Гимн Красоте

      Прошло две недели с того момента, как Венсан в последний раз видел Виктора. Все это время он не переставал думать о том, что поступил не совсем правильно. Он знал, что должен был поговорить с Виктором еще в тот же день, как принял условия отца, но его останавливало то, что Виктор мог неправильно истолковать его намерения. И вот теперь его положение было хуже некуда. Промедлив столько времени, он уже был совсем не уверен в том, захочет ли Виктор с ним общаться вовсе, и робел перед мыслью об этом.       На исходе второй недели он принял решение. Стоял чудесный воскресный день и солнце ярко освещало улицы Парижа. Днем его ожидали на обеде у мадам Амели, славившейся на весь Париж своими знакомствами с людьми искусства. Отец настоял на том, что если Венсан хочет продолжать заниматься искусством, то должен общаться с правильными людьми. Прием представлялся ему настоящим испытанием, но он знал, что во что бы то ни стало не должен перечить отцу. Вечер же был полностью свободен.       В Опере давали «Коппелию». Именно на этом балете он впервые увидел Виктора и решил написать его портрет. Увидев его на сцене, Венсан почувствовал, как его сердце бьется чаще. Прошло так немного с момента их первой встречи, но Венсану казалось, что прошло не менее года. После представления он послал Виктору алую розу с запиской с просьбой о встрече на следующий день. Он бы мог проникнуть за кулисы и попробовать поговорить с Виктором с глазу на глаз, но не был уверен в том, что Люмьер захочет его видеть, а поэтому решил испытать судьбу и дождаться его завтра в кафе у парка Бют-Шомон.       Рабочая пятница для Виктора была приятной, наполненной отличным настроением после прошедшего вечера — а точнее, ночи — и удовольствия от любимого дела. Его заняла работа, в голове прояснилось и, наконец, неприятные мысли отступили и подарили ему покой. Прошедший балет был обычным и ничем не примечательным, да и выходил он разве что в паре сцен. Скоро театр должен был закрыться на лето, и это немного удручало, поскольку у него была острая необходимость в постоянном заработке, но мысли, как это решить, уже начали появляться.       Виктор получил записку от Венсана, будучи в сознании легком и воодушевленном, а потому несколько удивился, что художник все-таки соизволил прервать молчание и тем более — пригласил его. Впрочем, Люмьер и не подумал отказать.       В назначенное время Виктор появился в привычном виде, но выглядел чуть более лощено из-за новой дорогой рубашки, подаренной ему после прошлого балета взамен отжившей свой век за один вечер в доме Себастьяна.       Они встретились на нейтральной территории, а именно в крошечном и совершенно неизвестном кафе неподалеку от парка Бют-Шомон. Они встретились впервые за столь долгое время и пришла пора разговора. Нелегкого разговора, стоит отметить. Говорили долго и основательно, но не без легкой удрученности.       Виктор покачал головой, пропустив ладонь сквозь кудри и тяжело вздохнул. На некоторое время он замолчал, смотря на собственное запястье, где красовался тончайший браслет из серебра, подаренный после музыкального вечера.       — Ты ведь понимаешь, что делаешь все, чтобы меня окончательно оттолкнуть? Я готов терпеть многое, но только не недоверие и пренебрежение.       — Я боюсь, что, узнав правду, ты отвернешься от меня.       — Я отвернусь от тебя раньше, если ты продолжишь вести себя подобным образом. Я просил тебя со мной разговаривать. Помнишь? Я просил, видимо, слишком многого.       — Я разговаривал с отцом.       — И что? Я не стану выуживать из тебя каждое слово.       — Он вынудил меня вернуться домой и отказаться от работы.       — У нас есть факт. Ты больше не живешь там, где жил, и не работаешь там, где работал. Дальше что? Ты не удосужился поставить меня в известность. Просто сказать, что так и так, и ты должен вернуться домой и оставить Гарнье. Почему я узнаю о твоем уходе не от тебя, а из театральных слухов?       — Я испугался и подумал, что ты больше не захочешь смотреть мне в глаза.       — Только ты не подумал обо мне.       — Я дурак, Виктор.       — Определись уже, чего ты хочешь и как. Я устал решать все и за всех уже столько лет. Помни, что пока ты сомневаешься, другие штурмуют и завоевывают. — Люмьер произнес это пространно, глядя в глаза Венсана.       — Тебя кто-то успел завоевать? — Венсан напрягся.       — Это было всего лишь выражение.       Виктор взял бокал с водой и сделал глоток. Стоял непривычно жаркий для начала мая день.       — А что, беспокоишься?       — Да.       Виктор на это ничего не ответил. Они сидели в тени разросшегося кустарника.       — У меня есть свободные полтора часа. Если ты для себя хоть что-то решил, поделись со мной.       — Я не хочу тебя терять, — твердо и громко произнес Венсан.       — Ты прекрасно знаешь, что это взаимно. Что делать будем? — Виктор вздернул бровь. — Ты не говоришь, насколько у тебя влиятельная семья, но думаю то, что мы встречаемся настолько тайком, видимо, необходимость.       — К сожалению, да. Отец дал понять, что у меня не может быть друзей в театре, хотя я с ним совершенно не согласен. Я оставил за собой студию, но теперь мне придется бывать там реже.       — Сословные условности. Мы для вас ниже любого прохиндея, потому что выступаем на сцене. — Люмьер усмехнулся. — Я уж знаю. Как мы вообще будем видеться, ваше благородие, если все столь преступно и недостойно?       — Я готов умереть, но видеться с тобой.       — Обойдемся без излишней драмы, Венсан. Меня больше интересует, какой у нас будет план действий.       — Мы могли бы видеться там или как сейчас.       — Могли бы. За мной выходной в понедельник, но теперь каждый последний четверг я участвую в музыкальных вечерах. Решил выступать хотя бы подобным образом. Рабочее расписание скоро изменится, театр закроется на лето, поэтому я освобожусь надолго. Мы можем условиться, что ты будешь писать мне два дня заранее до встречи. Место и время.       — Звучит разумно.       Виктор кивнул и подозвал официанта, чтобы дозаказать апельсиновый сок и лимонад — погода располагала.       — Надеюсь, это был последний раз.       Венсан и представить не мог, как был близок к тому, чтобы потерять Люмьера из-за своего молчания.       — Я никогда не видел на тебе этот браслет, — с сомнением произнес Венсан.       — Подарили после музыкального вечера за «виртуозное исполнение». — Виктор посмотрел на Венсана. Было очевидно, как он несколько напрягся.       — Дорогой подарок. Этот человек, должно быть, очень щедр.       — Достаточно, вероятно, — Люмьер отвел взгляд. — Если ты думаешь, что я получил этот браслет, за что-то кроме своей игры, то ты ошибаешься.       Венсан покраснел и с легким негодованием посмотрел на Виктора.       — Я бы никогда так не подумал, Виктор. Понимаю, я поступил плохо, исчезнув из твоей жизни на эти две недели, и на это были свои причины, но у меня и в мыслях не было ничего подобного.       Венсан наклонился к нему через стол и понизив голос, произнес:       — Я люблю тебя, и если я хоть в чём-то уверен в этой жизни, так в этом.       Люмьер накрыл руку Венсана своей, сжав пальцы на его ладони.       — Я тоже люблю тебя, Венсан, — Виктор тяжело вздохнул.       Венсан вздрогнул и посмотрел на него.       — Я больше никуда не исчезну.       — Обещаешь? — Виктор крепче сжал его ладонь.       — Обещаю, — твердо повторил художник.       Виктор потянулся через стол, чтобы коротко, но нежно его поцеловать.       