***
Как же много всего может произойти за каких-то три месяца прожитой жизни. Казалось бы, не такой уж и большой срок, но тем не менее он и не настолько маленький для того, чтобы кардинально изменить общий уклад житья. Не зря же говорят, что каждый прожитый день имеет значение, даже если этот самый день, на ваш взгляд прошёл абсолютно бессмысленно. Вот и у меня потекли бесполезные минуты жизни. Пока что могу говорить только о минутах, так как сегодняшний день ещё в самом разгаре. Не думаю, конечно, что стоит ожидать чего-то необычного сегодня, но от чего-то хотелось верить в то, что всё-таки что-то произойдёт, сдвигая с мёртвой точки моё существование. Но, тем не менее ещё же ничего не случилось поэтому, принимаю решение прокрутить в голове уже дни минувшие. Например, взять тот же вчерашний день. Всего за двадцать четыре часа, я понял, что, пока нахожусь тут, я тихо-мирно начинаю сходить с ума и, если меня продержат здесь неделю, а, может, и две, то меня можно будет окончательно приписать к пациенту этой треклятой психиатрической больницы. Я становлюсь психически больным, причём, похоже, что уже давно. Скорее всего, уже начиная с того момента, как пошли те странные сны и мимолётные помутнения рассудка. Никогда не мог бы подумать, что когда-нибудь дойдёт до такого. Ведь если учесть то, что я большую часть своей жизни наблюдал не самые благоприятные картины, по типу, того, когда разбушевавшееся мать била меня почти каждый день из-за того, что я не вовремя пришёл домой или, например, нагрубил ей, или что-то ещё в этом духе, то я должен был быть вообще не пробиваем. И к слову говоря, все шрамы на моих руках и не только, это всё "благодаря" мамаше моей. И это нисколечко не связано с тем, что я был сорванцом. Она как-то, находясь на кухне, кинула в меня какую-то стеклянную банку, возможно, в которой находился джем или что-то другое, потому что до этого она готовила пирог, но, к счастью, промахнулась, но из-за этого она ещё больше разбушевалась и потом в тот же миг ударом руки оглушила меня, отчего я свалился в осколки, что разлетелись в разные стороны, когда банка встретилась с полом. Мать в итоге ушла из кухни, а в это время несколько из тех осколков впились мне в ладони, оставив после себя глубокие порезы. Идти в больницу я отказался и залечивал эти раны сам, оттого и остались отвратительные шрамы, периодически напоминавшие мне о случившемся. Я, правда, не совсем помню, из-за чего именно она так сильно разозлилась на меня, что даже кинулась той несчастной банкой, но факт фактом. И так ещё много чего можно было вспомнить. А меня в итоге добило одиночество и здешние обитатели. Подумать только. Также всего-лишь за сутки я осознал, но ещё не до конца принял то, что уже давно во мне цвело и пахло, благополучно обустраиваясь внутри. Как раз это что-то является неудержимым интересом к одной надоедливой кудрявой персоне, что уже крутится вокруг меня где-то месяц. Даже не могу сказать точно, так как окончательно потерялся во всех этих днях. Сейчас, когда я смыслил то, что мой доктор мне не так безразличен, как хотелось бы, я понимаю, что чувства к нему у меня появились ещё тогда, когда он только в первый раз заявился ко мне. Именно в тот самый день и не днём позднее. Дело в том, что я до последнего не хотел замечать своей собственной заинтересованности, всячески отгораживаясь от всего этого, отмазываясь любыми способами. А вообще стоило уже давно задуматься об этом. Ведь не просто же так я решил не трогать его. Уверен, что был бы это любой другой доктор, и я бы уже давно бы его избил, как и всех предыдущих. Но нет же. Этот с первых минут слишком сильно выделился на фоне всех остальных врачей, побывавших у меня. Наверное, этим-то он и зацепил. Кудрявый пришёл и мгновенно разрушил все стереотипы, которые я сам же построил у себя в голове. Но, скорее, я готов выделить только этого доктора среди его коллег, а мнение о всех остальных, оставить прежним. Потому что я по-прежнему ненавижу всех этих никчёмных докторишек, только теперь за исключением одного определённого. И кто бы мог подумать, что всё обернётся именно так. Я вот до сих пор не могу принять этого факта. Да и, наверное, не скоро приму. Но с другой стороны, даже если и приму, кто сказал, что этот кудрявый окажется так же заинтересован мной, как я им? Хотя, я об этом тоже позаботился ещё вчера. Судя по тому, как доктор отреагировал, он и сам уже давно стал замечать за собой что-то такое. Я даже нисколечко не удивлюсь, если кудрявый уже давно принял свои чувства, так как тоже иногда поступал весьма двусмысленно. Все эти неоднозначные прикосновения, взгляды, порой очень странное поведение. И как же я раньше не замечал всего этого? Хотя нет, не так. Замечать-то замечал, вот только воспринимал их не так серьёзно, как стоило бы, наверное... Чёрт, как же всё-таки много произошло за какие-то сутки. Слишком много надо осознать, а самое главное решить: принять это или постараться забыть, как страшный сон. Хотя, о чём это я? У меня даже страшные и мрачные сны не получается забыть. Потому что по-прежнему иногда мерещатся те странные твари с красными точками заместо глаз. Когда же меня перестанет глючить? Неизвестно. И вот тут снова передо мной предстоит выбор, либо принять это, либо отринуть. Принять то, что мне всё-таки нужна посторонняя помощь, а именно помощь моего доктора, либо оставить всё как оно есть и ни во что не вмешиваться. Думаю о том, что буду придерживаться пока что второго варианта. Ведь я сам ещё не до конца уверен в том, что это связанно именно с психикой. У меня и раньше попервости было что-то подобное, когда только начали колоть эти чёртовы препараты. Надеюсь, что всё-таки не придётся окончательно признавать то, что я, действительно... Психбольной. Что же по поводу сегодняшнего дня, то он протекал ровно так же как и обычно. С утра пришла Урарака и долго мучила меня расспросами, что-то вроде: "Всё ли со мной хорошо? Хорошо ли я себя чувствую? Болит ли у меня что-то? А, если и болит, то где?". Она заваливала меня подобными вопросами всё то время, пока я пытался есть. Почему пытался? Да, потому что чисто технически не получалось и есть и отвечать на её вопросы. Потом, когда я, наконец, сумел запихнуть в себя, отвратительно в этот раз приготовленную, кашу, она спрашивала о том, почему же я так к ней и не подъехал, когда прибыл в холл. Я сразу же смекнул, что она даже не знает о том, что случилось. Посвящать её во все детали я, конечно же, не стал, иначе она ещё не скоро бы ушла. Да и в любом случае, шатенке скоро всё растрезвонит желтоголовый, потому что на человека, который умеет молчать, он уж точно нисколечко не похож. Так же санитарка говорила и о том, что сильно беспокоилась и что долго не могла успокоиться, когда её не впустили в мою палату, обосновывая это тем, что я должен как следует отдохнуть. Из этого я понял, что вечером и, скорее всего, ночью возле моей палаты кто-то дежурил. Палату-то мою, действительно, больше никто не запирал, только если поздним вечером, после отбоя. А это как раз где-то часов в десять. Да и, я думаю, что кудрявый так просто не оставил бы меня одного в палате. Так что раз кто-то и остановил эту шатенку, то значит кто-то всё-таки был у входа в палату. И для того, чтобы никого ко мне не пускать и так же не выпускать и меня. Ещё, возможно, для того, чтобы если я опять что-нибудь учужу, сразу же мне помочь. На мой взгляд, это уже крайние меры и нетрудно догадаться, кто