Психбольной

— Не скучай тут, Бакуго. Завтра повеселей будет, — задорно произносит самый чудаковатый из компашки здешних неформалов. К слову, именно эти двое цветастых меня и встретили в холле в тот момент, когда доктор уже вез меня обратно с прогулки. Естественно, их приходу я не обрадовался. Уж лучше бы пришёл очкарик, как и собирался. Только вот непонятно, почему он так и не явился. Да и по выражению лица доктора я сразу понял, что он тоже не ожидал увидеть здесь этих двух. Вполне возможно, что произошло что-то неотложное, поэтому-то их и прислали. В общем-то, неважно. В любом случае, кто бы меня не встретил, я уже снова нахожусь в своей «уютной» камере. Почти что в тишине и спокойствии. — Замолчи, — тем временем всё продолжали о чём-то спорить цветастые. Красноголовый, как обычно, затыкал желтоголового, а желтоголовый, в свою очередь, продолжал нести какую-то чепуху. Собственно говоря, ничего не меняется. Их диалог всегда строится как будто бы по специально составленному плану. Постоянство — признак стабильности, а стабильность — признак мастерства. Но это точно не касается этих двоих. — Ну, а что опять-то? — всё не унимался желтоголовый, активно жестикулируя руками, всячески показывая, что он больше, чем недоволен. Ведет себя, как дитя, ей богу. Как вообще таких шумных можно терпеть на работе, где, в принципе, ценится тишина? Тут и без них всегда шума хватает, а они ещё больше создают его вокруг себя. — Ты опять несёшь чушь, — тут же беззлобно шикнул на него красноголовый, при этом уже начиная помогать мне выбираться из кресла. Конечно же, ничего возразить я не успел, так как второй резко подал голос: — Но это же правда! — он практически прокричал это, возмущённо таращась на своего напарника, который в свою очередь уже аккуратно переставлял мою больную ногу со специальной подставки на пол. А потом уже принялся снимать с меня кандалы в виде двух кожаных ремней. Мне до сих пор смешно от того, что этому врачишке пришла в голову идея нацепить на меня это. Складывалось такое ощущение, будто я нахожусь в тюрьме, а не в месте, где мне должны были по идее «помочь». — Он… — тут же осёкся красноголовый, искоса глядя на меня. И что это сейчас было? То ли они просто-напросто несут чушь уже оба, то ли что-то недоговаривают, причём умышленно. — Неважно, — бурчит он себе под нос, окончательно снимая с меня ремни и убирая их к себе в карман халата. Я тем времен без какой-либо помощи тут же пересаживаюсь на кровать. Красный, больше ничего не говоря, поднимается с корточек, откатывает в сторону кресло-каталку, ставя на его место неизменный передвижной столик, на котором уже стоял мой ужин. Только взглянув на еду, я понял, что просто чертовски голоден. Всегда знал, что прогулки на свежем воздухе оказывают благоприятное влияние на организм. Я уже было хотел преступить к трапезе и даже успел взять столовый прибор в руку, как красноголовый как-то строго произнёс: — Но сначала надо принять лекарства, — перевожу взгляд с тарелки на стаканчик, что стоял рядом. Насколько мне помнится, вчера Урарака говорила, что кудрявый сменил мне препараты, и, вроде как, они теперь должны быть в жидком виде. А эти лекарства уж больно были похожи на те, что я принимал до этого. Скептически поглядываю на них и чувствую, как выжидательно глядит на меня красноголовый. Выбора у меня нет, придётся пить, иначе насильно запихают, и не факт, что через нужное место: от этих двоих можно ожидать что угодно. Не задумываясь, закидываю в рот две красно-белые капсулы и запиваю их водой, что услужливо приготовил для меня желтоволосый. После, удостоверившись в том, что я действительно выпил лекарства, оба санитара начали по-быстрому собираться. — Отдыхай, — доброжелательно произносит желтоволосый, при этом подхватывая под локоть своего коллегу и отправляясь на выход. Только красный вовремя спохватился и прихватил с собой другой передвижной столик, что стоял у двери ещё с самого утра. И они, наконец, покинули мою верную обитель. И, о боги, что я слышу? Ни-че-го. Ну наконец-то, долгожданная тишина. И теперь я спокойно приступаю к трапезе. Мне всегда нравилось ужинать в полной тишине, потому что под конец дня всегда жутко уставал. Хотелось побыть в уединении, чтобы никто не спрашивал: «как прошёл день?», «чем занимался?», «где гулял?», «с кем?» и многое другое. Меня об этом всегда спрашивал отец, отчего я всегда злился. Почему он не понимает, что я не хочу с ним разговаривать? Но отец был терпеливым, он не орал на меня сразу же после того, как я начинал грубить. Зато этим всегда занималась мать, говоря, что я невоспитанный кусок дерьма, который не может проявить и капли уважения. Пф, так воспитали, как говорится. Поужинал я на удивление очень быстро. Даже не заметил, как закинул в себя целую тарелку гречки с тушёной говядиной, да ещё и запил это всё тёплым чаем. Теперь можно и отдохнуть. Но тут больше не физически, а морально. Меня всегда жутко утомлял шум. А в этой больнице действительно было очень шумно. Буквально через секунду уже удобно укладываюсь на кровати, прикрывая глаза. Отчего-то в голове сразу же проскальзывает последний диалог этих двух чудиков. Теперь мне стало интересно, что имел в виду этот желтоволосый, когда говорил, что завтра мне будет повеселей? С чего это вдруг завтра должно быть повеселей? Завтра должно произойти что-то особенное? Как всегда, наговорили непонятно чего и свалили. Возможно, конечно, что он ляпнул что-то не подумав, но, если учесть, что он так активно спорил с красноголовым, доказывая, что это вовсе не чушь, то это навевает на определённые мысли. Да и поведение красноголового, откровенно говоря, смущало. Хотя он всегда мне казался самым адекватным человеком из их небольшой компании. Не исключено, что завтра действительно что-то произойдёт. Но вот что? Это я узнаю только завтра. Тут неожиданно проскользнула интересная мысль: может, кудрявый сумел связаться с Шото, и уже завтра я смогу с ним