Майские недели не шли, а летели, и вскоре Опера должна была закрыться до октября, и открыться с обновленным репертуаром и, вероятно, с новыми лицами в составе труппы театра. Руководство было решительно настроено на то, чтобы пригласить новых оперных исполнителей и музыкантов, а также обновить состав танцоров. Виктор начинал нервничать, поскольку возраст уже действительно начинал брать свое, и инцидент с его травмой не остался незамеченным всеми. На его место мог прийти умелый и молодой танцор, у которого не было такого опыта за плечами, но были талант и энтузиазм. Люмьер чувствовал тревогу, и это не укрывалось ни от Шарлотты, ни от мадам Лефевр, и если первая пыталась его приободрить, то последняя только пожимала плечами и не могла ничего ответить. Месье Жерар и вовсе после премьеры «Бабочки» был настроен к нему не особенно доброжелательно.       До июня оставалось подать рукой. Он думал и гадал, как лучше поступить и куда пойти работать хотя бы на это лето, и задержаться, если решат, что его пребывание в театре больше не нужно. Быть музыкантом на чужих приемах, конечно, неплохо, но они получают и так сущие гроши, а на его попечении была мать, которую он не мог оставить без денег. Конечно, она и сама где-то старалась заработать, но сыновья обязанность Люмьера не отпускала, и он должен был решить этот вопрос как можно скорее.       Попросить денег было слишком низко и недостойно. В любом случае, их придется отдавать, а влезать в долги ему решительно не хотелось, хотя он мог вполне договориться с тем же Венсаном, возможно, но решил не взваливать на него свои проблемы — тот не должен был решать его вопросы и волноваться лишний раз. Все-таки Виктор был взрослым человеком и жаловаться ему не пристало. Все мысли так или иначе возвращались к Себастьяну.       Виктор сидел на набережной и смотрел на мирную Сену, на прогуливающихся вокруг людей, на мост Согласия и на небо, где проплывали редкие пушистые облака. Вариантов практически не было. Поскольку не было даже особо много знакомых людей, а кто были — к тем и обращаться было бесполезно. Люмьер посмотрел на свои руки, тронул пальцами тонкую нить браслета из белого золота и решил попросить помощи. Впервые за столько времени он переступал через себя и свою гордость, и веру в то, что обязан решать все свои проблемы сам.       Адрес Эрсана он запомнил наизусть, а потому, поймав экипаж у Бурбонского дворца, отправился в гости, надеясь, что застанет хозяина дома в столь ранний час, ведь было всего девять утра.       После небольшого ожидания, дверь открыл привратник. Он окинул Виктора внимательным взглядом и нехотя предложил подождать хозяина дома в гостиной. Пройдя в просторное светлое помещение, Люмьер вновь отметил насколько роскошна обстановка внутри дома. Несколько минут он бродил по комнате, изучая содержимое высоких книжных шкафов, а затем устроился в одном из кресел, обтянутых голубым сатином. Спустя четверть часа появился Эрсан. Он был облачен в домашний халат, хотя и выглядел безупречно, как и в прошлые встречи. По всей видимости, неожиданное появление гостя отвлекло его от завтрака.       — Виктор, какой неожиданный сюрприз! — начал он с порога. — Ты всегда желанный гость в этом доме. Что тебя привело ко мне?       Виктор поднялся из кресла, улыбаясь Себастьяну и протягивая тому небольшой, но особенно очаровательный букетик из фиалок, перевязанный тонкой серебристой лентой.       — Доброе утро. Извини, что я так рано и без приглашения. — Ему ли извиняться за то, что он явился, ведь сколько раз он уже просыпался в этих стенах. — Но у меня к тебе важное и почти срочное дело. Не буду лукавить, мне хотелось тебя увидеть, но при этом у меня есть к тебе одна просьба, и это для меня очень важно.       Себастьян бросил вопросительный взгляд на цветы и принял их из рук Виктора. Некоторое время он молчал, как будто обдумывая следующий шаг, а затем отдал распоряжение слуге, чтобы тот поставил его в воду. Расположившись в кресле напротив, он закинул ногу на ногу.       — Благодарю за цветы. Это очень мило с твоей стороны. Но вернемся к делу. Я весь внимание.       Виктор немного поразмыслил, а потом сказал:       — Через два дня Гарнье закроется до нового сезона, до октября, а это целых четыре месяца. Мне нужна работа. Более того, я совершенно не уверен, что останусь в составе труппы в будущем сезоне.       Виктор вздохнул. Это тревожило его достаточно долго, чтобы он уже совсем устал от мыслей возможного безработного и безрадостного будущего. Себастьян ненадолго задумался.       — Мне нужен помощник, — наконец произнес он после нескольких долгих минут молчания.— Если ты готов проводить все время в моем обществе, я готов предложить тебе работу.       — На каких условиях и обязанностях? — Виктор наклонился к нему ближе, смотря в лицо Себастьяна. Он весь излучал заинтересованность.       — Мне нужен человек, который мог бы следить за моим расписанием, планировать поездки и выполнять мелкие поручения. Я готов щедро платить за это, но, в свою очередь, ты не должен меня подвести. Как ты уже знаешь, я важный человек и мои дела касаются даже вопросов государственной важности, — он произнес это с легкой улыбкой, но было видно, что говорил он абсолютно серьезно.       — Я справлюсь, — ответил Люмьер спустя полминуты раздумий. Но раздумывать было не над чем. Он был уже согласен.       — Тогда по рукам. — Себастьян протянул ему руку для рукопожатия.       — У меня лишь маленький вопрос! — Виктор усмехнулся. — Секс тоже по расписанию?       — А это уже зависит от твоих способностей к организации. — Эрсан улыбнулся. — Можешь приступать к работе завтра.       Виктор протянул ладонь, вложив её в чужую и пожав. Руки Себастьяна были куда теплее, чем ледяные пальцы Люмьера.       — Приступлю. Спасибо. — Он благодарно улыбнулся. — А сейчас ты очень занят, или стоит подождать, пока у тебя освободится для меня хотя бы час?       Виктор посмотрел на него с очень однозначным намерением. Себастьян достал из кармана халата часы и взглянув на циферблат, покачал головой.       — У меня еще есть целых сорок минут.       — Тогда давай не будем зря терять время. Думаю, нам его хватит.       Люмьер встал из кресла, подходя к Себастьяну.       — Как хорошо, что мы пришли к соглашению, месье Люмьер.       — Полностью с вами согласен, месье Эрсан.       Виктор наклонился, чтобы чувственно его поцеловать.       В тот момент, когда Венсан ступил на порог отцовского дома, для него началась совершенно новая жизнь. Уже через неделю два года простой жизни на Монмартре начали представляться ему скорее наваждением, чем правдой, а спустя месяц многие вещи и вовсе начали забываться. Он больше не был простым художником Венсаном Дюплесси. Он стал де ла Круа и это, казалось, изменило в корне все.       Герцог де ла Круа с самого дня возвращения составил для сына очень плотное расписание. Он был обязан наверстать все, что пропустил за время своего отсутствия. Каждый день был расписан по минутам. Подъем был в восемь утра. За завтраком ему предлагалось несколько газет на выбор. Выбрав одну, он Венсан должен был внимательно изучить каждую заметку, чтобы после обсудить с отцом самые последние новости. Анри требовал от него полного повиновения в этом и иных вопросах. Он посещал бесконечные обеды, балы и светские рауты, ездил на охоту и посещал благотворительные вечера. Его часто можно было заметить в музеях и галереях, но при нем больше не было альбома для рисования. Отец хотел, чтобы он научился оценивать предметы искусства не только с художественной, но и экономической точки зрения. Он обращал внимание на те вещи, на которые Венсан ранее попросту не смотрел. Постепенно собственные картины начали казаться ему нелепыми и глупыми. После возвращения домой он лишь изредка брался за кисть и, как правило, был не доволен полученным результатом. Помимо всех вышеупомянутых дел, каждый день он неизменно проводил час наедине с отцом, постигая основы управления имением, экономики и права. Каждый вечер, несмотря насколько поздно закончился очередной прием, он садился за книги, вспоминая давно забытое и постигая новое. К моменту отхода ко сну, он был полностью выжат и измучен.       