именно эти меры применил. Даже и не знаю что делать: начать беситься из-за этого, или мило улыбаться, потому что о мне заботятся. Пожалуй, выберу третий вариант и просто выброшу это из головы. Так будет намного проще и легче. Далее, после ухода санитарки, я пробыл в мучительных часах душераздирающей тишины. Теперь она не казалось такой уж привлекательной, как раньше, так как из-за неё, мне стало казаться, что я слышу, как в соседней палате, кто-то стонет и непонятно ещё от чего, то ли от боли, то ли от собственной безысходности, а, может, от одного и другого одновременно. И, к слову говоря, это жутко мешало сконцентрироваться на своих мыслях, заставляя думать о том, почему этот человек никак не может замолчать. Поняв, что сосредоточиться на чём-то другом я больше не могу, решаюсь отвлечься. Ну, а чем ещё я могу себя отвлечь, учитывая тот факт, что уйти отсюда я не могу? Правильно, я принимаюсь разрабатывать повреждённую ногу. Так как это сильное растяжение, я подумал, что лишним не будет, если я немного разомну затёкшие мышцы. Прошло огромное количество и времени и попыток на то, чтобы, появился, радующий меня, результат. Было, конечно же, чертовски больно, но я всё-таки смог более менее нормально пройтись туда и обратно от двери и до стены, что была с небольшим оконцем. Результат и вправду меня сильно порадовал, поэтому я не долго думая, решил выйти в коридор. Ну, во-первых, там было значительно больше пространства для тренировки и, во-вторых, мне всё-таки хотелось взглянуть на то, что творилось за пределами палаты. В частности, я хотел убедиться в том, стоит ли кто-то возле двери верной псинкой или же нет. Пару минут у меня ушло на то, чтобы добраться до выхода из палаты и всего-лишь мгновение на то, чтобы окончательно выйти. В тот же момент меня будто лавиной охватил тот небольшой хаос, что развернулся в коридоре. Снова снующие туда и обратно санитары, несколько тележек с грязной посудой, стоящие по краям, дожидались того момента, когда их вывезут отсюда. И также несколько бродящих пациентов, которые в свою очередь странновато косились в мою сторону. Оглядевшись, я наткнулся взглядом на одного санитара, что одиноко стоял неподалёку. Это был именно тот мрачный санитар, что как-то наведался ко мне в палату, осматривая ногу. Зная то, что все здешние санитары вечно бегают, как вшивые по бане, так как они были всегда чем-то, да заняты, я сразу же определил, что это и есть моя собачонка, охраняющая мой покой. Удивительно только, что ко мне поставили именно его, а не, например, очкарика. Тем временем я сделал пару шагов вперёд, надеясь, что этот что-то предпримет. Но нет, он лишь безразлично взглянул на меня и принялся дальше рассматривать интересный, по всей видимости, пол. Ну, и хрен с ним. Решив немного прогуляться, я отправился в сторону холла. Конечно же, доходить до него я не собирался, просто больше идти-то было некуда, потому что дорога вела только туда. Ну, или можно было пойти в противоположную сторону, но там уже заканчивался коридор и была только лестница, ведущая на второй этаж. А по лестнице подниматься было ещё рановато. Но и тут по коридору я прошёлся не так далеко, как хотел бы. Вернее вообще практически не отошёл от палаты. А всё потому, что вдалеке я заприметил знакомый силуэт, что в свою очередь активно передвигался в мою сторону. Не знаю что мной движило в тот момент, но я не задумываясь развернулся и, насколько это было возможно, значительно прибавил скорости, чтобы побыстрей оказаться снова в своей палате. На это у меня ушло всего-лишь несколько минут, но они мне тоже дались не так просто. С больной ногой и правда было тяжело передвигаться. Даже не знаю, что на меня вдруг нашло. Я, действительно, не хотел встречаться с кудрявым после того, что случилось и после того, что мне приходится теперь принимать в себе. Наверное, из-за этого-то я и не хотел видеть доктора. Из-за того, что сам ещё не до конца разобрался в своих чувствах. А встретившись с ним, я бы мог снова вытворить что-нибудь, о чём мог бы потом сто раз пожалеть. Например, я уже начал жалеть о том, что завалил его вчера на глазах у тех двух санитаров на свою койку, при этом сказав полную ерунду. Благо, что я хоть догадался сказать это так, чтобы слышал только кудрявый. Но от этого всё равно нисколечко не становилось легче. А этот поцелуй..? Блять, почему, когда этот доктор оказывается где-то поблизости, у меня начинает дико крышу сносить? Он вытаскивает на свет слишком много того, чего я бы не хотел никому демонстрировать. И этот факт мне определённо очень сильно не нравится. Потом я увалился на свою кровать и продолжил размышлять о том, что же конкретно я чувствую к этому доктору. И пришёл к тому, что он мне явно не безразличен. И это было единственное, с чем я мог смириться на тот момент. Далее совсем незаметно прошёл и обед. Ко мне снова заявилась шатенка. Я уже давно успел заметить, что санитары обычно менялись. То есть, например, с утра ко мне мог прийти очкарик, а уже днём эта санитарка, а вечером снова очкарик. И так же наоборот. Не знаю почему они приходили именно так, но факт оставался фактом. Накормив меня, она предложила мне немного прогуляться по корпусу, а уже по возвращению сделать инъекцию. От её предложения я не отказался, но и сразу предупредил, что кататься на том грёбаном кресле-каталке, я больше не собираюсь, обосновывая это тем, что я пытаюсь как можно быстрей разработать свою ногу, чтобы в скором времени можно было бы спокойно передвигаться по зданию самостоятельно. Согласившись со мной, что ногу стоит разминать, при условии того, чтобы эти разминки были в меру и без особого переусердствования, мы отправились на прогулку. Но так же ненадолго, так как я боялся наткнуться в коридоре на моего доктора. Из-за чего мы вскоре вернулись обратно и, снова накачав меня препаратами, шатенка покинула мою палату. А теперь, возвращаясь обратно в нынешний час, то был уже вечер. Возможно, часов девять или чуть больше. Уже давно миновал ужин, в этот раз ко мне наведался очкарик, одарив меня презрительным взглядом. Сейчас близилось время отбоя, что означало, что этот день прошёл крайне бессмысленно. И мне ничего не оставалось, как улечься поудобней на твёрдом матрасе, запихнуть подальше конфеты, к которым я так и не притронулся, с головой укутаться в тонкое одеяло, зарыться лицом в подушку и надеяться, на то, что завтрашний день пройдёт намного плодотворней, чем сегодняшний.***
