то подобное. Я уж думал, он опять будет нести какую-нибудь околесицу по поводу сотрудничества и тому подобного. А тут совсем какая-то отвлечённая тема. — Не было ни дня, чтобы я не прогуливался с кем-то, — спокойно отвечаю я. Не собираюсь особенно заострять внимания на нашей беседе. Мне больше нравится ощущать прохладный ветерок, что приятно обдувает лицо. Это действует лучше любого успокоительное, только без побочных эффектов. — Расскажешь? — ненавязчиво спрашивает он, делая вид, что спросил просто так, без всяких целей. Не верю. — Это так важно? — это начинает походить на один из наших сеансов, чем на простую прогулку. Просто он проходит в нестандартной обстановке, наверное, из-за этого-то он всё это и устроил. Ведь он говорил, что делает всё возможное, чтобы я чувствовал себя уютнее при наших встречах. Вот, получается, в чём дело. — Определённо, да, — я бросаю на него скользящий взгляд, замечая, как он легко разминает шею и плечи. Он впервые за всё время не скрывает того, что устал. Этим действием он тоже пытается как-то улучшить наши отношения? Может, пытается показать, что совершенно не боится меня? Чёрт, это слишком странно. — Как я и говорил, у меня много друзей. Мы часто зависаем, точнее зависали, вместе у кого-нибудь дома или просто шлялись по улице, — не то чтобы мне не нравилась эта тема, просто она была уж слишком для меня волнительной. Потому что вот так каждый раз вспоминать друзей было как минимум тоскливо. Да, чёрт возьми, это было тоскливо, печально — можно как угодно назвать. Я до сих пор помню те чувства, когда мы были все вместе. Они практически семью мне заменили. Я ведь даже и дома то перестал появляться из-за того, что попросту не хотел возвращаться, ведь знал, что меня ожидает дома. Орущая мать и пустота. Даже отец не мог мне дать того, что требовала моя душа — родительской любви. Но я в ни коем случае не ропщу, ещё чего. Пф. Что-то кудрявый неожиданно перестал подавать признаки жизни. Поворачиваю голову чуть в сторону и гляжу на него. Складывалось такое впечатление, будто ещё чуть-чуть, и этот доктор вообще сейчас глаза закроет и уснёт, потому что уж слишком у него было расслабленное выражение лица, да и сам он достаточно удобно расположился на скамеечке. По крайней мере, так казалось со стороны. Насмотревшись на его умиротворение, я тоже непроизвольно расслабился в своём кресле, положил голову на край спинки и устремил взгляд на хмурое небо. Не исключено, что скоро будет дождь. Может, через час или чуть меньше. Ещё и ветер поднялся, став прохладнее. Как же я люблю такую погоду. — Может, ты расскажешь наиболее запомнившейся момент? — неожиданно спрашивает кудрявый, нарушая ту идиллию, что на несколько секунд образовалась вокруг нас. Он молчал, а я не злился — вот та самая идиллия. Но доктор снова всё разрушил. — Самые лучшие моменты моей жизни — это и есть те моменты, когда я был в компании своих друзей, — всё-таки отвечаю я, хотя совершенно не хотелось ничего говорить. Но я понял, что, если не ответить сейчас, всё равно придётся делать это в другой раз. Так что проще не молчать. Всё равно он не перестанет задавать свои вопросы. — Хорошо, большая ли у тебя компания? — я бы не сказал, что он сам больно заинтересован в нашей беседе. Скорее всего, он просто спрашивает меня об этом, лишь бы мы не сидели в тишине. Меня вот тишина уже давно перестала пугать, потому что я теперь постоянно ей окружён, а вот доктору, видимо, не по душе такое. — Достаточная для того, чтобы отлично повеселиться, — но вот как бы он не старался, диалога всё равно не получается. Потому что он только задаёт вопросы, а я только на них отвечаю. А задавать ему вопросы в ответ и получать лишнюю информацию, которую я от без надобности вскоре забуду — не вижу смысла. — Есть ли у тебя лучший друг? Или, возможно, подруга? — меня иногда поражает то, насколько много он может порой задавать вопросов. И не устаёт, что самое интересное. Но вот этот вопрос отчего-то меня озадачил. За всё время у меня было только две компании друзей — та, что была с самого детства, чуть-ли не с пелёнок, и та, что появилась уже в подростковом возрасте. Самая первая практически распалась из-за того, что многие разъехались, да и я сам после как-то отбился от них, но, несмотря ни на что, продолжал поддерживать связь с теми, кто остался в городе. А вот тех, кто был со мной в то время, когда у меня произошёл полный кавардак в семье, я толком и не помню. Пару лиц только мелькает в голове и всё. Друзей детства, так скажем, я тоже плохо помню. Ни имён, ни лиц. Как будто бы эта информация сама по себе стёрлась в голове. Единственное, что осталось — это те чувства, что я испытывал, когда был с ними. И некоторые события я тоже помню. Но вот какого дьявола я никак не могу вспомнить ни одного имени? Вопрос на засыпку. Помню только, что со мной всегда было два человека, что всегда поддерживали и не давали в обиду. Хах, точнее, это я их не давал в обиду. Вспоминай, Бакуго, кто это был? — Да, есть, — как-то отрешённо отвечаю я. Мне бы хоть что-то вспомнить. Не может же быть такого, чтобы я за какие-то два сраных месяца смог забыть собственных друзей? Да ну, бред. Не мог же. Или?.. — Как его или её зовут? — он даже не замечает моей озадаченности. Ну правильно, кудрявый ведь даже не смотрит в мою сторону. Это даже хорошо. По голосу-то он вряд-ли мог бы что-то понять, а вот моя мимика могла бы подвести, потому что я не всегда могу контролировать то, как у меня иногда хмурятся брови. В большинстве случаев это происходит непроизвольно. — С чего бы вдруг такой вопрос? — задаю ему встречный вопрос только из-за того, что не могу ответить. Как бы я сейчас не напрягал мозг, у меня не выходит вспомнить хоть что-то, кроме самого факта, что у меня было двое близких друзей. — Просто любопытно, — спокойно отвечает кудрявый, при этом продолжая пялиться куда в сторону. Но куда именно он смотрит, меня сейчас мало интересует. Есть задача поважней. Это точно были мои лучшие друзья. Мы определённо точно проводили часто время вместе. Один из них был чуть выше меня, другой был наоборот чуть ниже. Того, кто был чуть выше, я внешне помню намного лучше. У него короткие волосы, это я точно знаю. Помню ещё, что постоянно стебал его по поводу цвета его волос. Но почему я стебал? А-а, точно, потому что этот идиот как-то покрасил их сначала в белый, а потом, через несколько дней, покрасил левую часть волос в красный. До сих пор помню тот неприятный инцидент, что произошёл после этой самой покраски. В результате он получил страшный ожог на четверть лица. Я вспомнил… Вспомнил, чёрт его возьми! — Шото. Тодороки Шото, — я тут же окончательно вспомнил, как он выглядит, и то, что он всегда был какой-то отчужденный. Но это тоже его родители постарались. В частности, его отец. Очень жёстко он его воспитывал: изнурял вечными тренировками, дабы он потом в будущем смог стать первоклассным бойцом. Он как раз и научил меня пару боевым приёмам. Но вот второго друга… Чёрт, я не помню. — Вы уже давно с ним общаетесь? — видимо из-за того, что я долго не отвечал, кудрявый подумал, что я уже и не отвечу, поэтому-то он сейчас выглядел достаточно удивлённым. — С детства, — тут же ответил я. Шото как раз и был тем, с кем я всегда поддерживал связь. У него-то я и оставался на ночь после очередной попойки. Как же давно всё это было. — Ты хотел бы с ним увидеться? — спокойно спросил кудрявый, переведя, наконец, свой взгляд на меня. Кажется, он уже что-то затеял в своей больной голове, потому что-то, как он теперь на меня смотрит, можно расшифровать только так. Его глаза теперь прямо сверкают заинтересованностью и малой долей предвкушения. Какой же он порой бывает странный. — Будто это возможно, — произношу с усмешкой, но при этом мне было совершенно не смешно. Потому что если он сейчас об этом серьёзно говорил… — А если пообещаю, что я постараюсь организовать встречу, ты сможешь ответить на все мои вопросы? — он чуть подался корпусом вперёд, заглядывая своими огромными лихорадочно светящимися глазами в мои, которые, скорее