Единственное, что заставляло Венсана не падать духом, был Виктор. Он чувствовал себя очень виноватым перед ним. Как хотелось бы ему вновь видеть его каждый день и беспокоиться лишь о куске хлеба на ужин, но он знал, что эти времена ушли безвозвратно. Теперь каждая их встреча была окружена ореолом тайны. Де ла Круа не мог позволить, чтобы хоть кто-то из его нового круга общения увидел его в компании артиста театра. Он знал, что это непременно повлечет за собой скандал. К тому же было еще кое-что. Его часто посещали мысли о греховности отношений, сложившихся между ними. Однако он знал, что не может озвучить их в слух, так как считал, что Виктор, скорее всего, поднимет его на смех. Помимо этого он чувствовал беспокойство за Люмьера. Браслет, который теперь надевал на каждую их встречу, был баснословно дорогим подарком. Такие подарки не делаются просто так. Это всегда обещание чего-то большего. Кем бы ни был таинственный даритель, это был очень состоятельный и влиятельный человек. Интуитивно Венсан предчувствовал, что игра может не стоить свеч, но совершенно не знал, как лучше облечь эту мысль в слова.       Третьего июня Опера Гарнье официально завершила свой первый сезон. И четвертого июня Виктор стал работать у Себастьяна. Сперва ему разъяснили все обязанности, познакомили с распорядком дня и датами уже запланированных приемов на ближайший месяц, проинструктировали по основным пунктам и отправили на первое рабочее задание — спланировать всю ближайшую неделю по встречам, разобрать почту и разослать как ответы на важные письма, так и приглашения на будущий прием, что должен был состояться через десять дней. Так и начались новые трудовые будни Виктора, в которых он выступал в совершенно новой роли.       У него были выходные строго в дни, когда Эрсан его отпускал — не раньше и не позже. Но в один момент, спустя две недели после начала работы, Люмьер заболел. Попал под непривычно холодный ветер и дождь, и его продуло так сильно, что сил добираться из театра и обратно у него не было, и Виктор попросил, чтобы ему можно было оставаться, пока он не поправится, что бы его болезнь не мешала вовремя являться к Себастьяну в особняк. И ему разрешили, точнее, предложили ту самую комнату, в которой он иногда оставался, если после очередной ночи ласк с Себастьяном оставался ночевать после музыкального вечера.       А спустя некоторое время он и вовсе стал спать в одной постели с Эрсаном, когда уже пришел в себя и эта неделя, полная жара, кашля и ненавистной слабости в мышцах, закончилась.       С Венсаном виделись редко — не чаще раза в две недели. Тот был очень занят вопросами семьи: общением с отцом, налаживанием забытых связей, и времени у него было разве что на один день, если повезет. Иногда и того меньше. Виктор ждал этих встреч. Он был рад видеть своего возлюбленного юношу, с которым мог спокойно разговаривать и гулять по разбитым на окраинах Парижа паркам и садам, когда их никто не мог застать — даже эта таинственность для него, этот секрет их отношений, не раздражали и не злили, а скорее заставляли почувствовать себя героем некоей истории, старой пьесы, возможно, со счастливым концом.       В постель к Себастьяну его приводила страсть в объятия и поцелуи Венсана — нежность. Это была огромная, колоссальная разница, которую Виктор мог объяснить себе, но не мог никому другому. Он ведь прекрасно понимал, что Дюплесси — птица другого полета, и что будущего у них, вероятнее всего, попросту нет. Но ему иррационально и беспечно не хотелось об этом думать. Люмьер хотел всего лишь наслаждаться обществом Венсана, сколько ему было дозволено.       Они разговаривали обо всем. Но больше всего Виктор просил его рассказывать об Италии — о совсем другой стране, которая была такой близкой, но совершенно недосягаемой. О древних палаццо Венеции, римских холмах и соснах, растущих тут и там в городах близ морских побережий; он слушал про историю Колизея, про императоров и гладиаторов, про галереи и художников, чьи имена не знал только необразованный и не интересующийся; про большие города и крохотные деревушки; про невероятной красоты пейзажи и город ста башен. Виктор слушал его, подставляя лицо далеко не такому горячему, как итальянское, солнцу лицо, держал Венсана за руку и просил обещать, что они обязательно окажутся там вместе. И надеялся. Безрассудно надеялся, что это когда-нибудь станет правдой.       Виктор стал задумываться над тем, что стоило оставить театр. Его карьера так или иначе должна была закончиться лет через пять, если бы его оставили в составе труппы на эти будущие сезоны. По возрасту он еще мог танцевать, как и по состоянию здоровья, но усталость от вечных интриг и выживание на крошечные деньги слишком утомляли. Теперь же у него было достаточно средств, более или менее понятное обозримое будущее, и достаточно простая, хоть и очень активная и даже интересная работа. Он попал в совсем другое общество, и ему было многое интересно. Себастьян был интересным тоже. Хранил в себе очень много неизведанного и даже непонятного, о чем Люмьер даже стеснялся спросить. Ласки не сильно сближали. Сближали скорее ночи, когда Виктор спал с ним рядом. Когда ты открываешь кому-то свою спину, засыпаешь с малознакомым человеком, с которым как раз-таки знакомишься лишь день за днем, то все же в первую очередь ищешь к нему доверия, чтобы тебя не предали, не всадили нож между лопаток. В любом случае это было скорее образное выражение, но емко и верно выражающее основную мысль, что приходила в голову Виктора.       Работы было так много, что он не замечал смены недель, а потом и месяцев, но все равно выделял себе время, чтобы поиграть на пустующем рояле и посочинять; чтобы поиграть в своих покоях на скрипке, записывая новую сонату или быстро строча этюд в своей записной книжечке с нотными листами. Музыка не покидала его, но приглушалась, чтобы не взрываться в голове бушующим потоком, а звучать где-то на периферии сознания, не мешая и не раздражая.       Встреч с Венсаном было так мало. А Себастьяна все же так много, что Виктору требовалось время наедине и с Дюплесси, и с самим собой. И если себе он мог позволить разве что прогулки по ночному Парижу, после которых должен был возвращаться обратно в особняк, поскольку ему приходилось рано вставать, то чтобы подольше побыть с Венсаном он просто решительно не отпускал его в последний раз, держа за талию, за лицо, целуя так, как целовал когда-то в музыкальном классе Гарнье — горячо, чувственно, несколько влажно, спускаясь на шею, разводя воротник его рубашки, спрятавшись от всего мира и от дождя в закоулках недалеко от полюбившегося им парка Бют-Шомон.       Лето окончилось внезапно. Стоял вопрос о возвращении в Гарнье. И Виктор решил переговорить с Себастьяном, что хотел бы остаться, если он позволит, в его доме в качестве помощника. Возвращаться в безденежье и в полный змей театр не хотелось, теперь уже точно не навсегда. Он постучался к нему в кабинет в тридцатиминутный перерыв между двумя посетителями, чтобы решить свою дальнейшую судьбу.       — Войдите, — ответил ему зычный голос Эрсана.       Виктор вошел в комнату и сказал:       — Извини, что отвлекаю тебя, но нужно поговорить.       Себастьян отложил в сторону стопку листов, которые изучал до момента его прихода.       — Я тебя слушаю.       — Дело в том, — начал он, — что уже сентябрь и скоро откроют сезон в театре. Я долго над этим думал и решил, что не хотел бы возвращаться.       Себастьян смерил его долгим взглядом.       — И ты хочешь продолжать работать на меня?       Виктор кивнул.       — Да, более чем.       — Что ж. Все время, которое ты провел тут, твоя работа была безупречна. — Он одобрительно кивнул. — Думаю, я могу удовлетворить твою просьбу.       — Спасибо, Себастьян, я благодарен. Есть один момент. Вероятнее всего, ты бывал на таких мероприятиях, на балах маскарадах в прежней Опере. В этом году Гарнье впервые представит новогодний бал. Я бы хотел в нем участвовать. Выйти в последний раз и попрощаться.       — До него еще далеко, — уклончиво ответил Себастьян. — Если он не помешает выполнению твоих прямых обязанностей, я ничего не имею против.       — Не откажи мне в вальсе во дворце Гарнье. Обещаю тебе, это нисколько не помешает мне исполнять ни мои прямые, — Виктор подошел к нему, обогнув стол, — ни иные, — ладонь накрыла предплечье Себастьяна, а потом Люмьер накрыл его руку, — обязанности.       Эрсан коснулся его руки.       — В таком случае, я станцую с тобой.       Виктор взял его горячие пальцы в свои, извечно прохладные.       — Мне стоило встретиться с тобой раньше. Может быть, на годы раньше.       — Я всегда был здесь, — просто ответил Себастьян.       — И будешь?       — Конечно.       Виктор ничего сперва ему не ответил, но долго смотрел в его лицо, а потом произнес:       — Поцелуй меня.       И Эрсан поцеловал его со всей присущей ему страстью.       — Мне нужно работать, — с сожалением выдохнул Эрсан спустя пять минут, — но, думаю, мы продолжим этот разговор позднее.       — Конечно, — Виктор кивнул и поцеловал его в жесткую от щетины щеку. — Сейчас у тебя месье Бонне, а потом месье Клемен. А вот месье Люмьер у тебя в десять вечера строго по расписанию. — Он улыбнулся. — До встречи.       К тому моменту, когда все дела были улажены, Виктор сидел в комнате, которая была отведена ему и наигрывал на скрипке ничего не значащую, пусть и красивую мелодию. Не свою, а что-то чужое, но привлекательное и даже нежное. Он думал и решал, как ему стоило поступать дальше, что его ждало впереди и был ли смысл бежать от всех обстоятельств, от собственных желаний, нужно ли было переживать над тем, что происходило между ним и Венсаном. Если они могли видеться раз в две недели — хорошо, но прошло уже больше трех с последней встречи. Тот был занят и даже ничего не писал. Виктор любил его, и эта любовь приносила ему горечь и ощущение постоянной утраты, которая обязательно случится в будущем, ведь оба прекрасно знали, хоть никогда не говорили, что это не навсегда. Хотели, быть может, надеялись, но не верили, потому что знали.       К десяти часам вечера, когда в особняке стало уже совсем тихо, Виктор, уже переодевшись в халат, постучался в спальню Себастьяна — уже по обыкновению и, когда тот откликнулся, он вошел.       Виктор смотрел на еще не снявшего даже пиджак Эрсана, а потом тихо произнес:       — Сегодня.       — Ты уверен? — мягко спросил Себастьян, внимательно смотря на Виктора.       — Да, — Виктор развязал пояс халата, который утек шелком из его пальцев на пол, и позволил одеянию ниспасть с плеч. — Уверен.       Эрсан не ответил и лишь притянул его к себе, заключив в объятья. Прижавшись обнаженным телом к нагретой ткани одежды, Виктор обнял его сам.       — Я доверяю тебе.       — Я буду нежен с тобой.       — Нет, Себастьян. — Виктор посмотрел ему в глаза, подняв голову. — Бери меня, как то, что тебе принадлежит. Я отдаю. А ты возьми.       — Помни, Виктор, что ты сам этого попросил, — усмехнулся он, запечатлевая на его губах поцелуй.       Виктор выпутался из халата, оставаясь полностью в неглиже. Он сам ответил на поцелуй горячо и влажно, не давая тому отстраниться, раскрывая рот. Люмьер сам расстегнул его брюки, запуская под них ладонь. Себастьян закрыл глаза и шумно вдохнул воздух. На его лице отразилось удовлетворение. Виктор снял с него пиджак и жилет, а потом принялся расстегивать рубашку, и когда последняя пуговица поддалась, он потянул Себастьяна за собой, укладываясь на постель.       Эрсан обхватил его лицо обеими руками и принялся покрывать его поцелуями.       — Ты никогда не был так прекрасен, как сегодня.       Он чувствовал себя так, словно был перед лицом судьбы и будущего, словно в этот момент все должно было измениться и окончательно. Люмьер приглашающе развел стройные ноги в стороны, притягивая Себастьяна к себе ближе.       — Сегодня я весь принадлежу тебе.       Эрсан лишь улыбнулся ему в ответ, но в этой улыбке было ликование воина, одержавшего победу.       Шли месяцы и постепенно Венсан начал привыкать к новой жизни. Его возвращение в общество, которое он покинул сущим юнцом, а вернулся уже молодым мужчиной, проходило прекрасно. Отец, казалось, был доволен его успехами, но в тоже время не прекращал ежедневных занятий. Его день по-прежнему начинался в восемь утра, а заканчивался далеко за полночь, от чего он немного осунулся и выглядел все время уставшим. Однако он не подавал вида и не смел жаловаться, так как понимал, что отец ожидает от него не меньше, чем совершенство.       В начале августа, когда вся знать стремилась покинуть Париж, Венсан отправился в шато де ла Круа в долине Луары, где уже неделю находились его родители. Жара, стоявшая с начала июля, порядком его измотала, а последние недели выдались настолько насыщенными, что у него буквально не было ни одной свободной минуты. Он лишь раз смог освободить в своем плотном графике несколько часов, чтобы повидаться с Виктором. Этого было невыносимо мало, и теперь он думал о том, как он сможет провести без него целый месяц. Одна мысль больно ранила его сердце, но де ла Круа понимал, что иного выхода у него просто нет. Прибыв на место и только успев вдохнуть привычные запахи свежести реки и цветения множества цветов, он услышал, что отец желает его видеть в библиотеке. Чувствуя заметную слабость в ногах, он отправился на встречу своей судьбе.       За два года в замке ничего не изменилось. Натертые полы блестели, а столы покрывали белоснежные скатерти. Пройдя через не менее чем пять комнат, он отметил, что в каждой стоят свежие цветы и все вокруг поддерживается в идеальной чистоте. На мгновение Венсан даже замер, пытаясь понять то ли это место, в котором он провел так много времени, будучи ребенком. После скромной студии на Монмартре и небольших, пусть и роскошно обставленных комнат городского дома, все здесь казалось огромным. Перед дверью библиотеки он остановился и, сжав распятие, которое он носил под одеждой, прошептал слова молитвы. Почему-то в этот момент он подумал о Викторе. Постояв еще немного, стараясь собраться с мыслями, он, наконец, толкнул дверь и вошел в ярко освещенную библиотеку.       — Я все решил, — произнес отец, не поднимая взгляд от книги, когда Венсан встал перед ним. — Ты помнишь семью де Бонн? У них есть чудесная дочь Адель. Она на год тебя младше и очень хороша собой. Я хочу, чтобы ты начал за ней ухаживать и в последствии попросил ее руки. Я обо всем договорился.       — Хорошо, отец, — только и выдохнул Венсан, а затем развернулся на каблуках и быстрым шагом зашагал прочь.       Слезы душили его. Хотелось кричать, но он понимал, что не может позволить отцу узнать о том, что действительно творится в его душе. Постепенно успокоившись, он впал в состояние черной меланхолии, которое продлилось многие дни. Он едва ел, почти не спал, проводя ночи в бесконечных блужданиях по замку, и все время думал о Викторе. В какой-то момент боль стала настолько невыносимой, что он решил убить себя. Поднявшись на крышу замка, он долгое время стоял и смотрел вдаль, но так и не решился исполнить задуманное. Ему пришлось повиноваться отцу целиком и полностью.       