— Послушайте, вы когда-нибудь можете молча всё делать? — раздосадованно спрашиваю я, словно в пустоту, при этом тяжело выдыхая. Утро не задалось с самых первых минут пробуждения, так как ко мне заявились двое разноцветных санитаров, бодро напоминая о том, что сегодня грёбаный "День гигиены". И даже не знаю — рад я этому факту или нет. Но, думаю, что больше рад, чем огорчён, потому что я смогу, наконец, смыть с себя неприятный липкий слой пота, перемешавшегося с грязью. И радовало, что бельё сменят. Чёрт! Неожиданно до меня доходит, что вот он день "Х", когда найдут ту злосчастную простынь. Хотя, не думаю, что кто-нибудь будет спрашивать, что делает скомканная простынь на полу. Я ведь для них ненормальный, поэтому мне не нужно объяснений для собственных действий. Мало ли что мне в голову могло взбрести. А я всё продолжал слушать чужие бредни, пока пытался позавтракать. За то время, что эти двое разноцветных находились в моей палате, я успел узнать многое, чего бы, собственно, знать не хотел. Например, для чего мне знать, что какая-то там санитарка недавно забеременела от главврача и что "с её-то образом жизни, ей стоит быть аккуратней"? Или, что недавно привезли какое-то сверхновое оборудование, которое в разы упростит работу санитаров? Или, что кто-то из врачей перевёлся из одной больницы в эту? На кой чёрт они вообще разговаривают о чём-то подобном, как две грёбаных сплетницы? Не зря я их как-то назвал старыми молодожёнами. Они по-прежнему ведут себя так же. Один говорит глупости, а другой в свою очередь опровергает эти самые глупости, выставляя своего оппонента полным идиотом. И вот снова мой вопрос был полностью проигнорирован, потому что они всё продолжали препираться друг с другом. — Да, что ты вообще знаешь? — возмущённо спросил желтоголовый, всплескивая руками вверх, тем самым демонстрируя своё искреннее негодование. Удивительно, как у него всегда сил хватает на то, чтобы не один час вот так кривляться? Я бы, наверное, бы сдох уже давно от переизбытка телодвижений. — Причём тут, что я знаю, а что нет? Я тебе по факту говорю, что он мог бы многое изменить, поступи он по-другому, — спокойно парировал красноголовый, никак практически не реагируя на то, как его коллега, без разбора размахивал своими руками в разные стороны, видимо, уже привыкнув к этому. Я же давно потерял линию повествования, но, кажется, они несколькими минутами ранее начали обсуждать какой-то фильм, что недавно вместе посмотрели. И по всей видимости, до сих пор его обсуждали. А я тем временем продолжал давиться кашей. В последнее время, они начали готовить отвратительнейшую еду. И это касается не только завтрака, но и обед с ужином стали, откровенно говоря, дерьмовыми. Может, у них неожиданно сменился поварской состав? Если да, то я готов сказать им прямо в лицо, что они готовят помои. — Да, какой же ты... — приготовился снова активно доказывать своё мнение жёлтый, но тут уж я попросту не смог бы этого выдержать, поэтому в тот же момент перебиваю его: — Заткнись! — пришлось в этот раз прикрикнуть, иначе он мог бы меня снова даже не услышать из-за того, что был слишком увлечён беседой. А тут он зато мгновенно заткнулся, смотря на меня выпученными от удивления глазами. Уже не в первый раз за это утро, тяжело выдыхаю и убираю к чертям собачьим остатки той бурды, что мне снова сегодня подали. — Давайте, делайте уже инъекцию побыстрей, — устало произношу я, при этом поудобней устраиваясь на койке, дожидаясь от этих двух хоть какого-то проявления деятельности, помимо болтания без умолку. Что касаемо самих инъекций, то после них я хоть не чувствую себя бестелесным существом, не способным ничего сделать, в отличие от того, когда я принимал те таблетки, что мне прописал ещё предыдущий лечащий врач. Только вот единственный минус нынешних препаратов заключается в том, что после них сильно хочется спать, но зато нет никак неприятных последствий, по типу головокружения, искажений в речи, малой двигательной активности и тому подобного. Значит кудрявый всё-таки не обманывает и он, действительно, пытается мне помочь. Даже, наконец, подходящие для меня препараты подобрал. Да, а хотя нужны ли они мне вообще? Кто сказал, что то, что со мной происходит не из-за всех препаратов, что в меня внедряют? Ведь я как считал себя психически здоровым, так и до сих пор считаю. Из раздумий меня вывело лёгкое прикосновение пропитанной в спирте ватки, что обеззараживала место будущего укола. Надо же, так глубоко задумался, что даже не заметил, когда эти цветастые приготовили всё для инъекции. Наверное, не заметил из-за того, что они и правда делали всё молча. Впервые за всё то время, пока они наведываются ко мне. Далее последовал немного болезненный укол, а уже позже незаметно исчезли и двое санитаров, прихватив с собой передвижной столик. С их уходом на меня снова накатила звенящая тишина. Даже и не знаю, когда было лучше: когда эти двое разговаривали без передышки о всякой ерунде или сейчас, когда я не слышу ничего, кроме того, как у меня иногда поскрипывает кровать от резких движений. Хотя, нет, когда они открывают рты это уже по самому определению плохо. Так что сейчас определённо лучше. Окончательно завалившись на кровать, я начинаю чувствовать, как периодически накатывает лёгкая усталость, оповещая о том, что лекарство уже начало действовать, из-за чего я полностью расслабляюсь, погружаясь в лёгкую дремоту. Такое непонятное состояние: вроде ещё и не спишь, но тем не менее уже начинает видеться какая-то белиберда. Небольшая поляна со скошенной травой, на которой я, к слову говоря, и валялся, устремив свой взгляд куда-то в сторону, где находились незнакомые мне люди. Видимо, они приехали на пикник, так как было несколько взрослых, расстилающих огромный плед на траве, и около пяти или шести младших, которые бегали туда и обратно друг за другом, скорее всего, играя во что-то. А я почему-то продолжал валяться в траве, наблюдая за ними. А дети так и носились вокруг взрослых, мешая им готовить место для будущего пиршества. Отчего-то мне это сразу же напомнило один момент из жизни, когда мы так же выбрались с родителями на природу. Я так же как и эти дети бегал кругом, исследуя окружающую территорию, периодически принося родителям какие-то свои небольшие находки. Это были и красивые камушки, и цветочки, и даже насекомые. Помню мама тогда сильно испугалась, когда я притащил ей в ладони слизняка. Мне было смешно, а вот ей было точно не до смеха. После она долго вытирала влажными салфетками мои руки, потому что боялась, что я могу какую-нибудь заразу в рот занести. Только с чего бы? Непонятно. В итоге я потом где-то раздобыл цветов, нарвал для неё целый букет, а уже после притащил ей и подарил, при этом ещё извиняясь за то, что напугал. Даже где-то дома должна была валяться фотография именно этого момента. Ну, это, конечно, уже отец постарался. Он вечно щёлкал нас с матерью, когда мы даже не подозревали об этом, создавая потом целые памятные альбомы из этих фотографий. Этот день ещё запомнился тем, что я встретил тогда, так же отдыхающих, семью Тодороки и что они потом присоединились к нам всем семейством. Поразительно, что это было так давно, а я до сих пор так хорошо помню этот день, как будто он только вчера прошёл. Наверное, он мне запомнился так отчётливо, потому что это было за неделю до того, как мамаша попала в больницу с лёгким сотрясением и как раз с того времени таких небольших семейных вылазок больше и не было. Кстати, вспомнив о своём давнем друге, я так же вспомнил и о небольшом договоре, условно заключённым с кудрявым. Прошло уже несколько дней, а от него я так и не услышал: получится ли нам встретиться с Шото или нет. Наверняка на меня должно было быть заведено личное дело, где записаны мои личные данные и, скорее всего, там имеется строка посвящённая экстренным номерам телефонов, по которым, в случае чего — например, неожиданного выздоровления — была бы возможность дозвониться до родных. Кудрявый вполне мог бы через родителей связаться с другом. Хотя я уже сомневаюсь, что у него вообще получилось дозвониться хотя бы до родителей. Они, наверное, окончательно позабыли про моё существование в целом. Причём оба. Потому что на протяжении всех этих месяцев, ко мне ни разу не приехал даже отец. Так что, чувствуется мне, что желанная встреча произойдёт ещё не скоро. Если вообще когда-нибудь произойдёт. — Отпустите, — кто-то удручающе жалобно заныл у меня возле палаты, тем