2019 Шону - 32 Кихен - 31
Дождь марширует по окнам. И я бы хотел встать, открыть окно, впуская ночную прохладу с примесью аромата прибитой пыли, мокрого асфальта и свежих цветов вишни, что растет под окном — по ним также рьяно барабанят капли воды… Однако не думаю, что хватит сил дойти, ведь тело сковывает боль до слез, как бы ни было смешно и нелепо — словно в книге или фильме, символично плачу с природой. Да, даже доберись я и распахни окно — мигом пожалею, ведь из-за шума ливня сильнее заболит голова. Как назло и сон не приходит, не забирает меня в темноту, где могу не ощущать, словно все тело сковывает колючая проволока, будто пронзают миллиарды иголок. Я живу с этой болью. Я умру с этой болью. Каждую ночь гадаю — последняя ли?.. А просыпаясь, не знаю, что сильнее — облегчение или сожаление. Но сколько бы слез ни было пролито, боль не уходит, а потому покорно жду, когда исполнится приговор врачей: «От спазмов сердце само остановится». Ощущаю, словно ток проходит по пальцам, и в итоге что-то разбивается. Не сразу понимаю, однако поднимаясь с кровати и наступая на осколки, осознаю — стакан с водой. На автомате сквозь дрему потянулся и скинул. Я один, а Шону еще на съемках. И если бы закинуть ногу на ногу было также легко, как раньше, до губительного диагноза, то вытащил бы осколки, жгущие кожу, но вошедшие явно неглубоко. Ложусь обратно, оставляя стопы свешанными с кровати, когда он вернется, то поможет мне… Мог ли я раньше подумать, что буду полагаться на других? Нет. Что порой без помощи и встать не смогу? Тем более. Я был слишком высокого о себе мнения, судя по всему, и теперь судьба наказывает меня за это. И в то же время все еще любит — оставляет со мной человека, готового хоть жизнь отдать ради меня, да только так просто это не работает. А мы разделили поровну да умерли бы в один день, ни о чем не сожалея, счастливо проводя дни, как в первые годы знакомства. Во рту сухо, хочется пить, а в коленях и лодыжках словно скрестили спицы — не пошевелить. Стопы саднит, и кажется, будто я в океане боли. Так хочется написать: «Помоги», — но становится совестно — Сон обязательно бросит все и примчится, чего бы то ему не стоило… А ведь у него еще вся жизнь впереди. Жизнь без меня. Парень и без того жертвует слишком многим ради меня, и портить ему будущее — нечестно. Наверное, потому, узнав, к чему приводит моя болезнь, у которой есть только симптомы, но нет названия, я и стал ограждаться от людей, иногда даже намеренно портя с ними отношения — чтобы потом им не было так трудно со мной расставаться. Пусть лучше запомнят злобным, истеричным и вредным. Только Сон — не тот человек, которого можно прогнать просто вспышками настроения или попытками одурачить ссорами. Хену — актер, и мою плохую игру видит всегда, особенно, когда утверждаю, что со мной все в порядке. Человек, который терпит все, поскольку знает меня настоящего — того юного, но популярного фотографа, с которым познакомился восемь лет назад. Он не верит всему тому бреду, что я порой несу, чтобы отогнать от себя в надежде спасти. Наверное, правильнее всего сказать — ему мой вариант спасения не нужен. Шону продолжает находить меня, где бы я ни упал — в больнице, дома, в парке, куда забредаю, наивно думая, что легкая ремиссия — это исцеление. Я не хочу сдаваться болезни, несмотря на то, что ее исход неизбежен. А Хену не хочет оставлять, однако в его силах лишь забрать и окутать своим теплом — впрочем, и этого слишком много. Кажется, словно не заслужил. — Кихена~а, малыш, — заботливый голос раздается совсем рядом, когда включается тихая подсветка вдоль плинтуса. — Я сейчас вернусь, — мне уже словно не больно, ведь Сон Хену — тот, кто дарит чувство защищенности. И не важно, что окрыленный любовью, благодарностью и уважением, я чудом не исцеляюсь, вскакивая и кидаясь с объятиями в сильные руки… Мне буквально