встретиться? Этот вариант не исключается, но он маловероятен. Вряд ли он смог бы за такой короткий срок договорится о встрече. Тем более практически весь вечер он провёл со мной. Значит, это что-то другое. Чёрт, я загоняю себя бессмысленными размышлениями. Я, конечно, очень нетерпеливый, но это ведь не займёт много времени. Уже через несколько часов я узнаю, о чём шла речь. Если это вообще были не пустые слова двух шизиков. По моим расчётам, сейчас было около одиннадцати вечера, пора бы и самому уже спать ложиться, но вот сна не было ни в одном глазу. Обычно после принятия таблеток я всегда отрубался как миленький и благополучно просыпался под самый завтрак. Но вот отчего-то было никак не успокоиться. Меня словно что-то тревожит. Не знаю даже почему. Просто сердце колотится, как сумасшедшее. Может, я каким-то образом чувствую, что вскоре произойдёт что-то необычное, что могло бы повлечь за собой беду? Что за глупые наваждения? Похоже, я заразился от тех двоих. Теперь тоже буду чушь всякую нести. Просто, скорее всего, сегодня был слишком насыщенный вечер, оттого и успокоиться никак не могу. Да, наверняка так и есть. Как там учила Урарака? Вдох — выдох? Ну, раз в тот раз помогло, почему бы и сейчас этим не воспользоваться, правильно? Я поудобней располагаюсь на кровати, ложась на спину, при этом особое внимание уделив именно больной ноге, отодвинув её чуть дальше от здоровой. Мало ли, опять ночью задену ее и проснусь, а если уж и проснусь, то точно уже не засну снова. Это я уж точно знаю. Чувствую себя полным идиотом сейчас, но тем не менее делаю глубокий вдох, задерживаю немного дыхание, а потом медленно выдыхаю. Повторяю всё в точности, как тогда продемонстрировала мне шатенка. Да и ничего особенного не было в этих действиях, чтобы чего-то не знать и в чём-то ошибиться. Проходит минута, две, три, а я всё продолжаю делать эту своеобразную дыхательную гимнастику, и через какое-то время до меня доходит, что я действительно начинаю засыпать. Кто бы мог подумать, что это поможет? Постепенно вдохи всё уменьшались, становясь более глубокими и спокойными, не такими судорожными, какими были до этого. Даже не замечаю, как окончательно проваливаюсь в сон.

***

Дышу. Делаю два шага — вдыхаю через нос, ещё два — через нос же и выдыхаю. Очень важно, чтобы дыхание было ритмичным, не рваным, иначе быстро выдохнусь и буду как рыба хватать воздух ртом. Надо сосредоточиться. Так же важно не переоценивать свои возможности, всегда быть настороже и не ликовать раньше времени, потому что никогда не знаешь, в какой момент всё может пойти не по плану. — Катсуки! Беги быстрей, ты сейчас проиграешь! — прокричал кто-то со стороны. Теперь краем глаза я заметил, что меня действительно уже пытаются обогнать. Чёрт. Прислушиваюсь к своим ощущениям. Лёгкие уже начинают гореть огнём, а ноги движутся больше на автомате, но не болят. Несмотря ни на что, я всё ещё чувствую, что способен бежать. Это хорошо, значит, ещё в состоянии поднажать. Я уже успел поравняться со своим противником, который тоже, видимо, так просто сдаваться не собирался. Хотя, судя по тому, как он начал дышать, он скоро тут без сознания поляжет. Вот дурак. — Давай-давай! — всё не унимался мой болельщик со стороны. Я даже не буду спорить с тем, что его крики придают мне сил, чтобы передвигаться дальше, не давая позабыть о том, что надо добраться до конечной цели любыми способами. А единственный действенный способ — это не забывать про правильное дыхание и быстрей перебирать ногами. — Быстрей! — кошусь взглядом чуть в сторону и замечаю, что у моего противника тоже ещё есть силы, но они уже явно на пределе. Возможно, если бы он не начал дышать ртом, он бы меня уже давно бы обогнал. Но у меня выработана техника бега, так что он изначально был в пролёте. Вдыхаю поглубже и уже гляжу строго прямо, видя заветную финишную черту. Я выиграю. Продолжаю бежать. Уже и в глотке начало неприятно покалывать от большого количества прохладного воздуха, поступавшего через нее. Чувствую, как мышцы в ногах уже начали забиваться, оповещая о том, что скоро я не смогу бежать. Вот же она — победа. Совсем близко. Стоит только протянуть руку, и я стану победителем. Мгновение и… — Да! Ты смог! — тут же возликовал мой самый громкий и преданный болельщик, как только я пересёк финишную прямую, придя, естественно, первым. Буквально за несколько секунд он преодолел несколько ступенек трибуны, уже со всех ног несясь в мою строну. — Ха, съел! — прокричал он чуть ли не в лицо тому, кто прибежал вторым. По-хорошему, моему сопернику помощь бы оказать, а то точно в обморок здесь грохнется. Но, видимо, всем было глубоко по барабану. Тут ко мне, наконец, подлетел черноволосый парень, принимаясь меня крепко обнимать и поздравлять с победой. Он единственный, кто всегда так бурно реагирует на мои победы, и единственный, кто рьяно меня поддерживает, когда у меня случается неудача. Но неудач у меня всегда было меньше, чем побед. — Так нечестно. Ты же знаешь, что я долго бегать не могу, — только отдышавшись, тут же начал возмущаться мой недавний соперник. И этот тоже всегда так оправдывался, когда раз за разом мне проигрывал в простых соревнованиях в беге. И каждый раз он кричал, что в этот раз обгонит меня, и каждый этот раз он проигрывал. — Тогда нечего было спорить! Ты знал, на что шёл, — я по-доброму ухмыляюсь, при этом кидая озорной взгляд в сторону остальных моих друзей, которые так же сосредоточенно наблюдали за нашими соревнованиями. — Не ёрничай! — с обидой бросил друг, устало плюхаясь на ровно постриженный газон. В этот раз он был близок к победе, ещё пара таких соревнований и я точно когда-нибудь ему проиграю. Но, естественно, я об этом ничего не скажу, а то зазнается ещё. — Каччан, я за тебя так рад! Ты такой быстрый! — восхищённо прощебетал мой лучший друг, который подошёл ко мне, когда меня, наконец, отпустил черноволосый. — Я не сомневался в тебе, — следом пришёл и второй