Сердце демона

      Вот и встретились…       Стоило Райсону отойти, оставив нас двоих по просьбе Мелиодаса, яркая улыбка в мгновение ока погасла, открывая истинную сущность старейшего высшего демона. В изумрудных глазах, ещё мгновение назад таких чистых и ярких, теперь можно было заметить огоньки ненависти и искреннего недоверия.       Не думаю, что Мелиодас на самом деле так сильно ненавидит Эстароссу, в конце концов он всё ещё считает её… Меня своей младшей сестрой. Но похоже он сильно беспокоился за печать Гроба Вечной Тьмы и за свою возлюбленную, поэтому всё обернулось этим.       Блондин ничего толком сделать и не успел, как упал мордой в пол. Просто хрясь, и всё.       Не скажу, что я прям мгновенно проанализировала ситуацию и поняла в чём дело. У меня ушло минут пять на то, чтобы отвиснуть и вернуться в реальность, и ещё минуты три, чтобы понять, почему Мелиодас внезапно упал.       — Ну-у-у… — Я присела на корточки рядом с ним. — Ты это… Расслабься что ли?       Я чувствовала себя не в своей тарелке, к тому же задней частью понимала, что он при желании, которое судя по-всему есть, может меня убить.       С его стороны послышалось неразборчивое мычание.       Ну, да. Говорить, лёжа мордой в пол довольно трудно.       Поднимать и перетаскивать на стул его безвольное тело пришлось тоже мне.       Внутри нарастала боль, которую я пыталась игнорировать. Это было не то же самое, что физическая боль, потому что у этого тела был заниженный болевой порог, что объясняется спецификой прошлой «работы» Эстароссы-Маэля. Всё-таки бывший член тетрады архангелов, сильнейшая. А теперь, вот, демон, член Десяти Заповедей. Эта боль была причиной противоборствующих потоков магии разного направления. С одной стороны была часть силы Короля Демонов, проклятие с определенным условием, а с другой — настоящая сила бывшего члена клана богини. Светлая энергия, которая старательно пытается вырваться, но сила Заповеди сильнее. Именно поэтому в каноне он был слегка… поехавшим. Это неравный бой, ибо настоящая сила Маэля находится под действием запретного заклинания и как бы спит.       Кстати, а как мне обращаться к своей архангельской сущности? Если с Эстароссой всё понятно, и эту собачью кличку можно применять и к женщине, и к мужчине, то как быть с Маэлем? Это мужское имя.       Не спалиться бы.       — Расслабься. — Я почесала подбородок. — Я тут не для освобождения клана, не для мести и не из желания навредить ей.       Было весьма опрометчиво вот так выкладывать всё этому демону, но как убедить его в собственной безобидности я просто не знала.       Через несколько минут полной тишины он наконец-то смог пошевелиться, пускай всё ещё ощущал дикую слабость. Еле-еле рукой дёрнул.       — Зачем ты пришла? — Хрипло выдохнул он.       — Я не к тебе пришла. — Я почесала шею. — Я вообще не знала, где ты.       Блондин кинул на меня удивленный взгляд, который немного прояснился. Мимолётный гнев явно стал его отпускать, и вместе с тем действие Заповеди стало проходить, возвращая ему законные силы.       — Последнее время я живу с семьёй Райсона.       Мне было очень неловко и невероятно страшно говорить с трёхтысячелетним демоном, силу которого Мерлин ещё не забрала.       Страх поднимался ледяными волнами, топя мою душу в океане мыслей и знаний канона этого мира, ударяясь о скалы моей детской уверенности в светлое будущее и веры в то, что мы сами творим свою судьбу.       Мерзкая тварь скалится во всю свою клыкастую пасть на грани сознания, отравляя внутренности ядом неуверенности и желания сбежать подальше от всего канона Смертных Грехов. Эта тварь довольно потягивается, противно урчит и ждёт. Ждёт, когда клетка сделанная из розовых фантазий разобьётся о суровую реальность.       Пальцы дрожали. Я поспешила спрятать руки за спиной.       Грудь сдавило.       Как же мне страшно.       Всё же мне было бы намного легче находиться в теле более лёгкого персонажа. В теле того, чью силу не нужно было бы так долго усмирять, подчинять. Но выбора мне никто не дал.       Сила Маэля-Эстароссы была своевольной. Мне пришлось потратить очень много времени, чтобы суметь ощутить в себе магическое ядро, а главное использовать его. Во мне вообще-то было два магических ядра, но одно было скрыто под действием запретного заклинания Гаутера, чью силу я просто не могла побороть. Побороть не смогла, но проникнуть внутрь самого ядра смогла. Магия Маэля боролась до последнего, но ослабленная давлением запретного заклинания в конечном итоге признала меня своей хозяйкой. После таких манипуляций болело всё тело, не только магическое ядро (одно). А вот Заповедь Любви, которая изначально не принадлежала Эстароссе, подчинилась более охотно, без каких-либо эксцессов.       