Ева

      «Сквозняк носился по длинным, запутанным коридорам. Он проникал в щели, поддувал в дымоход. Казалось, что он здесь полноправный хозяин. Замок фон Кролоков промерз от подвалов до башен. Даже сидя у камина, Ева не могла согреться. Ее пальцы леденели, а зубы стучали.       Холод исходил и от самого графа. Его присутствие не ощущалось. Не слышно было дыхания и шагов его Сиятельства, от него не исходит обычное человеческое тепло. Находясь рядом с ним, Ева чувствовала себя ужасно шумной и… живой.       Замок казался ей огромным. Но невероятное запустение и тоска, которыми пропитана обитель, привели ее в некоторое изумление. Граф вел девушку по коридорам, она пыталась не запутаться, считая повороты. Наконец, его Сиятельство остановился возле высокой резной двери с кованными ручками, изображающими головы горгулий. Он достал из складок плаща ключ и, повернув его в замочной скважине, вручил Еве.       Ее покои, как выразился слуга, представляли собой несколько смежных комнат. Войдя в ту самую дверь можно оказаться в небольшом будуаре, отделанном бордовыми тканевыми обоями. Здесь, помимо нескольких полупустых книжных шкафов, было до ужаса расстроенное фортепиано, кресла в стиле королевы Анны и козетка.       За левой дверью кабинет — стол напротив камина с богато украшенным сюжетами из мифологии порталом, массивные шкафы и принадлежности для рисования. Дверь налево вела непосредственно в спальню. Посреди комнаты громоздилась огромная кровать красного дерева с многослойным балдахином. На прикроватных тумбах и комоде стояли витые канделябры, а пол застилал пыльный персидский ковер с затейливым рисунком. Во всех комнатах окна были наглухо завешаны тяжелыми бархатными портьерами с золотыми шнурами и кисточками.       Оставшись одна, Ева раздвинула шторы и увидела высокие стрельчатые окна, которые никак нельзя было открыть, чтобы избавиться от запаха затхлости в комнате. Она провела пальцем по столику, оставляя след на поверхности, потом подошла к книжным шкафам. Собрание сочинений Шекспира, «Одиссея» Гомера и сказки народов мира — все их содержимое. Ева взяла книгу и наугад открыла ее: «The course of true love never did run smooth»*       В дверь постучали — слуга спрашивал, не надо ли разжечь камин. Ева кивнула и вошла в кабинет, пока юноша пыхтел и прочищал забившийся за много лет дымоход, но все его поползновения были тщетны. Тем временем девушка изучала содержимое стола — пыль, паутина с недовольным нарушением покоя пауком. Однако в нижнем ящике она нашла желтую скомканную бумажку, настолько состаренную, что из всего написанного достаточно аккуратным и красивым почерком можно было разобрать лишь:       »… и на мгновенье озарив       юдоль страданий вековых,       растаешь ты, как сон, как миф       в руках растерзанных моих…»       Ева сидела над бумажкой, когда вошел граф. Она спрятала ее в складки платья. Его Сиятельство пригласил девушку посмотреть замок, пока непутевые слуги разберутся с камином, а заодно вытряхнут ковры… и занавески… и кресла почистят… и… О тьма! Какой ужас! Когда мой шлосс пришел в такое запустение!       — Это кладбище, — произнес его Сиятельство, выводя девушку на балкон, — Но его обитатели не упокоены. Они введены в контролируемую летаргию. Раз в год я позволяю им восстать, ради нашего традиционного бала. На нем в жертву приноситься избранный звездами человек. Пока происходит этот ритуал, они будут нежить и подчиняться. Это упыри, низшие вампиры. Они не способны к нравственному, духовному развитию, в отличие от нас. Некоторые из них — выжившие звездные дети, другим же в свое время я оказал некоторые услуги, в расплату за которые они стали моими верными вассалами. Как, например, ты думаешь, где упокоена Елизавета Тюдор, уж никак не в Вестминстерском аббатстве. И совершенно напрасно люди полагают, что ее сестра Мария скончалась самостоятельно. Ты удивлена? Не стоит, многие великие для мира, но ничтожные для вечности нашли приют на моем скромном кладбище.       