Гимн Красоте

      Полтора года назад Виктор оставил работу в оперном театре и полтора же года назад начались его отношения с Себастьяном Эрсаном. Восемь месяцев со свадьбы Венсана и тех событий, которые в дальнейшем очень явственно повлияли на его жизнь.       Каждое утро Люмьера начиналось с завтрака из свежих овощей, и вставал он достаточно рано — даже раньше самого Себастьяна. И начинал заниматься. Три, а то и четыре, часа каждый день занимали упражнения. Виктор боялся потерять физическую форму, а потому в обязательном порядке посвящал время до полудня своему телу. Потом обязательно читал что-то научное — художественная литература вызывала у него скуку и отторжение, а далее садился за подаренный Себастьяном рояль и три часа — до пяти вечера — музицировал. После ужина в шесть его время было занято, как правило, работой. Виктор составлял расписание для Эрсана, разбирал его рабочую почту, отсылал поручения и приглашения, если в том была необходимость. По большей части он разбирал бумаги, которых в доме ежедневно собиралось великое множество.       Если раньше Виктор шутил про секс по расписанию, то вышеупомянутое занятие стояло ровно в десять вечера. Люмьер ложился спать до полуночи, а потому к одиннадцати чаще всего засыпал, как убитый, ведь количество дел никогда не уменьшалось, а чаще — приумножалось, и он старался как следует отдохнуть. Себастьян был по-настоящему страстен в отношении секса, а потому он стал частью распорядка дня едва ли не сразу, как Виктор позволил ему себя взять.       Совесть больше не мучила Виктора за то, что он был в отношениях с Себастьяном. Венсан был женат и, как Виктор слышал, да и видел сам, был далеко не в себе, а потому надеяться и думать о том, что возможно вернуть не обезумевшего сына герцога, а того нежного и восторженного юношу, даже не приходилось. Люмьер сочинял для него музыку, которую тот никогда бы не услышал — так казалось композитору. Виктор думал о временах в театре практически всегда. Он не мог выбросить из головы воспоминания ни об опере Ле Пелетье, ни о Дворце Гарнье, ведь до двадцати восьми с небольшим лет это была вся его жизнь.       Меньше чем через месяц Виктору должно было исполниться тридцать. Он знал, что Шарлотта уже вышла замуж, что мадам Лефевр все еще работает в Гарнье и точно не собирается никуда уходить; что репертуар театра растет и в него набирают новые таланты, но сам никогда так и не переступал порог театра. Это было негласное правило их дома, и неподчинение могло стоить дорого.       Пока Виктор танцевал в Зеркальном зале, который по большей части Себастьян сделал для него, под чужую скрипку или под игру Эрсана на рояле, он хотел еще верить, что может вернуться на сцену хоть раз, прекрасно осознавая, каким самообманом это было. Часто, сидя за музыкальным инструментом, он думал о том, как было бы здорово, если бы жизнь позволила исполнить хотя бы несколько произведений на сцене Национальной академии музыки.       Скоро должно было состояться празднование Рождества, и Виктор написал музыку для этого бала, но сам на нем не должен был появиться. Себастьян объяснял это тем, что Люмьеру будет слишком неинтересно с теми, кто приглашен, и личность Люмьера после работы в театре чуть более известна и в не самом достойном свете, как хотелось бы, а потому лучше оставить столь глупое желание при себе и заняться куда более полезным делом, нежели лавирование между танцующими и разговаривающими парами.       В Опера Гарнье тоже скоро планировался ежегодный новогодний маскарад, но в данном случае Виктору удалось убедить Себастьяна, что он был рад хотя бы написать музыку для столь торжественного события в близком его сердцу месте. Эрсан хоть и был недоволен, но все-таки договорился с директором, что музыка будет написана Люмьером.       Партитура была готова за месяц заранее, а потому Виктор знал, что в театре, должно быть, уже вовсю ставили танцы, научили играть оркестр, и скоро будет дан красивый и волшебный вечер.       Виктор сидел у окна, отложив книги, смотря на кружащийся снег. Сегодня его не допустили к завтраку — это было странно. Люмьеру показалось, что в предыдущий вечер он смог загладить свое недостойное поведение — изрядное любопытство! — перед Себастьяном, но, казалось, что нет. Хотя служанка сказала, что господин слишком сильно занят, ведь у него важная встреча, но какая могла быть встреча в выходной день, тем более за завтраком? Мысли вернулись к тому событию, что произошло накануне. Неужели неизвестный гость остался ночевать в особняке, и если так, то неужели этот человек важен настолько, что Люмьера буквально не впустили в столовую и подали завтрак в спальню, чего обычно не случалось? Они всегда завтракали с Эрсаном вместе, но не в этот раз.       Мысли возвращались не только к инциденту прошедшего вечера, но и к тому, что он не успел съездить к матери и был с ней в последний раз вместе с Венсаном. Те дни в Руане вызывали у него улыбку. Люмьер покинул общую спальню и прошел в свою комнату — Себастьян оставил ее за ним на случай, если Виктор захочет побыть один, заболеет или случится что-то еще. Там в залежах вещей: дорогих и не очень костюмов, он нашел деревянную шкатулку для «безделушек» — чуть более дешевых украшений, чем обычно, и вытащил оттуда розарий Венсана. Виктор хранил его в небольшом бархатном мешочке, запрятав под все старые подарки Эрсана, чтобы последний никогда не узнал, что маркиз оставил ему в последнюю ночь.       