всего, были сейчас пропитаны скептицизмом. Ну правильно, кто бы сомневался, что он не попросит чего в замен. Да и играет-то кудрявый по-грязному, давя на самое больное. — Это шантаж? — снова усмехаюсь. Я же уже как-то говорил, что он не перестаёт меня удивлять? Кажется, да, говорил. Всегда он находит какие-то разные предлоги для того, чтобы выудить из меня информацию. Я бы даже сказал, что он с творчеством подходит к своей работе. Аж смешно. — Это уговор, — тем временем поправляет он. — Интересные у тебя методы. Я согласен, — я понимаю, что уж слишком просто соглашаюсь на что-то подобное, потому что нет никаких гарантий, что он всё-таки устроит эту самую встречу. Но а что мне ещё остаётся? Я хрен знает когда ещё выйду отсюда. А тут этот доктор сам предоставляет прекрасную возможность повидаться с давним другом. Ради такого, думаю, стоит послушать его бредни. Хоть я даже не знаю, сколько у него их в запасе имеется. — Отлично! — доктор значительно взбодрился. Буквально в одно мгновение его усталость как рукой сняло. И не скажешь, что минут десять назад он тут практически без сил валялся на скамейки. Или просто притворялся, сучоныш. — Тогда... — наблюдаю за тем, как он копается во внутреннем кармане больничного халата. Чего он?.. В следующую секунду уже вижу этот треклятый блокнот, что уже знатно успел надоесть. Теперь мне захотелось его сжечь, чтобы этому кудрявому больше некуда было что-то записывать. Хотя он бы, скорее всего, другой завёл. Уже наверняка успел записать туда море своих вопросов, которые хотел бы мне задать. Но уж нет. — Но сначала встреча, — тут же обламываю его. Я же тоже не лыком шит и прекрасно понимаю, что он только этого и ждал от меня. Что я вот так просто поведусь на всё это. Но не тут то было, пускай ещё покрутится. — Хорошо. Но ещё раз предупреждаю, я лишь попробую организовать встречу, — я заметил, что он немного расстроился оттого, что в пустую достал свой блокнот. Энтузиазм резко поубавился, и глаза уже не сверкают так лихорадочно, как минутой ранее. Прямо как ребёнок, которому конфетку не купили. — А я всего-лишь обещаю, что отвечу на твои вопросы, — и снова усмехаюсь. — Хорошо, я тебя понял, — в эту самую секунду между нами образовался некий договор. Но вот будут ли соблюдаться условия этого договора, пока неизвестно.Глава 7.
29 августа 2019 г. в 22:24
Непонятно, откуда откровенная злость и дикое желание затуманивают мой разум. Я чувствую, как чьи-то губы легко порхают по моей шее, а потом обладатель этих губ плавно переходит на грудь и так же осыпает её невесомыми поцелуями. Чертовски приятно. А тем временем этот кто-то не задерживается на определённом участке тела, всё продолжая своё небольшое путешествие. Спускается ниже, при этом слегка царапая короткими ноготками соски. Этот простой жест знатно будоражит всё внутри, невольно заставляя слегка выгнуться навстречу этим движениям. Из уст непроизвольно вырывается нетерпеливый стон, когда этот кто-то особенно сильно проходится своими тонкими пальчиками по моей возбуждённой плоти. Шиплю, когда рука девушки — я даже не сомневаюсь, что это именно девушка — плавно скользит с паха обратно на мой торс.
«Словно играется со мной» — проскользнула мысль в воспалённом от возбуждения мозгу.
Неожиданно какие-либо прикосновения прекратились, а приятное тепло, что дарила мне эта незнакомка, исчезло. Я чувствую, как моя грудь тяжело то поднимается, то опускается. Хочется ещё этих прикосновений и этого тепла. Куда же она пропала?.. Открываю глаза и тут же натыкаюсь на кромешную тьму, что окружала всё пространство. Абсолютно ничего не видно. Ощущаю только дикий холод и неудержимое желание, что как будто бы с каждой секундой только возрастало. Принимаю решение слегка приподняться в надежде всё-таки хоть что-то разглядеть и, наконец, найти мою соблазнительницу, но меня тут же с силой опрокидывают обратно на что-то мягкое. Несложно было догадаться, что я рухнул не на что иное, как на кровать. Эта развратница снова вернулась ко мне, чему я был очень даже рад.