Заметив в глазах Евы интерес вкупе со страхом и отвращением, его Сиятельство рассказал, что обращать низших вампиров можно сколько угодно. Для этого нужно заразить кровь жертвы своей слюной. Упыри тоже могут создать себе подобных, но лишь с позволения графа (чего они, естественно, никогда не получат). Иногда во время бала они ненароком заражают избранника звезд и тогда, как правило, его Сиятельству приходить обезглавить несчастного, но бываю исключения…       Так же упырями становятся после смерти некоторые самоубийцы, отлученные от Церкви и, конечно же, заключившие договор с носферату. От чего это зависит? Вопрос интересный. В первую очередь от весьма строптивой госпожи судьбы…       Что касается высших вампиров, то на обращение требуется разрешение верховного магистра. После чего совершается красивый ритуал - создатель отравляет своею кровь кровь отпрыска. С этого момента между ними существует особая связь.       Но это не все. Высший вампир может оплодотворить смертную женщину, которая, отдавая жизнь, родит мертвого ребенка. В этот момент носферату должен прокусить свой язык и просунуть его в рот младенцу, чтобы отравит его кровь. Так был рожден Герберт.       Существует еще более страшный способ завести наследника. Просчитав особое положение луны и испив крови непорочных девиц, два вампира могут зачать ребенка. Но чтобы его выносить нужно погубить жизни тридцати шести человек. Так был рожден граф.       — Это больно? — спросила наконец Ева.       — Что больно?       — Умирать.       — Смотря кому. Тебе будет не больно.       Ева еще раз окинула замковое кладбище, тонущее в легкой дымке, надгробные плиты, сухие сосны. Неужели это все действительность? Раньше она никогда не думала о смерти, как о чем-то связанным с ней. Для человека не естественно думать о смерти. Для человека не естественно умирать… Ибо человек есть существо обладающий душой вечной, а смерть есть результат грехопадения прародителей. Тогда, живя в Эдеме, первые люди не знали ни болезней, ни скорбей, они не стыдились своей наготы и общались с Творцом. Смерти не было.       Однажды Еву взяли на похороны скоропостижно скончавшейся тетушки. Ей тогда было тринадцать. Она видела, как плакала мать, каким печальным был отец, но не понимала почему. И, подойдя ко гробу, девочка не нашла связи между телом, покоившемся там и своей тетей. Для нее было странно и непостижимо осознание того, что жизнь может вот так взять и закончиться.       Придя домой, она долго думала над этим. Неужели когда-нибудь умрет мама или папа? Нянюшка Анка? Добрая старая доярка, приносившая по утрам парное молоко? Дана — девчушка, живущая напротив, с которой она любила играть? Сама Ева?       Нет, она не могла в это поверить тогда. И сейчас, глядя на кладбище, в ее голове не укладывалась мысль о смерти. Граф смотрел на нее с привычной ухмылкой, которая в зависимости от ситуации являлась улыбкой или издевкой:       — Ты умрешь для того, чтобы жить. Люди имеют тленное тело, но вечную душу, а у нас иначе.       Иначе? Новая мысль овладела Евой. Нет, это не может быть реальностью. Она вновь окинула взглядом погост, а потом повернулась к его Сиятельству. Он стоял, закутавшись в черный плащ, его выразительный профиль отчетливо прорисовывался на фоне надкусанной луны. Эта картина придала девушки еще большую уверенность, что все происходящее лишь выдумка.       — Ты боишься смерти, не так ли? Это нормально, даже можно сказать хорошо. Все люди бояться смерти. Хотя я бы это скорее назвал страхом неизвестности. Пусть она не страшит тебя, Ева. Здесь ты обретешь покой.       — Меня больше пугает вечность…       — Вечность? Ничего не вечно, кроме Творца и души человеческой. Поэтому она неизбежна для всех… »       — Maman, — в комнату вошел Герберт с подобающим ему шумом и прервал воспоминания, атакующие графиню — Пользуясь кратким мигом свободы, я намерен использовать эту ночь как можно эффективней, дабы не превратится здесь в занудного старика. Надеюсь, вы простите меня, что я оставляю вас в одиночестве, но я вынужден вас покинуть. Днем не ждите меня!       — Конечно, Герберт, ты можешь развлечься, если только пообещаешь мне, что потом не придется отрывать головы случайно обращенным юношам.       — Maman, да как можно! — виконт излишне театрально изобразил, что его чувства глубоко оскорблены, — Вы же знаете, я сама аккуратность!       — Знаю, — улыбнулась графиня, — И еще, прошу тебя, будь осторожен и не пропусти рассвет.       — Хорошо, maman.       — Иди ко мне, — позвала Ева. Герберт подошел и опустился на колено. Она поцеловала его в макушку и потрепала по белокурым волосам, — Ступай.