Виктор присел в кресло, держа в руках цепочку с крестом и фигурой Христа. Он смотрел на нее и думал о том, как же все-таки несправедливо жизнь и люди поступили с таким замечательным человеком, как Венсан де ла Круа. Виктор видел его в последний раз очень давно. Пальцы Люмьера свело фантомной болью, что он поморщился, но покачав головой, смог стряхнуть наваждение. Что бы сказал Венсан, зная, что теперь он ведет вот такую жизнь? Пусть в достатке и за чужой счет, что все равно старается заниматься своим ремеслом и творчеством. Виктор тяжело вздохнул и даже пропустил момент, когда слезы неожиданно покатились из глаз. Служанка предупредила, что Себастьян будет занят не менее двух часов, а потому необходимо внести изменения в его расписание, ведь гость оказался скорее неожиданностью, нежели запланированным событием. Виктор решил, что эти два часа может посвятить игре на рояле. По выходным он не следовал никакому плану, а потому мог заниматься всем, чем хотел.       Люмьер захватил розарий с собой, надев его на шею и спрятав под плотной белой рубашкой. Пройдя в Музыкальный зал, он присел за инструмент. В комнате все шторы были раскрыты, солнечный свет проникал в помещение, отражался от зеркал и натертого пола. Люмьер открыл крышку клавиатуры, прикрыл глаза и вскинул руки. Он замер так на мгновение, что в секундах отзывалось вечностью, а потом заиграл увертюру маскарада, того самого последнего маскарада, на котором он был в Опера Гарнье.       — Ваш кресс-салат с рыбой и соте. — Слуга поставил перед Эрсаном тарелку с завтраком. Он также налил Себастьяну в бокал немного белого вина. Поздний завтрак в выходной день напоминал скорее ранний обед.       — Как вам спалось, мой дорогой друг? Надеюсь, ничто не помешало вам провести ночь в спокойствии? — Эрсан улыбнулся Венсану, перед которым слуга поставил ровно те же самые блюда. — После полуночи разыгралась столь бурная метель, а потому правильно, что вы все-таки приняли мое предложение остаться.       Издалека звучала приятная музыка, играемая Виктором, но долетала лишь отголосками. Венсан выглядел спокойным и умиротворенным. Он отлично выспался и, пока хозяин дома спал, провел несколько утренних часов в библиотеке, изучая редкие издания книг на разнообразных языках.       — Благодарю, друг мой, — ответил он после небольшой паузы. — Я давно не спал так хорошо. Эта музыка так хорошо знакома мне, но кто ее играет?       — У меня большое собрание партитур, и удивительно, что мой возлюбленный выбрал именно эту. Он играет каждый день по несколько часов, искренне считая, что если не станет этого делать, то пальцы перестанут слушаться.       Себастьян приступил к еде, а потом подозвал прислугу и велел отнести чай в Музыкальный зал, ведь ему доложили, что Люмьер отказался от завтрака, а прошлый месяц для обоих прошёл неважно — Виктор сильно болел, как обычно, простудившись, и Эрсан пытался проявить заботу.       — Она напоминает мне о давно ушедших временах. — Венсан чуть улыбнулся. — Тогда я не расставался с кистью и жил в маленькой комнатке на Монмартре.       — Едва ли возможно забыть такое. Неужели для вас и правда так много значил подобный опыт, что вы покинули дом и стали жить, как обычный горожанин? Далеко не каждый может отказаться от роскоши и комфорта в угоду своему искусству, и, честно говоря, пускай сперва я не был настроен к вам благосклонно как к человеку, но как художник вы мне действительно пришлись по душе. — Себастьян пригубил вина из бокала. — Что для вас было самое ценное в том опыте? Хотели бы вы вернуться вновь в то время?       Венсан сделал глоток из кофейной чашки и, облизнув губы, повернулся так, чтобы их взгляды с Себастьяном не пересекались. Ему вдруг стало очень некомфортно от взгляда ярко голубых глаз Эрсана.       — Ваш заказ буквально спас мою жизнь той весной. — Пальцы де ла Круа нервно перебирали тугие кудри. — Больше всего я скучаю по самому процессу. Как же я любил выйти на рассвете и просто рисовать улицы Парижа! В час, когда первые лучи солнца освещают все вокруг мягким золотым светом мир, город преображался и сам становился похож на произведение искусства. — Он мечтательно улыбнулся и взял в руки серебряную вилку. Ему совсем не хотелось есть. — Однажды я писал портрет молодого человека в образе древнегреческого божества. Вы видели этот портрет у меня в мастерской. В тот момент на меня снизошло божественное откровение. Столь сокровенен был тот момент.       — Да, едва ли я могу забыть его, — Себастьян кивнул. — Портрет был прекрасен, как и человек на нем. Как я помню, вы писали Диониса? В моем личном представлении это божество молодое, по-истине красивое, совращающее одним лишь взглядом и улыбкой, хотя многие ответят вам, что ему впору быть уродливым и совершенно не таким привлекательным, как его изобразили вы. — Себастьян внимательно смотрел за выражением лица Венсана, подмечая для себя, что возвращение в столь давние воспоминания его скорее радовали, нежели вызывали тоску. Тихо радовали, молчаливо. — Вы сказали, что портрет ни в коем случае не продается. Ваше решение неизменно? — Эрсан улыбнулся, словно бы это была мимолетная шутка, но потом добавил: — Любые деньги.       — Вам он действительно очень понравился? — с улыбкой спросил Венсан.       Себастьян на некоторое время замолчал и даже опустил глаза, но потом ответил:       — Человек, изображенный на портрете, напомнил мне кое-кого важного для меня.       — Это интересно, — произнес Венсан, кратко посмотрев на собеседника. — Но, боюсь, мой ответ останется прежним. Изображенный на портрете очень дорог мне, но, возможно, я смог бы повторить его для вас?       — Увы, не приемлю копий. Лишь оригинал. — Себастьян усмехнулся. — Но благодарю вас за предложение, Венсан. Если бы я хотел копию, я бы не предлагал вам несколько раз купить именно этот портрет. — Эрсан приступил к десерту. — Расскажите мне про Виктора Люмьера. Почему именно он? Танцовщик из театра. Я знал Ива Люмьера. — Эрсан взял в руки ножку бокала, покручивая почти пустой сосуд в пальцах. Выдержав паузу, он добавил: — Должно быть, он его сын.       — Вы знали его отца? Как тесен мир. — Венсан обхватил себя руками так, как будто ему вдруг стало очень холодно, а затем чуть наклонил голову на бок и тихо заговорил. — Я впервые повстречал его в театре, куда я пришел делать зарисовки для той серии, которую вы заказали. Меня поразила его красота и та необычайная энергия, исходившая от него. И я предложил написать его портрет. Пока он позировал мы много разговаривали, и этот человек заставил меня взглянуть на многие вещи совершенно по-новому. Я даже на секунду усомнился в истинности моей веры. Так он был убедителен! Я никогда не встречал человека подобного Виктору. — Произнеся его имя, Венсан вздрогнул и его пальцы впились в плоть со всей силой, живущей в его изможденном хрупком теле. — Мой друг, я полюбил его в тот момент, когда сделал первый мазок кистью.       — Композитор и художник, танцовщик и маркиз, — Себастьян понимающе кивнул. — Трагичная история. Хотя, должен признать, красивая. В духе самых прекрасных постановок и книг. — Эрсан прищурился, смотря на Венсана, начавшего уходить в себя и чуть усмехнулся. — Неужели Виктора Люмьера вы любите больше Бога, раз даже несмотря на его неверные слова, вы не отреклись от чувств к этому человеку?       Венсан долго молчал, застыв в неестественной сгорбленной позе, а потом твердо ответил.       — Для меня он и есть Бог.       — Но вы говорили, что он мертв. Разве Бог — смертен?       Венсан покачал головой.       — Виктор Люмьер мертв. Теперь Бог живет в ком-то другом. Он отвернулся от меня, и мне не дано больше его найти.       — А что если Люмьер жив? Думаю, Париж бы заметил его смерть. Вы никогда не думали о том, что он вас не любил?       Венсан со злостью уставился на Себастьяна.       — Как вы смеете такое говорить?       Себастьян поднял вверх раскрытую правую ладонь и внимательно посмотрел на Венсана в ответ.       — Я лишь спрашиваю, а не утверждаю, делая выводов.       — Он любил меня. Я знаю это, ибо так сказал мне Бог, — ответил Венсан и погрузился в молчание всем видом показывая, что больше не хочет говорить на эту тему.       Из соседней комнаты доносились звуки какой-то печальной, совсем не восторженной, но напоминающей скорее стук капель дождя по стеклу мелодии. Себастьян отметил, что Виктор был скорее всего чем-то расстроен, но даже и мысли не мог допустить, что Люмьер что-то чувствовал или знал. Венсан тем временем находился где-то совсем далеко в своих мыслях. Он вспоминал первый раз, когда увидел Люмьера на сцене и как Обер провел его за кулисы в тот вечер. Пальцы все сильнее сжимали плоть, оставляя под собой кровоподтеки, а в голове вдруг заиграла та самая мазурка.       «Ты все потерял,» — произнес голос.       Музыка закончилась неожиданно, словно пианист резко остановился, не захотев вновь коснуться клавиш. Себастьяну это не понравилось, но он даже не подал виду, а потом махнул слуге рукой, чтобы тот выполнил прихоть Виктора, которая придет тому в голову, а сам еще некоторое время смотрел на Венсана, который был уже за пределами реальности без любопытства, но скорее с удовлетворением.       Виктор молча сидел за роялем и думал. Пальцы сами наигрывали что-то спокойное и ненавязчивое, пока мысли обращались к весне идущего на убыль года. Он думал о Венсане и о последнем утре, когда видел его таким, почти что, каким когда-то узнал.       Это было солнечное и чистое утро, над Парижем плыли облака, но мягко и приятно скрывали от ярких лучей, грозящихся не только поцеловать кожу, но и навлечь дурное самочувствие. Люмьер должен был в отправиться в Руан десятичасовым поездом, чтобы навестить мать, которую не видел так давно, и сбежать от неприятных мыслей об измене и о том, что, вероятно, навсегда потерял Венсана. Виктор переживал, опустошенный и уставший, а потому заснул и пропустил время, когда ему пришлось бы вставать, чтобы успеть.       Около одиннадцати он встал и собрался, стараясь лишний раз ни о чем не думать. Безусловно, у него не получалось, и все мысли возвращались к тому, что он изменил Себастьяну далеко не раз, обманывал его все это время, и что через час Венсан станет чьим-то законным мужем. Виктор запомнил ее имя, но даже не удосуживался поминать женщину в своих мыслях как следует. Следующий поезд отправлялся до Руана в час дня, и он решил позавтракать в отеле, а потом пешком отправиться до вокзала Сен-Лазар, до которого было полчаса пути. Люмьер завтракал без аппетита, и вскоре закончил свой первый и абсолютно лишний прием пищи чашкой чая и папиросой Венсана. Виктор как никогда пожалел, что оставил эту привычку в том году, когда получил свою травму.       Париж был прекрасен в солнечном свете, в аромате листвы и весны, в своих звуках и музыке фонтанов, говоре горожан. Виктор шел по набережной и думал о том, что все было неправильно, но совершенно закономерно. Чувство усталости, которое на него навалилось, было слишком сильным, чтобы Люмьер мог с ним справиться. Все сперва казавшееся чрезмерным, теперь утратило былые краски и стало обыденным, простым, как если бы ты вышел с яркого театрального представления в вечер, ничем не отличавшийся от любого другого. Виктор, который даже не ненавидел себя, который скорее ничего не чувствовал, дошел до Опера Гарнье, от которой было рукой подать до последней цели. Он подошел к ней ближе и присел на ступени. Народу, на удивление, было не так много, а потому на ступенях он сидел один, смотря на проспект Оперы. Виктор думал о том, чтобы что-то сыграть прямо там, на месте, но чувствовал такую слабость во всем теле, что сомневался, что сможет удержать даже невесомый смычок. За двадцать минут до отправления поезда, когда он уже знал, что Венсан, должно быть, соединил себя узами брака с Адель де Бонн, Люмьер встал и, задержав взгляд на фасаде театра, отправился на вокзал, желая только одного — обнять свою мать и не говорить ни слова, зная, что она все поймет и так.       