Чувствую лёгкий нетерпеливый выдох совсем рядом с моим лицом. Чуть приподнимаюсь и тянусь вперёд, дабы, наконец, украсть поцелуй у незнакомки, но, к великому сожалению, сделать этого мне не позволили, нагло прижав к моим губам тонкий пальчик. Но в долгу я не остался. Слегка приоткрываю рот и нежно целую, потом легко, почти невесомо, обвожу губами контур изящного пальчика.
Тут снова послышался нетерпеливый выдох, и в ту же секунду меня властно хватают за плечо, опрокидывая обратно, следом аккуратно опускаясь на мою тяжело вздымающуюся грудь. Руки тут же потянулись обследовать таинственную девушку.
Я нежно обвёл руками контур изящного изгиба обнажённой спины и стал, не задерживаясь, подниматься выше. Кожу моих рук словно обжигало от того, насколько было горячее тело под ними. Тем временем эта невероятно возбуждающая девица начинает с новой силой и страстью выцеловывать изгиб моей шеи. Не сдерживаюсь и глухо стону, когда острые зубки, дразнясь, легко покусывают нежную кожу. От этого действа я непроизвольно, достаточно сильно сжимаю плоть аппетитной попки, до которой успел только что добраться.
И тут же слышу первый за все это время несдержанный стон, что приятно раздался прямо возле моего уха. Такой до боли нежный и возбуждающий голосок. От него у меня словно крышу сносит. Я тут же убираю одну руку с так понравившейся мне мягкой и упругой попки, скользящим движением провожу пальцами по спине, не спеша добираюсь до шеи и зарываюсь в густые короткие волосы, притягивая ее ближе к своему лицу, грубо впиваясь в тёплые и влажные губы. Мне тут же охотно ответили, прижимаясь ещё ближе к моему торсу.
Вторая рука так и осталась покоиться на до боли соблазнительной плоти, отчего я, не долго думая, продолжил мять и гладить. Тело надо мной мелко задрожало, и я самодовольно улыбнулся, тем самым ненадолго прерывая наш страстный поцелуй для того, чтобы снова его продолжить.
Пока одна рука была занята мягкой плотью, другая в свою очередь не переставая перебирала мягкие прядки коротких завитков на голове. В один момент я чувствую, как это невероятное тело начинает тереться о мой возбуждённый член. Недолго думая, я особенно сильно схватился за упругую попку и провёл своим членом о девичий лобок, тем самым выбивая громкий стон.
Но неожиданно у меня в мозгу что-то нервно щёлкнуло. В то же мгновение от меня резко отстраняются, при этом больно куснув за губу, и начинают снова вести мокрую дорожку до моего паха. Но тем не менее мой мозг всё продолжает что-то встревожено трубить. Мне показалось кое-что очень странным, когда я коснулся сокровенного местечка.
Тем временем моя незнакомка добралась до моей возбуждённой плоти. Чужие губки тут же порхнули сначала вверх, потом, не спеша, вниз, всё ещё не намереваясь вобрать в себя полностью напряжённый член. Но тут я чувствую, как тёплые губы накрывают головку, и расслабленно выдыхаю, выкидывая из головы все наваждения.
Горячий, вёрткий язык плавно скользнул по всему основанию, заставляя меня невольно толкнуться вперёд. Слишком хорошо. Незнакомка постепенно начала ускорять темп, при этом немного помогая себе руками.
На периферии сознания начинаю понимать, что окружающее пространство постепенно начинает окрашиваться, теперь приобретая хоть какое-то очертание. Перевожу взгляд на эту самую незнакомку, которую словно слегка осветило. Я, наконец, увидел, насколько у неё потрясающее тело. Такое гибкое и изящное. Потрясающее.
А тем временем комната становилась всё более освещённой, тем самым, давая мне больше поля для обзора. Но пока что меня больше интересовала не обстановка этой комнаты, а старательно работающая незнакомка, чья голова активно то поднималась, то опускалась, даря мне море дикого удовольствия. Я уже прямо чувствую, насколько близко была долгожданная разрядка. А в комнате становилось всё светлее и светлее, отчего даже стало больно бить по отвыкшим от света глазам.
