Ева

      Сару в последнее время стали посещать странные сны. Ей снился старинный собор с острыми шпилями и витражными окнами, старое кладбище, на котором постоянно ощущается чье-то присутствие, черные вороны и тень. Большая темная тень и горящие глаза. Она обращалась к девушке, призывая ее глубоким, бархатным, завораживающим голосом:       — Что тебя здесь держит, дитя? Что тебе делать в этом мире? Ваш Бог мертв, Его больше не ищут. Беги со мной в другую вечную жизнь. Смерть спасет тебя от смерти. Мой яд исцелит тебя. Умри, чтобы твоя жизнь длилась вечно. Нас разделяет самая малость: я позову, и ты не сможешь мне отказать. Поспеши навстречу своей судьбе, ангел мой. Пусти меня в свой дом. Пусти меня в свое сердце…       — Войди, войди, — шептала, словно в бреду дочь трактирщика.       Он вошел. Тихо и незаметно, только тень от кровати стала гуще. Он коснулся ее лба, и девушка перестала ворочаться.       Граф фон Кролок усмехнулся: такая юная и невинная. Какой могла быть ее жизнь, если бы не выбор звезд? Он нагнулся над ней, всматриваясь в нежные черты лица, и аккуратно отогнул одеяло. Лунный луч тронул ее тело, видимое из-под тонкой сорочки: девушка была прекрасно сложена для своих лет. Но его Сиятельство нисколько не интересовала ее красота. Он надавил на ее грудь, чуть правее сердца. Лицо Сары исказилось, она еле слышно простонала во сне. Граф убрал руку и вновь накрыл ее одеялом.       Теперь дело сделано — его Сиятельство имеет доступ в дом и полный контроль над дочерью Шагала — и граф может возвращаться домой. Но он проскользнул к двери и вышел в коридор. Нет, не любопытство вынудило его совершить осмотр дома, он имел четкую цель и шел прямиком на чердак.       Здесь располагались две маленькие комнатушки. За ветхой дверь одной из них храпела Ребекка и рядом с ней, привыкший к шуму, ютился сам Шагал. Но он интересовал Кролока не больше, чем повар, приготовивший отменное блюдо. Граф зашел в другую комнату.       Обстановка здесь была, мягко говоря, аскетичная. И без того маленькая каморка, казалась еще меньше из-за скатной крыши. Стул, ветхий шкаф да кровать, вот и все мебель в комнате.       Эта обитель принадлежала приемной дочери Шагала, служанке Магде. Граф отчего-то не стал рассматривать ее лицо столь же тщательно, что и лицо Сары. Но он знал точно, что на месте избранницы звезд хотел бы видеть Магду. Увы, небесные светила на редкость своевольны, да и жертва должна быть невинной, а тут…       Его Сиятельству было жаль девушку. Она могла бы стать прекрасной женой, если бы в ее жизни так рано не появилась похоть в лице Шагала. А похоть, подобно плесени, испортит самую чистую душу. Но еще больше граф жалел, что девушка, обладающая незаурядным умом, просиживает его, обслуживая посетителей или стирая простыни.       Два года назад, во время одной из немногочисленных поездок в город, Магде в руки попала агитационная листовка суфражисток. Девушка загорелась. Она очень много думала на эту тему и всеми возможными и невозможными путями доставала связанную с эти движением литературу — проще говоря, она подкупала почтальона, который раз в месяц ездил в город.       Несколько раз, устанавливая ментальный контакт с Сарой, граф невзначай (по крайней мере, в этом он уверял себя) заглядывал в мысли Магды. А в библиотеке, он скептически разглядывал свои полки, думая какую бы книгу подсунуть девушки. Негласно он возложил на себя ответственность за нее, ведь кто кроме его Сиятельства сможет направить мысли юной служанки в нужное русло. Ответ очевиден: некому в доме этого не нужно.       Магда заворочалась во сне. Ей снились мокрый, склизкий рот Шагала, ласкающий ее губы, она чувствовала запах спирта и чеснока. Граф осторожно коснулся ее лба и растаял в тумане…       Кошмар отступил.