лучший друг, при этом легко хлопнув меня по плечу. Все продолжали что-то говорить, иногда даже кричать, а я, наблюдая за всем этим, стоял и улыбался, как дурак, что даже щёки сводило, но всё равно ни на секунду не переставал радостно лыбиться. Ведь мне было так хорошо среди этих ребят. Хоть они порой и вели себя как полные идиоты, тем самым жутко выводя меня из себя, но они всё равно оставались моими друзьями. До сих пор удивляюсь тому, как такие разные по характеру люди смогли построить настолько крепкую и дружную компанию. Видимо, такова судьба. Неожиданно я почувствовал, как моей спины коснулось что-то холодное и мокрое. Незамедлительно оборачиваюсь и понимаю, что позади меня никого нет, только всё то же поле и беговая дорожка, что была вокруг него. Странно, может, мне показалось? — Эй, Катсуки, с тобой всё хорошо? — поворачиваюсь обратно и ужасаюсь. Небо резко потемнело. Буквально за несколько секунд его заволокло грязно-серыми тучами. Солнце за ними тут же скрылось, лишая землю своего яркого света. А среди этого в одно мгновение образовавшегося мрака на меня стало смотреть шесть пар озлобленных глаз моих друзей. Их злые улыбки ярко выражались на полностью тёмных лицах. Сейчас они походили на каких-то теней, что пришли за тем, чтобы, наконец, отомстить. Они недвижимо стояли на одном месте и смотрели. Смотрели с такой дикой ненавистью, что от одного их взгляда мне стало дурно. Я сделал один неуверенный шаг назад, при этом так же не отрывая взгляда от этих существ, которые ранее были моими друзьями. Тут неожиданно по тёмному лицу одной из этих странных теней потекла тоненькая струйка крови, а дальше начало обильно кровоточить и всё остальное тело. И так у всех них. Они словно обливались собственной же кровью. Дико испугавшись, я хотел было уже рвануть в сторону, но неожиданно осознал, что у меня даже не получается поднять ногу. Опускаю взгляд вниз и вижу, что я держу в своих руках огромный окровавленный топор, а мои ноги уже по голень были погружены в эту кровавую лужу, что начала образовываться из-за этих теней. — Это ты. — Ты сделал это с нами. — Ты изуродовал нас. — Из-за тебя мы стали такими. В унисон шептали эти тени, при этом медленно приближаясь ко мне. Я нервно дёрнулся, пытаясь вытащить хотя бы одну ногу, но все усилия оказались тщетными: мои ноги словно приросли к земле. А тем временем крови с каждой секундой пребывало всё больше и больше. Теперь она поднялась достаточно высоко, погружая в себя мои ноги уже по колено. Если я не выберусь отсюда в ближайшее время, то до меня либо доберутся эти тени, которые, к слову, всё продолжали пробираться ко мне, либо я захлебнусь в этой крови. Но неожиданно все эти тени, словно по щелчку пальцев, исчезли, оставив лишь после себя беспросветную тьму. Вместе с этим и кровь перестала пребывать, оставаясь на одном уровне. А я всё продолжал стоять на месте, безучастно глядя куда-то вперёд. Меня всего передёргивало от испытываемого страха. Я впервые чувствую что-то подобное. Настолько отвратительное чувство, которое как будто обволакивает изнутри, сжимает и выкачивает все силы, не давая переключиться на что-то другое. Не даёт забыть о себе, постоянно напоминает. Через какое-то время в этой тьме как будто бы кто-то включил прожектор и направил его свет на зеркало, что неожиданно появилось прямо передо мной. Из-за этого я снова дёргаюсь, при этом невольно взглянув на него и, конечно же, вижу в его отражении себя: такого же перепачканного в чужой крови, с тем топором в руках, про существование которого я уже успел позабыть, и испуганным взглядом. И только потом я замечаю в этом же отражении те горящие мелкими красными огоньками шесть пар глаз, владельцы которых уже стояли позади и обволакивали меня исходящим от них мёртвых холодом. Не спеша открываю глаза и оглядываюсь по сторонам. Пробуждение, мягко говоря, не очень. Видимо, из-за того, что я крутился всю ночь, всё моё пастельное бельё круто перевернулось, и в определённый момент, когда я пытался выбраться из-под мешавшей мне ткани, я запутался в собственном одеяле и мёртвым грузом полетел вниз со своей койки, при этом больно ударяясь ногой о холодный бетонный пол. Теперь я распластался на полу, раскидав в стороны свои конечности, принимая форму так называемой «звёздочки». Что-то в последнее время мне начали сниться слишком уж реалистичные сны. Но сегодняшний сон был какой-то чересчур жутковатый. До сих пор, когда закрываю глаза, вижу те красные точки, что являлись глазами тех существ. Конечно, это, скорее всего, были мои собственные наваждения из-за того, что сновидение оказалось слишком будоражащим, но ощущения были явно не из приятных. Если бы не мои друзья в роли главных антагонистов, я бы наверняка сразу же бы забыл про этот чёртов сон. А ведь он так хорошо начинался. Я даже вспомнил тот день, когда мы устроили соревнования по бегу, но вот завершение было совсем другим. Мои друзья не становились какими-то странными существами и не шептали мне о том, что это я во всём виноват. Такой до боли странный сон. Ещё этот непонятно откуда взявшийся топор и целое море крови. Блять, жуть какая-та. Спину уже начало сводить от холода, поэтому принимаю решение наконец встать. Это далось мне тоже не так просто, как я думал. Когда я поднял корпус, в голове резко зашумело, и она тут же жутко разболелась, словно неожиданно поднялось давление. Единственное, что я никогда не мог терпеть — это именно головную боль, особенно такую сильную. Любое движение отдавалось неприятной болью в пульсирующих висках. Чёрт, что за проклятье? Понимаю, что если не подниму сейчас свою задницу с пола, то это грозит мне простуженными почками, и тогда боль уже будет просто в разы отличаться от той, которую испытываю сейчас. Стиснув зубы, я подрываюсь с места, теперь окончательно принимая вертикальное положение, но ненадолго. В это же мгновение я обессиленно плюхаюсь на кровать, при этом зарываясь лицом в мокрую подушку. И