самым заставив меня выйти из полусонного состояния. — Отпустите меня, — и снова тот же голос. Судя по тонкому голоску, это была девушка. Возможно, её вели на приём к доктору или, скорее всего, уже тащили в ванную купаться. К сожалению, я не могу знать этого точно. Да и, в принципе, мне и знать это не к чему. Бесполезная информация. Подумав, что раз уж я уже снова бодрствую, решаю отправиться немного прогуляться, перед тем, как меня так же поведут куда-нибудь. Сборы не заняли много времени, а, если быть точнее, то вообще нисколько. Для того, чтобы выйти из палаты, мне нужно было только встать с кровати. Оказавшись в коридоре спустя буквально несколько минут, я только тогда всецело ощутил, что сегодня именно "День гигиены". Потому что санитары сновали тут и там с небольшими тележками, на которых стопками были разложены пастельные принадлежности. А посреди коридора уже стояла специальная тележка для грязного белья. Так же по двое-трое из палат выводили больных, сразу же провожая их в душевую комнату, а уже потом в освободившуюся палату, заходило двое санитаров, по-быстрому прибираясь там. Сейчас почему-то промелькнула мысль о том, что мне крупно повезло, раз мне выделили отдельную палату — из-за того, что боялись, что я начну дебоширить — потому что тогда приходилось бы уж очень тяжко. Во-первых, по близости были бы люди, которые в любой момент могли словить глюк и от этого начать стонать и завывать, причём это могло произойти в любое время суток. Во-вторых, чаще бы наведывались санитары, потому что как правило, у разных больных, соответственно разные лечащие врачи и время сеансов постоянно бы варьировалось. В-третьих, что тоже не мало важно, так это то, что нас бы так же всей гурьбой выводили бы мыться, при том при всём, что в душевой комнате мы были так же все вместе, но только в разных кабинках, конечно же. А так со мной получается обращались в индивидуальном порядке и не скажу, что это плохо. К слову говоря, мне стоит признать, что я выбрал не лучшее время для прогулок, понятно по какой причине. Шумно и слишком много суеты. Но мне и правда больше нечем было себя занять, а вариант снова мучить себя своими же мыслями, даже не рассматривался. У меня, к сожалению, есть уже один человек, который любит поиздеваться надо мной. Только вот от собственных мыслей я могу хоть как-то отгородиться, а вот от этого человека, не совсем. Ведь он и правда всегда затрагивал слишком уж неприятные для меня темы. И всё это время мы беседуем в основном про детство. Как раз именно та тема, которая мне ни разу не нравилась и не нравится до сих пор. Кудрявый обосновывает это тем, что нужно искать проблему с самих истоков. Детство вполне можно читать истоком моих вымышленных проблем. А "вымышленных" потому, что я точно знаю, что их нет. Они только здесь и появились, раньше и намёка на них не было. Помню, как кто-то из докторов как-то сказал, что моя агрессия — это прямое доказательство того, что у меня не всё в порядке с головой. На что я ему ответил смачным ударом в челюсть. После этого, никто даже не затрагивал эту тему. Тем временем я даже не замечаю того, как добрёл до холла. Буквально на мгновение стало немного не по себе, потому что были ещё слишком свежи воспоминания о недавнем инциденте. Но тем не менее я был бы не я, если бы не прошлёпал дальше, дабы окончательно побороть все нежелательные наваждения. На удивление тут было не так шумно, как обычно бывает. Да и шум некому было создавать, так как в помещении находилось несколько пожилых людей, сидящих в креслах, и пару санитаров, что беседовали друг с другом, периодически поглядывая на больных, проверяя всё ли в порядке. Моё неожиданное появление так же не прошло не замеченным, потому что знакомая макушка, только что появившаяся среди тех самых санитаров, тут же направилась ко мне. — Ой, Катсуки, я как раз за тобой собралась идти, — улыбаясь, произнесла шатенка, как только мы с ней поравнялись. Видимо, она сегодня встала очень рано, потому что не вооружённым взглядом были заметны небольшие круги под глазами и в самих уголках глаз виднелись тоненькие ниточки красных сосудов, похоже что она с утра пораньше на ногах и за это время успела жутко устать. — А чего такое? — незаинтересованно спрашиваю я. — Да вот, уже обед, надо сходить в ванную, а потом уже пообедать, — тут же всё разъяснила шатенка. В принципе, я уже и сам об этом догадывался. Надо же, даже толком мышцы не успел размять. Хотя с другой стороны тоже не так плохо, зато позже будет меньше лишних телодвижений. — Ну, пошли, — всё равно рано или поздно, она бы за мной зашла. Лучше уж пораньше со всем справиться, чтобы потом можно было бы ещё пройтись. Хотя бы немного. Шли мы спокойно, совершенно никуда не торопясь. Ну, а что? Шатенка всё равно не подгоняла, даже наоборот, казалось, иногда специально замедляла шаг. Да и я, собственно, быстрей двигаться не мог, в связи с тем, что всё ещё при определённых движениях давала о себе знать повреждённая нога. А пока мы добирались до ближайшей купальни, шатенка так же успела мне многое рассказать — по крайней мере она болтала практически без передышки — но только вот слушал её я в пол уха, поэтому из рассказанного я усвоил только, что в больнице, действительно, совсем недавно сменился поварской состав. И, к слову говоря, этот самый состав, скорее всего, снова сменят, так как не только я заметил, что они готовят полнейшую херню. И что сегодня все ожидали приезда какого-то доктора, так как должен был состоятся какой-то небольшой семинар. — Я буду один? — не без интереса спрашиваю я. Купальня встретила нас полнейшей тишиной, среди которой периодически было слышно, как с крана капает вода, ударяясь об кафель. — Пока что я побуду с тобой, а потом уже должен будет доктор подойти, — она проговорила это настолько спокойно, будто бы не будет сейчас наблюдать за тем, как моется молодой парень. Я ожидал, возможно, смущения или чего-то подобного. Ведь любой бы человек смутился. Но, а хотя, о чём я? Она же всё-таки санитарка, наверняка, уже ни я первый ни я последний, за кем ей приходилось присматривать и не только. Уверен на все сто, что повидала она разного в своей жизни. Но вот вторая часть её фразы заставила меня немного поёжиться. Я совсем не ожидал, что следующая наша с ним встреча состоится именно в ванной комнате. Какое интересное стечение обстоятельств. — А почему доктор занимается не своей работой? — в моей фразе проскользнула всего-лишь малая крупица недовольства, которую наверняка уловила шатенка. Но мне на это наплевать. Меня больше волнует то, что я бы не хотел видеть сейчас кудрявого. Тем более, когда мы будем находиться в ванной. В прошлый раз меня переклинило лишь из-за того, что он нагло пялился на меня и, в связи с тем, что у меня достаточно скверный характер, я хотел поиздеваться над ним и просто напугать, сделав всё возможное, для того, чтобы он подумал будто я его хочу. Но вот боюсь, что в этот раз, в случае чего, это уже не будет из-за того, что я просто захочу над ним подшутить. — А, я... — видимо, своим вопросом, я её знатно озадачил, отчего она даже, казалось, дар речи потеряла. Не понимаю, с чего бы вдруг она так стушевалась, не зная, что мне ответить. Ведь это был совершенно обычный вопрос, причём даже не неожиданный. Пока она пыталась сформулировать свою мысль, я уже успел стянуть с себя водолазку, что неприятно липла к телу. Теперь, когда её на мне нет, я почувствовал, как, наконец, задышала кожа и