***

      — Ева, — граф появился за спиной жены, тихо позвав ее. Графиня вздрогнула, за столько лет она никак не может привыкнуть к таким особенностям своего мужа. Его Сиятельство усмехнулся и, присев на край кровати, забрал у нее щетку, — Как прошел твоя ночь?       — Хорошо, благодарю вас.       — Просто хорошо? — спросил его Сиятельство, проводя щеткой по угольно-черным волосам жены.       — Просто хорошо, — эхо отозвалась графиня.       Вряд ли Кролок ожидал другого ответа. «Хорошо» это значит, что Ева прочитала хорошую книгу (или плохую, но она ни за что не скажет об этом мужу), закончила вышивать картинку (а может цвет ниток совершенно не соответствует идеи, но разве его Сиятельству это интересно) или разобрала новый фортепианный этюд (только если он оказался отвратительным граф об этом ничего не узнает).       Но ее муж знал и о скучных романах и о неудачных вышивках. Он хотел, чтобы вечность, которую Ева согласилась провести с ним, была несколько лучше, чем «хорошо».       Порой граф разбирал в голове свои действия и удивлялся себе. Он сумел полюбить своего сына, но никогда не проявлял к нему нежности. А тут женщина…       Женщин фон Кролок недолюбливал, кажется, всегда. Он использовал их, сначала удовлетворяя свое любопытство, а потом откровенно издеваясь. Как нравилось ему проводить холодной рукой по разгоряченному телу недавней девицы, нежно брать ее за подбородок, подносить свои губы к ее лицу, но вместо желанного поцелуя выпивать до капли, слушая звуки наступающей агонии.       О том, чтобы жениться, он даже и думать не хотел. От надоедливых жужжаний из разряда «неужели это конец рода фон Кролоков» отделался бастардом, откровенно дразня весь высший свет во главе с верховным магистром. Но теперь он обнимал Еву, единственную и желанную, и шептал «люблю», не обманывая ни ее, ни себя.       — Вы вспоминали ее, ваше Сиятельство? — смущаясь, спросила графиня.       — Почему ты спрашиваешь?       — Потому что я всегда вспоминаю людей, с которыми у меня связаны какие-нибудь памятные даты.       — И его ты тоже вспоминаешь?       Ева отвернулась к стенке и еле слышно произнесла:       — Да.       Его Сиятельство положил щетку на столик и, плотнее задвинув портьеры, потушил свечи. В комнате воцарилась темнота. Граф бросил взгляд на жену, которая все еще сидела спиной к нему:       — Нет, Ева, до этого момента я ее не вспоминал, — ответил он, не скрывая появившиеся в голосе льдинки.       Граф увидел в каком-то далеком уголке своего подсознания себе совсем еще юным мальчишкой. Отец строго контролировал его с самых пеленок, но с недавнего времени ему, с большим трудом, удалось добиться разрешения гулять до занятия по округе. Тогда виконт и встретил ее, имени которой уже ни за что не вспомнить. Но в памяти всплывает образ: каштановые волосы, туго заплетенные в косы, и живые светло-серые с голубизной глаза.       Он увидел девушку у озера, кажется, она собирала ягоды. Они договорились встретиться уже следующим вечером возле старого дуба в поле, подальше от деревни. Лишь потом однажды уже граф задумался о том, что привлекло девицу — жажда открытий и желание нарушать правила, присущее всем молодым людям, или же осознание того, что на нее обратил внимание графский сын? Но тогда юного виконта это нисколько не интересовало. Он наслаждался новыми впечатлениями.       При долгом общении, легко придумать, что возникли чувства, а при неопытности, долгого общения может и не понадобиться. Уже совсем скоро они сходили с ум от любовных ласк, за первым поцелуем последовало нечто большее. А потом виконт убил ее…       Это было ровно триста лет назад… Зачем это вспоминать? Ведь ключевое слово здесь «было». Да и потом, разве можно считать потерю девственности памятной датой? Милая, наивная Ева…