когда уже наступит этот грёбаный «День гигиены»? Уже надоело каждый раз ложиться в сырую от пота кровать. Да и я сам бы уже не отказался принять душ, а то так скоро от меня все санитары будут шарахаться. Хотя, на самом деле, это было бы не так плохо. Усмехаюсь от этой мысли и тут же жалею об этом. Снова неприятно сдавило виски. Давненько что-то меня не мучила головная боль… Тем временем за пределами моей камеры снова постепенно оживали местные обитатели. Снова стучали переносные столики, снова шелестели больничные тапочки о пол коридора, снова кто-то переговаривался друг с другом, кто-то беспечно хихикал, а кто-то снова кричал и, кажется, пытался вырваться из рук санитаров, которые удерживали его. Наверное, другие видели меня таким же со стороны, когда только привезли сюда. Таким же вечно орущим, недовольным и агрессивным. Только вот сейчас я отчего-то стал намного спокойней, в отличие от того, каким был до этого. Из-за размышлений я не сразу услышал, как моя дверь с лёгким скрипом открылась, запуская внутрь очередного санитара с неизменным передвижным столиком. — Привет! Я к тебе с хорошими новостями! — тут же донёсся со стороны двери радостный клич, который в свою очередь больно ударил по мозгам. По голосу я сразу определил, что это Урарака. Может, она не учитывала тот факт, что я, например, мог бы спать в такое время и то, что её крики с утра пораньше были совсем ни к чему. Или, скорее всего, она уже привыкла к тому, что я обычно бодрствую, когда она приходит, поэтому-то, она, особо не задумываясь, тут же начала со мной беседовать. — Ммм, — безэмоционально произношу я, наконец, поворачиваясь на бок. Она, действительно, даже не смотрела в мою сторону, искренне веря в то, что я не сплю. — Просто «Ммм»? Тебя уже хорошие новости не интересуют? — разочарованно спрашивает она, поворачиваясь ко мне лицом, отрываясь от своего каждодневного ритуала: раскладывание и подравнивание всех столовых принадлежностей на столе. Она была сегодня необыкновенно эмоциональна. Слишком много эмоций проскользнуло только за несколько фраз и от каждой сказанной у меня неприятно начинали пульсировать виски. — Говори уже, — я пытаюсь сохранить тот безэмоциональный тон, чтобы ни в коем случае не выдать то, что я не в лучшем состоянии для бесед. — Если вкратце, то тебя снова начнут отпускать в общий зал, — беззаботно отвечает шатенка, радостно сверкая своими карими глазами. Кажется, она обрадовалась этой новости намного больше, чем я, потому что от услышанного у меня не дёрнулся ни один мускул. Может, просто не успел ещё осознать, что мне предоставили какую-никакую, но свободу? — Дай угадаю, снова кудрявый постарался? — вымученно усмехаюсь. Меня поражает этот доктор, он сделает всё что угодно, лишь бы доказать мне, что он, действительно, хочет мне «помочь» и наладить со мной контакт. Такой странный. И от его действий так и пахнет отчаянием. Отчаянием доктора, который не может наладить контакт с пациентом. — Доктор Мидория? — весело рассмеялась. Скорее всего, её позабавило именно то, как я назвал своего доктора. Она такая простодушная порой. — Можно и так сказать. Он вчера поговорил с главврачом и, так как никаких инцидентов уже давно не было, ты теперь можешь снова свободно передвигаться по корпусу. Надеюсь, что ты ещё не забыл расписание? — мне потребовалась буквально секунда на то, чтобы уловить суть — меня больше не будут запирать здесь и я смогу спокойно выходить из палаты. Наверное, я рад, просто ещё не осознал этого — Забудешь тут, — отвлечённо отвечаю я. В расписании ничего можно было и не запоминать, сами санитары чисто физически не давали забыть, всегда действуя как по часам. Самое главное из всего расписания это то, что всех пациентов в девять часов вечера отправляют по своим палатам, а уже в десять запирают на замки, чтобы не допустить того, чтобы кто-то беспризорно шастал по корпусу. Специально для таких неожиданных случаев, когда санитары по своей невнимательности забывали запереть пациента, есть дежурные санитары, которые периодически проходятся по коридорам, проверяя всё ли в порядке. — Так что с сегодняшнего дня эта дверь больше не будет заперта, — для подтверждения своих слов она даже слегка приоткрыла дверь, будто намекая, что теперь она будет всегда так открыта. — Разве ты не рад? — как-то расстроенно спросила она, когда так и не дождалась от меня какой-либо реакции. На самом деле я и сам не знаю, что я чувствую. Так долго ожидал, когда мне позволят выйти отсюда, а теперь, когда у меня снова появились те возможности, которых меня лишили, я ощущаю больше какую-то досаду. Уже настолько отвык от того общества, что окружало меня в этих стенах, что теперь даже не хотелось выходить из своей палаты. Снова видеть всех тех нездоровых людей… — Ещё как рад, — получилось больше язвительно, с небольшой иронией. Но, кажется, такого ответа хватило шатенке, чтобы снова мило улыбнуться. Порой я совершенно не понимаю её. — Правильно, ведь так всё хорошо складывается, — «дарит» мне странный взгляд и принимается дальше порхать вокруг столика. Что это сейчас было? — Ты о чём? — непонимающе спрашиваю я, при этом по привычке хмуря брови. Шатенка, кажется, не спешила с ответом. Она лишь только немного напряглась и все её движения теперь стали какими-то дёрганными, после того, как я задал свой вопрос. Сначала говорит что-то непонятное, а теперь ведёт себя как не санитарка в психиатрической больнице, а пациент этой самой психиатрической. — А-а, ну, — наконец, попыталась ответить хоть что-то шатенка. Видимо, до этого она усиленно размышляла над тем, что мне ответить, поэтому так и напряглась. Но вот её раздумья слишком уж сильно затянулись, поэтому она всё-таки решила подать голос. — Ведь ты заслужил этой небольшой свободы, — на этой фразе она, наконец, решила подкатить ко мне мой завтрак. Скоро я и сам смогу ходить завтракать, обедать и ужинать в столовую. Отчего-то от этой мысли стало тоскливо. — Не