Гимн Красоте

      Все окружающие устремили взгляды на них. Виктор встал позади Себастьяна и обвил его торс правой рукой. Как только музыка зазвучала, он сделал глубокий выпад влево, а затем, совершив резкий поворот направо, прижался всем телом к Эрсану. Несколько мгновений они просто стояли под прицелом всех взглядов, а затем Виктор, быстро обвив руками его шею, взмыл воздух, выгнувшись назад. Казалось, он даже завис в таком положении на несколько секунд, но не успела публика опомнится, как они уже поменяли позицию и Эрсан повел Виктора необычным шагом по кругу. Никогда еще никогда не танцевал так ни в Париже, ни где-либо еще.       Оказавшись на середине вновь, Виктор лег на пол, прижавшись ногами к торсу Себастьяна. Это движение казалось почти интимным. Зрители ошеломленно смотрели на танцующую пару. Никто не осмеливался даже шелохнуться. Тем временем Виктор уже вновь оказался на ногах. Используя плечо своего партнера в качестве опоры, он вновь сделал невероятный прыжок, зафиксировав на несколько секунд свое положение в воздухе. Но вот в следующий момент он уже прогнулся назад, а потом Эрсан, проделав сложное вращение, притянул его к себе и они повторили движение по кругу. Казалось, они слились в единое целое и каждое новое движение лишь сильнее подчеркивало это. Под конец, обвив вновь шею Эрсана, Виктор, казалось, безвольно повис на ней. Но в следующий момент он, сделав переворот, сел на шпагат, и по залу в очередной раз прокатился ропот. Оркестр доигрывал последние аккорды, когда Виктор поднялся на ноги и, встав вновь лицом к Себастьяну, закончил все резким прогибом назад.       Когда музыка стихла, воцарилась звенящая тишина. Никто не осмеливался произнести ни звука. Казалось, все боялись даже дышать. Венсан только сейчас осознал, что все время танца сжимал пальцы так сильно, что на ладонях появились небольшие ранки. То, что он увидел, было волнующим и опасным зрелищем. Он не знал, кто тот человек в черной маске, но понимал, что с каждым новым движением внутри него разгорается обжигающее пламя ревности. Когда музыка стихла, он, как и все вокруг, несколько мгновений стоял неподвижно, а затем, облизнув пересохшие губы, принялся искать взглядом Виктора, который к этому моменту уже успел исчезнуть вместе со своим загадочным партнером из поля зрения.       Шарлотта и ее мать, даже мать Виктора, были не просто поражены, а ошеломлены до немоты. Они даже переглянулись, равно как и Доминик Готье с хореографом Жераром. Директор театра и вовсе был вне себя от подобной вольности в стенах Гарнье, но зал аплодировал — большинство скорее от удивления, нежели от восторга.       В Люмьере в это время горело пламя. Он возбудился во время танца и ему буквально хотелось содрать с себя одежду и на месте отдаться Себастьяну. То, что произошло перед всеми, было актом не просто уникального и доселе неизведанного действа в танце, а самым настоящим сексом. Неприкрытым, пламенеющим, искрящим.       Он увлек Себастьяна в служебные коридоры, что находились недалеко от главной лестницы, где в это время никого не было, чтобы предаться скорым ласкам и горячим поцелуям. Они сдерживали себя, чтобы не испортить столь дорогие костюмы, ведь им стоило вскоре вернуться обратно.       За несколько минут до назначенного времени, когда Виктор обещал отвести Венсана на крышу, чтобы с ним переговорить, он вернулся к гостям в холл, чтобы встретить теперь уже маркиза де ла Круа, а не высокородного юношу с фамилией Дюплесси.       Виктор подошел к нему спокойно и без лишний раздумий и экивоков сказал:        — Иди за мной.       И повел того коридорами туда, где не было ни музыки, ни света, ни гостей. Только ночь, тишина и Париж, который начинало присыпать хлопьями снега, едва долетающими до земли.       Виктор сразу же подошел к скульптуре «Поэзии», где раньше так часто сидел и играл на скрипке, а потом снял с себя маску и полной грудью сделал вдох. Легкие наполнились свежим воздухом и в голове, наконец, прояснилось после часа бесконечной круговерти танцев, духоты и шума голосов.        — Пришла пора поговорить, Ваше Сиятельство, маркиз де ла Круа.       Виктор пронзительно на него посмотрел. Венсан пристыжено опустил глаза. Его дыхание было тяжелым и прерывистым.        — Я все думал, как рассказать тебе об этом, но боялся, что ты не поймешь.        — Почти восемь месяцев, если не считать твоей пропажи из моей жизни на четыре, мы были вместе. Ты должен был мне сказать. Что я мог не понять? Что ты сын герцога?       Виктор не повышал голоса, но было слышно сквозь все негодование, какую боль ему причинило подобное недоверие.       Голос, который вновь зазвучал в голове Венсана, после того, как Виктор закончил свой последний танец, презрительно рассмеялся. Инстинктивно он прижал ладони к ушам, стараясь защититься от него, но смех не смолкал.        — Я был не прав. Не прав, признаю.       Его начало знобить. Жуткий смех становился все громче и громче. Виктор замолчал, изогнул бровь, непонимающе смотря на Венсана. Он сделал несколько шагов к нему, наблюдая, а потом сказал:        — Что с тобой?       Ничего более разумного и дельного на ум не шло.        — Смех, — с отчаянием в голосе простонал Венсан. — Он становится все громче. Я едва тебя слышу.        — Какой еще смех? — Виктор смотрел на него с сомнением. — Ты… Слышишь что-то?       Вопрос был глупый, но это казалось немыслимым. Странным, отчаянно идиотским, но при этом абсолютно тревожным. Люмьер после таких слов был в растерянности. Венсан кивнул. По его щекам текли слезы. Ему хотелось рассказать Виктору обо всем, что приключилось с ним за последний месяц, но вместо этого он лишь прижался к нему и тихо сказал:        — Я люблю тебя.       Виктор обнял его бережно, в каком-то непередаваемом защитном жесте. Он стал поглаживать его по спине, прижав его к себе чуть крепче.        — Я рядом. Я тоже люблю тебя.       Он ответил ему так же тихо. Люмьер предчувствовал, что последующий разговор, если он состоится, будет очень непростым. Смех исчез также внезапно как и появился. Однако еще некоторое время Венсан боялся открывать глаза. Постепенно он начал успокаиваться. Дыхание выровнялось, но его все еще била дрожь.        — Я должен так много тебе рассказать, Виктор.       — Расскажешь. Но сперва присядь. — Люмьер сам сел у основания скульптурной группы, утягивая за собой Венсана. — Для начала тебе нужно прийти в себя. Дыши на десять счетов. Сделай вдох, задержи дыхание, и на десятый выдыхай.       Он все еще обнимал того за плечи, поглаживая в успокаивающем жесте. Венсан послушно повторил упражнение. Постепенно мысли в голове начали приходить в порядок. Положив голову Виктору на плечо, он молча смотрел перед собой. Сколько они так провели времени — неизвестно. Четверть часа или больше, никто не засекал. Молча сидели и смотрели в никуда, обнявшись, пока одной рукой Люмьер ловил снежные хлопья. Они медленно опускались на крышу оперного театра, кружась на совсем несильном ветру. Виктор решил начать первый, пока Венсан собирался с мыслями.       — Я больше не буду здесь танцевать. Мой последний день в этом месте. Я уже полгода работаю личным помощником одного важного человека. Составляю расписание, планирую деловые встречи, приемы… Ничего особенного, но это хотя бы интересно и неплохо платят. Этот бал был частично устроен мной. Музыка, хореография, утверждение костюмов…        — Ты был неподражаем. Я даже не представлял, что можно так танцевать, — проговорил Венсан. Его голос звучал устало и меланхолично. — Ты не будешь скучать по театру?        — Буду, конечно, буду. — Виктор тяжело вздохнул. — Но мне ясно дали понять в конце мая, что я больше здесь не нужен.        — Мне очень жаль, — он поднял голову и посмотрел на Виктора.        — Все меняется. Это лишь стоит принять как данность, и двигаться дальше, — Виктор развязал ленты его маски и снял ее, откладывая себе на колени. Он нежно огладил его лицо пальцами, уже не обтянутыми белыми перчатками.        — Через неделю мне двадцать девять. Я уже приближаюсь к четвертому десятку. Это было ожидаемо. Но даже самое ожидаемое часто бывает неожиданным.        — Виктор! — воскликнул Венсан, укоризненно посмотрев на него. — Не говори так. Ты все также молод и прекрасен.        — Спасибо, душа моя, — Виктор улыбнулся. — Но я не переживаю об этом. Моя карьера закончилась.       Виктор отвел взгляд, а потом вновь посмотрел на маркиза и сказал:        — Расскажи мне, что хотел и должен был. А потом я буду тебя целовать. Так долго, как ты захочешь.        — Хорошо. — Он сделал глубокий вдох. — Как же начать. Мое настоящее имя Венсан Франсуа Этьен де ла Круа. Я единственный сын герцога де ла Круа и его главное разочарование. После поездки в Руан я был настолько поражен твоими отношениями с мадам Люмьер, что решил уладить давний конфликт с отцом. Мы помирились, но он поставил мне несколько условий. Во-первых, я должен был вернуться домой. Во-вторых, оставить работу в театре. А в-третьих, — он облизнул губы, чувствуя как сердце вновь начало учащенно биться, — я должен жениться. Он сам выбрал мне невесту. Ты, должно быть, ее видел на балу. Я знаю, что не должен этого говорить, но я ненавижу ее! — Он сжал руки в кулаки. — Я ненавижу ее, Виктор. И ненавижу отца за то, что он принуждает меня идти с ней под венец.        Виктор слушал Венсана, смотря в его лицо. На словах о женитьбе он прикрыл глаза и сделал глубокий вдох, а потом медленно выдохнул. Люмьер вздрогнул, словно бы его ударили, а потом его лицо скривилось, словно бы от непереносимой боли. Но спустя некоторое время он заговорил, и его голос звучал приглушенно:       — Венсан Франсуа Этьен де ла Круа. У тебя… очень красивое имя.       Он прикусил щеки изнутри и отвел глаза. Он чувствовал, что это было уже начало конца.       — Он вынес мне приговор в августе. С того момента я потерял сон и вкус к жизни. Меня спасали лишь мысли о тебе, — Венсан чуть улыбнулся и взял руку Виктора в свою. — Осень пролетела незаметно. А потом… потом что-то пошло не так. Я не знаю, как описать то, что мне довелось увидеть. Но знаю точно, что никогда еще в жизни мне не было так страшно. Это началось в декабре. И я… я… — он шумно вдохнул воздух. Образы страшных видений вновь встали у него перед глазами и опустив взгляд он увидел как сильно дрожат его руки.       Виктор сжал его руку в своей и обнял покрепче. Он прижал его к себе, прикасаясь щекой к его лбу. Шляпа едва держалась, но пока еще стоически переживала их объятия.       — Не бойся. Мы… Мы разберемся, что с тобой.       Люмьер повернул голову и прикоснулся губами к прохладной коже Венсана.       — За гранью тьмы всегда брезжит свет.       — Ты и есть мой свет, — проговорил он тихо, а затем прильнул к его губам.       Виктор раскрыл рот ему навстречу, прижимая к себе еще ближе. Он ответил на поцелуй с такой отзывчивостью и чувственностью, отпустил руку Венсана и обнял его за пояс, вторую запуская в его волосы, окончательно сбивая головной убор и пальцами зарываясь в упругие и густые уложенные кудри.       Венсан почувствовал, что в один миг все невзгоды отступили назад. Виктор был его светом, его путеводной звездой и в этот момент он отчетливо осознал, что, если это потребуется, он готов даже пройти сквозь все круги Ада ради него. Они целовались долго и нежно, признаваясь друг другу в любви каждым движением губ и языка. Когда они наконец оторвались, чтобы вздохнуть и еще ближе прижаться друг к другу, Виктор прошептал:       — Будь моим навсегда. Каким бы коротким ни было это всегда. Каким бы бесконечным.       