сказки напетые ветрами

Мать целовала Джиро в лоб и гладила её лицо. Взгляд её был горестен, но нежен:  — Идите! Пока я не передумала. — Она обняла Момо на прощание. — Милая, заставляй её писать письма. Берегите друг друга. Женщина ловко забралась в повозку, подбирая пёстрые юбки. Она родила одну дочь, но сейчас будто бы отпустила двух. Табор шумно и весело уезжал в ночь и две маленькие девичьи фигурки провожали его.  — Что теперь? — Яойорозу посильнее закуталась в чёрный плащ.  — Ты слышала маму, нужно отыскать госпожу Полночь, а там по обстоятельствам. — Девушка поправила банджо на плече, крепче перехватывая ремень. — А ну! Веселей! Этот чужой, кишащий героями и наёмниками город, с узкими извилистыми улицами, обладал неповторимым воровским шармом. Кьёка дерзко оглядывалась по сторонам, и они виляли по переулкам, но казалось отыскать что-то здесь, полагаясь только на веру, вряд ли выйдет. Однако девушки узнали путь у бродячего менестреля за медный грош и ломоть хлеба и уже скоро стояли на пороге таверны, влекущей путников тёплым светом и запахом мёда. Яомомо аккуратно закрыла дверь, стараясь не привлекать лишнего внимания. Спутница придерживала её за рукав, непонятно, успокаивая себя или её.  — Что столь прелестная девушка делает в этом месте? — От этого мужчины пахло дешёвым пойлом. Момо окинула его презрительным взглядом, вдруг пожалев, что не носит оружия. И ускорила шаг, следуя за Кьёкой. Однако в следующее мгновение девушка ощутила крепкую хватку на своей руке.  — Простите. — Она безрезультатно попыталась выдернуть руку. Джиро обернувшаяся на шум, молниеносно отреагировала, замахнувшись единственным что было под рукой — своим драгоценным инструментом:  — Боги его простят. Одни небеса знают, чем бы это кончилось, но миг замер, околдованный бесшумным появлением хозяйки. Кьёка так и застыла в глупой позе с банджо в руках, ощутив холодную изящную руку на своём плече. Госпожа Полночь была удивительно красивой женщиной, однако было что-то в её фигуре и лице вселяющее страх. Кожа её была бела, а волосы чёрные в синеву, будто посеребрённые, беспорядочно падали на плечи. Она была из тех людей, чей возраст невозможно было определить, сколько не всматривайся. Яойорозу было решила, что она чуть младше её матери, однако стоило ей повернуться, как она уже представала юной девушкой, немногим старше их. Она носила тёмно-синее свободное платье и простой чёрный корсет. Однако всё в ней, от лица до движений было так статно и изысканно, что она очаровала бы любого придворного господина.  — Показалось ли мне, что кто-то обижает моих юных гостий? — В этот момент даже Джиро ощутила испуг. Госпожа Полночь чуть сбавив тон, холодно произнесла:  — Убирайся прочь, пока я не всадила клинок тебе промеж глаз. Уж будь уверен, я не промахиваюсь. Мужчина, тут же оробевший, бормоча извинения, удалился. Госпожа последовала к лестнице, указывая рукой идти за собой. Подруги переглянулись и поспешили наверх.  — Да, я помню твою мать, премилая дама с дивным голосом, ты похожа на неё. — Полночь поставила перед ними две кружки, до краёв наполненные горячей настойкой. — То-есть вы хотите встать на неблагодарный геройский путь, монстры, мечи, поправьте меня если что не так. Девушки активно закивали, они отогрелись и воодушевились. Госпожа Полночь сокрушенно вздохнула:  — Утро вечера мудренее, вам нужно как следует отдохнуть, а там решим, что с вами делать. Она уже собиралась отвести их в свободную комнату, как внизу раздался шум, и последовавшая за ним гробовая тишина.  — Надо же, вернулся. — встревоженно хмыкнула женщина. Она указала на лестницу. — Поднимайтесь и направо, ночи холодные, возьмите пуховое одеяло из сундука, ну же, живей. Придерживая юбку, она быстрым шагом стала спускаться.  — Кё, ну же, идём. — Яомомо перешла на шёпот от волнения.  — Да-да, идём. — протараторила она, идя, однако в противоположную сторону. Юная герцогиня в который раз кляла про себя любопытство подруги.  — Идём, нам же сказали. — Она зло шипела и тащила музыкантшу за рукав. Яойорозу уже почти затолкала Джиро на чердак, игнорируя её возмущения, обернувшись на последней ступени она столкнулась с знакомым угрюмым взглядом и Кьёка готова поклясться, она услышала ругательство, явно недопустимое для статуса Момо. Они всё же поднялись в предоставленные им покои.  — Кто это? — Айзава вопросительно поднял бровь. Немури ненавидела, когда он так делал.  — Дочь давней знакомой, она остановится здесь на какое-то время.  — Вторая. — Шота скрестил руки на груди.  — Не знаю, тоже из бродячих музыкантов. Что ты пристал в самом деле? — она раздражённо опустилась на стул, закатывая глаза.  — От того, что это дочь герцогини. Как думаешь, её мать знает, где пропадает её драгоценное чадо? Джиро, нашедшая компромисс с подругой в подслушивании, забавно открыла рот в немом вопросе. Яойорозу же обреченно вздохнула, тыкая её в плечо, чтобы была потише, и они ещё сильнее вытягиваются, ютясь на крайней ступеньке и ловя обрывки разговора.  — Мы завтра же выдвигаемся. Отвезём её назад. Я уверен вознаграждение будет щедрым. — Айзава снял накидку, пропитавшуюся кровью и грязью, и устало упал напротив Немури.  — Никто не узнает, что она здесь, неужели ты правда хочешь так поступить?  — Они просто дети, Немури, как ты не возьмёшь в толк? Им здесь не место. — Он устало запустил руку в спутанные волосы.  — Однако у них были причины оказаться здесь, почему ты так жесток к ним, ничего не зная? Подумай, что бы сказал Яги. — Она, как всегда, бросается в дело с жаром.  — Яги здесь нет! — Шота резко встаёт, срываясь на хриплый крик. Он снова весь оседает, будто утомлённый злостью. — Прости.  — Нужно обработать твои раны. — Полночь мягкой поступью ходит по комнате, доставая пузырьки с целебными мазями и свежие повязки.  — Мне тоже…не хватает его. — Каяма мягко касается его ран и тяжело вздыхает. Однако это ещё одна причина не появляться близ столицы. Мы не гвардейцы, Шота, и не принимали присяги. Король и так не был мил с наёмниками, а после всего… Шота шипит, то ли от боли, то ли от раздражения:  — Этот ублюдок изгнал Тошинори как драного кота, какая к чёрту присяга?!  — Неудивительно, люди были разбиты после смерти Наны. А Яги просто хотел правды, думается мне, король всегда боялся его и просто дождался повода. — Она туго завязала повязку, мгновенно окрашенную кровью. — И ты знаешь, что он бы рад арестовать тебя, однако, он видно не настолько глуп. Так и не давай повод. Айзаве нечем ей возразить, и он смотрит с досадой куда-то в пустоту. Полночь кладёт руку ему на плечо:  — Не кори себя, моя душа, ты ничего не мог сделать. Шота хотел думать, что если он не говорит — она не знает. Но Немури была проницательна и от неё не скрылась ни одна трещинка его души. И глубокой ночью, сидя в темноте, сжимая бутылку хмельного вина, ему было совестно от мысли, что как не старайся — эту боль не утаить. Иногда Шота думал, что проклят. Однако будь он сам хоть трижды повешен — и пусть. Но те, кого он берёг отчего-то вечно терпели беды. И каждый чёртов раз, когда он пытался забыться сном, он видел огонь, страшный и ненасытный, остекленевшие глаза королевы и плач, детский плач, эхом резал уши. Зубы от ярости стискивались, стоило вспомнить, как король безразлично смотрел, на маленького принца, чьё лицо было в бинтах, а руки тряслись от страха. А Шоте до сих пор мерещится его кровь на руках и сны, в которых он не успел вынести его из огня. Королева была прекрасна. Шота не питал иллюзий насчёт рыцарства, и он действительно не принимал присяги. Однако он приклонил колено, поклявшись себе и стенам западной башни — защищать. И он правда был готов спасти королеву от любого монстра и дракона, но её муж был страшнее любого чудовища. И с каждым днём королева увядала. Айзава наблюдал, как безумие и несчастье поглощают её, он всё ещё отчётливо помнил её тонкую улыбку и бесконечную, непостижимую доброту, когда она перестала пускать кого-либо в свои покои и день за днём страшный плач раздавался в башне. Он чувствовал себя стражем в темнице и всем сердцем ненавидел короля, который сломал эту удивительную, чудесную женщину.  — Ваше Величество, корабль отбывает этой ночью, прошу вас, идёмте. — Он стоял на коленях у её постели. Но она лишь улыбнулась ему, белая как ангел в свете луны, и мягко погладила его ладонь. Той ночью случился пожар в западной башне. А сейчас Тошинори, лучший из них, был изгнан этим высокомерным ублюдком, как преступник. И кулаки от злобы сжимались. Потому что Тошинори светил солнцем, ярче кого-либо и жить рядом с ним хотелось и дышать. И Айзава потерял его.  — Пригляди за Немури. До встречи, добрый друг. И Шота только и мог обнять его на прощание и давить слёзы, и думать, что лучше бы всё это было с ним. Но почему-то самые добрые сердца всегда обрекались судьбой на горе. И Шоте только и оставалось, что ненавидеть судьбу.