думаю, что я вообще должен был быть здесь, — с не свойственным мне меланхоличным тоном заметил я, а потом красноречиво зыркнул на санитарку. На это она мне ничего не ответила, а лишь уткнулась взглядом в пол. Хмыкаю и молча приступаю к завтраку. Снова овсяная каша с кусочками каких-то фруктов, булка, намазанная маслом, и целая кружка всё ещё горячего чая. Я скоро блевать буду от такого рациона, но определённо не сегодня. Сегодня я жутко хочу есть, поэтому активно запихиваю в себя всё это. Когда заканчиваю с завтраком следом идёт неизменная утренняя инъекция. Меня неожиданно посетил интересующий меня вопрос, собственно, он возник ещё тогда, когда двое цветастых принесли мне другие препараты. Но, а сейчас, снова глянув на, в разы погрустневшую, санитарку, я решил откинуть обратно этот вопрос в небытие. — Кстати, днём можешь выйти отсюда, прогуляться. Сегодня как раз я буду дежурить, — словно между делом снова возобновила диалог шатенка. Было видно, что она всё ещё расстроена. Только не понятно, почему она так резко погрустнела? Из-за того, что я ей сказал? Но разве это не правда? Уж кто тут и должен, как квашня ходить, так это я. Но, естественно, я никогда в жизни по своей воле не буду пассивным куском мяса. — И как же я выйду отсюда? — насмешливо спрашиваю я, при этом чуть приподнимая правую ногу, слегка покрутив ей. Кажется, они уже все забыли про то, что я без пяти минут инвалид. С того дня, как кудрявый обработал и перевязал мою ногу, никто так и не пришёл, чтобы посмотреть, что с ней вообще. А я сомневаюсь, что мой врачишка специализируется в чём-то подобном. Я уже даже перестал надеяться на то, что смогу в скором времени нормально передвигаться на своих двух, а не на этом проклятом кресле. — Я попрошу Тенью тебе помочь. Или, может, Денки. Или Киришиму, а нет, он не может, потому что сегодня не его смена, — конец фразы она говорила больше для себя, чем для меня. Но факт остаётся фактом — я снова превращаюсь в безвольную куклу, которая требует уход. — Лучше пускай очкарик твой приходит. Эти двое просто невыносимые, — из двух зол выбираю меньшее. Если сюда снова заявятся те двое, даже если из них будет кто-то один, я окончательно рехнусь. В их компании определённо точно можно стать ненормальным. — Тенья не мой, — глухо ответила шатенка, отводя взгляд в сторону. Мне показалось или она смутилась? — Ну, ты так печёшься о нём. Разве вы не встречаетесь? — выдаю не подумав. Зато последовала интересная реакция от шатенки: — Мы не… мы не встречаемся. Мы просто хорошие друзья и работаем в одном месте, — между этими двумя точно что-то есть. Ну, или просто этой шатенке очень нравится этот очкарик. Не зря же она в тот раз так рьяно защищала его, да и то, что в первую очередь она собиралась просить о помощи именно этого санитара, тоже говорит о многом. А сейчас она почему-то придумывает разнообразные отговорки. Мол, что за глупости я такие говорю. Хотя, на мой взгляд очкарик тоже не ровно к ней дышит. Тоже эти взгляды украдкой, порывы защитить, хотя от этого до сих пор смеяться охота, уж, девушку то я точно не тронул бы, ну, в самом деле. — И ничего больше? — усмехаюсь. Кого она пытается обмануть? Если только саму себя. Не думаю, что я единственный, кто заметил что-то такое в их взаимоотношениях. — И ничего больше, — безапелляционно ответила шатенка и для верности утвердительно кивнула головой. По идее, если бы её не интересовала данная тема, она могла давно уйти из моей палаты, так как все необходимые утренние процедуры были уже давно сделаны. Но, однако, она всё ещё здесь и до сих пор слушает меня. — А вот он вроде без ума от тебя, — всё продолжаю подливать масла в, только начавший разгораться, огонь. И от этого самого «масла» девичий интерес поднимается сразу же на несколько уровней. Теперь глаза напротив словно позабыли, что недавно их зацепило что-то неприятное и грусть из них уже ушла, а на смену этому чувству пришло другое — назову его «сомнительная радость». Почему «сомнительная»? Да, потому что она, скорее всего, ещё сама сомневалась в своих чувствах. — С чего ты это решил? — спросила изумлённо она. — Да так, просто мои скромные наблюдения, — кажется, я её знатно озадачил. — Ты лучше скажи мне, вы что-нибудь будете с моей ногой делать? Когда я уже смогу нормально ходить? — тут же перевожу тему на более меня интересующую. Не хватало ещё, чтобы эта девчонка тут в ступор впала от неожиданно поступившей для неё информации. — Ах, да, — сразу же спохватилась она. — Перед обедом осмотрят твою ногу. У тебя ничего серьёзного, так что, думаю, через пару тройку дней уже сам сможешь ходить куда захочешь, — и снова эта обворожительная улыбка. Поразительно, стоит только сказать девушке что-то касающееся её ненаглядного и она в тот же миг словно расцветает на глазах. — Было бы неплохо, — тяжело выдыхаю. — Ну, всё, я пошла, днём ещё увидимся, так что не прощаюсь! — всё так же радостно сказала шатенка, наконец, собираясь уйти отсюда по своим девичьим делам. Не забыв про столик, она направилась на выход. — Давай, — негромко проговариваю я и укладываюсь обратно на кровать. Дверь за собой она, действительно, не заперла, оставив её слегка приоткрытой. Что-то моё пребывание здесь с каждым разом всё больше превращается в простые будни. Я стал терпимей относится к тем людям, что приходят ко мне. Уже спокойно переговариваюсь с ними, не пытаюсь набить им рожу, не вырываюсь, когда они меня вывозят на какие-нибудь процедуры по промыванию мозгов, называемые сеансы с доктором. Так же беспрепятственно принимаю таблетки, которые до этого терпеть не мог. К одному очень сомнительному врачишке тоже не питаю той ненависти, что была первоначально. Будто бы, проведя здесь около трёх месяцев, я уже успел смириться с тем, что все здешние обитатели считают меня психически больным человеком. А ведь я до сих пор готов спорить, что это не так. Да и сами санитары и тот же доктор, я бы не сказал, что относятся ко мне как