как непривычный холодок пробежался по ней. — Просто... Просто доктор не занят, поэтому он предложил свою помощь, — подала всё-таки голос шатенка. Я сейчас подумал о том, что, возможно, она и сама до этого никогда не задумывалась о том, почему доктор так стремится помочь, поэтому-то она так долго соображала. — И часто он свою помощь предлагает? — словно между делом задаю ещё один вопрос, пока стягивал с себя больничные штаны. И это было не так уж просто, потому что некстати мешалась повязка. — Всё зависит от ситуации, — уклончиво отвечает она. Ну, да, всё понятно, санитарка и вправду даже внимания не обратила на то, почему доктор, который явно учился по своей профессии не для того, чтобы потом в итоге выполнять чужие обязанности, неожиданно предлагает свою помощь. Но вот зато я обратил на это внимание. Потому что я очень даже сомневаюсь в том, что доктор предлагает свою помощь тем санитарам, которые занимаются другими пациентами. Тем временем я, наконец, принимаюсь за повязку. Особо и не заморачиваясь по поводу снятия эластичного бинта, я просто наматываю его себе на руку, чтобы избавить себя в дальнейшем от лишней работы: складывания этого бинта в рулон, чтобы можно было бы снова перевязать ногу. Вручив получившуюся баранку в руки шатенки, я тут же без какого-либо стеснения стягиваю с себя последний атрибут своей одежды, кидая его на стул, на котором я всё это время сидел, а уже потом прямой наводкой направляюсь к ближайшей открытой душевой кабинке. Первые струи воды по-свойски прошлись по моей разгорячённой коже, даря при этом долгожданную приятную прохладу. Сколько себя помню, я всегда любил мыться под чуть тёплой водой. Во-первых, мне нравился тот контраст, который мгновенно ощущался при прикосновении прохладной воды к тёплому телу. Сразу же чувствовалась бодрость во всём организме, даже в те моменты, когда я был чертовски уставшим. И, во-вторых, потому что не заставляла долго засиживаться в душе, в отличие от тёплой и совсем горячей воды. Да и от горячей воды, потом такое ощущение, как будто ты в рака варёного превратился и к тому же цвета соответствующего. В этот раз я решаюсь подольше постоять под прохладными струями. Как говорится, думать стоит на холодную голову, а не на горячую. Поэтому всеми возможными способами пытаюсь её остудить. Хотя, я не думаю, что это поможет мне потом в чём-то разобраться. А разбираться как раз было в чём, потому что до этого, я только запутывал себя всевозможными мыслями и размышлениями, из-за чего, я ни к какому вразумительному ответу так и не пришёл. Например, мне до сих пор не давал покоя вопрос, касаемый моего доктора. Ведь, я раньше даже никогда и не засматривался на парней. У меня были девчонки, они меня бросали, я о них тут же забывал. Во время какой-нибудь вечеринки у кого-нибудь дома, были и одноразовые перепихи, о которых я потом даже и не вспоминал. Всё это было, но вот ни разу даже мыслей не было о том, чтобы засосать какого-нибудь парня. Бывало, конечно, что на меня засматривались пацаны — если, конечно, их можно так назвать — провожали каждое моё движение долгим голодным взглядом, даже иногда познакомиться пытались, это и вправду было забавно, но вот я определённо точно не дрочил потом от той мысли, что мне жуть как хочется того, у кого член между ног. Но, блять, меня прямо из себя выводит то, что именно в этой треклятой больнице, нашёлся тот, о котором заняты практически все мои мысли. Этот кудрявый, как будто въелся мне под кожу. И то, что теперь во мне засело, те чувства, они меня выматывают. И теперь я никак не могу решить: забыть ли мне про это или же всё-таки добиться своего. — Катсуки, — неожиданно доносится до моего слуха. Я всего на мгновение резко замираю, пытаясь понять, послышалось мне или нет. Ну, звуковых-то глюков у меня никогда не было, значит точно не послышалось. Оборачиваюсь и теперь точно убеждаюсь в том, что это никакой не глюк. Струи воды всё ещё продолжают заливать мне глаза, поэтому я вижу только нечёткие очертания человека, о котором я как раз и думал. Назову его виновником того, что меня теперь поедают сомнения. Удивительно, что я даже не услышал того, как они с шатенкой поменялись. Отвожу голову чуть в сторону для того, чтобы можно было спокойно взглянуть на этого несносного доктора. Легко протерев лицо рукой, передо мной тут же открывается занимательная картина: покрытый яркими красными пятнами от смущения кудрявый, усиленно пытался на меня не смотреть, пока протягивал мне небольшое белое полотенце, деликатно намекая на то, что я уже исчерпал своё время на купанье. Сколько ему вообще лет? Не думаю, что он младше меня, так как он бы не смог бы иначе выучиться на доктора. Думаю, что лет двадцать пять ему точно есть. Но вот, чёрт, от чего же он тогда ведёт себя так, как будто ему лет пятнадцать-шестнадцать? С какого перепуга он вдруг отворачивается? Неужели во мне есть что-то, чего он бы не видел никогда? Он же всё-таки парень, отчего же тогда не смотрит? Или, может, он не смотрит на меня немного по другой причине? Именно по той же причине, по которой я так же не хотел его сегодня видеть в принципе. Неожиданно в моём мозгу возникла одна интересная мысль, к выполнению которой, я тут же приступил. Из-за того, что кудрявый стоял уж слишком близко к кабинке, мне практически ничего не стоило, чтобы сделать всего-лишь один шаг вперёд, схватить его за ту руку, в которой он всё ещё держал полотенце, и одним резким движением затащить, совершенно не готового к чему-то подомному, доктора к себе под струи освежающей воды. Его одежда начала стремительно намокать, из-за этого становясь тяжелее, при этом полностью облегая хрупкое тельце. Когда он оказался настолько близко ко мне, я ещё больше убедился в том, что я намного крупнее его. Я выше, статней, а он весь какой-то осунувшийся, маленький и хрупкий. Да, даже моя рука в лёгкую обхватывала его тонкое запястье. Невольно я начал чувствовать превосходство над ним. Но тем не менее меня сейчас удивило немного другое: даже после того, как я его затащил к себе, он так и не взглянул на меня, лишь ещё сильней отвернулся и, кажется, даже зажмурил глаза. Возможно, он просто испугался из-за того, что думал, мол, я хочу с ним что-то сделать. Например, избить или утопить... Но, к слову говоря, я и хочу. Но только не то, о чём он мог бы подумать. Да и я совершенно не думал об этом несколько минут назад. — Даже не хочешь взглянуть на меня? — наигранно разочарованно, с ноткой иронии, спрашиваю его. Ни какой реакции, к сожалению, не последовало. — Что-то в прошлый раз тебя ничего не останавливало, — тем не менее продолжаю я, надеясь, что мне всё-таки хоть что-нибудь, да ответят. И я словно чувствую, как доктор напрягается от моей последней фразы. Видимо, я сейчас надавил на самое больное, напомнив ему инцидент почти что недельной давности. Ну вот, теперь я хотя бы знаю то, что он меня слышит. Движимый мимолётным помешательством, я свободной рукой прикасаюсь к его подбородку, насильно заставляя его, наконец, взглянуть на меня. К слову говоря, он и не сопротивлялся особо. Кудрявый сейчас выглядел так необычно. По его волосам всё ещё продолжала бежать вода, отчего они сбились в небольшие мокрые прядки, которые падали ему на лицо, значительно уменьшая обзор для любования. Не удержавшись, я провожу рукой по его гладкой щеке, тем самым ближе подбираясь ко лбу, дабы зачесать назад надоедливые локоны. — Я... я не... — из-за этого действия кудрявый теперь