Но Виктор не доехал до Руана. Стоило ему только зайти на вокзал, чтобы купить билет в кассе, ему на плечо опустилась чужая тяжелая рука, и Люмьер понял, что что-то пошло не так. Это был один из слуг в их доме, точнее, в доме Себастьяна. Сперва Виктор не понял, что произошло, но потом, когда перед ним поставили факт, что в этот день он не уедет домой, поскольку Себастьян Эрсан желает видеть его незамедлительно и срочно, он начал догадываться. Виктор принял как данность, что его поведение было известно Себастьяну, и он сел в экипаж, хоть и с тяжелым сердцем, чтобы направиться обратно. На встречу теперь уже с человеком, который знал, что его предали.       — Я был сегодня на свадьбе маркиза де ла Круа, — мягко начал Эрсан. — Бедный мальчик! Он совсем запутался. Все время твердил о грехе и как любит и уважает свою невесту. Он даже поведал в красках о своих планах на первую брачную ночь. Никогда не слышал о молодом человеке с такой изощренной фантазией.       Виктор смотрел на Себастьяна с некоторым сомнением.       — Юн… Юноши романтизируют секс. Первую брачную ночь — дамы. Это не удивительно.       У Люмьера слова застревали в горле. Он не понимал, зачем Себастьян говорил ему все это, но догадывался. Точнее, хотел бы не знать, но увы.       — Впрочем он всегда был не таким как все. Сын герцога де ла Круа, одного из самых влиятельных людей в нашей стране, вообразил себя простым художником и держал себя на воде и хлебе, — Эрсан внимательно смотрел на Виктора. — Говорят его видели спорящим с самим собой на улицах Парижа. Надеюсь, жена его сможет образумить.       Виктор вздохнул и опустил глаза.       — Перестань, Себастьян. Глупо было мне полагать, что ты не узнаешь. — Он почувствовал слабость в ногах и присел в кресло. — Я ведь поэтому сейчас здесь, а не дома.       Себастьян долго смотрел на него, а затем тихо произнес.       — Он совсем потерял контроль над собой на церемонии. Кричал, что всюду кровь и клялся в верности своей жене. Потребовалась помощь четырех мужчин, чтобы успокоить его. Думаю, об этом будет еще долго вспоминать весь Париж.       Виктор закрыл лицо руками, но потом с силой запустил их в волосы, но спустя несколько мгновений обессиленно опустил их обратно, поднимая затравленный взгляд на Эрсана.       — Скажи еще что-нибудь, — его голос словно звучал незнакомо, — сделай мне еще больнее. Я, признаю, заслужил.       — Он кричал о том, что ты, мой дорогой Виктор, буквально утопил его в скверне.       Глаза Эрсана недобро блестели. Виктор почувствовал, как сердце забилось в груди так часто и сильно, что застучало даже в горле. Он весь сошел с лица, руки сами собой потянулись к розарию на шее, но так и остались в движении.       — Для тех, кого земная плоть звала, — Люмьер прикрыл глаза, — кто предал разум власти вожделений¹, — закончил Виктор шепотом. Он усмехнулся, горько и даже отчаянно. Себастьян добился своего. Виктор нездорово улыбнулся.       — Не лучшего любовника ты себе выбрал. Его место в лечебнице для душевнобольных, — с презрением произнес Эрсан.       — У него она хотя бы есть.       Виктор почувствовал невыносимую усталость.       — Сомневаюсь, что после церемонии она у него осталась.       Виктор какое-то время молчал. Ему показалось, что вечность, но это было совсем не так. А потом он произнес:       — Я должен попросить у тебя прощения.       Себастьян коснулся его щеки и кивнул в знак того, что готов слушать. Люмьер поднялся из кресла и подошел к Себастьяну.       — Я знаю, что не должен был так поступать. Но поступил. И за это мне стыдно. Стыдно, как ни за что в моей жизни. — Виктор чувствовал, слыша себя, что это звучит, как полная чушь. — Я предал твое доверие. Я так виноват перед тобой.       Он с таким сожалением посмотрел в лицо Себастьяна. Виктору сделалось и дурно и тошно. Все, что он переживал за это время, нахлынуло волной. Себастьян некоторое время молчал глядя на него, а затем, приблизившись, прижал его к себе.       — Не шути со мной, Виктор, — прошептал он ему на ухо. — Даже у моего терпения есть предел.       Виктор обнял его, прижавшись щекой к плечу.       — Прости меня, пожалуйста, прости.       Он закрыл глаза, чувствуя, что плачет. Впервые за столько лет. Люмьер не смог больше выносить ни горечь утраты, уже, вероятно, бесповоротной, ни муки совести, ни самого себя. Эрсан почти с нежностью поцеловал его в макушку.       — У всего есть своя цена и ты должен будешь заплатить за то что натворил.       — И насколько она высока? Смогу ли, — Виктор сказал неуверенно, не поднимая головы, чтобы его очередная слабость не была столь заметна.       — Ты меня очень разочаровал, Виктор. Я подумаю, как лучше поступить. — Виктор чувствовал себя так, словно был готов принять даже смертную казнь. Он отпустил Себастьяна и кивнул. — Было бы лучше, если бы ты мне сам все рассказал.— Он покачал головой. — А теперь оставь меня. Я хочу побыть один и все обдумать должным образом.       — Да, конечно.        Виктор вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. В голове зазвучала музыка, то тревожная, то медленная и печальная, но даже ее звучание вызывало тошноту, и он не хотел ее записывать. Ни единой ноты. Не в тот день.       Венсан возвратился домой в глубокой задумчивости. Уже в экипаже он вновь начал слышать голоса. Но в этот раз что-то было не так. Один из голосов вовсе не проклинал его и не говорил о каре, которая должна была постигнуть род человеческий. Он лишь призывал вспомнить. Вот только Венсан никак не мог понять, что именно. От этого у него разболелась голова и он решил по старой памяти воспользоваться лекарством, которое всегда ему помогало раньше — рисованием.       