Глава 60. Эхо рыданий
6 мая 2019 г. в 15:47
Из-за колонны раздавались жалкие всхлипы. «Дочь моя… Невинная малютка».
Значит, органист солгал. Пакетта не уехала в Реймс. Она до сих пор находилась в Париже. Я заметил, что в её голосе уже не было надрыва. Она хныкала будто по привычке.
— Ты всё ещё плачешь? — спросил я, прислонившись плечом к колонне. — Сколько можно? Неужели не надоело?
Издав последний всхлип, женщина вышла из-за колонны. Передо мной стояла Алоиза Гонделорье. Лучи заходящего солнца, пробиваясь сквозь витражи, раскрасили цветными пятнами её бледно-голубой наряд.
— Наверное, мне придётся найти другой храм, — сказала она. — Конечно, это будет странно. Ведь мой дом напротив собора. Но я больше не могу приходить сюда. Так будет лучше после всего случившегося.
— Сестра, о чём Вы? — спросил я её. — Что случилось?
Она усмехнулась сквозь слёзы и утёрла рукавом кончик носа.
— О, я поняла Ваш намёк. Значит, мы опять на «Вы»? Как ловко Вы всё обернули, святой отец. Так хладнокровно и… справедливо. Я понимаю, Вам нужно думать о своей репутации. Прихожане переглядываются и судачат. Чопорная вдова Гонделорье зачастила к архидьякону Жозасскому. Не может быть, что они обсуждают лишь предстоящее венчание Флёр-де-Лис, — Алоиза прижала руку к губам, и слёзы опять заструились по острым костяшкам. — Я сожалею о своём поведении, об излишней откровенности. Я знаю, что наговорила лишнего, непристойного. Я не ожидала, что мои исповеди так далеко зайдут. В моём кругу так трудно найти искреннее сочувствие. Нужно держаться на людях. Иначе злорадству не будет конца. Моя бедная дочь. Она так страдает. Размышляя о её несчастье, я не могу не задумываться о своём.
— Сестра, я понятия не имею, о чём Вы сейчас говорите.
Я на самом деле не вникал в суть её слов. Она говорила на каком-то тарабарском языке загадок и намёков, впрочем, как и подобало женщине из высшего круга.
— После венчания — если ему суждено состояться — я больше не приду в собор и не смущу Вас своим присутствием, господин архидьякон. Я найду нового духовника, который не будет знать все мои секреты. Я начну новую, праведную жизнь. Быть может, я уеду из этого дома. Я Вас прошу лишь об одном.
— Что угодно, сестра.
В эту минуту я действительно готов был пообещать ей что угодно, лишь бы положить конец этому неловкому разговору.
— Займитесь своим здоровьем. Вы не можете продолжать так издеваться над собой. Я всю ночь не спала, молясь за Вас.
— Не стоит тревожиться, сестра. Я знаю, у меня усталый вид, но моё состояние не так уж тяжело. Ничего не поделаешь. Когда переваливает за тридцать пять, начинают досаждать мелкие недуги. Тянет плечо, колет в боку, звенит в ушах…
— Ничего себе «мелкие недуги»! Вы целые сутки пролежали без сознания.
Её последнее сообщение задело моё любопытство.
— Вот как? Забавно. Целые сутки, говорите? Мне никто не сообщил.
— Неужели Вы не помните? Вы упали в обморок после причастия. Схватились за грудь и растянулись у самого алтаря. Я видела это своими глазами. Причетники унесли Вас в Вашу келью. Монсеньор Ван дер Моллен встал на Ваше место и довёл мессу до конца. Как я поняла, это случается уже не в первый раз. Эти сердечные приступы…
— Какое счастье, что Ван дер Моллен оказался рядом, — ответил я. — Он мне ровесник, но при этом исполнен сил и амбиций. Можете спокойно доверить свою растревоженную душу этому фламандцу. Он приведёт её в порядок. А за меня не волнуйтесь. Постараюсь дотянуть до венчания вашей дочери, сударыня.
Скрестив руки на груди, я медленно поклонился и остался стоять в такой позе, не поднимая головы, давая ей знать, что мне нечего было добавить.
— Клод… Я в последний раз назову тебя по имени. Я не буду тебя больше тревожить. У тебя хватает забот помимо глупой болтливой вдовы. Но я не заберу назад то, что сказала тебе в прошлый раз. Мне не стыдно. И от своих признаний я не отрекусь.
Я стоял на том же место, провожая её своим молчанием. После того, как она удалилась, стены, казалось, хранили эхо её всхлипов. Я слышал сразу несколько женских голосов, восклицающих «Дочь моя!»: Пакетта Гиберто, Алоиза Гонделорье и Джулия Полеро, мать моей кузины Виттории, хором оплакивали участи своих дочерей.
Мне пришла мысль о том, что было бы неплохо и мне исповедаться. Вот только кому? Ведь не епископу же. Похоже, он махнул на меня рукой после того, как я отказался наблюдаться у королевского лекаря. В том, что мой конец приближался, сомнений быть не могло. Иначе как объяснить эти обмороки, провалы в памяти, наваждения, голоса с того света? А что, если я всё это себе надумал? А что, если никакой цыганки и в помине не было? Возможно, я уже умер и попал в один из кругов ада? В таком случае, исповедь мне бы уже не помогла.
Размышляя над своим трагикомичным положением, я медленно вышел из собора. У меня не было никакой определённой цели. Я давно понял, что ставить цели было бессмысленно. Так я и плёлся наобум, глядя под ноги.
У моста я вдруг почувствовал лёгкий толчок в плечо.
— Учитель, — фыркнул мне в ухо Гренгуар, — нехорошо нарушать обещания.
— Вы меня искали, мэтр Пьер?
— Я жду Вас больше часа. Неужели Вы забыли наш договор? Или Вы передумали? Только не говорите мне, что смалодушничали.
Мне было очень интересно узнать, какой договор у нас был с Гренгуаром. Что я ему наобещал, в какой заговор втянулся во время очередного забвения?
— Что Вы, мэтр Пьер, — ответил я тихо и невозмутимо. — Разве я когда-нибудь отступался от своих замыслов?
— Прекрасно! — воскликнул он, потирая сухие ладони. — Значит, Вы обо всё позаботились? Лодку приготовили?
— Да, конечно. И лодку, и вёсла…
— Я знал, что на вас можно положиться, учитель! Простите, что сомневался в Вас. Вы не представляете, что значит для меня это невинное создание.