Он чувствовал увядающие ноты его любимого парфюма. Венсан положил голову Виктору на грудь, вслушиваясь в размеренное биение его сердца.       — Навсегда, — повторил он. — Я только твой. Всецело.        — Дату назначили?        — Апрель.        — Всего три месяца осталось.       Виктор говорил тихо, поглаживая его по волосам. Это успокаивало.        — Последние месяцы я часто возвращался к мысли, что в тот момент, когда это произойдет, я умру.        — Брак это еще не конец жизни, душа моя. — Виктор даже чуть улыбнулся. Венсан покачал головой.        — Я не представляю своей жизни без тебя.        — Я совсем не против грешить с женатым маркизом, — он сказал это с легким смешком, стараясь разбавить непростой разговор. — Да и куда я могу деться, Венсан? Разве что могу утонуть, если Сена разольется, при несчастном случае.       Венсан лишь грустно улыбнулся и покачал головой.        — Три месяца. Три. — Виктор пробовал слова. — И какими будут эти три месяца? Или мы не увидимся вновь? Из-за предпраздничных приготовлений, твоих разговорах с отцом о зачатии наследника и наставлениях, что такие как я, тебе не ровня.        — Мне все равно, что мне скажут. Я найду способ видеться с тобой несмотря ни на что, — решительно произнес Венсан, а затем немного помолчав, смущенно добавил. — Я готов дать тебе то, о чем ты просил.        — Ты уверен?        — Да, — твердо ответил он.        — Но ты ведь не обязан. — Люмьер с сомнением смотрел в его глаза.        — Если мне суждено пасть, то лишь с тобой одним, — улыбнулся Венсан. — Я видел кровь на алтаре. Я уже прогневал Бога. Мне больше нечего терять.        — Хорошо. — Люмьер кивнул, понимая, что Венсан на самом деле чувствовал и почему это было для него важно. — Когда ты захочешь. Когда точно будешь к этому готов. — Он огладил его лицо, любуясь им. Виктор и правда сильно по нему скучал.        — Твой день рождения. Я бы хотел преподнести тебе особый подарок, — уверенно сказал Венсан.        — Даже так. — Вик опустил глаза, задумавшись, и добавил: — Я постараюсь освободиться в этот день.       Он улыбнулся, а потом вновь притянул Венсана к себе.        — Нам пора возвращаться. Вскоре нас могут начать искать.       Венсан ответил на поцелуй в последний раз. Когда они наконец отстранились друг от друга, то некоторое время сидели молча.       — Пора идти, — тихо произнес он. С трудом поднявшись на ноги, Венсан ощутил, как сильно устал за этот вечер.       — Посмотри, как прекрасна эта ночь.       Виктор взял его за плечи, разворачивая лицом к Парижу, где вдалеке едва была заметна громада твердыни Нотр-Дам.        — Запомни ее. Раздели все свои печали с нашим городом огней, — Виктор обнял его за пояс со спины и тихо говорил на ухо. — И вернись во тьму, из которой ты пока не можешь вырваться, зная, что твой свет всегда с тобой. И пусть хоть весь мир падет.       Венсан взял его руку в свою, а затем вдруг произнес:        — Ради тебя я готов жить.       Виктор кивнул, смотря в его глаза, пусть и больше ничего не говоря. Он сжал его пальцы, поднес к губам и прикоснулся к ним. А потом повел его за собой, обратно в эту вакханалию, где уже давно шампанское лилось рекой, а люди, одурманенные духотой и круговертью танцев, теряли за масками все свое приличие и благопристойность. Словно Дионис, он приглашал его вернуться на мистическое и тайное празднование, где человеческие души полыхали в пламени оргиастических страстей.       Когда маскарад закончился, Виктор забрал свою скрипку и ее сразу же убрали в экипаж, который через некоторое время должен был доставить его и Себастьяна в особняк. Он разговаривал с матерью и с мадам Лефевр, с Шарлоттой, а потом забрал свои немногочисленные оставшиеся вещи из их комнаты. Люмьер провел во Дворце Гарнье месяц, пока ставился новогодний праздник, а теперь мог вернуться в эти стены только разве что в качестве зрителя. Но что-то подсказывало ему, что он уже не придет. Не сейчас. Не в ближайшие месяц-два, возможно, не в ближайшие несколько лет. Это место было для него домом меньше года, а сцена оперных театров — Ле Пелетье и Гарнье — была родной двенадцать лет. Прощаться было непросто. Он долго стоял и смотрел на фасад, стоя на улице и задрав голову наверх, рассматривая, словно в первый и последний раз, каждый балкон, каждый бюст композитора, обводил взглядом надпись «Национальная академия музыки», что в свете фонарей золотом проступала на южной стороне между «Хореографией» и «Поэзией».       Виктор ушел с болью в сердце, с сожалением, что все было так скоро. Не потому, что ему не нравилось его нынешнее место, а потому, что он так много себя отдал этому оперному театру, который по праву занял особое место в его душе и памяти.       День был трудный, пусть и красочный, наполненный таким количеством эмоций, что по возвращении в особняк у Люмьера уже отказывали и разум, и тело, но он все равно бездумно и даже с толикой жестокости к себе самому, ведь внутри томилось слишком много мыслей и чувств, которые деструктировали, предложил Себастьяну взять его достаточно жестко и, можно сказать, разрешил причинять ему боль. Чтобы просто остановить поток эмоций, который терзал его изнутри.       Дни шли быстро, и к своему дню рождения Люмьер уже успел про него забыть. У Эрсана на этот день были назначены важные переговоры с месье, чью фамилию Виктор уже не раз встречал, а потом и вовсе отъезд на три дня в соседний город, который Люмьер планировал еще с середины недели. Себастьян подарил ему запонки из такого же белого золота, что и браслет, инкрустированные голубыми бриллиантами. Подарок был поразительно роскошным, и Виктор обещал их надеть сразу же, как только соберется этим вечером в ресторан, чтобы поужинать с видом на остров Сите и отметить еще один год, приблизивший его к тридцатилетию. Они попрощались в пять вечера, а Люмьер стал собираться к восьми, ведь он пригласил маркиза де ла Круа на ужин в этот самый ресторан.       