Мутным взглядом наблюдаю за действиями незнакомки. Неожиданно неудержимо сильно захотелось видеть её глаза. Мне всегда нравится такой необычный зрительный контакт во время секса. Тяну руку вперёд и касаюсь активно работающей головы, слегка зарываюсь в мокрые от пота пряди волос и слегка приподнимаю голову. Послушались. Она начала смотреть на меня, при этом продолжая насаживаться. Но как только я пригляделся получше к лицу моей очаровательной незнакомки, был готов в ту же секунду оторвать оную от моего члена. Но не успел я что-то предпринять, как на мою плоть насадились с ещё большим усилием, до самого предела, отчего я с лёгким шипением кончил, при этом всё-таки отрывая его от себя…
Как только я распахиваю глаза, в них тут же бьёт ослепительно яркий лучик недавно вставшего солнца. Раннее утро. Грёбаное раннее утро. Слегка шевелюсь в жалкой попытке размять затёкшие ото сна мышцы, но чувствую, как вся больничная одежда неприятно липнет к моему горячему, вспотевшему телу. Особенно неприятно сейчас было в области паха.
— Да твою ж, сука, мать! — зло рычу я, при этом со всего размаху ударяя кулаком в стену, отчего даже, кажется, облупившаяся краска отвалилась от стены, повалившись вниз. — Сука, ненавижу! Ненавижу, блять! — всё продолжаю злобно то ли орать, то ли рычать.
Буквально несколько минут назад, чёрт его дери, я кончил от того, что мне сосал член никто иной, как грёбаный Изуку Мидория! Мне снился мокрый сон с участием этого проклятого доктора! Почему? Почему со мной вечно происходит какая-то хренотень?
Я резко вскакиваю со своей влажной от пота койки и тут же громко шиплю, потому что задел больной ногой за долбаный край кровати. Чёрт побери!
За что? Что со мной не так? Почему из всех возможных кандидатур мне приснился именно этот несчастный малец? Почему не та же самая Урарака? Она ведь девушка и очень даже привлекательная, надо сказать. А тут этот врачишка. Он же парень, мать его! Кажется, мой мозг решил допечь меня окончательно, «подарив» сегодня незабываемое сновидение.
Так сильно захотелось раздолбать сейчас что-нибудь, а лучше кого-нибудь определённого. Во мне прямо плещется этот неудержимый гнев. Самое убийственное, что мне же даже приятно было! Хоть я и до последнего не знал, кто именно меня ублажает, я всё равно получал удовольствие. И сейчас из-за этого в моих штанах грёбаный потоп. И что мне сейчас с этим делать? Через несколько часов ко мне может снова заявиться какой-нибудь санитаришка и что я тогда скажу? Подайте мне, пожалуйста, сменные трусы, ибо я тут немного испачкался. Полнейший бред. Как такое вообще могло произойти? Похоже, пребывание здесь на мне плохо сказывается. Совсем ополоумел.
Не придумываю ничего лучше, как снять с кровати простынь и стереть свой утренний позор. Уж по-другому это не назвать. Справляюсь с эти делом я очень быстро. Самое противное позади, теперь осталось самое главное — надо куда-то убрать эту хренотень, но вот куда? Куда бы я не положил эту простынь, она везде будет на виду, так как в моей палате не так много мебели или ещё чего, куда можно было бы это убрать. Тем более всё равно её рано или поздно найдут, потому что не за горами водные процедуры. Тогда эти санитары буду шмонать везде, где им только вздумается, и я даже не смогу регулировать этот процесс. Ну, а вообще, что я как дитя провинившееся? Слегка замахиваюсь и бросаю белый комок прямо в угол комнаты. Насрать, пускай думают, что хотят. Я же всё-таки молодой парень, так что это не должно быть удивительно для них. В любом случае, они же не могут узнать, на кого именно я кончил. От этой мысли снова всё внутри словно перевернулось с ног на голову.
Грёбаный Изуку Мидория. Я, конечно, понимаю, что этот докторишка выглядит, как девчонка, но не дрочить же теперь на него! Вот и какого чёрта вообще, спрашивается?