во все глаза уставился на меня. Кажется, он был напуган. Или он просто был сильно удивлён. Или и то и другое одновременно. Я не понимаю его нынешних эмоций. Скорее всего, он даже и сам не понимает того, что чувствует. Вполне возможно, что и для него что-то подобное было в новинку. Но тем не менее я так и не убрал руки от его головы, при этом даже ещё сильней зарываясь в его мокрую шевелюру. Сейчас, когда он был так близко, мне ни на секунду не хотелось его отпускать. В данный момент он был таким открытым, доступным, не таким, когда я был на приёме в его кабинете. Тогда, если бы я протянул к нему руку, у меня не было бы и шанса до него дотронуться, а сейчас, вот он, в нескольких сантиметрах от меня. Распутываю свою руку из его волос и прикасаюсь к его щеке. Проведя по ней большим пальцем, я ещё раз убеждаюсь в том, что у него очень мягкая кожа. Затем я ловлю его заинтересованный взгляд, что он перевёл на мою руку, которая тем временем так и продолжала легко поглаживать нежную кожу. Приближаюсь к его лицу чуть ближе, заставляя и его переместить свой взгляд на меня. Теперь я уже внимательно вглядываюсь в зелень напротив, что так же смотрела сейчас на меня в ответ. Блять, и какого чёрта он сейчас такой... Уже не в первый раз за это время, не удержавшись, я наклоняюсь ещё ниже к этому кудрявому, тут же ловя его судорожное дыхание. Сейчас я почему-то подумал о том, что если бы его что-то не устраивало он бы при любой возможности мог бы меня оттолкнуть, ну, или по крайней мере, сказать о том, что я странно себя веду или что-то в этом духе. Но ведь он молчит и, судя по тому, как он сам начал льнуть к моим прикосновениям, ему далеко не неприятно оттого, что я делаю. Плавно переведя взгляд вниз, я увидел трепет красивых губ, ожидавших что-то. Отчего-то меня это заставило ухмыльнуться и от этого трепет тела напротив будто усилился. Не заставляя больше ждать, я в то же мгновение легко, будто пробуя, слегка причмокиваю верхнюю губу. Она была такой тёплой, влажной от воды и, мне даже показалось, что сладкой. Хоть я уже и целовал эти губы, но всё равно было такое чувство, будто впервые их касаюсь. Распробовав верхнюю губу, я перехожу к нижней. Провожу по ней языком и тут же ощущаю судорожный выдох. Кажется, кому-то надоело ждать того момента, когда я, наконец, наслажусь чужими губами. Поняв, что я и правда слишком уж увлёкся, я в то же мгновение отпускаю руку доктора, для того, чтобы уже своей освободившейся притянуть за талию кудрявого к себе как можно ближе. Его мокрая одежда стала неприятно липнуть и к моему телу и мне не нравилось, что я не могу полностью прочувствовать это хрупкое тело. Я уже хотел было скинуть с него этот надоедливый халат, когда его холодная рука остановила меня, тем самым заставив снова взглянуть в глаза напротив. Он с таким трепетом жаждал того, когда я, наконец, поцелую его, что мне показалось, что он сейчас начнёт скулить от нетерпения. Напрочь позабыв про то, что собирался сделать, я с особым остервенением впиваюсь в его губы, тут же выбивая из кудрявого удивлённый вдох. Я жёстко сминал чужие губы, не давая даже секунды на то, чтобы отдышаться. Во мне бурлило слишком много чувств. Этот кудрявый был как запретный плод, вкусив который, уже никогда не сможешь обойтись без него. Я только сейчас почувствовал, что этот доктор мне необходим практически так же сильно, как и воздух. Все сомнения, как рукой сняло, теперь я точно знал чего я хочу, и отчего я отказаться теперь уж точно не смогу. Продолжая выцеловывать такие желанные губы, я нетерпеливо забрался кудрявому под мокрый халат, а потом уже и под футболку, наконец, добираясь до изящной спины, что была сейчас так потрясающе изогнута в пояснице. Я начал гладить, сжимать, изучать руками это тело. И мне абсолютно всё нравилось, буквально каждый миллиметр. Но позже мне этого стало катастрофически мало. На мгновение отстранившись от него, я тут же словил его расфокусированный, затуманенный взгляд, что, казалось, смотрел на меня с непониманием того, почему я вдруг остановился. Из-за этого я захотел ещё быстрей сделать то, что запланировал. Я начал быстро расстёгивать оставшиеся пуговицы на его халате. Это было достаточно не просто, так как вода, что всё ещё лилась на нас сверху, мешала. Но я всё равно не собирался её выключать. Единственное, что я предпринял, это то, что решил сделать воду чуть теплее, а то от холода уже начали неметь пальцы. Пока я занимался этим нехитрым делом, кудрявый уже и сам подключился к собственному раздеванию, наконец, стягивая с себя халат, который в свою очередь тяжёлым грузом рухнул на пол кабинки. Сейчас он предстал передо мной лишь в одной футболке, всего в шаге оттого, чего я так сильно желал. Подхватив за края футболку, я так же снял её с него, теперь уже без всяких стеснений наслаждаясь открывшейся картиной. Узкие плечи, острые ключицы, гладкая грудь, подтянутый живот. Он явно поддерживал себя в форме, так как были заметны небольшие кубики пресса. Я как раз провожу рукой снизу вверх по его плоскому животу, чувствуя судорогу, которая прошлась по нему. Уже потеплевшие от тёплой воды руки кудрявого, опустились мне на плечи, тем самым привлекая моё внимание. — Катсуки, я... — тут же попытался что-то произнести этот цыплёнок, но резко осёкся, видимо, так и не придумав, что именно хотел бы сказать сейчас. Или попросту не смог выразить свою мысль. Видимо, затуманенный желанием мозг, работал чересчур плохо. — Скажи мне, ты хочешь этого? — томно спрашиваю я, только ради того, чтобы уже точно убедиться в том, что я не ошибся и кудрявый так же разделяет моё желание. — Ответь, — добавляю чуть грубее, для того, чтобы побыстрей услышать кудрявого. Но в ответ он лишь почти неуловимо качает головой. К слову говоря, подобного жеста мне хватило для того, чтобы продолжить. Не долго думая, я снова приближаюсь ближе к нему, для того, чтобы теперь испробовать его всего. Прохожусь короткими влажными поцелуями по шее, затем плавно перебираюсь на ключицы, уделив внимание каждой, тем самым оставив на них пару практически невидимых засоса. От этого чужое тело изящно изогнулось навстречу ласкам. Длинные тонкие пальцы зарылись у меня в волосах, при этом чуть сжимая их. Усмехаюсь и продолжаю дальше мучить сладкой истомой этого кудрявого. Добравшись губами до бусинки соска, я легко целую её, а потом вбираю её в рот для того, чтобы в ту же секунду играючи прикусить. В то время вторая моя рука перебирала между пальцами вторую бусинку. Тонкие пальчики сильней сжали мои волосы и я, наконец, услышал первый сладкий несдержанный стон, который чуть приглушился звуком льющейся воды. И я уверен, что он не последний на сегодня. Подобная реакция мне определённо пришлась по душе. Долго на одном месте я не задерживался, поэтому напоследок легко обведя бусинку языком, я опускался ниже, при этом продолжая вести за собой дорожку из поцелуев. Следующее на чём я особо заострил внимание — был пупок. Прямо над ним, я снова поставил метку в виде алого засоса, будто помечая то место, где я уже побывал. Кудрявый же в это время от любого моего прикосновения легко постанывал и продолжал впиваться пальцами мне в волосы. Теперь моё лицо оказалось как раз напротив уже достаточно сильно оттопыренной ширинки. Надо же, он так быстро возбудился. Хотя и я уже был на взводе. Но в мои планы определённо точно не входило отсасывать ему. Я бы предпочёл немного другое. Не почувствовав совершенно никакого сопротивления, я