***
— Боже, Ханбин, тебе самому от себя не мерзко? Нежный, чуть насмешливый голос раздается над ухом, пока парень так жалко блюет в какой-то подворотне, а обладатель этого голоса держит его отросшие волосы. — Ты обещал мне, что не затеряешься в этом. Ну? И что же я вижу, Бин? Я вижу, что тогда зря дал тебе возможность расслабиться. Ты слишком слабохарактерный, зайка. Он отпускает чужие волосы, и Ханбин валится на землю, помутненным взглядом смотря в чужие глаза. Он умоляет, просит, но потенциальный спаситель остается непреклонным. Он поправляет шарф на шее и оглядывается по сторонам, надеясь, что их никто не видит. — Чжинхван, пожалуйста, — просит Ханбин, и внутри даже на слезы ничего не остается. Парень только выдыхает устало и кидает пакетик с порошком ему под ноги, к которому Ханбин тянется, как к последнему своему спасению. — Не знаю, зачем помогаю тебе. Ты милый. Жаль только, что унижаться любишь, — задумчиво тянет Чжинхван и закуривает, пока парень под его ногами дрожащими пальцами пытается раскрыть пакетик. — Еще встретимся. Ты придешь. Окурок падает куда-то в лужу рядом, и Ханбин понимает, что еще никогда не чувствовал себя таким жалким. Хотя он уже вообще, кажется, ничего не понимает, пока закидывается очередной порцией такого манящего белесого порошка.***
Они встречаются снова уже в клинике, где Ханбин лечился от наркозависимости. Ему удалось восстановиться в университете и успешно скрыть факт своей неприятной болезни. Когда он видит того, кто так вероломно вмешался в его жизнь, ему хочется то ли рассмеяться, то ли расплакаться — он и сам не знает, почему так. — Почему ты здесь? — спрашивает он, садясь рядом, и Чжинхван уже не может вспомнить в этом представительном студенте того почти умирающего в подворотне от ломки Ханбина. — Мой друг здесь, — односложно отвечает он. Он будто на каком-то подсознательном уровне не хочет понимать, что кто-то смог выкарабкаться, что кто-то смог взять себя в руки после всех козней, которые он строил. Чжинхван на Ханбина даже не смотрит — темные линзы очков скрывают его взгляд, и парню остается только сесть рядом. В коридор на кресле-каталке вывозят парня, одногодку Ханбина, но выглядит он совсем плохо. Он в кислородной маске, в какой сидел и Ханбин, пока проходил курс оксигенотерапии. Все его руки исколоты до такой степени, что кожа на руках посинела, и Ханбин натягивает рукава своей кофты чуть ниже, чувствуя некий дискомфорт. На лице его кожа какого-то непонятного желто-зеленого оттенка — такого же была и у Ханбина, когда его организм пытался принять лекарства, которые ему назначили внутривенно, по тем же венам, по которым он пускал себе героин. Но рядом с Ханбином не было Чжинхвана, который плакал бы и просил прощения. Плохо быть посредником, если привязываешься к тому, кто для тебя всего лишь часть плана на этот (и, возможно, следующий) месяц. Ханбин только подходит к нему и трогает за плечо, мягко произнося: — Еще встретимся. Ты придешь. И правда. Через какую-то неделю парень уже оббивает порог ханбиновой квартиры и сует под дверь записки со словами «Прости меня», «Встретимся?», «Открой дверь, нам нужно поговорить».Ханбину ничего не нужно. Только… месть?