Чёрт, снова заболела голова. Да что же за напасть-то такая? Всё, отныне сегодня самый худший день за все те дни, что я здесь пролежал.
Опрокидываюсь спиной обратно на кровать таким образом, чтобы только ноги остались свисать с края койки. Мне ничего не остаётся, кроме как смириться с произошедшим. Хотя это и сложно сделать, но выбора у меня нет. Как бы я не ругался сейчас, то, что произошло, уже произошло и уже давно осталось позади. Просто скину этот факт на то, что у меня давно никого не было, а организм требовал своего, вот и приснилась полная ерунда.
Но вот дилемма остаётся прежней — я всё ещё вспоминаю те соблазнительные позы, что вырисовывал кудрявый. Видимо, тут моя больная фантазия отлично поработала и подкинула мне худшее, что могла. Если просто выкинуть из головы тот факт, что это парень, становится чуть легче, но не совсем.
Единственный плюс, который я вижу, так это то, что сны имеют тенденцию быстро забываться, и, надеюсь, что с этим сном будет именно так.
Проходит какое-то время, а я всё продолжаю валяться на кровати, при этом снова взглядом найдя мою «любимую» трещинку в потолке.
В голове нет ни одной здравой мысли, за которую можно было бы зацепиться и поразмышлять. Одни только обрывочные бессмысленные соображения, которые в конечном счёте заканчиваются тем, что я думаю о кудрявом докторе.
Если уж и развивать эту тему, то могу сказать, что в последнее время я и сам стал замечать за собой, что как-то не совсем здраво на него поглядываю. Слишком уж часто начал задерживать на нём изучающий взгляд. Теперь я на постоянной основе неотрывно слежу за тем, как он двигается, что делает и как делает. А в последнюю нашу встречу так вообще в открытую пялился на него, отчего эта кудряшка даже покраснела. И теперь еще этот странный сон… Всё это сбивает с толку, заставляя задумываться о худшем. Неужели я им заинтересовался? Ни как предметом насмешек или чего-то подобного, как это обычно у меня происходит, а именно в романтическом плане. Одна лишь мысль об этом заставляет моё тело нервно передёрнуться. Да ну к чертям! Не может такого быть и точка! Это просто глупый сон. Ничего большего. Всё, нахер все остальные мысли.
Стараюсь больше ни о чём не думать. Просто продолжаю беспечно пялиться в потолок. А тем временем за пределами моей палаты потихоньку начинает бурлить жизнь. Сейчас мимо моей двери кто-то тихо прошёл, выдавая своё присутствие слегка скрепучая передвижная тележка. Видимо, они потихоньку готовятся к завтраку. В этот раз я начинаю специально прислушиваться к этим копошениям. Делаю всё, что угодно, лишь бы мысли не съедали мой разум. С каждой минутой к этому лёгкому шуму добавляются голоса санитаров, что, скорее всего, перекидываются пару тройкой фраз между друг другом, а потом дальше продолжают свою несложную работу: накормить, проверить, что приняты таблетки, и уйти.
Замечаю, что мимо моей мини тюрьмы стали проходить всё чаще, делаю вывод, что уже совсем скоро зайдут и ко мне. И я был прав. Буквально через минуту наблюдаю за тем, как расстояние между полом и дверью кто-то загораживает, не давая литься через него свету из коридора. Слышу, как брякает связка ключей, следом идёт щелчок замка, два поворота и дверь открыта. Урарака. Хорошо, что это она, а не кто-либо другой. Хоть санитарка теперь тоже мне нравится намного меньше, но уж лучше она, чем какой-нибудь бесячий очкарик или кто-то из той неординарной парочки панков.
— Привет, — вот так просто, как-то по-дружески, даже по-свойски, без всякой чопорно брошенной фразы: «Доброе утро». Отчего-то, буквально на секунду, мне показалось, что я нахожусь не в своей до тошноты ненавистной камере, а где-то в другом, более уютном месте. Появилось такое необыкновенное чувство, будто это всё, наконец, закончилось. Но долго витать в облаках мне не дали, потому что я снова услышал, как с лёгким стуком небольшой стол-каталка встречается с выпуклым порогом.
— Ага, — безэмоционально бросаю я, при этом, наконец, принимая вертикальное положение. Всё равно лежать так было уже крайне неудобно, отчего даже ноги успели затечь, и теперь неприятно покалывало кончики пальцев.