к безмозглой амёбе. По началу, конечно же, так и было. Они пытались мне что-то приказывать, навязывать своё мнение, долгое время продолжали относиться ко мне как к какому-то куску дерьма. А сейчас значительно изменилась ситуация. Мне, действительно, уже не так противно от их присутствия. Может, из-за их поганого отношения ко мне они меня все так и бесили по первости? Ну, правильно, кому понравится, когда с ним обращаются как со скотом? Правильно, никому. Пускай моё агрессивное поведение будет такой своеобразной защитной реакцией на происходящее. Но тем не менее, хоть у меня теперь изменились условия пребывая, я до сих не теряю надежды выбраться отсюда. Ведь какие бы не были бы эти самые условия, свободы это не заменит, а для меня свобода — самое дорогое, как, собственно, для любого человека. Но только теперь ярко красным светится лишь один вопрос: «Как?». Как им всем доказать, что я нормальный человек? Пройти миллиарды тестов? Мёртвый номер, потому что в первые дни часто проводили тесты и разного вида диагностики. Но вот какой в итоге был результат, для меня до сих пор остаётся загадкой. Единственное, что я в итоге тогда узнал от доктора так это то, что у меня какое-то там прогрессирующее расстройство памяти. Если я правильно понимаю, то это то самое, о чём говорил мне мой нынешний доктор, это своего рода забывание некоторых событий. Но что же, склероз сейчас считается психическим заболеванием? Сомневаюсь. Хотя, чёрт его знает. Не удивлюсь, что в наше время любое отклонение будет считаться «душевным» заболеванием. Но это проблемы не решает. Честно говоря, у меня больше нет идей, как оправдаться. Такими темпами я тут останусь до скончания лет своих. И это, конечно же, совсем не радует. Может, стоит уже окончательно смириться? Перестать что-либо кому-то доказывать и принять тот факт, что меня считают больным? Ведь так будет во всяком случае проще. Ну, а что? Здешний персонал меня уже не раздражает, даже как-то скрашивает моё пребывание. Есть с кем поговорить — это уже большой плюс. Жалко, конечно, что общение не я себе выбирал, но всё лучше, чем ничего. В любом случае привыкнуть можно абсолютно ко всему. Периодически ходить к доктору, дальше отвечать на его бессмысленные вопросы, касающиеся моего прошлого. В какой-то степени это не так плохо. Но нет, ещё рано отчаиваться. Я же не слабак там какой-нибудь. Рано или поздно ответ сам ко мне придёт, надо только подождать. Точнее, для начала надо научиться ждать, я же как и все люди, жду всё сейчас и сразу, но ведь никогда так не происходит. Не знаю, сколько я уже лежу так на своей койке, но через какое-то время я начинаю понимать, что от вечной лёжки у меня уже начинает сводить спину. Если я не займу себя каким-то делом, я окончательно растеряю форму. Но каким делом можно себя занять, если я не могу нормально ходить? Хотя, я даже не знаю, может, и ходить-то уже в состоянии. Ведь я так ни разу и не проверил насколько большой ущерб сам же себе нанёс. До сих пор поражаюсь тому, что вместо того, чтобы мне нормально помочь, они тогда убрали сломанную тумбочку и принесли на её место другую. М-м, высший уровень профессионализма. Первым делом поднимаю свой корпус с кровати, потом уже ставлю в низ сначала левую ногу, а следом, не без помощи рук, перетаскиваю и правую ногу. Для начала принимаю решение рассмотреть её, оценить, так скажем, внешние повреждения, если они вообще имеются. Для этого мне предстояло размотать эластичный бинт. Дело, конечно же, не сложное, но кропотливое. Не знаю для чего они так сильно замотали мою ногу, аж по самое колено, болит-то у меня только голень. Идиоты. Проходит где-то минута и я уже отбрасываю в сторону этот несчастный бинт. Как я и предполагал, внизу красовался огромный серо-буро-малиновый синяк. Ну, правильно, неудивительно, я ведь лупил со всей дури, чтоб наверняка, даже особо ни о чём не задумываясь. Замечаю небольшую опухлость в районе щиколотки. Скорее всего, именно из-за этого мне больно ступить на эту ногу, уж явно не из-за синяка. Принимаюсь ощупывать лодыжку. — Блять! — это было определённо опрометчивое решение. Просто нереально больно, я ещё и надавил достаточно сильно, немного не рассчитав силы. Даже не думал, что будет настолько болезненно. Надо бы попробовать встать. Делая упор преимущественно на левую ногу и на руки, что держались за спинку кровати, я постепенно принимаю вертикальное положение. С непривычки даже голова слегка закружилась. Но через какое-то время, наконец, привыкнув к этому, я теперь делаю упор исключительно на ноги. Проходит буквально мгновение и моя задница снова здоровается с кроватью, со своим давним другом. Из-за большого напряжения просто свело ногу. Неприятно, однако. Но тем не менее я не останавливаюсь только на одной попытке, потому что тут же последовала следующая. Надо сказать, более продуктивная, потому что я сумел устоять на ногах. Делаю первый неуверенный шаг. Шиплю. Больно, но терпимо. Лучше мне далеко от кровати не отходить, иначе если снова потеряю равновесие, грохаться на бетон будет более, чем просто неприятно. Сделав ещё несколько робких шагов, сажусь обратно на койку. Кое-как, но ходить я могу, а это уже хорошо. Неожиданно послышалось копошение возле моей двери, а потом она и вовсе распахивается являя мне совершенно незнакомого человека. Но, судя по неизменному белому халату, это был именно санитар. Но вот, какого чёрта, он здесь делает? — Пришёл осмотреть твою ногу, — словно услышав мои мысли, тут же подал голос незнакомец, при этом демонстрируя небольшой чемоданчик, видимо, с какими-то специальными приспособлениями и, может, мазями. За всё время пребывания меня здесь ко мне никогда не посылали других работников кроме шатенки, очкарика и парочки разноцветных идиотов. Моя санитарочка, конечно, говорила, что ко мне зайдёт кто-то, кто посмотрит мою ногу, но я уж и не ожидал, что этот кто-то явится настолько скоро. Не долго думая, он тут же принялся за мою