Проникать в одну из оболочек души было очень опасно, но ещё более опасно было этого не сделать. Тогда, в случае если действие запретного заклинания будет снято, сила Маэля меня просто уничтожит. Даже без милости сила «Ангела Смерти» была подобно жгучему солнцу для врагов.       — Серьёзно? — Блондин был сильно озадачен моими словами. — На тебя непохоже…       — Ты на себя тоже не похож. — Слова сами сорвались с губ.       Боль медленно оставляла меня, прямо пропорционально исчезновению эффекта Заповеди.       В этой словесной войне Мелиодас признал поражение, потому что он за столько времени очень сильно изменился. Того деспотичного командира Десяти Заповедей больше нет, а всё благодаря одной невероятно доброй богине.       Между нами витала неловкость, её буквально можно было потрогать руками.       Плохо, что мы перестали разговаривать. Пока мы говорили, страх не смел поднимать своей уродливой морды со дна ледяного океана, но сейчас… Оно возвращается.       Вместе с мыслями. Чем больше я думаю, тем больше падаю в бесконечную пропасть отчаяния и страха, и когда мне начинает казаться, что падать дальше уже некуда, я в очередной раз падаю всё глубже и глубже. А я очень много думаю.       Не все люди думают. Поэтому не всех можно назвать гениями. В моём понимании гении те, кто думает. Думает, мыслит. Вундеркинд, тот, кому всё даётся легко, тот, кому не надо прилагать никаких усилий для какой-либо цели и гении — совершенно разные понятия. Я скромно отношу себя к категории гениев, потому что слишком много думаю.       Ещё моя мама часто капала мне на мозги по поводу моей великой лени. Она не могла просто лежать на диване, ничего не делая хотя бы полчаса, ей обязательно нужно было что-то сделать. Я же могла часами лежать на диване, поднимаясь только за едой и в туалет. Мама же всё время жаловалась на свою нелегкую работу дома, но при этом готовила, убирала, стирала даже тогда, когда без этого можно было обойтись. А когда работа по дому заканчивалась, она врывалась ко мне в комнату, орала из-за беспорядка, но при этом сама убиралась. Её воспитали так, что она просто не могла думать в том понятии, которое имею ввиду я. У таких людей нет своих мыслей, они простые рабочие.       Я ни в коем случае не оправдываю свою лень, которая слишком часто мешает мне жить, но все-таки считаю, что в какой-то момент нужно остановиться и задуматься. Просто сесть и думать.       Ведь если ты всё время работаешь, то думать тебе будет некогда.       Но думать много тоже плохо. В моём случае это ведёт к беспросветному отчаянию.       — Ты изменилась. — Он внезапно улыбнулся, заставив меня растеряться.       Не понимаю.       Нет, это вполне обычная реакция для того, кто видит во мне младшую сестру. Он искренне хочет мне верить, он позволяет себе поверить в мои слова, несмотря на угрозу возлюбленной. Так может поступить только любящий брат.       Сердце сжимается.       Не хочу ранить его самые светлые чувства.       У меня был старший брат. Я знаю, что испытывает Мелиодас.       Мы с братом часто ссорились и в шутку дрались, когда тот ещё жил с нами, но я всегда уважала его, видела в нём идеал человека и хотела быть, как он. Я очень сильно любила своего старшего брата. Рядом с ним как-то само собой забывалось, что я являюсь любимым ребёнком в семье.       А ещё в сердце теплилась уверенность — мой брат самый лучший на свете.       Головой я понимаю, что в мире было полно старших братьев и получше моего, но избавиться от этой детской убеждённости я просто не могла, да не очень-то и хотелось. Для меня он самый лучший, а на мнение остальных плевала я с высокой колокольни.       И теперь… Мелиодас.       Он видел во мне свою младшую сестру, был убеждён, что знает меня с самых пеленок. Он любил меня. И пускай эти чувства были созданы ложным восприятием, я знала — они не исчезнут. Даже когда действие запретного заклинания исчезнет, и ко всем вернутся настоящие воспоминания, то время проведенное вместе никуда не денется. Время, что Эстаросса с Мелиодасом и Зелдрисом провела, как их сестра, навсегда останутся глубоко внутри. Где-то там, глубоко в их сердцах, в душе, в сознании, я навсегда останусь для них сестрой. Это время было, оно не исчезает. Своим поступком Гаутер невольно создал между нами троими крепкие родственные связи, разорвать которые не сможет даже истина.       