расстегнул ширинку и снял с кудрявого эти противные больничные штаны. Потом я поднимаюсь, снова оказываясь лицом к лицу с доктором. Кажется, он уже совсем потерялся в своих ощущениях. Голова упиралась в стенку, затуманенные глаза смотрели на меня из-под мокрых опущенных ресниц, а рот был чуть приоткрыт, так как он часто хватал им воздух. Слишком уж привлекательная картина. Прикасаюсь ладонью к его щеке и привлекаю его ближе к себе, для того, чтобы снова терзать его алые губы в страстном поцелуе. Сильнее вжимаю его в прохладную стену душевой и перевожу руку от его лица к плечу. Потом легко скольжу вниз по спине и добираюсь до упругой плоти, что так призывно подставилась под прикосновения. Залезаю уже двумя руками под единственную не снятую ткань и тут же сильно сжимаю мягкую задницу. Кудрявый снова не сдержанно стонет в поцелуй, я этим пользуюсь и целую его ещё глубже, проходясь языком по нёбу, а потом снова продолжаю тот немыслимый танец, что вытанцовывали наши сплетённые языки. Я всё так же продолжал трогать его за его нежную плоть. Я примерно имел представление о том, что собирался сейчас сделать. Для начала его стоит подготовить. Не став долго размышлять над этим, я одной рукой плавно развёл пошире ягодицы, тем самым освобождая узкое колечко мышц. — Подожди, — разорвав поцелуй, охрипши просит доктор, при этом чуть отстраняясь от меня. Он упирается головой мне в плечо, пытаясь, возможно, собраться с мыслями. Но они ему сейчас не нужны, потому что тут и думать не о чем. — Не волнуйся, я буду нежным, — успокаивающе произношу я, при этом легко прикасаясь губами к его виску. Получив на это лёгкий кивок головой, я уже более уверенней подношу указательный палец к сжавшемуся колечку. — Расслабься, — непроизвольно командую я, мгновенно ощутив то, как слегка обмякает тело в моих руках. Воспользовавшись моментом, я тут же проталкиваю вперёд палец, получив на это тяжёлый выдох. Решив немного отвлечь кудрявого оттого, чем я сейчас занимаюсь, я принимаюсь легко целовать его плечо, при этом плавно переходя на шею. Как только я почувствовал, что доктор привык к новым — хотя я не могу точно это утверждать — ощущениям, я начинаю легко двигать пальцем, тем самым уже начиная подготавливать узкий проход. Кудрявый ещё сильней прижался к моей груди, кажется, даже задержав дыхание. Из-за этого он снова напрягся, сильней сжимая палец. Отвожу левую руку от аппетитной попки и тут же подношу её к лицу кудрявого, отрывая, наконец, его от моего плеча. Держу его за челюсть, при этом впиваясь в его губы грубым отвлекающим поцелуем. В этот же момент я ещё глубже проталкиваю палец. Кудрявый сладко мычал в поцелуй, отчего снова что-то щёлкнуло в мозгу. Буквально сразу же я вытаскиваю указательный палец из колечка мышц, для того, чтобы в следующее мгновение добавить к указательному средний палец, и уже потом ввести их вместе. Чужое тело снова изогнулось в моих руках, при этом глухо стоная в поцелуй. Я опять углубляю его, для того, чтобы чуть отвлечь доктора от боли. Понадобилось несколько минут для того, чтобы я смог продолжить двигаться, так как до этого мои пальцы сильно сжимали. Я двигал пальцами жёстко, каждый раз выбивая из кудрявого стон то ли боли, то ли наслаждения. Но вот я снова резко двинул пальцами и в этот раз доктор протяжно застонал, при этом легко подрагивая всем телом. Я на секунду приостановил свои движения, потом снова провёл пальцами по небольшому бугорку, что был внутри. И доктор снова протяжно застонал, при этом самостоятельно насаживаясь на мои пальцы. Не теряя угол, я продолжал двигаться так, чтобы при каждом толчке попадать именно по этому самому месту. И каждый раз, я слышал сладкие стоны, которые щедро дарил мне этот цыплёнок. И всем этим стонам трепетом отвечала моя собственная плоть, не давая забыть о том, что я уже и сам на пределе. Больше не церемонясь, я ввожу ещё один палец и, поняв, что он вполне свободно вошёл в растянутое колечко мышц, я, недолго думая, окончательно стянул с кудрявого последнюю одетую на нём вещь, хватаясь за его бедро, намекая на то, что я требую от него, того, чтобы он поднял ногу. Податливый доктор вместо этого легко запрыгивает мне на талию, при этом обеими ногами обхватывая меня за торс. Подойдя ещё ближе к ближайшей стене, дабы обеспечить кудрявому дополнительную точку опоры, я подношу руку к своему уже давно вставшему члену, провожу по стволу несколько раз, размазывая по нему выступившую жидкость, перемешавшуюся с тёплой водой, и, наконец, подношу к колечку мышц. Проталкиваю вперёд головку, а потом, покрепче обняв руками доктора, резко вхожу, но лишь наполовину. Внутри было слишком узко, даже не смотря на то, что я постарался хорошенько разработать кудрявого. Дав немного времени на то, чтобы чужое тело привыкло к моим немалым размерам, я начал легко двигаться, при этом снова срывая со сладких губ не менее сладкие стоны. Я и сам не смог сдержаться, когда при очередном толчке колечко мышц неожиданно сжалось, сдавливая находящийся внутри, член. С этим кудрявым было уж слишком хорошо. Он был таким послушным, податливым, таким необычайно желанным, как никто другой, кто был до него. Я, действительно, чувствовал всю ту отдачу, с которой это хрупкое тело отзывалось на любое моё прикосновение. Тем временем я уже полностью вошёл в этого доктора, на что он ответил мне лёгким укусом за плечо. Видимо, я был уж слишком глубоко. Легко усмехнувшись, я снова толкнулся, буквально сразу же попадая по заветному местечку. Доктор сдержанно пискнул, в этот раз сдерживая стон. Ну, уж, нет, такое мне точно не нравится. Недолго думая, я стал постепенно наращивать темп, при этом всё чаще попадая по тому самому бугорку. Кудрявый больше не принимал попыток сдерживать свои стоны, поэтому я с удовольствием продолжал наслаждаться ими. С каждым толчком я всё наращивал темп, уже чувствуя, что была близка долгожданная разрядка. Я всё чаще стал чувствовать, как подрагивает тело кудрявого. Кажется, он уже совсем скоро кончит. Убираю левую руку с талии доктора и тут же беру в руку его вставший член, при этом сочетая собственные толчки с движениями руки по стволу. Периодически провожу по головке, тем самым выбивая нетерпеливое жалобное поскуливание. Снова касаюсь большим пальцем головки и тут же чувствую как тёплая вязкая жидкость начинает стекать по моей руке и животу, а чужое тело забилось в лёгких судорогах из-за переживаемого оргазма. Колечко мышц резко сжалось, плотно сжимая мою собственную плоть, отчего я следом глубоко изливаюсь внутрь кудрявого. Наши стоны перемешались в один протяжный стон наслаждения. Вода тем временем всё продолжала литься, омывая наши тела. А я тем временем думал о том, насколько же мне хорошо с этим, размякшим в моих объятьях, кудрявым. И теперь я знал одно: так просто я не откажусь от него.***