— Как спалось? Ты какой-то бледный, — на последней фразе в её голове проскользнула нотка беспокойства. Причём ни какого-нибудь наигранного, сказанного лишь для того, чтобы создать видимость переживания, а именно искреннего. Меня это удивило. В последнее время она слишком добра ко мне. Прощает мне то, что я оскорбляю её ненормального возлюбленного, приносит мне конфеты, хотя это запрещено — правда, непонятно почему — делает какую-то супер странную дыхательную херню, прощает мне все мои выходки. Странно всё это как-то. А может мне просто надо перестать везде искать подвохи и просто принимать всё, как есть, без задних мыслей? А то если я буду так рассуждать над действиями каждого, кого здесь встречаю, то поеду крышей уже по-настоящему.
Но… Бледный? Я знаю только одну причину, по которой я могу быть бледным. И, конечно же, я не собираюсь об этой причине ничего говорить. Да и снова вспоминать не хотелось, на самом деле.
— Ничего особенного, просто не выспался, — естественно вру, потому что ничего другого просто не остаётся. — Уже завтрак? Не рановато? — не знаю, для чего я задаю два последних вопроса. Возможно, для того, чтобы отвести тему в другое русло. Потому что карие глаза напротив выглядят сейчас уж слишком обеспокоенно. Не хотелось бы дождаться момента, когда Урарака начнёт делать что-то странное, наподобие проверки моей температуры или ещё чего.
— Да, завтрак. И нет, не рановато. Всё, как обычно, по расписанию, — беспокойство, конечно же, никуда не делось, но, видимо, поняв, что я не стану ей сейчас ничего говорить, она замолкает и молча поправляет все принадлежности, что лежат на столе. Только зачем она каждый раз это делает, если у неё и так всё идеально расставлено, я не знаю. Но, видимо, это её какой-то особый ритуал. Тем временем шатенка ближе пододвигает к койке столик и отходит чуть в сторону, чтобы, как это говорится, не стоять над душой, как надзиратель какой-нибудь.
— У тебя сегодня важный день, — между тем, снова пытается завести разговор санитарка.
— В смысле? — возможно, мой вопрос мог бы прозвучать совершенно безразлично, но я уже просто устал проявлять какие-либо бурные эмоции. Хотелось спокойно поесть, без всяких неприятных инцидентов, которые я сам же и создаю.
— Ну как же, у тебя же сегодня прогулка, — чуть ошарашено ответила Урарака, видимо, поражаясь тому, что я мог забыть о таком великом событии. А оно было и вправду великое. Насколько я понял, меня не выводили на улицу не потому, что я для них кажусь очень опасным пациентом, а потому, что такие вот прогулочки в принципе большая редкость здесь. И я тут не один такой, кто не дышит прекрасным свежим воздухом. Но, конечно же, на других мне абсолютно всё равно.
Но я только сейчас осознал не мало важную вещь. А кто же меня поведёт гулять-то, как собачонку? Пра-авильно, мой драгоценный доктор Мидория. Чёртов врачишка.
— Превосходно, — с небольшим раздражением отвечаю я, при этом залпом опрокидывая в себя стакан тёплого чая. О чём я пожалел в ту же минуту, потому что остатки чая потекли у меня по подбородку вниз, при этом оставляя неприятные мокрые пятна на водолазке.
— Ох, надо вытереть, — тут же заменжевалась девушка. Она не нашла поблизости никакой тряпки и принялась вытирать эти небольшие пятна нижним краем рукава своего белоснежного больничного халата.
— Всё нормально, — пытался остановить её я, но она всё продолжала ещё больше втирать в ткань влагу. Шатенка что-то недовольно бурчала себе под нос, вроде что-то о том, что это надо снять и убрать в стирку, или что-то наподобие. А вообще я не особо вслушивался в то, что она там мямлит. В это время я пытался прислушаться к своим чувствам. Ведь совсем рядом со мной была девушка. Привлекательная, молодая девушка, чья большая грудь была почти что на уровне моих глаз. Любой другой бы воспользовался такой возможностью и… Но чёрт, ничего внутри не будоражило от предвкушения чего-то такого. Ни один мускул даже не дёрнулся в попытке прижать и нагло потрогать.