Вернувшись в Париж, он начал ухаживать за своей невестой. Она была мила собой, хотя и глупа. У нее были красивые рыжие волосы и огромные голубые глаза. Венсан не чувствовал к ней ничего, кроме презрения. Утешение он находил лишь в встречах с Виктором, а его образ согревал его долгими ночами, когда он лежал в своей кровати без сна, думая, как быть дальше.       Сентябрь сменил октябрь, но Венсан как будто этого не замечал. Он продолжал посещать все необходимые мероприятия, но более не находил в них ничего, кроме невозможной скуки. Однажды, это было в конце октября, на одном из вечеров он заметил группу молодых людей. Они веселились и казалось их совершенно не трогало уныние обстановки, царящей вокруг. Как только он подошел к ним, молодой человек по имени Антуан вручил ему бокал с вином Мариани¹. Раньше он лишь смутно слышал о чудесном напитке, насыщающем силами и дарующем бодрость духа, но сделав глоток вскоре почувствовал эффект на себе. К концу вечера он знал имена всех в этой компании.       Девушку в нежно-розовом платье звали Жаклин, высокого юношу со светлыми волосами Оммер, совсем юную девушку, почти девочку, в желтом платье Элоиза, а низкого мужчину, которому на вид было около тридцати, Жуль. Все они принадлежали к сливкам высшего общества Франции и прожигали жизнь. К своему удивлению Венсан отметил, что его печаль как будто бы прошла и, даже более того, он чувствовал себя полным сил и новых идей. Вернувшись под утро домой, он впервые за несколько месяцев достал альбом для рисования и начал лихорадочно работать. Почти все его принадлежности остались в студии и поэтому он мог довольствоваться лишь карандашными набросками. Однако выходило хорошо. К утру взмокший, но не испытывая никакой усталости, он был вынужден остановиться, так как обнаружил, что исписал весь альбом. Окинув комнату беспокойным взглядом, он некоторое время не понимал, где находится. Сознание помутнело и его окутала волна внезапной паники. Сердце билось так часто, что казалось вот-вот выскочит из груди, пот застилал глаза, а руки вдруг стали неповоротливыми и как будто чужими. Затем внезапно все прошло и Венсан почувствовал себя необычайно умиротворенно. Так хорошо ему никогда еще не было. Перед тем как погрузиться в сон, он подумал, что должен раздобыть как можно больше этого чудесного вина.       Два месяца пролетели незаметно. Венсан жил моментами подъема, подаренными ему вином и, казалось, перестал замечать что-либо вокруг. Даже Адель больше не вызывала у него столь резкого чувства отвращения, а лишь жалость к тому, что ему приходится тратить время в компании столь недалекого человека. Он много проводил времени со своими новыми друзьями, часто позволяя себе лишнее как в выпивке, так и в выражениях. Теперь он спал всего несколько часов в сутки, проводя ночи с карандашом в руке. В помутненном состоянии он рисовал бесчисленные портреты Виктора, но решил их никому не показывать, так как боялся, что его могут неправильно понять. Перед каждой встречей с ней он выпивал бокал чудесного напитка, а затем встречал ее, и они шли на бал, где танцевали до самого утра. В такие дни он много шутил и всячески старался блеснуть своими знаниями. Но потом действие напитка заканчивалось, и он становился раздражительным и злым. С ним часто случались приступы паники и в такие моменты он представлял собой жалкое зрелище. Однажды Жозефина, устав ждать, когда он спустится к ужину, пришла проведать сына и нашла его на полу, забившегося в угол. Его лоб блестел от пота. Руками он обхватил свое тело так, что под его пальцами чернели синяки. Он смотрел перед собой и лишь изредка покачивал головой. С губ Венсана постоянно слетало тихое «не надо», но когда Жозефина осмелилась дотронуться до него, его взгляд изменился и выдавив из себя вымученную улыбку, он хрипло произнес:       — Чудесная погода сегодня, не правда ли?       Она помогла ему дойти до кровати, и, как только голова его коснулась подушки, он сразу же уснул. Покидая комнату сына, вид у Жозефины де ла Круа был крайне встревоженный. По щекам невольно заструились слезы, но она постаралась взять себя в руки. Ей приходилось видеть такое прежде. Много лет назад, когда она была маленькой девочкой, страшный недуг сразил брата ее отца. В плохие дни выглядел он точь-в-точь, как ее собственный сын несколько минут назад. Затем она сделала глубокий вдох и покачала головой, как будто прогоняя плохие мысли. Возможно, ей просто показалось. Да, вероятно, так и было. Беспокойство было излишне.       Виктор явился в Гарнье в конце ноября, когда про него уже начинали забывать, да или вовсе никто попросту не вспомнил. Люмьер попросил аудиенции у директора и сообщил, что больше не будет частью труппы, но предложил себя в качестве композитора и танцовщика на маскарад. Это был сложный разговор. Директор Карпеза всячески пытался от него избавиться, но Люмьер заручился поддержкой Себастьяна — не использовать столь удобную и сильную власть в качестве имени Эрсана было бы просто кощунством. Конечно, сперва он обсудил все детали с самим Себастьяном, который после того, как они стали регулярно заниматься полноценным сексом, стал еще более сговорчивым и благосклонным. Виктор смог договориться, что практически всю музыку он напишет сам — увертюру, которая будет открывать праздник, музыку для выступления кордебалета на ступенях холла Гарнье, ариозо для новой приглашенной итальянской дивы с поддержкой хора и несколько вальсов в качестве прощального подарка совершенно бесплатно. Ему не нужны были за это деньги — лишь полноценное пользование услугами оркестра и поставленные в известность как балетмейстер, так и хореограф. В качестве последнего условия он упредил, что среди гостей будет его мать и жена почившего известного скрипача — Элизабет Люмьер, и она получит приглашение ровно так же, как и остальные высокородные приглашенные. Разговаривали они с директором так долго, что Виктор вернулся только к ужину в особняк, но с победной улыбкой известил Эрсана, что ему все удалось.       Около недели после основной работы и до момента, пока Виктор отправлялся в постель, он писал музыку. Писал ее долго, мучительно, писал так много. И на закате шестого дня он закончил партитуру для маскарада, которую в срочном порядке на следующий день должны были передать директору на утверждение. Его Виктор получил в обед первого вторника декабря.       Он появлялся лишь в некоторые дни, прослушивая исполнение оркестра, редкие часы посвящал репетиции выступления кордебалета. Он был среди них, но, поскольку хореография придумывалась им и месье Жераром, которого это не просто не устраивало, а страшно раздражало, то он знал наизусть все движения уже к концу второй недели, и это помогало избежать отдельных репетиционных дней и часов, которые отвлекали его от основной работы. Люмьер вмешался даже в художественное и костюмное оформление бала, но в общем-то все предложения, которые имелись у мастеров, его более чем устраивали.       Имя Себастьяна открывало дороги всюду, давало такие возможности, о которых он раньше и не знал. Теперь он появлялся в обществе хорошо одетым, выглядящим достойно личного помощника столь влиятельного человека, чьего имени никому не называл.       