Люмьер был облачен в синий костюм по последней моде и белоснежную рубашку. Волосы больше не путались в постоянном беспорядке, ведь густые кудри то и дело выбивались из приличной прически. Они были аккуратно им уложены, пусть и не потеряли легкой неряшливости. Виктор явился раньше на двадцать минут, чтобы заказать бутылку лучшего шампанского, закуски и чай. Люмьер не планировал слишком роскошно «праздновать», вообще не считая этот день чем-то уникальным, а скорее хотел угостить Венсана, пригласив его на самое настоящее свидание, как сделал уже однажды, стоило получить вознаграждение за премьеру «Бабочки». Он немного волновался, предчувствуя то, что должно было последовать за этим вечером, а именно — ночь.       Венсан пришел с небольшим опозданием. С самого утра на душе у него было не спокойно. Всю неделю он вновь и вновь в своих мыслях возвращался к разговору, состоявшемуся между ним и Виктором на крыше дворца Гарнье. Нет, он не жалел о сказанном. Наоборот, ему казалось, что произнесенных слов было слишком мало и прозвучали они слишком поздно.       Сразу после маскарада герцог де ла Круа вместе с супругой отправился в долину Луары, где намеревался остаться до конца зимы и вплотную заняться необходимыми приготовлениями к предстоящей свадьбе. Венсан, сославшись на срочные дела, пообещал, что приедет, как только сможет, всем сердцем молясь, чтобы в последний момент отец изменил решение и отказался вовсе от затеи его женить. Таким образом, он остался в Париже один и намеревался как можно лучше воспользоваться возможностью, выпавшей на его долю.       А потом случилось то, что как бы ему ни хотелось, он никак не мог объяснить. Уже подходя к месту встречи, Венсан решил ненадолго задержаться у Нотр-Дама. Его величественный готический фасад всегда вызывал у него благоговение. Рука невольно поднялась груди и, коснувшись того места, где находилось распятие, он мысленно произнес слова молитвы. До назначенного времени оставалась еще четверть часа, и де ла Круа решил, что обязан хоть на пару минут заглянуть внутрь. Однако вместо того, чтобы осуществить задуманное, он застыл в нерешительности. Что-то было не так. Он точно знал это, хотя и не мог объяснить природу своего предчувствия. В следующий момент тяжелые двери приотворились и языки пламени вырвались наружу. В нос ударил запах гари. Широко распахнув глаза, Венсан наблюдал, как перед ним разворачивается грандиозная трагедия, но никто вокруг этого, казалось, не замечал. В горле встал ком. Ему хотелось кричать, но он понял, что не может произнести ни звука. Тело налилось свинцом. Тем временем пламя уже охватило фасад. Прошло еще несколько ужасных минут, показавшихся ему настоящей вечностью. С трудом совладав с собой, он бросился прочь, натыкаясь на прохожих, но огонь уже перекинулся на площадь, окружая ее кольцом. Теперь Венсан отчетливо чувствовал жар. Обезумев от страха, он замер и, закрыв лицо руками, приготовился к неминуемой смерти. Минута тянулась за минутой, но ничего не происходило. Собрав все свое мужество, он медленно убрал руки и почувствовал, как земля уходит из-под ног. Огонь исчез, как будто его никогда и не было. Не осталось и следа. Венсан ощутил слабость во всем теле. Только что пережитое было страшнее ночного кошмара и выглядело так реально, но теперь он уже не был уверен, было ли это на самом деле. Возможно разыгравшееся воображение сыграло с ним злую шутку. Решив обдумать все как следует позже, негнущимися пальцами, он достал из кармана часы и, покачав головой, заспешил к Виктору.       Ресторан был хорошо знаком Венсану. Он принадлежал к числу тех заведений, где собиралась только самая изысканная публика и подавались только самые экзотические яства. Коротко кивнув метрдотелю, он начал пробираться вглубь зала, где уже заметил Люмьера. В голове вдруг промелькнула тревожная мысль. Как мог Виктор позволить себе ужин в месте, где самое недорогое блюдо стоило баснословную сумму денег? Впрочем, ее тут же вытеснила другая, еще менее приятная. Он вспомнил о том человеке, с которым тот танцевал свой откровенный дикий танец на балу. Те чувства, которые он испытал тогда, ему совсем не понравились. Погрузившись в эти мысли, он совсем не заметил, как подошел к столу. Виктор сидел к нему спиной. Де ла Круа не мог видеть выражение его лица, но почувствовал, что тот расстроен. Тряхнув головой, он постарался отбросить все тревоги и изобразил улыбку лице.       — Извини, я опоздал, — тихо произнес Венсан ему на ухо, целуя его в щеку. — С днем рождения, Виктор.       Виктор вздрогнул от неожиданности и обернулся.       — Я уже забеспокоился, что что-то случилось. — Люмьер не стал выдавать своих мыслей на счёт того, что Венсан мог не прийти. — Я рад тебя видеть. Спасибо, что пришел.       Он улыбнулся.       — Залюбовался собором и потерял счет времени, — он нервно усмехнулся. — У меня есть для тебя подарок.       Достав из кармана небольшую коробочку, Венсан протянул ее Виктору.       — Всё-таки решил предложить стать тебе мужем? — Виктор посмотрел на Венсана с весельем. Он принял её в руки и открыл, сперва сердечно его поблагодарив.       — Когда я увидел этот перстень с лунным камнем, то сразу подумал о тебе, — немного смутившись, проговорил Венсан.       — Так это все-таки кольцо.       Виктор открыл коробочку и вытащил оттуда ювелирное изделие.       — Красивый. Мне нравится. Очень изящный. Думаю, ты не будешь против, если я надену его сейчас?       — Почту за честь.       — Я бы носил его на левой руке, но не могу себе позволить. — Он имел ввиду игру на скрипке.       Виктор аккуратно надел его на правую руку и некоторое время рассматривал, как элегантно перстень смотрелся на руке. Украшение подошло по размеру, и у Люмьера даже промелькнула мысль, что ему не хватало чего-то подобного для завершения образа.       — Спасибо, душа моя.       Венсан не мог перестать любоваться Виктором.       — Я очень рад тебя видеть.       — Я тебя тоже. Я заказал тебе игристое вино, но если ты захочешь что-то другое, то выбирай, все, что угодно. Скоро должны подать. — Виктор протянул руку и взял ладонь Венсана в свои пальцы. — Мой самый главный гость.       — Я положусь на твой вкус, — вновь улыбнулся Венсан. — Ты сегодня так красив, что мне снова хочется нарисовать твой портрет.       — И если ты будешь, то только при том же условии, что и прежде.       Виктор подался вперёд и коротко его поцеловал.       — За эти месяцы я невозможно по тебе скучал.       Накрыв его ладонь своей, Венсан принялся выводить причудливый узор на его коже.       — Не знаю, как жил без тебя.       — Сегодня бы я хотел, наконец, познакомиться с тобой.       — Надеюсь, ты не будешь разочарован.       — Я не об этом.       Виктор тихо рассмеялся.       — Расскажи мне о себе, маркиз. Я бы хотел узнать, чем ты живёшь, где учился, где бывал. Ты знаешь обо мне так много, а я о тебе так мало.       Венсан вспыхнул и опустил глаза.       — Я все тот же Венсан, с которым ты познакомился в театре. Но есть тебе интересно, я готов рассказать все, что захочешь.       — Просто твоя история чуть длиннее на самом деле, чем ты мне говорил. Я теперь хорошо знаком с твоим отцом. Точнее, с его стальной хваткой. Видел твою мать — красивая женщина. Даже моя мать отметила, насколько. Она была на балу и просила передать тебе всего наилучшего. Я бы хотел знать, как ты жил и о чем мечтал, чем занимался раньше и как пришёл к живописи. Ты ведь не просто юноша по имени Венсан, ты сын герцога. Вот тебя, как сына Анри де ла Круа, я бы и хотел узнать.       Принесли вино и Венсан наполнил бокал.       — Мой отец тяжелый человек. Большую часть детства я провел в фамильном замке в долине Луары и почти не видел его. А потом он решил всерьез взяться за мое воспитание и я даже начал его бояться. Когда мне было шестнадцать лет, я отправился в свое первое большое путешествие в Италию, и именно там я осознал, что больше всего в жизни хочу рисовать, — он сделал большой глоток. — Отец настоял на том, чтобы я окончил юридический факультет Сорбонны, но я не смог продержаться там долго. Думаю, тогда я его окончательно разочаровал.       — Значит, у вас есть свой фамильный замок. Это здорово.       Виктор взял в руки бокал с водой и также сделал глоток. Он не изменял своим привычкам.       — Но твоего отца не устроило, что ты хочешь заниматься искусством. Разочаровало, ведь это недостойное занятие для маркиза? — Люмьер посмотрел на тарелку с закусками и взял небольшое угощение из креветок с соусом. — И ты к тому же юрист. Удивительное дело.       Венсан рассмеялся. Возможно дело было в вине, но внезапно собственная жизнь показалась ему очень смешной.       — Ты бы видел лицо отца, когда я объявил, что хочу рисовать! Мне казалось, он испепелит меня одним только взглядом.       — Я могу представить. Когда он со мной танцевал, то смотрел на меня так, словно я ничтожество.       Виктор ухмыльнулся.       — Поверь, он смотрит на меня точно также каждый раз, когда я попадаюсь ему на глаза.       — Своеобразный человек. И дела ведёт не то чтобы законно. — У Виктора сорвалось с языка, но он поспешил сменить тему. — Но твоя мать, мне кажется, единственная, на кого он смотрит с очень сдержанным обожанием.       — Если у него вообще есть сердце, в чем я лично очень сомневаюсь.       — Ты просто не хочешь ему подчиняться, но это совершенно не значит, что все его действия тебе назло.       — Я удовлетворил твое любопытство? — Венсан сделал вид, что не услышал последней фразы.       — Вполне.       — Тебе нравится новая работа? — внезапно спросил де ла Круа.       Виктор немного удивился, но ответил:       — Да. Чувствую себя в своей тарелке. Постоянно планирую, расписываю, решаю вопросы. Правда, выходных у меня почти нет. Но после работы в театре это, кажется, меня не сильно беспокоит.       Люмьер сцепил руки перед собой в замок на столе, хотя это было не особо прилично.       — Много нового узнаю, что тоже не может не радовать.       — Я рад за тебя. Признаюсь честно, я беспокоился за тебя, пока ты был в театре. Та травма, — он покачал головой. — Возможно это к лучшему.       — Та травма была далеко не единственной. — Виктор пожал плечами.       — Все меняется. Шарлотта так рыдала, когда я ей сказал. Честно говоря, я даже не ожидал. Зато, смотри, как ярко и торжественно ушёл!       — Я поражен, что Карпеза позволил тебе станцевать тот танец полностью.       — О, — Виктор, казалось, смутился. — Он не знал.       Венсан засмеялся.       — Ты умеешь удивлять, Виктор.       — Тебе понравилось?       Люмьер с сомнением посмотрел на Венсана       — Это было очень чувственно. Наверное, ты очень доверяешь своему партнеру, — осторожно сказал Венсан.       — Ты бы знал, как долго мы репетировали, чтобы все получилось аккуратно, а не вульгарно.       Венсан почувствовал неприятное ощущение внизу живота.       — Это кто-то из труппы?       — Нет. Приглашённый гость. К сожалению, я очень высокий, и поддерживать меня было большой проблемой, да и едва ли найдётся среди труппы театра тот, кто поддержит столь новое танцевальное решение.       Виктор повёл бровью, а потом вновь пригубил воды из бокала. Де ла Круа быстрым нервным движением убрал прядь со лба.       — Венс.       Виктор произнёс его имя тихо, но твёрдо. Во взгляде Венсана читалась смесь обиды и страха.       — Это всего лишь танец.       — Я знаю, — просто ответил он.       Виктор кивнул, а потом допил воду и лишь раз притронулся к еде.       — Красивые запонки, — чтобы как-то разрядить обстановку, сказал Венсан. Он заметил их в самом начале их встречи и отметил про себя, что они должны быть очень дорогими.       — Подарили сегодня в честь праздника. Правда, очень непривычно их носить. Я как-то к обычным пуговицам привык, а здесь все время кажется, что потеряются.       Виктор неловко посмотрел на свои руки, отмечая украшения на месте. Венсан допил содержимое бокала и бросил взгляд в окно, через которое был виден собор. Невольно вздрогнув при воспоминании о жутком видении, он сделал глубокий вдох.       — Не хочешь прикончить оставшиеся блюда и пойти прогуляться по острову? А потом мы могли бы решить, как продолжим вечер.       — Я кое-что видел сегодня. Поэтому опоздал, — вдруг сказал Венсан.       Виктор так же посмотрел в окно.       — И что же?       — В соборе разразился страшный пожар, — Венсан облизнул губы. — Думаю, это было знамение.       — Знамение?       Люмьер смотрел на Нотр-Дам, который был так близко. Венсан кивнул.       — Я поступил плохо по отношению к тебе, и Бог решил меня наказать.       Виктор ничего не ответил, совершенно не зная, что мог сказать.       — Сможешь ли ты когда-нибудь меня простить?       — За что, Венсан, теперь ты просишь прощения?       — Я отвернулся от своего света, и это было худшим решением в моей жизни. Я не хочу тебя потерять.       — Так не теряй. — Люмьер взял его руки в свои. — Слишком много печали в тебе сегодня, а мне бы этого не хотелось. Давай я возьму тебе ещё немного вина, и мы пойдем отсюда? Гулять по тихим улицам Сите.       Венсан выдавил из себя подобие улыбки.       — Прости. Сегодня твой праздник. И я готов гулять с тобой до утра.       Виктор заказал Венсану ещё бокал игристого вина и сразу же оплатил их ужин, чтобы потом лишний раз не задерживаться.       Погода в январе оставляла желать лучшего, поэтому долгая прогулка была бы некстати — то и дело принимался мокрый снег, но быстро заканчивался. Виктор, часто болеющий, опасался сильного ветра и холода, ведь они надолго могли уложить его в постель с бронхитом и слабостью.       Они вышли из ресторана и направились к собору, чтобы прогуляться вокруг него, полюбоваться стройными башнями, обходя твердыню со стороны северной колокольни. Виктор взял Венсана под руку, ведя вдоль фасада в темноту улиц острова Сите. Они остановились рядом с калиткой в небольшой сквер около Нотр-Дама и Люмьер притянул Венсана к себе, нежно целуя его губы и обнимая за талию, крепко и уверенно прижимая к себе.       Собор возвышался над ними как сердце Парижа, как вечный колосс, как хранитель этого прекрасного города. В тени его громады можно было почувствовать себя, словно в стенах величественной крепости. Целуя Венсана, Виктору показалось, что он слышал песнопения вечерней мессы, видел перед глазами мерцающие огоньки тысяч свечей и чувствовал прикосновение длани Господа. И этот Господь был в той любви, с которой де ла Круа прикасался к его лицу.       Пересекая мост Архиепархии и оказываясь на левом берегу Сены, Виктор попросил Венсана остановиться хоть на некоторое мгновение, чтобы просто полюбоваться собором со стороны. Людей на улице не было совсем, а это место внушало особое умиротворение.       —  Нас ждет сложное время, — Виктор взял лицо Венсана в свои руки. — Но я надеюсь, что все станет на круги своя.       Пятнадцатиминутный променад в сторону квартала Сен-Жермен и одноименного бульвара привел их к особняку герцога де ла Круа, где в это время жил Венсан. Виктор даже сперва удивился подобному — не застанет ли их сам герцог и не вызовет ли это каких-либо проблем? — но в дом они вошли с главного входа, хоть никто из слуг, как это обычно, как знал Люмьер, бывало их не встретил.       Когда они оказались в спальне, Люмьер окончательно осознал, что вся решительность Венсана могла разбиться о ненужное промедление, ведь неискушенность могла вселять в него неуверенность. Виктор решил сперва все сделать сам. Он привлек Венсана для медленного и сперва нежного, а потом глубокого поцелуя, пока стаскивал с его плеч пиджак и расстегивал рубашку, разводя воротник в стороны, чтобы привычно и излюбленно спуститься к шее и оставить на ней несколько горячих, несдержанных и влажных поцелуев.       Избавив себя от тех же элементов одежды, он попросил Венсана сесть на постель, сперва расстегнув его брюки. Венсан подчинился с некоторым удивлением и неуверенностью, а потом Виктор расположился на коленях между его ног. Его ладони огладили бедра, а потом Люмьер избавил его от нижнего белья так же, как и от всего остального.       Виктор не стал отпускать шуток и комментариев на тему того, что сперва Венсану стоило оказаться полностью готовым им овладеть — ведь для того подобное было неведомо и все таинство единства двух мужчин на ложе до этого дня были запретны. Люмьер потянулся, чтобы коротко поцеловать губы Венсана, прежде чем чувственно приласкал его ртом.         С губ сорвался стон. Венсан запрокинул голову и впился пальцами в обнаженное тело Виктора. Он чувствовал, как внутри него разгорается настоящий пожар. Никогда прежде он не испытывал подобных чувств. Это был момент совершенства, момент чистой и всеобъемлющей любви. И вдруг тишину прорезал смех. Венсан резко замер и раскрыл глаза. Только чудом ему удалось не закричать. Ужасная картина предстала его взгляду. Повсюду была кровь: на полу, на стенах, на белоснежных простынях и даже на бледной, кажущейся почти прозрачной в свете луны, коже Виктора. В нос ударил характерный металлический запах, и он почувствовал, как к горлу подступает тошнота. На глазах выступили слезы, но усилием воли он приказал себе успокоиться. Ничто не должно было испортить этот момент.        Виктор сам лег на постель, разводя ноги и притягивая Венсана к себе, заставляя прижаться его плотью к низу своего живота. Он ласково поцеловал его, огладив лицо, зарывшись ненадолго пальцами в его волосы.        — Если ты уверен, то сейчас.        — Сейчас, — гулко повторил Венсан.       Подавшись вперед, он принялся ласкать тело Виктора. Сначала неуверенно и скованно, он постепенно чувствовал, как начинает раскрываться подобно бутону розы. Венсан воплощал в жизнь все свои самые смелые фантазии и чувствовал, как благодарно отзывается на это тело Люмьера.       То, как Венсан ласкал Виктора, как его ладонь обхватывала плоть, а губы целовали губы и язык исследовал рот, заставляло Люмьера не просто млеть, а теряться в ощущениях, вцепляясь пальцами в волосы де ла Круа, в его плечи и руки. Иногда он отрывался от поцелуя, чтобы направить Венсана к своей шее. Люмьер был поражен, с какой страстью, с каким желанием Венсан держал его в своих объятиях, заставляя исступленно вскидывать бедра навстречу его рукам, выгибаться навстречу его прикосновениям губ.       Виктор не ожидал, что Венсан, неискушенный и переживающий, вел себя так, словно они уже не раз любили друг друга на этой постели. А спустя десяток минут едва ли не умелой ласки, что поразило Люмьера еще сильнее, все тело бросило в дрожь, прервалось дыхание и он, вцепившись в де ла Круа едва ли не до отметин, испытал яркое и оглушающее удовольствие.        Сердце билось в ушах, дыхание было тяжелым, а взгляд совершенно неясным, но Виктор притянул его к себе, беря его лицо в руки и нежно, коротко целуя. Венсану казалось, что он перестал владеть собственным телом. В какой-то момент он почувствовал, что перестал быть собой, а стал кем-то, кто был гораздо сильнее, опытней. Он поклонялся Виктору, как божеству, и чувствовал, что с каждым новым движением частичка его мистической силы переходит к нему. Кровь больше не ужасала. Нет! Теперь он видел в ней лишь красоту и завороженно вырисовывал на коже Люмьера причудливые узоры. Шепча ему на ухо жаркие слова любви, он мысленно воздавал молитвы. Достигнув пика наслаждения, Венсан ощутил, что отныне и вовеки его душа принадлежит Виктору, и только это теперь имело значение.       Они провели друг с другом все три дня и три ночи. Днем они гуляли, разговаривали, а по вечерам Виктор играл Венсану на рояле, что стоял в одном из залов особняка де ла Круа. А по ночам они занимались любовью. Упивались, неистовствовали, ловили и ценили каждое мгновение.        Но идиллия не могла продолжаться долго, и Виктор был вынужден оставить Венсана на целую рабочую неделю, чтобы потом вновь отослать ему записку с датой и временем, когда Люмьер будет полностью свободен. Они встречались два, а то и три раза в неделю — в том месяце, поскольку была глубокая зима, Себастьян был вынужден решать вопросы, разъезжая по городам и даже странам, а иногда и вовсе задерживался где-то на юге Франции у морского берега и по неясной до конца для Люмьера причине не брал его с собой.        Несколько раз он покидал Париж и уезжал в Лондон, чтобы уладить другие вопросы и провести с кем-то очень важную встречу — даже в силу своего положения, Люмьер не был широко и глубоко осведомлен обо всех его делах, но Виктор подозревал, что там находилась его жена, с которой Эрсану было необходимо решить некоторые разногласия.        Дни сменялись днями, все шло своим чередом, и Виктор удачно совмещал все, что мог, в своей жизни. Но время неумолимо приближалось к концу зимы, когда встречи с де ла Круа грозились закончиться в любой момент из-за возвращения герцогской четы из долины Луары. До свадьбы маркиза де ла Круа оставалось лишь полтора месяца.       Виктор чувствовал себя очень неясно, никак не мог разобраться в природе своих чувств и ощущений. Он понимал и знал, что любил Венсана, что испытывал страсть к Себастьяну вкупе с доверием и привязанностью, что в общем-то тоже недалеко от любви, но в этих чувствах не было той щемящей нежности, которая всегда была частью его и наполняла столь сильно, когда он хотя бы просто смотрел на де ла Круа. Люмьер чувствовал себя не на своем месте, когда в голову ударяла совесть и он понимал, что спит с двумя мужчинами одновременно.        Ему было и хорошо, и тошно, но он понимал, что в конце концов обязательно ответит за свои проступки, но пока не знал, как именно.        В одну ночь он не остался ни с одним, ни с другим, а поехал к собору. Виктор был наполнен резким и поглощающим отчаянием, которое нахлынуло на него волной, обрушилось на плечи и заставило стоять напротив Нотр-Дам в глубокой ночи, когда кроме него не было никого, за исключением редких попрошаек.        Виктор то ли ждал, то ли просил кары за то, что делал. Он сожалел, раскаивался и метался, и не мог себя простить за обман. Но он не мог покинуть ни Венсана, что был для него так дорог и любим, ни Себастьяна, в чьих объятиях ему было так хорошо. Люмьер сидел на площади, прислонившись спиной к каменному выступу, всматриваясь в белые башни, в кружево портала, в тяжелые массивные двери, в зева, где во тьме ночи прятались колокола, и чувствовал, что распадается в безысходности.       Шли дни, и Венсан чувствовал, как все сильнее погружается в собственное безумие. Видения теперь практически не прекращались, но он более не испытывал того страха, который чувствовал в декабре. Он научился скрывать свои чувства ото всех и сохранять невозмутимое выражение лица. Несколько раз ему очень хотелось поговорить об этом с Виктором, но, едва начиная говорить, он начинал чувствовать такое чувство вины, что тут же замолкал. Голос в его голове теперь также звучал постоянно. Он комментировал каждый его шаг и каждую неосторожную мысль, но ему удалось убедить себя в том, что и это во благо. Де ла Круа часто вспоминал о святых, чьи истории его так вдохновляли в детстве и постепенно убедил себя в том, что с ним говорит ангел.       