легче дышать, когда мужчина рядом. — Пить же хотел? Держи, — помогает приподняться и подает стакан из плотного пластика. В руках у него таблетки, которые ненавижу пить и говорить о них вообще. Хену тактично молчит, а я беру пластинку, выпивая сразу две. — Ты все же ангел, да? — мы оба усмехаемся грустно, а Сон укладывает мою голову на бедро и гладит нежно по волосам. — Мне так спокойно с тобой… — Вот и лежи тихо, а мне надо вытащить стекло и обработать раны. — Подожди… Пока не подействуют, побудем так, пожалуйста?.. — Конечно, — улыбается Хену, однако представляю насколько ему хочется скорее оказать первую помощь. Подтягивает меня вверх и сам ложится на самый край кровати, благодаря чему теперь лежу у него на плече. — Пожалуйста, пиши или звони, если тебе плохо, — все-таки отчитывает, даже прекрасно зная причины. — Сегодня идет дождь, — шепчу, прикрывая глаза и чувствуя, как боль отпускает колени. — Как в нашу первую встречу… — Он испортил нам фотосессию, — ухмыляется парень, — но если бы не он, мы бы не провели три часа в кафе на побережье и не узнали бы друг друга настолько хорошо, — не надо смотреть, чтобы знать — Хену улыбается — это слышно по теплой интонации. — Ты тогда был с розовыми волосами, и, не признав фотографом, думал, что студент-помощник, еще попросил за кофе мне сходить, — посмеивается тихо. — А ведь я впервые должен был фотографировать известного актера! Еще решил, что ты зазнался, хотя и сделал одолжение, принеся капучино. Знаешь, как обидно было, что все сорвалось… — смеюсь, ведь теперь это уже ничего не значит — карьере моей уже полтора года назад пришел конец из-за боли в пальцах и невозможности держать фотоаппарат, а Хену все равно со мной. — Думаю, все же в тот день я получил даже больше, чем заслуживаю. — Тебе лучше? — целует в лоб, поглаживая пальцами щеку. — Мне так хорошо с тобой лежать, что все равно, даже если кровью истеку, — я усмехаюсь, однако Хену моя фраза явно не по душе, потому стыдливо помалкиваю, пока актер, аккуратно ступая через осколки, уходит за аптечкой и метлой. Благо, привычная боль в лодыжках сильнее, чем от вынимаемого стекла. Больше ощущаю щекотку, когда Сон протирает стопы антисептиком и мажет заживляющим гелем, затем заматывая и убеждая вызвать завтра врача. Зная, как я не люблю «лекарей», поскольку за столько лет так и не смогли определить, что у меня за болезнь, Хену не верит, когда говорю, что обязательно свяжусь с доктором Кимом. Впрочем, решаю действительно сделать так, как просит любимый человек. Тем более, с ранами все ясно, и никто не будет раздражать «умными» выводами вроде: «У Вас нарушение деятельности клеток и разрушение организма вцелом, но в классификации болезней Вашей, господин Ю, — нет». Таблетки убирают первый приступ боли, выраженный судорогами, и остается привычная — словно сквозь все тело протянута железная проволока, напоминая о себе изматывающим натяжением. Периодически она дает знать, кто в этом теле главный — проволока будто натягивается, отчего каждую фалангу на руках и ногах пронзает Боль, распространяясь по телу дальше, вглубь, с каждым приступом все ближе подбираясь к легким и сердцу. И мысли о ненависти к ней будто бы подслушаны — приступ накрывает снова. Я — Марионетка Боли, но все еще продолжаю жадно дышать, пока по щекам текут слезы. Борюсь за жизнь, когда последний человек, которого не смогу прогнать, спасает меня уколами обезболивающего и успокоительного. Я не сдамся. Ради Хену — не имею права. Да и просто в силу характера — жить всегда сложнее, нежели умирать, потому я еще помучаюсь. — Спасибо, — шепчу, вдыхая приятный аромат кожи, улыбаясь в ключицы и понимая, что слишком редко говорю: — Я люблю тебя.Надеюсь, я доживу до завтра, чтобы повторить эту фразу и услышать родной любимый голос в ответ. Лишь бы Боль не решила сыграть в своем театре марионеток финальную сцену.