К тому моменту они не виделись с Венсаном с сентября. Целых три месяца, за которые Виктор уже не раз думал о том, что, казалось, все закончилось. Ему было жаль, и ему было больно, но глупая надежда еще теплилась, что этот юноша, его светлый и замечательный Венсан его все еще любит. Но Виктор начал старательно избегать заглядывания в собственное сердце, чтобы лишний раз не испытывать горечь.       Он разговаривал с Шарлоттой и объяснил ей, что больше не будет частью Гарнье, но не перестанет быть частью ее жизни, если та захочет. Виктор избегал деталей, скрывая, где он теперь, с кем и как, не желая, чтобы это кто-либо знал. Это компрометировало Себастьяна, и ни к чему было это распространять. Мадемуазель Лефевр долго плакала, обнимая его, расстроенная тем, что жизнь так стремительно и в корне изменилась. Виктор утешал ее тем, что всё и всегда меняется, и нужно лишь стоически принимать это как данность.       Дни сменялись, в Париже холодало. Ушли теплые ветры, опадали последние листья. Первый снег выпал резко и неожиданно, растаяв скоро, словно того и не было. Где-то в Руане Элизабет Люмьер получила баснословную сумму денег на новый наряд, свое первое приглашение на бал маскарад в одном из красивейших театров мира, а Виктор просыпался в постели с Себастьяном, понимая, что это — его новая жизнь. И ничего уже не вернуть.       Перед самым новым годом Венсан объявил о своем желании посетить маскарад. Ужасные видения приходили к нему еще дважды, и каждый раз они были страшнее, чем раньше. В первый раз он решил, что к нему явился ангел. Его лик был чист и прекрасен. Он стоял у окна и лунный свет серебрил его светлые кудри. Однако в следующий момент лицо ангела изменилось, превратившись в ужасную маску. Искаженные черты теперь делали его похожим на верного слугу дьявола. Существо сделало несколько шагов вперед. Венсан невольно отпрянул в сторону и закрыл лицо руками. Затем он услышал голос. Казалось, кто-то шептал ему на ухо, однако обернувшись он не увидел никого. Голос приказывал ему смотреть, и он смотрел, не в силах сопротивляться. Постепенно ноги его ослабли и подкосились, и он опустился на пол. Именно тогда его и нашла мать. Страшное видение продолжалось еще несколько мгновений, а потом исчезло как будто его никогда и не было. Сбитый с толку и испуганный, он решил не говорить никому о случившемся. Жозефина лишь раз предпринимала попытку поговорить, но он настоял на том, что с ним все в порядке.       Второй случай произошел неделю спустя. Он брел вдоль набережной Сены. Шел легкий снег и улицы были пустынны. Поежившись от внезапного порыва ветра, Венсан ускорил шаг, как вдруг перед ним возник человек. Черное пальто скрывало его фигуру, а на глаза он надвинул цилиндр. Было в его облике что-то тревожное, хотя он и не мог объяснить, что именно. В тот момент, когда он проходил мимо незнакомца, тот вскинул руки и схватил его за плечо. Его ладони были в крови. Отшатнувшись, де ла Круа уставился на человека и их взгляды встретились. Глаза незнакомца горели ярче звезд. Он начал смеяться низким скрипучим голосом, выставив руки вперед. Сам того не понимая, Венсан бросился бежать со всех ног, но смех преследовал его куда бы он ни сворачивал. А потом все прекратилось. В один момент вокруг повисла звенящая тишина, но и в ней он чувствовал что-то зловещее. В ту ночь он боялся идти спать, постоянно возвращаясь в памяти к этому моменту. Теперь он был уверен в том, что чем-то прогневал Бога.       Третье видение пришло к нему на следующий день. Лишь под утро ему удалось забыться беспокойным сном. Когда он проснулся солнце уже давно было в зените и, решив не терять времени зря, Венсан быстро оделся и отправился в Нотр-Дам-де-Лорет. Ее величественное убранство напоминало ему о базиликах в Риме, где он впервые почувствовал присутствие Бога много лет назад. Пройдя по центральному нефу, он взошел по мраморным ступенькам к алтарю и встал на колени. Обратив взор к золотому кресту, он начал молиться. Спустя несколько часов тело начало болеть. Затекшие мышцы давали о себе знать. Левую ногу свело судорогой, но Венсан не изменил своего положения. Он продолжал повторять слова молитвы вновь и вновь, даже когда его губы пересохли, а в горле начало саднить. И вдруг что-то изменилось. Алая капля упала на мраморный пол. Он почувствовал характерный металлический запах и подняв глаза на крест, с ужасом увидел, что тот весь перепачкан кровью. Это была кровь. В этом у него не было никаких сомнений. Он пытался продолжать молитву, но слова стали ему чужими. Голова закружилась. Обернувшись, он увидел нескольких прихожан, но они, казалось, ничего не замечали. С трудом поднявшись на ноги, он несколько мгновений заворожено смотрел на величественную реликвию, а затем бросился бежать со всех ног.       После этого случая, он несколько дней не покидал своей комнаты. В своих мыслях он вновь и вновь возвращался к увиденному, пытаясь найти этому разумное объяснение, но как он ни старался, ничего не приходило в голову. Потом появились сомнения. Видел ли он все на самом деле? Он не знал. Постепенно ему почти удалось убедить себя, что все случившееся с ним было лишь кошмарным сном, однако какая-то его часть понимала, что все происходило с ним наяву. Венсан осмелился впервые выйти на улицу почти через неделю. Теперь, хотя он и не совсем понимал почему, окружающий мир вызывал у него страх. Все звуки казались ему слишком громкими, а свет слишком ярким. С трудом заставляя себя идти вперед, он шел, пока в глазах не начало темнеть. И тогда подняв глаза, он увидел перед собой величавое здание Оперы. Повинуясь внезапному порыву, он решил подойти поближе, как вдруг на глаза ему попалась яркая афиша. В ней говорилось о маскараде, который будет проводиться пятого января впервые в новом дворце Гарнье. Он вспомнил как в начале месяца, отец что-то говорил о приглашениях, но тогда его мысли были заняты совсем другим. Переведя взгляд чуть ниже, он увидел знакомые имена. Сам того не понимая, де ла Круа начал искать среди них Виктора и вскоре обнаружил его, но тот был заявлен не как танцовщик, а как композитор. Улыбнувшись, он мысленно поздравил Люмьера. Он не видел его с сентября и совершенно не знал, что стоит ждать от новой встречи. Быть может, тот забыл его и начал новую жизнь? Или, быть может, он не желает его видеть? Однако в этот момент Венсан уже твердо знал, что обязан пойти на маскарад. Он должен увидеть Виктора еще раз, пусть даже этот раз может стать последним.       Ко дню годовщины со дня открытия Дворец Гарнье сиял и поражал своим убранством. Внутри все было готово в семь вечера принять высокородных, именитых гостей. Не только новогодние украшения, но и цветочные композиции, столы, уставленные самыми различными блюдами и напитками, подготовленные декорации — все было роскошным и поражающим воображение. С четырех часов оркестр прогонял музыкальное сопровождение, где Виктор солировал на скрипке своего отца, репетировали номера — открытие и первый вальс, который должны были танцевать именно танцовщики, чтобы подвести публику к тому, чтобы гости к ним присоединились.       Весь театр был в бело-золотых цветах, а в костюмах сочетались фиолетовый, алый и индиго. Серебряные нити, драгоценные и полудрагоценные камни, стразы и жемчуг — костюмы были роскошными. Конечно, не у всех, а у ведущих исполнителей вечера. Маски были изготовлены на заказ лучшими французскими мастерами.       К шести часам начали приезжать первые экипажи, гости занимали свои места с наполненными бокалами шампанского. Артистов особенно не было видно, все готовились, но, поскольку гости предпочитали прибывать заранее, пришлось особенно изощряться, чтобы не попадаться им на глаза. Люмьер же не находился «за кулисами». Он разговаривал с оркестром, давая последние комментарии, советовался с дирижером. Это был его последний день в стенах родного театра. Ему было все же больно прощаться.       