Приготовления к свадьбе шли своим чередом. Венсан так долго откладывал свой отъезд в замок, что отец, смирившись, решил все взять в свои руки. От него требовалось лишь следовать указаниям, подробно описанным в письмах, которые герцог присылал ему каждую неделю. Свадьба маркиза де ла Круа обещала стать одним из важнейших светских событий весны, и список включал в себя не одну сотню именитых гостей. Было решено провести свадьбу в Сен-Сюльпис, совсем недавно открытой вновь для прихожан. По случаю празднеств ее должны были украсить несколькими тысячами белых роз в честь той розы, которая украшала фамильный герб семьи де ла Круа.       Ночь накануне свадьбы Венсан провел с Люмьером. Они почти не говорили, но в их молчании не было ничего неловкого. Каждое движение, каждая ласка были красноречивей любых слов. Они не знали, что ждет их впереди и хотели продлить эти чудесные мгновения наедине друг с другом как можно дольше. Наконец, отстранившись, де ла Круа серьезно посмотрел на своего любовника.       — Я хочу подарить одну вещь. — Он облизнул губы и снял серебряный розарий со своей шеи. Агатовые бусины таинственно переливались в свете свечей. Немного подумав, Венсан повесил его на шею Виктору. — Это частица меня. Я отдаю ее в знак моей любви. В знак того, что мое сердце принадлежит тебе.       — Венсан, — только и сказал Виктор, глядя на него с благодарностью и даже печалью. Уже перевалило за полночь. До утра, казалось, времени не осталось.       Он протянул руку и огладил его лицо, а потом подался ближе и обнял, прижимаясь к Венсану и прижимая его к себе крепко, не желая отпускать. Никогда и ни за что.       Они так и не сомкнули глаз в ту ночь. Венсан попрощался с Виктором лишь под утро и, покинув отель, еще долго бродил по пустым улицам Парижа, любуясь каждым зданием. Церемония была назначена на полдень. Вернувшись в особняк около восьми утра, он тут же погрузился в предпраздничную кутерьму. Ему лишь чудом удалось избежать встречи с отцом, который пятнадцатью минутами ранее отбыл отдать последние распоряжения.       Заперевшись в своих покоях, Венсан долгое время просто стоял перед портретом Виктора, который теперь украшал одну из стен. Он думал о том, как изменится вся его жизнь буквально через несколько часов и захочет ли Виктор быть в ней. В прошедшие месяцы они почти не говорили о том, что будет после свадьбы. Оба знали, что этот день должен настать и страшились неизвестности.       Когда экипаж подъехал к церкви, гости уже почти собрались. Казалось сюда прибыл весь парижский свет. Выглянув из окошка, он почувствовал тошноту. Этот день был ошибкой.        — Дайте мне пять минут, — взмолился он, умоляюще смотря на родителей. Жозефина понимающе кивнула, а Анри лишь вскинул бровь, но ничего не сказал. Не дожидаясь дальнейших возражений, он отошел на безопасное расстояние. Голос издевательски засмеялся. Он достал золотой портсигар из кармана и закурил. Так прошло несколько мучительно долгих минут. Неожиданно он почувствовал, как на его плечо легла чья-то рука. Обернувшись, он увидел Себастьяна Эрсана.         — Нервничаете? — спросил тот, кивая на сигарету.        «Грешник! Тебе нет прощения!» — вкрадчиво проговорил голос. Постаравшись не обращать внимания на него, Венсан кивнул и вымученно улыбнуться.         — Год назад, когда я заказал у вас серию картин, я должен был догадаться, что вы не так просты, как кажетесь на первый взгляд. — Он улыбнулся и тоже закурил. — Вам хорошо получилось разыграть меня, маркиз де ла Круа.         — У меня и в мыслях не было вас разыгрывать, месье Эрсан, — поспешно проговорил Венсан, чувствуя, что начинает краснеть.         — Прошу, называйте меня Себастьян.        Некоторое время они просто стояли и курили. Голос не смолкал. Он словно обретал силу и звучал все громче и громче. Запустив пальцы в волосы, Венсан отчаянно замотал головой, стараясь прогнать наваждение. Чувствуя себя измученным и несчастным, он почувствовал, как слезы покатились по его щекам. Больше всего на свете ему хотелось убежать от этого места, скрыться от людских глаз и оказаться в объятиях Виктора. Он был уверен, что тот смог бы его понять и защитить.         — Вы в порядке? — с легким беспокойством в голосе спросил Эрсан.         — Я совсем не хочу жениться, — выпалил Венсан, закрывая лицо руками.         — В самом деле? Ваша невеста очень мила.        Венсан засмеялся и этот смех был полон боли и страдания.        «Грешник! Грешник!» — голос неистовствовал.         — Вы не понимаете. Я не люблю ее. Я отдал свое сердце другому человеку, вступил с ним в грех. Я поклялся ему в вечной любви и ни за что не отступлюсь от своих слов.        Эрсан замер и пристально посмотрел на своего собеседника.        — Послушайте, мой друг, по-видимому, вы оказались перед непростым выбором. Но понимаете ли вы, что совершили страшный грех? — Он приобнял Венсана за плечи и понизил голос. — Я никому не раскрою вашей тайны, но теперь единственный способ спасти вашу душу — это вступить в брак как можно скорее, и быть хорошим христианином.        Венсан непонимающе уставился на него.        — Но как я могу? Я же ее совсем не люблю.         — Любовь и брак находятся по разные стороны баррикад, — улыбнулся Себастьян. — Утрите ваши слезы и отправляйтесь в церковь, а я помолюсь за спасение вашей души.        «Ты будешь гореть в Аду!» — закричал голос.        Венсан чувствовал, как слезы душат его. Он вновь подумал о Викторе, только теперь он чувствовал сомнения. Бросив благодарный взгляд на Эрсана, он тихо произнес:        — Вы должно быть правы. Я сбился с пути.        И с этими словами он развернулся и пошел к церкви. Толкнув дверь, он ощутил, как в нос ударил металлический запах. Кровь. Везде была кровь. Вздрогнув, он на секунду замер, а затем, сделав глубокий вдох, пошел к алтарю. Теперь он все понял. Это было его наказанием за грехи.