Я это знала, потому что была младшей сестрой. Знала, потому что у меня был старший брат.       И мне действительно жалко троих. Мелиодаса, Зелдриса и Людошиэля.       После возвращение настоящих воспоминаний Зелдрису и Мелиодасу обязательно будет больно. Как бы не выделывались два брата-акробата в манге, а друг друга они любили, и Эстароссу тоже любили. Ибо семья. А Людошиэль никогда не сможет увидеть свою настоящую сестру, даже после снятия запретного заклинания. Ведь я не Маэль.       На место Людошиэля я ставлю своего старшего брата. И представляю реакцию.       Боль. Это разъедающая боль. Каждой клеточкой тела, каждой частичкой души, всем сердцем ты ощущаешь, как рвётся нить родственной связи. В такой момент ты понимаешь — это конец.       И сейчас, именно сейчас, смотря в чистые изумруды Мелиодаса, в которых можно увидеть чистую братскую любовь, понимаю — хорошо, что я не старшая. Бремя старших гораздо тяжелее.       Мне жалко их.       Разве они заслужили такого?       Я ни в коем случае не виню Гаутера в этой ситуации, он тоже страдал, но его действия противоречат моим моральным принципам. Я никогда, НИКОГДА, даже в пылу гнева, даже в глубокой депрессии, не смела топтать самые светлые чувства других. Никогда. А Гаутер ледовым катком прошёлся по чувствам четверых несчастных (считая Маэля), оскорбил их, опозорил, буквально плюнул им в душу. Но я понимаю, почему он так поступил.       Я ни в чём его не виню.       — Ну, знаешь… — Я почесала кончик носа. — Все меняются. Время не щадит никого.       Я… Успокоилась.       Блондин солнечно улыбается, встаёт на ноги и приглашает меня куда-то. Я не думая, согласилась.       Теперь я точно знала, что Мелиодас меня не убьет. Он захотел мне поверить, перестал так сильно волноваться о своей возлюбленной и фрагменте Гроба Вечной Тьмы, и позволил себе стать старшим братом.       Хотя в глубине изумрудов я видела странную вину.

***

      Ещё день назад я боялась думать о Мелиодасе, а теперь спокойно завариваю чай в его пустом доме.       Судьба забавная штука. Она всегда вставляет неожиданные повороты там, где это нужно и ненужно. Она виляет, петляет разноцветным узором на полотне жизни, и в каких-то местах ты сам можешь вышить свой виток судьбы, а где-то за тебя вышивают другие, не подпуская к полотну.       Такого поворота я ожидать точно не могла.       Может со стороны и кажется, что всё это так очевидно и просто, что я должна была догадаться об этом, но когда ты сам находишься посреди всего этого, когда тебя на части разрывает чужая, совершенно разная магия, когда в голове полный раздрай, а в горле леденящий ужас — ничего не кажется очевидным. Ты просто не в силах предугадать даже самое простое действие наперед. И в этом нет ничьей вины.       Я заварила чай нам обоим. Ему не сладкий, а себе аж с четырьмя ложками сахара.       Как хозяин, Мелиодас должен был сам заваривать нам чай, но ему вообще нельзя на кухню. Он умудряется испортить даже обычный чай, хотя, казалось, чего там сложного? Мы же не в Китае.       — Честно, — я решила говорить ему полную правду, местами не договаривая, — я очень боялась тебя здесь встретить, — потому что демон буквально чувствует ложь, — но вот ты здесь. — Было проверено опытным путём по дороге к его дому.       Он сама беззаботность.       Я с завистью отметила его совершенное владение собственными эмоциями, которого мне никогда не добиться. Мои эмоции чаще всего на лице написаны, хотя когда я испытываю сильные негативные эмоции, обычно у меня морда кирпичом. Идеальный покерфейс.       — Рано или поздно мы бы встретились. — Он пожимает плечами, отпивая из кружки.       Я видела явные отличия этого Мелиодаса от того, что был в манге. Но это правильно. Этот Мелиодас настоящий.       В манге до Чистилища Мелиодас был дебилом, каких надо было ещё поискать, но здесь, в реальности, он был живым, он дышал, он думал, он чувствовал. Он был реальным. Из плоти и крови. И он совсем не был похож на того идиота.       — Да, — я кивнула. — но скорее всего как враги.       Он ставит кружку на стол, подпирает кулаком подбородок и смотрит своими чистыми-чистыми изумрудами. Его губы кривятся в лукавой, но доброй усмешке. Он открывает рот, но тут же его закрывает.       Молчим.       Судя по шальной морде — он хотел сказать нечто язвительное или глупое. Но почему-то промолчал.       Я приподнимаю бровь, держа в руках тёплую кружку. Грею руки.       