Его скрипка звучала где-то в отдалении, пока музыкальные инструменты окончательно подготавливались. Он должен был принять участие в общем открытии, а потом переместиться на самый верх лестничного пролета, чтобы вступить сольной партией и пропустить первый вальс, который хотел станцевать. Из пяти им написанных танцев он собирался принять участие хотя бы в нескольких.       Герцог де ла Круа в сопровождении жены и сына прибыл ровно к семи. Он любил появляться точно в оговоренное время. Он был облачен в богато расшитый военный мундир. Держался он очень прямо и чуть хмурился, что производило устрашающий вид. Жозефина была облачена в пышное бальное кремовое платье. Ее длинные волосы были уложены в элегантную прическу, которая венчалась миниатюрной короной. Венсан шел чуть в отдалении. Его колет из темно-зеленого бархата, так выгодно оттеняющий медь волос, был украшен небольшими жемчужинами. Голову покрывал берет в тон с длинным пером, а в руке — золотая маска. Он был похож на сказочного принца из фантастического балета, однако лицо его было бледно как мел, а в глазах застыла тревога. Он озирался по сторонам, пытаясь найти среди гостей Виктора, но вместо этого его вновь и вновь встречали недовольные осуждающие взгляды. Потупившись, он замер, боясь шелохнуться, и начал мысленно повторять слова молитвы.       За несколько минут до начала, когда все гости собрались и массивные входные двери в Опера Гарнье были заперты, скрывая всех в этом таинстве праздника, погас свет. Весь холл оперного театра погрузился в темноту.       И ровно в семь вечера вспыхнул свет вновь, раздались первые аккорды музыкального вступления. Вся труппа театра предстала перед зрителями в небывалой красоты костюмах и масках с золотыми веерами.       Стройных хор голосов и синхронные движения завораживали. А Виктор был непередаваемо счастлив выступать под собственную музыку.       На верхних ступенях появились танцовщики. Они двигались плавно и торжественно, вырисовывая руками причудливые фигуры. В их танце читалось что-то восточное, хотя рисунок был составлен настолько ловко, что сложно было сказать наверняка. Зрители, словно очарованные, следили за танцующими фигурами. Когда танцовщики выполняли особенно сложные элементы, тут и там были слышны тихие вздохи. Когда увертюра доиграла, танцовщики выстроились полукругом у подножья лестницы, готовые начать кружиться в первом вальсе.       Никто не заметил, как сзади появилась высокая фигура облаченная в алые и золотые парчовые одежды. Лицо гостя было скрыто черной маской. Словно сошедший с экзотических полотен, падишах выглядел торжественно и величественно. Его манера держать себя будто говорила о том, что все в этом зале принадлежит ему и только ему. Этим гостем был Себастьян Эрсан.       Виктор занял свое место на самом верху, на первой ступеньке, держа в руках скрипку. Он был облачен в роскошный костюм по фигуре: брюки, похожий на адмиральский мундир глубокого, насыщенного синего цвета с золотыми украшениями. Белая рубашка была не менее баснословно дорогой, застегнутая на все пуговицы до горла. Лицо Виктора скрывала белая полумаска, что было видно лишь полупрозрачные глаза, в лучших традициях сказок про Призрака Оперы.       Он вскинул скрипку. Оркестр приготовился. Танцовщики сделали первое движение и в этот же момент раздались первые звуки вальса.       Люмьер был в своей стихии, играя на музыкальном инструменте. Его музыка струилась под своды Гарнье, и он не смотрел на гостей, а лишь играл, отдаваясь ей целиком, словно физически ощущая, как та парит и вздымается, рвется все выше, к лире Аполлона.       Как только появился Виктор, Венсан замер, чувствуя как сильно бьется сердце в его груди. Музыка казалась ему смутно знакомой и чарующей. Чем-то она напоминала ту самую мелодию, которую Люмьер когда-то написал для него. Каждая новая фраза вызывала в памяти образы минувшей весны. Он вспомнил как писал его портрет, который теперь занимал особенное место в его покоях. Перед глазами пролетели все те мимолетные встречи в театре и долгие прогулки по ночным улицам Парижа. Венсан вспомнил их первый поцелуй, какой это был волнующий, но страшный момент. По щекам покатились слезы и ему пришлось закусить губу, чтобы только не издать звука. Больше всего на свете ему захотелось вновь оказаться в объятиях Виктора, ощутить тепло его кожи и легкий аромат парфюма.       Виктор доиграл. Он замер на несколько мгновений и потом раздались аплодисменты зрителей, которые оценили по достоинству и исполнение, и танец, представленный труппой. Люмьер коротко поклонился, отдал скрипку подскочившему к нему помощнику, поблагодарил того и спустился по ступеням. А потом объявили первый танец для гостей. И он пригласил танцевать женщину в великолепном таком же темно-синем платье, которое напоминало русское платье императрицы, с золотой вышивкой. Он галантно предложил ей ладонь и проследовал в круг собиравшихся на танец.       Вновь зазвучала музыка. Венсан почувствовал, что его плеча кто-то касается, и, обернувшись, увидел отца. Он понял все без слов. Изобразив вымученную улыбку, он кивнул и послушно отправился на поиски своей невесты. Адель стояла в стороне с недовольным видом. На ней было зеленое сатиновое платье, украшенное букетиками цветов, которое ей очень шло. Она с сомнением посмотрела на Венсана, возможно, жалея о том, что вынуждена проводить время с ним, но все же приняла его руку. Несмотря на взаимную неприязнь, они казались красивой парой, и вскоре окружающие уже тихо перешептывались о том, как блестяще сегодня выглядит юный маркиз де ла Круа и его прелестная невеста. Венсан же чувствовал, как мысли путаются и его бросает то в жар, то в холод. Вальсируя, Венсан оказался совсем рядом от Виктора. Споткнувшись от волнения, он подался назад и чуть задел Люмьера рукой. Все длилось считанные мгновения, но ему показалось, что этот момент длился Вечность. Виктор обернулся и удивленно посмотрел на него. Вдруг выражение глаз изменилось и Венсан отчетливо услышал голос, который он так хорошо знал и любил. И голос сказал: «ты меня не достоин».       Виктор вальсировал со своей матерью, что впервые оказалась на столь невероятном празднике. Танец длился всего пять минут — он решил не слишком сильно усердствовать для первого танца, чтобы гости смогли разгореться, прочувствовать музыку и ощутили желание танцевать. Гости завершили танец, поблагодарили друг друга, и некоторые пары сменились.       Люмьер, чтобы не терять зря время, ведь ему так или иначе все равно пришлось бы еще отлучиться по делам, обернулся, чтобы пригласить Венсана, которого он точно узнал. Виктор, облаченный в дорогой наряд и маску, был еще смелее, чем обычно. И в этот момент он захотел попытать счастье, предложив ладонь тому, кого не видел так давно.       Венсан замер в нерешительности. Разве не только что Виктор разорвал ту тонкую нить, которая их связывала? Вглядываясь в лицо Люмьера, закрытое маской, он пытался понять, что у него на уме, но затем все-таки принял руку.       Виктор положил ему ладонь на талию, а второй мягко обхватил чужую. Он вскинул голову и посмотрел на оркестр, где дирижер несколько замешкался, но потом музыка, куда более быстрая, чем прежде, раздалась вновь. Люмьер смотрел в глаза Венсана и молчал, но кружил его в танце со всей грацией танцора и со всей страстью молодого любовника.       