ногу. А я в свою очередь непроизвольно стал рассматривать его. Тот ещё мрачный тип. Видимо, его мучает страшная бессонница, потому что у него жуткие чёрные круги под глазами. Волосы были необычно зачёсаны назад, от чего они топорщились во все стороны, так ещё они были выкрашены в тёмно-синий цвет, что ещё от света лампочки переливал фиолетовым. Неужели добавился ещё один неформал в группу тех двух цветастых? И украшает всё это «великолепие» абсолютно бесстрастное выражение лица. Одним словом, увидишь такое посреди ночи в тёмном переулке, подумаешь, что за тобой пришёл сам чёрт из преисподней. Сейчас мне начало казаться, что это совсем не незнакомый мне санитар, такое ощущение, что я его уже здесь видел когда-то. Но когда? А этот уже приступил намазывать ногу какой-то мазью, судя по упаковке, именно ей тогда пользовался кудрявый, когда в первый раз обрабатывал ногу. И, не смотря на то, что этот санитар выглядит так, как будто ему абсолютно всё равно на всех и вся и на мою ногу подавно, он достаточно аккуратно обходится с повреждением, практически не создавая никаких неприятных ощущений и боли тем более. Как будто уже не в первый раз оказывал подобную помощь. И неудивительно, он же всё-таки в больнице работает, минимум, но точно должен знать. Но, видимо, другие санитары сие, и этого не знали. — Ну, и чего? Когда ходить-то смогу? — не удержался я от вопроса, не без интереса наблюдая за тем, как он уже заматывает мою ногу обратно эластичным бинтом, найденным на боковой спинке койки. — Пока опухоль не спадёт, ходить не сможешь, — а, ну, да ладно. Я и сам не заметил этого совсем. Да и ещё сказал это с таким высокомерным пафосом, будто не ногу мне только что мазькой какой-то намаз, а сложную хирургическую операцию провёл. Но чёрт, где я его мог видеть? Где?! Напрягаю свой мозг и, наконец, вспоминаю. Он же был тем вторым санитаром, что приходил ко мне в тот день, когда ещё кудрявый первый раз ко мне заявился. Он как раз тогда пришёл с очкариком, чтобы отвести меня в нашу местную исповедальню. Я ещё помню, как в тот момент хотел его избить, потому что всех новых для меня людей, я всегда встречал по особому. Такой своего рода ритуал. Но тогда мне так и не удалось этого сделать. Да и сейчас я не особо горю желанием этим заниматься, да и не зачем уже. Момент уже давно упущен. Ни он, ни я больше ничего так и не произнесли. Ни к чему уже были лишние разглагольствования. И так было ясно, что, чтобы я у него не спросил сейчас, он ответит так же хреново, как уже только что ответил. Да и по нему не скажешь, что он любит без дела языком чесать. В итоге, закончив своё дело, он так же молча и ушёл. Всё-таки он какой-то чересчур неприятный тип. Зато я теперь немного успокоился, хоть что-то, но они всё-таки предприняли по поводу моей ноги. По моим собственным ощущениям, опухоль должна будет уже скоро спасть. А это очень даже хорошо. Потому что тут предоставилась возможность, наконец, размять свои мышцы, а я как на зло не могу этого сделать. В этих четырёх стенах совершенно нечем заняться, в принципе, как и обычно. Поэтому принимаю решение немного вздремнуть, а то сегодня день обещает быть весёлым.

***

Меня несказанно радует тот факт, что в этот раз мне ничего так и не приснилось, хоть не пришлось снова просыпаться в холодном поту. Но зато вместо этого мой сон потревожил неожиданно вошедший очкарик. Видимо, уже близился обед, поэтому-то он ко мне и заявился. Урарака же должна была кого-то из этих двух попросить о том, чтобы меня привезли в столовую. — Давай вставай, поехали, — без всякого энтузиазма бросил этот очкастый неудачник уже подвозя ближе к койке кресло-каталку, дожидаясь, когда я переберусь со своего удобно насиженного местечка на оное. — Ты даже не поможешь? — откровенно издеваюсь. Мне и даром не сдалась его помощь, но не поиздеваться над ним я просто не могу, особенно, когда его лицо приобретает такую вот серьёзную гримасу. Нет, ну, правда, так скривился, будто он преступника какого-нибудь на допрос отвозить собрался. — А тебе разве нужна помощь? — скептически спрашивает он, подозрительно косясь в мою сторону. Конечно же, нет, идиот. Мне ничья помощь не нужна. Я в это время уже свесил ноги с кровати. Понимаю, что нельзя сейчас ударить грязью в лицо перед этим очкариком. Я же не зря сегодня пытался встать с кровати самостоятельно — для того, чтобы убедиться в том, что я смогу сделать так же ещё раз. Как только снова пытаюсь провернуть то, что делал сегодня с утра, меня тут же хватают под локоть, чуть приподнимают и как щенка какого-то резко усаживают в кресло. — Блять, что ты делаешь, мать твою? — свирепо шиплю я. Подавляю в себе неудержимое желание съездить ему по его наглой роже. Чёрт, буквально через мгновение я понимаю, что на смену дикой злости приходит неприятное чувство — боль. Из-за этот грёбаного неудачника я здорово ударился обо что-то опухшей ногой. Чёрт его дери, как же больно. — Тебе же нужна была помощь — я помогаю, — как-то самодовольно отвечает этот урод, хватаясь за ручки передвижного кресла. Резко тронувшись с места, он начал вывозить меня из палаты. — Да пошёл ты, — наконец, подаю голос я, когда боль чуть утихла. Нет, ну он правда уродец. И надо же было ему снова повести себя, как самому последнему козлу. Я только начал строить о нём более менее нормальное мнение, но, видимо, он сам по себе не был никогда нормальным. — Сейчас пойдём вместе, — уже спокойней отвечает очкарик, продолжая вести меня по коридору, судя по всему, в сторону холла. Как же я хочу, чтобы он поскорей исчез из моей жизни, от его рожи я скоро блевать буду. Благо, что мы уже скоро прибудем на место назначения и он, наконец, съебётся в закат. Холл встретил непривычным шумом. Кругом шастало целая куча людей, как пациентов, так и санитаров и даже парочка врачей стояло около большого окна, обсуждая что-то. Как же я уже отвык от всего этого. Повсюду что-то мельтешило и всё это сводило с толку. Как будто