Поднявшись в свои покои, он успешно миновал встречу с женой и родителями, которые незадолго до его возвращения отправились на прогулку. Установив мольберт, он любовно провел пальцами по чистому холсту, который еще было необходимо тщательно подготовить. После свадьбы он принял решение попрощаться со своей старой студией. Он едва ли её посещал, а когда все же приходил, никак не мог сосредоточиться на рисовании. А после смерти Виктора она и вовсе стала ему ненавистна. Перевозка картин заняла несколько дней. Многие картины удалось продать уже под настоящим именем. Его высокое положение и слухи, ходящие вокруг его персоны, мгновенно привлекли покупателей. Когда кто-то упоминал его старый псевдоним, Венсану становилось практически физически плохо.       Выполняя привычные движения, де ла Круа вдруг подумал о Викторе. С болью в сердце он осознал, что начал забывать его черты лица. Он попытался вспомнить его голос, но и здесь потерпел фиаско. Запустив пальцы в волосы, он издал стон, полный боли.        — Я предал тебя, Виктор, — сокрушенно прошептал он и почувствовал, как его глаза увлажнились.       Сев на пол, он неожиданно подумал о том, как начиналось их знакомство. Воспоминания были настолько яркими и сильными, что он почувствовал боль в груди. Венсан испытывал агонию. Он сжал руки в кулаки, тяжело и надрывно всхлипнув, и постарался взять себя в руки, но воспоминания уже уносили его в теплое весеннее утро 1875 года.       Виктор сидел на крыше, все время сетуя на то, что он скоро упадет и обязательно что-нибудь себе сломает, но при этом, широко расставив ноги, он держал спину прямо и наигрывал на скрипке что-то новое.       — Через три часа меня уже будут искать. — Он опустил инструмент и посмотрел на Венсана. — Но столько, сколько возможно, я побуду с тобой. Но потом ложись спать! — Люмьер строго посмотрел на художника. И улыбнулся.       — Мне нужно работать над срочным заказом, — удрученно ответил Венсан, опуская глаза. Он улыбнулся, немного помолчав, и лукаво посмотрел на Виктора. — Я буду думать о тебе. Пусть эти мысли меня взбодрят. Ты умеешь оставить неизгладимое впечатление.       — Ты успеешь закончить свой срочный заказ, и сделаешь его намного лучше, чем если ты будешь совсем уставший и заснешь за столом. Я знаю о чем говорю, Венс. — Виктор опустил смычок и взял его в другую руку, чтобы второй обнять Дюплесси. — Усталость еще никого не делала деятельным! — Он мягко поцеловал его в висок.        — Это будет нечестным по отношению к тебе. Я буду спать, а тебе придется танцевать весь день. Я не могу этого допустить.        — Я не могу допустить того, чтобы ты чувствовал себя неважно. — Люмьер убрал скрипку в футляр до необходимости, а потом внимательно посмотрел на Венсана. — Что мне сделать, чтобы ты меня послушал?        — Поцелуй меня, — с улыбкой ответил художник и нежно провел кончиками пальцев по его щеке.       Поцелуй Виктора был неспешным, мягким и очень нежным. Как лилово-золотистый рассвет, раскрашивающий Париж в пастельные тона.       Наваждение пропало столь же быстро, как возникло. Прошло совсем немного времени, хотя казалось, что прошла целая вечность. Венсан рассеяно огляделся, как-будто пытаясь найти отголоски чудной картины из прошлого в своих покоях, и его взгляд застыл на портрете Виктора. Сделав несколько шагов вперед, Венсан неловко застыл с кистью в руке, водя ей по воздуху, вспоминая линии, которые когда-то были ему знакомы.       Спустя некоторое время он вернулся к холсту и сделал несколько неуверенных движений. Он чувствовал, что что-то было не так. Проделав еще несколько движений, он решительно замотал головой. Линии показались ему странными, но он продолжил работу. Спустя полчаса он отложил кисть и посмотрел на результат своей работы. Все было неправильным. Искаженным. Оскверненным. Он услышал, бросив безумный взгляд на портрет Виктора, как голоса начали смеяться над ним. Приложив ладони к ушам, он с силой замотал головой, но звуки лишь усиливались.       Ярость начала разгораться подобно огненному цветку в душе Венсана. Испустив крик, он бросил кисть и толкнул мольберт так, что тот с грохотом упал на пол. Голоса в голове по-прежнему заливались смехом, кидая обидные слова в его адрес. Рухнув на колени, де ла Круа сложил руки у груди и принялся молиться неистово и обреченно.       Виктор подошел к Венсану и мягко опустил ему ладони на плечи, а потом сказал:       — Ты уже совсем устал. Может быть, тебе стоит прилечь? Ты писал так долго, что я уже замучился тебя ждать. — Люмьер взъерошил волосы художника и поцеловал его в макушку. — Я уже сделал чай.       Венсан судорожно втянул воздух и воззрился на Виктора, который стоял перед ним. Он выглядел таким живым, таким настоящим, что Венсан невольно протянул руку и погладил его по щеке.        — У меня совсем ничего не получается. Кажется, я растерял свой талант. — На мгновение де ла Круа задержал руку, а потом все же с сомнением отвел ее. Кожа Виктора была прохладной и чуть влажной на ощупь. — Мне казалось, я убил тебя, — наконец произнес он.       — Ну что ты! — Люмьер помог ему встать и усадил на стул, а потом дал в руки чашку не слишком горячего чая. — Какие глупости. Ты так глубоко задумался, что я боялся, что ты умудрился уснуть. — Виктор сел рядом с ним, а потом добавил: — Тебе стоит побольше есть и спать.        — Вовсе не нужно. — Венсан мотнул головой и неожиданно для себя крепко обнял Виктора. — Я так люблю тебя, — выдохнул он, чувствуя, как горячие слезы потекли по его лицу.        — Это взаимно, Венсан. — Виктор погладил его по спине и вздохнул, чуть улыбнувшись. — Но ты должен вспомнить. Я ведь говорил, ты должен.        — Но что? Что я должен вспомнить, Виктор? — Редкие всхлипы превратились в истерические рыдания. Венсан уткнулся лицом в плечо Виктора, стараясь скрыть свое состояние.        — Тот день. — Виктор не прекращал поглаживания по волосам и по спине. — Тогда ты многое поймешь.        — Но я не понимаю, — проговорил Венсан, цепляясь на воротник рубашки Виктора.        — Ты поймешь. Но ты забыл кое-что куда более важное, Венсан. — Люмьер улыбнулся ему. — Что Бог есть Любовь.       Венсан отпрянул от Виктора, желая возразить, но нужные слова никак не приходили в голову. Тем временем фигура Виктора начала бледнеть. Прошло несколько секунд и от нее вовсе не осталось и следа. Издав вопль отчаянья, Венсан принялся окликать Виктора по имени, но никакого ответа так и не получил. Отчаявшись, он упал на колени и, обхватив себя руками, принялся расцарапывать ногтями открытые участки тела. На крики прибежали служанка и сам Анри де ла Круа. Он только что возвратился с прогулки и пребывал в меланхоличном расположении духа. Вдвоем они скрутили Венсана и силой уложили в постель, где сцепили его запястья тугими ремнями. Уже уходя, Анри тихо произнес:        — Мой бедный сын.       И покинул комнату, не оглядываясь. Кровать рядом продавилась, а к волосам невесомо прикоснулись.       —Только я могу тебя спасти, — раздался тихий шепот в самое ухо. — Только ты должен меня найти.       Венсан открыл глаза. Запястья болели, виски прорезала резкая боль. Слезы все еще катились из глаз.        — Но как мне тебя найти?        — Ты уже знаешь, где я.       Он поглаживал его по волосам, но не мог освободить.        — Почему ты говоришь загадками? — произнес Венсан капризным голосом, более подходящим обиженному ребенку, чем маркизу де ла Круа. Его лоб блестел от пота. Он все еще пытался вырываться. — И как я могу тебя найти? Я ведь убил тебя. Своими руками. Я точно знаю.        — Я учил тебя ставить все под сомнение.       Венсан отвернулся и громко всхлипнул.        — Виктор, как я могу. Я ведь знаю.        — Найди меня, Венсан. — Виктор погладил его между лопаток. — Я тебя жду.       Венсан повернул голову, но наваждение исчезло вновь. Он был совершенно один.       В рождественское утро Венсан проснулся рано. В доме было тихо и темно. Поднявшись с кровати, он прошел босиком к окну. Еще ночью началась сильная метель, и некоторое время он наблюдал за падающими снежинками с блаженной улыбкой на лице, а затем распахнул его настежь и забрался на подоконник. Прошло достаточно много времени прежде, чем в комнату вошла служанка. Ее имя было Ноелла. Это была полная женщина с широким добродушным лицом, которая служила в семье де ла Круа всю его жизнь. Она любила Венсана, как своего собственного сына, и ей хватило лишь одного взгляда на его сгорбленную фигуру, сжавшуюся в комок, чтобы понять, что с ним случился очередной приступ загадочной болезни.        — Мой господин, вы совсем продрогли! — воскликнула она, всплеснув руками. — Прошу, вернитесь в постель. Ваш отец дал четкие указания.        — Разве сегодня не красиво? — тихо проговорил Венсан, не обращая внимания на ее попытки заставить его спуститься на пол.        — Позвольте мне закрыть окно. — Она мягко погладила его по щеке. Данный жест, пусть он и был непозволительным с ее стороны, еще с детства успокаивал юного маркиза, делая его послушным и кротким. — Вы можете заболеть.        — Каждая снежинка живет своей собственной жизнью, — сказал он неожиданно серьезно. — Я должен узнать каждую историю! Пролетая, они рассказывают мне все, что знают.        — Не слишком ли много историй для одного утра? — улыбнулась Ноелла. — Я вижу, вы устали. Хотите, я послушаю истории за вас, а потом все вам расскажу?       Немного подумав, Венсан медленно кивнул и прижался всем телом к ней. Вся его ночная рубашка промокла, и его давно уже бил озноб. Он чувствовал ужасную усталость, которая с каждой секундой начинала ощущаться все явственней. Позволив служанке обнять его за плечи, он тяжело встал и проследовал к широкой кровати, по которой были беспорядочно разбросаны подушки. Как только он лег, Ноелла закрыла окно и, расправив одеяло, мягко произнесла:        — Спите спокойно, мой милый господин, а я буду охранять ваш сон. Несколькими часами спустя раздался возглас:        — Если ты сейчас не встанешь, Венсан, то обязательно везде опоздаешь! — Люмьер лежал рядом на постели и смотрел на де ла Круа. — Маркиз, пора вставать, иначе ты проспишь бал, не услышишь прекрасную музыку, не потанцуешь ни с кем, и не сможешь меня найти.       Венсан открыл глаза. Он чувствовал, что его лицо горело и все тело ломило. С трудом повернувшись на бок, он долго изучал каждую черту лица Виктора, а потом тихо выдохнул:       — Ты здесь!        — Зачем ты сидел на подоконнике? Сколько я просил тебя беречь свое здоровье? Почему ты меня никогда не слушаешь! — Люмьер возмущался очень привычно и натурально.        — Снежинки рассказывали мне дивные истории! — Он мечтательно улыбнулся. — Они рассказывали и о тебе. О твоем детстве в Руане. Я так соскучился по тебе!       Виктор протянул руку и погладил Венсана по волосам.        — У тебя жар. Стоит ли тебе идти на этот бал?       Венсан поцеловал его ладонь, перехватив руку.        — Но я обещал. Свои обещания нужно выполнять. Тем более в Рождество.        — Тогда обещай, что найдешь меня. — Рука Люмьера в руке Венсана была невесомой. — Обещай, Венсан.        — Но ведь ты здесь. Ты со мной. Я уже тебя нашел!       Венсан приподнялся на локте и посмотрел на Виктора проникновенно. Люмьер покачал головой.        — Я — твои мысли. Меня здесь и сейчас нет.        — Но, — де ла Круа произнес взволнованно. — Но ты здесь! Ты со мной!       Ответом ему было лишь молчание. Ноелла, задремавшая на стуле у его кровати, встрепенулась и озабоченно посмотрела на Венсана.        — С кем вы говорите, мой господин? — сказала она мягко.       Венсан повернулся к ней, и в его глазах блестели слезы.        — Ни с кем, — сокрушенно произнес он, а затем чуть подождав добавил: — Я должен собираться на бал. Приготовь мне ванну.       