Венсан чувствовал как дурнота подступает в горлу. Он вновь танцевал с Виктором как в тот раз, когда тот получил травму. Он ощущал жар, исходящий от него, но услышанное во время прошлого танца не оставляло его в покое. В горле встал ком. Пальцы, плотно сжимающие руку Виктора, побелели и начали неметь. На секунду закрыв глаза, Венсан тщетно пытался собраться, но знакомый голос зазвучал вновь.       «Ты меня не достоин».       Распахнув глаза он увидел улыбку на лице Виктора. Она показалась ему пугающей и надменной. Не в силах сопротивляться дурноте, Венсан еще сильнее сжал руку Люмьера, молясь о том, чтобы не потерять сознание.       Виктор с беспокойством смотрел на Венсана, чувствуя, как тот слабеет у него в руках, а потому обхватил его сильнее за талию и ловко увел его из внутреннего круга танца во внешний, а потом и вовсе к левому крылу лестницы, где людей было не так много, а то и вовсе только столы с напитками и закусками да вазы с цветами.       Ни Себастьяна, ни родителей Венсана не было видно в гуще толпы, что ожидала будущего танца или же вовсе всего лишь наблюдала за танцующими. Кто-то уже не преминул возможностью распробовать шампанское.       Люмьер остановился, но не перестал придерживать Венсана, в нише под арочным сводом лестничного пролета, где не было людей. Он вытащил из-за пояса спрятанный под мундиром пресловутый золотой веер и стал обмахивать им Венсана.       — Танец скоро закончится, еще несколько минут.       Венсан вздрогнул. Голос, который он слышал сейчас, был, определенно, голосом Виктора, но звучал он совсем не так, как тот, что он слышал несколько минут назад. Машинально подняв руку, он провел ладонью по волосам, убирая их со лба, как делал всегда в трудные моменты.       — Что происходит, Виктор?       — Ты о чем именно? — Люмьер то и дело посматривал в сторону танцующих, чтобы незаметно ввести их обратно в круг, чтобы никто ничего не заметил.       — Я знаю, что не достоин тебя, — выдохнул Венсан, чувствуя как слезы наворачиваются на глаза.       — С чего ты решил? — Виктор непонимающе на него посмотрел во все глаза. — Откуда ты вообще это взял?       — Ты ведь только что сам это сказал. Дважды.       — Я вообще-то молчал весь танец. — Люмьер с сомнением оглядел Венсана. — У тебя нет жара? Выглядишь болезненно.       — Но, — начал он, прерывисто глотая воздух, — я сам слышал. Как это может быть?       — Может быть, наш Призрак шалит? — Виктор пожал плечами. — Или тебе от духоты в гуще толпы какая-то ерунда мерещится. — Он обернулся, чтобы взять со стола чистый бокал и наполнить его ледяным лимонадом, и протянул тот Венсану.       Он послушно принял питье и сделал большой глоток.       — Виктор, со мной что-то не так, — произнес он с болью в голосе.       — Сейчас или вообще? — Виктор все еще обмахивал их обоих своим веером.       — Последние месяцы, — дурнота начинала отступать. Сделав еще один глоток, он поспешно добавил: — Я так рад тебя видеть.       — Я тоже по тебе скучал, если хочешь знать. — Люмьер вслушивался в музыку. Оставалось буквально две минуты танца. — Очень скучал, Венсан. — Виктор вздохнул. — Через сорок минут я должен освободиться после всех танцев, в которых планировал принять участие, а потом мы можем поговорить в тишине. Сегодня мой последний день здесь, я бы хотел провести его как можно более полно.       Венсан вскинул брови в вопросительном жесте.       — Ты больше не часть театра?       Виктор покачал головой.       — Больше нет. Сегодня я приглашенный композитор и танцор на безвозмездной основе. Это — мое прощание.       — Ты должен мне обязательно все рассказать, — Венсан взял его руку в свою.       — Через тридцать семь минут я отведу тебя на крышу театра в последний раз. Там мы с тобой обо всем поговорим вдали от чужих глаз.       Виктор мягко взял его ладонь, обхватив пальцами, но потом приблизил его к себе и поцеловал, прежде чем увести обратно во внешний круг завершающих танец гостей. Венсан почувствовал как сердце забилось еще быстрее. В этот момент все как будто бы перестало существовать. Они были на глазах у всего высшего общества Парижа, но это уже не имело значения. Виктор остановился, когда закончилась музыка, в последний раз прижав его к себе так непростительно близко. А потом отпустил, поклонился и нежно коснулся его щеки губами, замечая, как в его сторону смотрит, как он понял, отец Венсана. Люмьер внимательно посмотрел тому в глаза и тихо сказал:       — А теперь я немного тебя развлеку. Думаю, это будет интересно.       Он весь приосанился, поправил прическу и воротник рубашки, уже расстегнутый на пару пуговиц, чтобы подойти к незнакомому ему мужчине и пригласить его на следующий танец.       Казалось Люмьер, будучи профессиональным танцором, вовсе не знал усталости. А будучи артистом, имел наглость, равную второму счастью.       Анри де ла Круа с недоверием посмотрел на предложенную ему руку. Сначала он хотел разразиться гневной тирадой. Он видел как этот самодовольный тип танцевал с его сыном, что было на его взгляд верхом безнравственности. Однако потом рассудив, что врагов и мелких вредителей, коим несомненно являлся этот молодой человек, стоит держать близко, все же принял руку. Виктор позволил себя вести. В любом случае, казалось, что выбора у него в общем-то и не было. Музыка сменилась на чуть более медленную, нежели предыдущая. Она исполнялась только на скрипках, отчего звучала очень непривычно и воздушно.       — Откуда вы знаете моего сына, позвольте узнать? — ледяным тоном произнес герцог.       — Он работал в театре художником по декорациям. Тогда и познакомились. — Виктор ответил спокойно и с легкой улыбкой.       — Вы понимаете, что являетесь не подходящей для него компанией?       — Я всего лишь композитор. Едва ли я имею на него влияние, если вы об этом. Дружба, начавшаяся в театре, в нем и останется.       Удовлетворённый полученным ответом, Анри посмотрел на него так, как обычно смотрят на грязь под ногами, а затем произнес:       — Я рад.       — А вы…? Месье, не знаю вас по имени. — Отец Венсана держал его достаточно сильно и, кажется, даже специально причиняя боль. Виктору казалось, что у него на талии останутся синяки.       — Герцог де ла Круа.       Глаза за прорезями маски смотрели так удивленно. Виктор опешил, что чуть не сбился с шага танца. Он сделал глубокий вдох.       — Прошу прощения, Ваше Сиятельство.       Люмьер кивнул ему в знак уважения. Он был по меньшей мере удивлен. То, что Венсан был сыном герцога, было неожиданностью. Остаток танца прошел в тишине. Как только прозвучали последние ноты, Анри разжал пальцы и быстро отстранился. Не поклонившись своему партнеру, как этого требовал этикет, он резко развернулся и пошел прочь. А в следующую минуту Виктор уже увидел, как тот приглашает на танец молодую девушку в зеленом платье, с которой прежде танцевал свой первый танец Венсан. Виктор остался стоять с ощущением недоумения и некоей обманутости.       — Значит, маркиз.       Он тихо сказал себе под нос, смотря на Венсана, а потом развернулся и отошел к Себастьяну, который все это время за ним наблюдал.       — Следующий — и последний — танец твой.       Эрсан, который все время стоял в стороне и наблюдал за происходящим, расплылся в улыбке.       — Значит, последнее слово за мной?       — Но только сегодня.       Виктор усмехнулся.       — Оказывается, я только что танцевал с герцогом де ла Круа. А казалось, что с ледяной статуей.       Виктору захотелось пошутить, чтобы было не столь неприятно из-за того, что только что он узнал настоящую фамилию Венсана и титул, и не от него самого.       — Я хорошо знаком с этой семьей, — медленно произнес Себастьян. — Надменный индюк.       И они оба рассмеялись. Эрсан принял руку Виктора и тут же повел его в центр зала.