в муравейник попал, где все чем-то, да заняты. Ну, правильно, я же где-то полтора месяца пробыл в своей камере практически не выходя из неё и уже кипящая жизнью рабочая обстановка этой больницы была мне чужда. — Наслаждайся, — безэмоционально проговорил этот невыносимый санитар, оставляя меня по середине этого кавардака. Я какое-то время остаюсь стоять на месте, даже не задумываясь над тем, что могу кому-то мешать. Мне, откровенно говоря, наплевать на всех, в принципе, как и обычно. Сейчас для меня самое главное — это привыкнуть к этой непостоянной, вечно меняющейся, обстановке. Надо сказать, что это очень тяжело сделать. Повсюду слишком много шума. Кто-то периодически что-то завывает, кто-то очень громко доказывает свою точку зрения своему оппоненту, без остановки туда и обратно шастают санитары, пристально наблюдая за соблюдением порядка, всё ещё те два доктора достаточно громко пытаются что-то выяснить. Шумно, чёрт возьми, слишком шумно. — Катсуки, — машет рукой моя санитарочка, подавая мне знак, что среди всех этих мало знакомых людей я нахожусь не один. Это радует. Не знаю, конечно, почему, но, правда, радует. Увидеть знакомое лицо, среди всех этих незнакомцев, придало мне уверенности в том, что я не буду тут как изгой ездить туда и обратно, не зная, чем себя занять. Но тем не менее я не спешу приближаться к шатенке, ведь она до того, как заметить меня, крутилась вокруг других пациентов, о чём-то мило с ними переговариваясь. Мне не хватало ещё, чтобы все эти ненормальные увязались за ней, тем самым встряв в наш диалог. А кому бы ещё понравилось это? Да, уверен, что никому. Намного проще, конечно же, дождаться, когда санитарка, сама до меня доберётся, но от чего-то мне теперь совершенно не хотелось, чтобы ко мне сейчас кто-то подходил. Всё вокруг казалось таким громким, невыносимым, что у меня снова начали пульсировать виски. На мой взгляд боль намного проще терпеть, когда ты находишься в одиночестве, когда никто не лезет с постоянными расспросами о твоём самочувствие. Поэтому делаю вид, что не замечаю того, как позвала меня шатенка, если уж она и захочет, то сама ко мне подойдёт, но к ней сам я не поеду, потому что там, наверняка, очень много шума, который будет сбивать меня с толку. Чёрт, какие же громкие все эти психи. Буквально пару секунд назад мимо меня прошёл какой-то до боли сомнительный тип. Мало того, что задел моё кресло, так ещё и промычал что-то нечленораздельное. Как же они все раздражают. Я, конечно, понимаю, что эти люди совершенно не виноваты в том, как поступила с ними судьба, но, однако, почему все они такие невыносимые? Все эти психи бесят только тем, что вообще существуют. Чёрт, как же плохо! Не сдерживаюсь и схватываю руками свою голову, тем самым зажимая ладонями уши. Хочу обратно. Хочу снова оказаться в своей тихой камере, где не будет никого кроме меня и моих мыслей. Твою мать, заберите меня кто-нибудь из этого зверинца! И надо же, меня словно услышали. Чувствую, как меня быстро вывозят из холла куда-то в более тихое место. Возможно, что это оказался коридор. — Всё-таки было ещё рановато, — раздосадованно бурчит «спаситель», при этом чуть сбавляя темп передвижения. Не знаю кто это, да и не особо горю желанием узнать, но я этому человеку примерно благодарен, потому что я бы долго не продержался в том адовом месте. Ну, а если и продержался, то в итоге был бы очень плачевный исход. Даже не ожидал, что меня настолько сильно перемкнёт, что даже до сих пор не отойти никак от того состояния. Потому что, хоть я и понимаю сейчас, что уже по идее не должно быть так шумно, я всё равно продолжаю зажимать уши, при этом ещё бездумно пялясь в пол. Возможно, что со стороны я сейчас и правда выгляжу как психически нестабильный. Да и наплевать на самом деле. В каком бы состояние я не был бы, всё равно никто в этой больнице никогда не думал обо мне как-то по другому. Тем временем меня всё продолжают куда-то вести, а я даже не представляю себе куда конкретно. Конечно, скорее всего, отправляют прямиком в мою палату. Ну, а, в принципе, куда ещё? Но как-то уже слишком долго мы передвигаемся. Прикидываю примерное время, за которое мы добирались до холла с очкариком и то время, которое прошло с того момента, как меня вывезли из холла. Если я не ошибаюсь, то мы давно должны были подойти к палате. Может, конечно же, уже и подходим. Решаюсь проверить это. — Что за.? Первое, что мгновенно бросается в глаза, когда я, наконец, приподнимаю голову, это то, что весь этот длинный, хорошо освещённый коридор сверху до низу был покрыт кровью. Абсолютно всё в крови. И стенки и пол и даже потолок. Складывалось такое ощущение, будто бы именно с потолка и стекала это вязкая красная жидкость. Что это за херня, чёрт возьми? Я смотрю на всё это широко раскрытыми глазами и даже не замечаю того, что уже даже не моргаю. Но, не смотря ни на что, мы всё продолжаем продвигаться вперёд. Едем прямо по этой крови, словно её тут и не было вовсе. Какого чёрта вообще? Этот санитар что-ли, не видит, что тут всё в кровище забрызгано? Да, тут только слепой не увидит этого. — Остановись! — словно не своим голосом кричу я и непроизвольно начинаю вжиматься спиной в спинку кресла. Теперь эта кровь начала обильней стекать с потолка, при этом ещё больше погружая когда-то белоснежный коридор в обилие красного. На полу стали образовываться бордовые лужи, а на стенах появилось ещё больше кровавых подтёков, превращающихся в целые ручьи, противно стекающие вниз. Ужасающее зрелище. Я не сразу замечаю, когда меня касается чья-то рука, которая в свою очередь требовательно трясла меня за плечо. А чуть позже я начал слышать, что кто-то звал меня по имени. Медленно поворачиваю голову в сторону и тут же натыкаюсь взглядом на безликий силуэт лица, что мерзко улыбался. А потом это лицо резко потемнело, став полностью чёрным и помимо улыбки на нём появилось два красных огонька заместо глаз. Словно снова попал в свой сон…