У Мелиодаса был большой дом, так как он являлся Главой Святых Рыцарей Данафора, но мне становилось грустно. Этот дом был большим и уютным, Мелиодас умел заполнять собой пространство, но я прекрасно видела, насколько этот дом был пустым. Он жил тут совершенно один.       Сердце опять болезненно сжимается.       Как бы я не выделывалась, как бы не убеждала себя и всех в округе в своей гнилой душонке, там всё равно цвели иногда настолько поскудные и нелогичные растения под названием «доброта», «сострадание», «совесть».       Мне было искренне жаль совершенно одинокого Мелиодаса.       Но совсем скоро здесь появится Лиз, и всё будет нормально. Верно?       Я даже не заметила когда начала грызть ногти. Это старая привычка, от которой я просто не в силах избавиться.       И получила по рукам.       — Не грызи.       Я даже не обратила внимания, что сейчас он вёл себя как обычный старший брат и очень сильно был похож на моего. В груди просыпалось раздражение. Я не любила, когда меня трогали без разрешения и тем более что-то запрещали. Я просто из вредности продолжила грызть свои ногти, предварительно отодвинувшись от демона.       Конечно, меня это не спасёт, но не думаю, что Мелиодасу это прям настолько важно, чтобы тратить свои силы.       Ну лично мне бы не было важно.       Я успокоилась также быстро, как и разозлилась. Оставила свои ногти в покое.       Я вообще-то очень быстро отхожу. Злость во мне может вызвать даже какая-нибудь мелочь, но вместе с тем я быстро отхожу, благодаря чему не успеваю как-либо навредить людям (тот случай в лагере, когда я чуть не задушила девочку, не в счёт). Могу что-то очень долго делать, но потом поднимаю голову, и бросаю это ранее такое увлекательное занятие. Меня было невероятно легко переключить.       Это, на самом деле, очень плохо. По этой же причине (а ещё из-за слишком доброго сердца) я быстро прощала даже тех, кого, казалось мне, я никогда простить не смогу.       Добрая и рассеянная.       Подавила в себе желание чисто по-детски показать Мелиодасу средний палец. Думаю, он не оценит.       Мне всё ещё было слегка неловко в компании «брата». Между нами оставалось множество недосказанностей и скелетов в шкафу, у обоих были причины друг другу не доверять, даже если очень хочется. А ещё нам совершенно не о чем было говорить.       Почесала затылок.       Домой хочу. К сладкому поближе.       Мы сидим у него всего полчаса, но за это время я наметанным взглядом успела заметить отсутствие каких-либо сладостей на кухне, не считая сахара. Это говорит о том, что хозяин дома либо совершенно равнодушен к сладкому, либо любит его не настолько сильно, чтобы иметь возможность в любой момент дотянуться до пироженного.       А я вот по природе сладкоежка.       Ещё в той жизни я с самого детства умела находить спрятанное от меня сладкое, рано или поздно я его всё равно найду. Иногда даже находила его совершенно случайно.       Всё же сладкое — моя вечная любовь. Без этого никак.       — И всё-таки не ожидала, что ты будешь Святым Рыцарем. Главой. У людей. — Прервала я тяготившее молчание.       Я исходила из того, что как бы являюсь Эстароссой, и по идее не должна была знать, насколько сильно изменился Мелиодас со времён Священной Войны. Мне не положено знать. С другой стороны мне не положено быть здесь и быть женщиной.       Но суть не в этом.       Сладкого хочу.       — Я, наверное, пойду, — в кружке остыл мой дико сладкий чай, — за сладким, — ответила я на невысказанный вопрос «брата».       На моё несчастье, он, закинув руки за голову, пошёл за мной. Находиться рядом с ним было очень неловко и всё ещё немного страшно, и вялая, едва заметна попытка отвязаться от его навязчивого внимания не увенчалась успехом.       Его беспечный вид, которым он буквально излучал уют, вселял в меня детскую уверенность во всё самое светлое, но знание канона тут же обухом било по голове.       Это ведь маска, да?       Мне с трудом верилось, что столько лет страдавший демон мог быть таким добрым, совершенно беспечным и беззаботным. Ему ведь больше трёх тысяч лет, он знает цену жизни, за его плечами многолетний опыт, полный крови.       Я неловко повела плечами, отводя взгляд от его блондинистой макушки; он шёл впереди.       — Зачем ты вообще со мной пошёл? — Я смотрела куда угодно, только не на парня. Не могу назвать его мужчиной.       Он не ответил, умело избегая любых каверзных вопросов и легко игнорируя мои грубые попытки от него избавиться.       Вздохнула, обгоняя блондина.       Придурок.