— Вот, вроде чуть оттёрла, даже пятна не осталось, — она была непозволительно близко к моему лицу. Да и смотрела так странно. Словно… Словно ожидая от меня чего-то? — Кстати, как конфеты? Уже попробовал? — шатенка быстро отстранилась, занимая себя тем, что складывала в одну кучку использованную посуду. Я принял решение полностью проигнорировать то, что на секунду промелькнула в её взгляде.
— Пока нет, — словно отойдя от оцепенения, тут же ответил я. Честно говоря, я вообще запамятовал про них. Но при этом я всё-таки не забыл их запрятать в стык, что образовался между кроватью и стеной. На мой взгляд, это было самое потайное место, которое тут только можно найти.
— Особенно вкусная та, что будет в красной упаковке, — она тепло улыбается мне и начинает не спеша раскладывать принадлежности для инъекции, которые по обыкновению лежат у неё в небольшом чёрном чемоданчике. У меня тут же возникает вопрос, который я, собственно, и задаю:
— Зачем всё это? Я же обычно таблетки пью, — не то, чтобы я испугался небольшого укольчика, уж точно нет, просто обычно мне что-то вкалывают в вену только тогда, когда я особо буйный. Сейчас, естественно, ситуация не такая.
— Доктор назначил тебе другие лекарства, — без замедления ответила она. Ах, вот оно значит как. Значит, все эти сеансы, что он проводит, действительно приводят к какому-то результату. Иначе он бы не менял мне препараты. Только вот что он из наших встреч понимает? Неизвестно. Один я, получается, ничего не понимаю.
Санитарка, как обычно, зря времени не теряет, а уже в полной готовности протягивает руку, дожидаясь от меня ответного движения. Она нежно обхватывает моё запястье левой рукой, тем временем правой задирая наверх рукав водолазки, далее она берёт уже заранее подготовленную ватку, которая уже была пропитана спиртом, и мажет ей локоть. Убирает использованную ватку в сторону, а потом кладёт мою руку на небольшую белую подушечку. Поддерживает сгиб локтя левой рукой, тем самым немного выгибая его для того, чтобы была видна синяя венка. В шприц уже давно набрана слегка желтоватого оттенка жидкость; она берёт его в руку и одним отточенным до автоматизма движением делает мне укол. Вытаскивает иглу из вены, при этом зажимая место укола ещё одним куском ваты.
— Посиди пока, — говорит она, уже начиная потихоньку убирать все принадлежности обратно в чёрную коробочку.
А я тем временем словно в прострацию попал. Всё начало плыть перед глазами, как только шатенка начала нажимать на шток шприца, а эта сомнительная жидкость малыми дозами начала смешиваться с кровью, попадая во все участки моего тела. Теперь, куда бы я не взглянул, всё переливается непонятными разноцветными мушками, что летают по всей комнате, словно пылинки какие-то, которые мешают мне сконцентрировать взгляд хоть на чём-нибудь. Даже шатенка, мельтешащая перед глазами, выглядела, будто в пиксельном изображении: одни разноцветные квадратики, так ещё и смазанные к тому же. Буквально на секунду меня напугало это состояние. Я впервые испытываю что-то подобное. Очень странное и непонятное чувство.
Через некоторое время этих квадратиков становилось меньше, но они всё же были. Даже когда я закрывал глаза, они всё равно продолжали белыми пятнами сверкать тут и там, сбивая с толку. Неужели это и называется «звёздочки из глаз полетели»?
Слегка дёргаюсь, когда чувствую, как рука шатенки касается моего плеча, чуть надавливая, будто намекая, что надо прилечь и тогда всё пройдёт. Я без каких-либо возмущений покорно подчиняюсь и укладываюсь обратно на кровать, при этом даже не побрезговав помощью шатенки, когда она поддерживала мою спину рукой, чтобы я не резко плюхнулся. Хотя желание было прямо дикое, потому что в этот момент моё тело было уже слишком расслабленным и совершенно отказывалось подчиняться своему единственному хозяину.
— Отдыхай, днём за тобой придут, — словно из вакуума доносятся слова санитарки, потом какое-то недолгое копошение, дверь закрывается, и я тут же отрубаюсь.