Спустя полтора часа экипаж Венсана подъехал к особняку Себастьяна. Гости уже собирались, и даже с улицы можно было расслышать веселую музыку, которую исполнял оркестр в бальной зале. Отдав свое пальто и цилиндр привратнику, он проследовал вслед за другими гостями наверх. За несколько дней дом буквально преобразился. Все было украшено множеством удивительных цветов и венков из омелы. Сам бальный зал представлял собой роскошную комнату, отделанную золотом и белыми деревянными панелями с лепниной и множеством зеркал. Дамы в изящных нарядах и мужчины во фраках танцевали кадриль. Венсан сделал небольшой глоток, взяв с подноса официанта бокал шампанского, и улыбнулся нескольким знакомым в толпе. Он чувствовал себя неуютно, но твердо знал, что должен быть здесь.        — Рад, что вы смогли найти время и прийти, мой друг, — поприветствовал его хозяин вечера.       Венсан вздрогнул и повернулся на голос.        — Я ведь дал вам слово, — проговорил он с легкой улыбкой.        — А если бы не я, ты бы и вовсе проспал! — Виктор положил ладонь на плечо Венсана.       Обернувшись, Венсан увидел Люмьера, облаченного в идеально сидящий фрак.        — Здесь так много людей, — нерешительно произнес он. Боюсь, я совсем отвык от больших мероприятий.        — Ты ещё больше от них отвыкнешь, если будешь сидеть сычом в своём поместье. Послушай музыку, Венсан. Она чудесна!       Эрсан с интересом наблюдал за своим гостем. Казалось, обращаясь к нему, он говорил с кем-то другим.        — Музыка воистину чудесна, — согласился Венсан. — Но кто ее написал?        — Ты знаешь, Венсан. — Виктор внимательно на него посмотрел. — Слушай музыку, любовь моя.       Венсан повернулся к Виктору и беспомощно посмотрел на него в ответ. Он отчаянно пытался вспомнить, но имя, буквально вертящееся у него на кончике языка, никак не желало приходить.        — Я не знаю, Виктор. Я не знаю, — простонал он и сделал еще один глоток шампанского.       Эрсан следил за ним чуть склонив голову. На его губах блуждала легкая улыбка.       — Мой друг, с кем вы говорите?        — Я… — Венсан растерялся, чувствуя, что краснеет. — Я не знаю.        — Найди меня. Ты ведь знаешь, где я. Ты всегда знал. — Виктор потянулся и поцеловал маркиза в щеку, и ушёл в толпу, наконец исчезая.       Венсан инстинктивно прижал ладонь к щеке в том самом месте, где еще несколько секунд назад были губы Виктора. Затем перевел взгляд на Эрсана и смущенно кивнул. Он чувствовал, как на его лбу выступила испарина. Начинала кружиться голова.        — Прошу меня простить. Кажется, мне нужно подышать свежим воздухом. Тут очень жарко, вы не находите?       И прежде, чем Эрсан успел что-либо ответить, поспешил вглубь толпы. Туда, где еще совсем недавно исчез Виктор.        — Все ответы только в музыке. А Себастьян Эрсан не тот, за кого себя выдаёт. — Прозрачные глаза Виктора смотрели в глаза Венсана, и он не улыбался.       Венсан чувствовал, как жар усиливается. Его начал бить озноб. Он видел Виктора в отдалении, но никак не мог пробраться к нему. Танцующие пары окружили его плотным кольцом. Голова кружилась, звуки как будто стали громче, а краски ярче. Маркиз вдруг с четкостью осознал, что вот-вот может потерять сознание.        — Себастьян Эрсан не тот, за кого себя выдает? — механически переспросил он, чувствуя, как пол уплывает из-под ног.        — Прошу прощения? — обратилась к нему пожилая дама в синем платье. Она улыбалась, но в этой улыбке он заметил угрозу. — Я плохо расслышала вас. Но, кажется, Себастьян Эрсан только что был здесь.       Венсан вымученно улыбнулся ей в ответ. Дама еще что-то сказала, но он уже не слушал. Бросив короткий взгляд на нее, он увидел, что ее лицо превратилось в жуткую маску и, еле сдержав крик, поспешил отойти как можно дальше. Виктора нигде не было видно. Он почувствовал дурноту.        — Где же ты, Виктор? — чуть не плача спросил де ла Круа. Он чувствовал себя беспомощным, словно дитя, потерявшее родителей в толпе. Слезы покатились по его щекам, и он быстро закрыл лицо руками, чтобы никто из гостей не заметил его слабости. Минута тянулась за минутой, но паника, бушевавшая в его душе, лишь усиливалась. Он чувствовал, что вот-вот достигнет предела. Неожиданно чья-то рука мягко легла ему на плечо. Венсан осторожно убрал одну руку от лица и со страхом обернулся.        — Вам нехорошо? — тихо спросил Себастьян.       Венсан ничего не ответил. Теперь он явственно ощущал угрозу, исходящую от этого человека.       — Вам нужно прилечь. Давайте я отведу вас в гостевую спальню.       Себастьян осторожно приобнял его за плечи и повел в сторону выхода.        — Мне нужно домой, — слабо проговорил Венсан, стараясь изо всех сил не потерять сознание. — Я должен ехать домой.        — Я никак не могу отпустить вас домой в таком состоянии. — Эрсан отрицательно покачал головой. — Пойдемте. Проведете эту ночь здесь. — Он быстрым движением коснулся его лба. — Друг мой, вы горите. Я обязан вызвать вам доктора.       Венсан хотел было возразить, но силы окончательно покинули его, и в следующий момент все вокруг погрузилось в темноту.       Посреди ночи, когда весь дом затих, когда больше ни одного отголоска звучавшей музыки не осталось в воздухе, когда было допито последнее шампанское и даже снег за окном падал тише прежнего, над самым ухом Венсана раздался голос, настойчиво просящий его проснуться:        — Венсан, хватит спать. Венсан, ты должен заняться делом. — Люмьер осторожно потряс его за плечо. — Венсан!       Венсан с трудом открыл глаза. Несмотря на то, что за несколько часов жар почти прошел, он ощущал слабость и боль во всем теле. Облизнув пересохшие губы, де ла Круа повернулся на бок и посмотрел на Люмьера.        — Я знал, что ты придешь!        — Я никуда и не уходил. Я всегда с тобой. — Виктор лежал на боку и смотрел на де ла Круа в ответ. Внимательно смотрел. — Уже полночь, Рождество наступило. Ты проспал весь вечер.       Венсан опустил глаза и закусил губу.        — Наверное, я должен был быть с семьей, хотя они все равно не сильно желают меня видеть.        — Ты должен меня найти. — Виктор погладил Венсана по щеке и улыбнулся. — Твоя семья не любит тебя. Но я люблю. — Люмьер пододвинулся ближе и обнял маркиза де ла Круа.        — То что ты мне сказал, — Венсан начал осторожно, — это Эрсан?       Он повел кончиками пальцев по тыльной стороне ладони Виктора.        — Забрал меня? — Виктор вздернул левую бровь.       Венсан кивнул.        — Если найдёшь меня, то узнаешь. — Виктор улыбнулся и погладил Венсана по волосам, запустив пальцы ему в кудри. Люмьер поцеловал его, притянув к себе, но все его прикосновения были невесомыми и лёгкими.       Венсан с жаром поцеловал его и осторожно сел. Голова все еще кружилась. Откинув одеяло, он с удивлением обнаружил, что его вещи были сложены аккуратной стопкой на стуле, а сам маркиз был переодет в ночную рубашку.        — Тогда я не должен терять ни минуты.        — С чувством, с толком, с расстановкой, Венсан. Оденься, осмотрись. Ты уже был в этом доме не раз, и если тебя застукают, то будь готов сказать, что всего лишь хотел попросить воды. Ты это знаешь и без меня. Не торопись. — Люмьер сидел на кровати, сложив ногу на ногу, и наблюдал.       Венсан зажег свечу, стоявшую на столике у кровати, и принялся одеваться. В комнате было холодно, а за окном крупными хлопьями падал снег. Он придирчиво осмотрел себя, подойдя к большому зеркалу в изящной раме. Венсан совсем не заметил, как сильно изменился за последнее время. На него из зеркала взглянуло худое изможденное лицо. Под глазами залегли черные тени, а кожа приобрела болезненный желтоватый оттенок. Он тяжело вздохнул, простояв так несколько минут, и повернулся к Виктору.        — Я найду тебя во что бы то ни стало.       Виктор кивнул, а потом словно бы растворился в тени, будто его вовсе и не было.       В доме было тихо. Казалось, все спали. Венсан осторожно приоткрыл дверь соседней комнаты, стараясь не проронить ни звука. Лунный свет, льющийся из окна, ярко освещал помещение. Это была небольшая гостиная, обставленная со вкусом, как, впрочем, и другие комнаты в доме Эрсана. Очевидно, Виктора здесь не было и в помине. Закрыв дверь, он проследовал в следующую комнату, но и там ничего не было. По прошествии нескольких десятков минут Венсан начал отчаиваться. Жар возвращался, а голова продолжала кружиться. К тому же он вспомнил, что ничего не ел со вчерашнего утра.       Больше всего на свете ему хотелось покинуть этот дом как можно быстрее. Если за исчезновением Виктора действительно стоял Себастьян Эрсан, он шел на большой риск, находясь тут. К тому же разве он не убил Виктора своими собственными руками? Ведь он знал это также хорошо, как и текст Библии. Опустившись в одно из кресел, Венсан погрузился в раздумья. Он уже успел обойти почти все комнаты второго этажа и даже спуститься на первый, где обнаружил в одной из гостиных большой рояль. Он даже отметил про себя, что такой инструмент точно бы понравился Люмьеру. Очевидно, что, если Виктор действительно был жив и находился в этом доме, его держали где-то в особенном месте. Он не проверил лишь одну комнату, которая была спальней хозяина. Сама мысль, что Виктор мог быть там, вызывала у Венсана смущение, но иной такой возможности могло не быть. Тяжело поднявшись на ноги, он вытер пот со лба и направился испытывать судьбу. Сердце отчаянно забилось в груди, когда он оказался у заветной двери. Набравшись смелости, маркиз судорожно вдохнул воздух и нажал на ручку двери. Представшая перед ним картина оказалась совсем не такой, какую он ожидал увидеть.       Сзади Венсану на плечи опустились две ладони и тихий голос произнёс в самое ухо:       — Смотри, Венсан, смотри внимательнее. Сейчас не время для благородства!       Картина, которая предстала перед Венсаном, была верхом страсти и огня, который только мог гореть внутри двух мужчин, которые занимались сексом на большой кровати. Маркиз мог видеть спину хозяина дома, его руки, сжимающие чужие бедра, пальцы его любовника, что зарывались в волосы Себастьяна. Тихие стоны заполняли комнату, пока Эрсан мерно двигался, целуя молодого мужчину в шею. Лица второго человека не было видно, лишь его стройные сильные и длинные ноги, что были то широко раздвинуты, то старались обхватить чужую поясницу. Действие было красивым, завораживающим и до невозможного горячим.       Венсан застыл на месте, не в силах сделать шаг или отвести взгляд. Он видел, как на стенах заблестела кровь, а голос в голове призвал его молиться. Он принялся шептать слова молитвы, нащупав под одеждой крест, но то ли слова были неправильные, то ли он позабыл, как следует это делать. Он чувствовал абсолютное бессилие, но все же продолжал. Так прошло много минут, пока хозяин дома не обернулся. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, а затем Венсан бросился бежать. Он не знал, куда бежит. В голове лишь пульсировала мысль о том, что он увидел нечто, что не было предназначено для его глаз. Позабыв о пальто и цилиндре, забыв о болезни и слабости, он выскочил на улицу и приспустил наугад. Спустя долгое время он остановился, чтобы перевести дух. Луна ярко освещала все вокруг, и он увидел перед собой величественный шпиль Собора Парижской Богоматери. Тогда он опустился на колени, дрожа от холода и озноба. Сложив руки на груди, он начал тихо повторять лишь одну фразу.        — Я обязательно спасу тебя, Виктор.       Люмьер стоял рядом с ним молчаливой тенью, и глаза его смотрели на твердыню собора, на само сердце Парижа. Снег перестал.