Кажется, что на улице уже совсем скоро пойдёт ливень, так как на небе снова начали сгущаться тёмные плотные тучи. Дождь уже на протяжении двух часов лил практически без остановки, превращая землю в грязное месиво. Правда у меня не было возможности убедиться в этом, из-за того, что моё окошко по-прежнему радовало меня обзором только пятнадцать на пятнадцать сантиметров. Но я отнюдь не жалуюсь на это, потому что мне сейчас вполне хватало того, что я мог наблюдать эту совсем небольшую картинку. Всё равно я сейчас думал далеко не о дожде. После того, как кудрявый пришёл в себя, он в то же мгновение стыдливо отстранился от меня, упираясь руками мне в грудь. Мне казалось, что в тот момент, доктор прокрутил тысячу мыслей у себя в мозгу, касаемых того, что недавно произошло. В какой-то момент мне пришла в голову удручающая мысль о том, что кудрявый начал жалеть, что не остановил меня и позволил вытворить с собой немыслимые вещи. Но потом, легко уткнувшись мокрой макушкой в моё плечо, он почти не слышно прошептал: "Извини". А уже после этого, он полностью отстранился от меня, при этом нагибаясь вниз за своей мокрой одеждой, что со стороны выглядела как какое-то тряпьё. Я, всё ещё стоя под тёплыми струями воды, усиленно пытался понять, за что он просил прощения. Тем временем доктор уже вышел из душевой кабинки, выискивая на стойке с одеждой более менее подходящие по размеру штаны. Выключив, наконец воду, я и сам, не спеша, подошёл к нему. Между нами впервые повисла настолько противная и холодная тишина. Я до сих пор не знаю, чего именно я тогда пытался дождаться от кудрявого. Возможно, чтобы он произнёс хоть что-нибудь о том, что чувствовал в тот момент. Потому что я до последнего не верил, что ему нечего было мне сказать. Но, как оказалось, ему, действительно, нечего было сказать, так как он молча, словно ни в чём не бывало, протянул мне стопку чистой одежды и что-то буркнув на прощанье, практически полуголый, босиком, направился на выход. Я же обескураженно смотрел ему в спину. Хотелось что-то сказать, возможно, остановить, спросить его, какого чёрта он себя ведёт так, как будто ничего не произошло, но я так ничего и не предпринял, оставаясь неподвижно стоять возле стеллажа с одеждой. Как только дверь за доктором закрылась так же тихо, как он из неё вышел, мною в ту же секунду одолел дикий, практически неуправляемый гнев. Как он мог, вот так просто уйти, при этом ничего даже не сказав? Ничего, твою мать! Неужели у него нигде в душе не щёлкнуло оттого, что произошло? Я же только принял в себе то, что уже давно росло во мне с каждой минутой от близости этого кудрявого, а он лишь рушил всё это, заставляя снова сомневаться. По-быстрому напялив на себя то шматьё, которое дал мне этот чёртов доктор, я, напрочь позабыв про свою больную ногу, прямиком направился в свою палату. В один момент я удержал в себе немыслимое желание наведаться в кабинет к этому кудрявому, для того, чтобы устроить там полный разгром, а уже потом подробно расспросить его, какого чёрта он вообще вытворяет. Но, представив в голове его испуганное лицо, я сразу же позабыл об этом. Не замечая ничего и никого вокруг себя, я буквально за несколько минут преодолел расстояние от душевой до палаты и уже потом, оказавшись в своей верной обители, со всего размаху захлопнул за собой дверь, отчего она жалобно заскрежетала, и уселся на койке, при этом сдерживая в себе мимолётные порывы что-нибудь разнести или разорвать в клочья. Без каких-либо движений я, кажется, сидел достаточно долго, после чего даже начала болеть поясница, но я всё равно не принимал попыток изменить положение или хоть как-то подвигаться. В голове долго крутился один и тот же вопрос, ответ на который, я до сих пор не нашёл. "Почему?" — вот это тот самый вопрос. Вроде бы на вид такой простой, а на самом деле ни черта подобного. А тем временем за окном снова послышались звуки льющейся с неба воды, которые словно отображали моё душевное состояние. Внутри меня было настолько же тоскливо, как эти капли опускались на и так достаточно мокрую землю. Отчего-то неприятно кололо, что-то внутри. Противное чувство. Попытавшись отвлечься от угнетающих мыслей и ощущений, я легко встаю с кровати и отправляюсь в коридор. Не знаю, конечно, почему я вдруг решил выйти, ведь уже, скорее всего, близилось время ужина, так что в коридоре сейчас снова было бы множество снующих в разных направлениях санитаров, но, не смотря ни на что, мне больше не хотелось сидеть в этих узких четырёх углах, мучимый собственными мыслями. Выйдя из палаты, я наткнулся не на суету и шум, создаваемый здешними обитателями, а на полнейшую тишину, что, кажется, давно царствовала здесь. Меня это удивило, потому что зная это место, тут никогда не было настолько тихо. Подумав, что, возможно, санитары всё ещё бегают по этажам и наводят везде чистоту и порядок, я отправляюсь прямо в сторону холла. Отчего-то окружающая меня тишина, жутко настораживала, тем самым заставляя меня на некоторое время, действительно, позабыть про свои удручающие мысли. Тем временем холл встретил меня такой же пустотой, что и коридор. А вот это было, действительно, очень странно. Обычно здесь собиралось всегда очень много больных, которые чем-то, да пытались себя занять. Сейчас же всё помещение пустовало, не было ни пациентов, ни санитаров, ни врачей. Да, что за херня происходит? Подойдя к стойке регистрации, я так же не обнаружил там дежурных медсестёр, что обычно всегда сидели там. Куда они все могли подеваться? Странное чувство начало бурлить внутри — тревога. Подумав, раз никого нет здесь, значит, должно быть, все пациенты сидят в своих палатах. Не знаю, что мной движило сейчас, но я направляюсь обратно в коридор к ближайшей палате, что попалась мне на глаза. Не долго думая, я тут же настежь распахиваю дверь. Палата рассчитанная на двоих пациентов, оказалось совершенно пустой. Обе кровати были аккуратно заправлены, будто бы на них никого никогда не бывало. Что за..? Ринувшись к следующей палате, я так же распахиваю хрупкую дверь и натыкаюсь на ту же картину. Никого не было. Абсолютная пустота. В голове не было ни одной здравой мысли, я лишь продолжал бездумно подлетать к каждой следующей комнате и каждый раз видел одно и тоже. Точнее ничего не видел и это пугало. Через пару минут моих терзаний, я, оперевшись спиной о стену, съехал по ней вниз, при этом зарываясь руками себе в волосы судорожно думая о том, что происходит. Больница была абсолютной пустой. Кроме меня здесь больше не было ни души. Никого. Лишь я один. Мною теперь начало снова овладевать неприятное липкое чувство страха. Я просто не понимаю, что случилось. Ведь буквально сегодня днём все ещё были тут, прибирались, как обычно ухаживали за пациентами. Тогда куда же все подевались сейчас? Не знаю, что вдруг щёлкнуло у меня в мозгу, но я тут же подрываюсь с места и направляюсь уже в сторону выхода. Раз никого нет, то это было бы неплохой возможностью, наконец, выбраться навсегда из этой больницы. Хоть эта ситуация и была сверх странной. Подойдя к двери, я легко толкнул её вперёд, удостоверившись, что ранее такая далёкая и недоступная дверь, ведущая на свободу, оказалась открытой. Неожиданно моя рука дрогнула. Ведь вот она, свобода, она была так близко, стоит лишь сделать шаг вперёд, но отчего-то мне стало тоскливо из-за, что я вот так просто уйду отсюда. Я же так долго пролежал здесь, а в итоге получается, что сбегаю. А ведь я как-то мечтал о том, как триумфален будет этот момент. Я же так сильно хотел доказать всем, что они ошибались во всём. Хотел тыркнуть их носов в свой же прокол. А в итоге всё получается до боли просто, намного проще, чем я мог бы предполагать. Но тем не менее я уже крепче хватаюсь за ручку двери и смело выхожу из этой больницы, при этом навсегда оставляя в ней всё то, что здесь произошло. Улица встретила меня лёгким прохладным ветерком и свежестью после дождя. В воздухе всё ещё витал запах грязи, перемешавшейся с водой, и мокрой травой. Вдыхаю полной грудью и понимаю, что так пахнет свобода. — Ну, наконец-то ты выбрался из своей чёртовой норы.