МИР.012

Это все началось еще полгода назад, когда молодой журналист Каватакэ Мокуами громко заявил о себе в студии, где выпускалась утренняя газета под названием «Крыло аиста». Тогда его выходка наделала очень много шума, ибо все и сейчас читают эту газету, а тогда ее читали даже дети (с учетом последних событий детям запрещается читать новостные статьи). Не то, чтобы эта газета была в городе популярна, или же в ней писали правду — просто это была и есть единственная газета с новостями, которую печатали в городе. А отличился Мокуами вот чем: тогда, будучи еще совсем неопытным писателем, он очень вспылил, когда его статью исковеркали до неузнаваемости и переврали все факты так, что казалось, будто и не он писал оную вовсе. Мокуами всегда считался честным и самоотверженным молодым человеком, и даже в этот раз он подтвердил подобное мнение о себе. В начале дня, когда еще первый лист бумаги только начал впитывать чернила на относительно небольшом станке, Мокуами прочел исправленную чужими руками статью, и, поняв, что в ней совсем не осталось правдивых фактов, вылил все чернила на станок, испортив тем самым весь утренний выпуск, грязно выругался и ушел, хлопнув дверью. В буквальном смысле ушел. И ушел так, что его полдня потом искали. Тогда его по городу искали всеми работниками, и даже директор, который был очень безразличным человеком, ходил по городу и пытался отыскать моего вспыльчивого Мокуами. И нашел все-таки! Мокуами все это время сидел на крыше студии и старался обдумать свой поступок, посмотреть на него со стороны. Ему было ни капли не стыдно — он родился таким — вспыльчивым и очень честным, поэтому в своем действии он не видел ничего плохого. Так позже посчитал и сам директор, когда Каватакэ все-таки спустился вниз. Вот тогда-то все в городе и узнали о «Честной пороховой бочке из-под Крыла Аиста». Честно говоря, очень трудно понять, как восприняли эту его выходку горожане, потому что можно было услышать, проходя мимо ненароком, как те, кто в глаза хвалил Мокуами, отойдя от него, начинали распускать злые сплетни и ругать его. Мокуами, как и в начале своего пути, сейчас берется за любое дело, что может выполнить, повышая свою репутацию перед людьми. Иногда кажется, что у него постоянно все хорошо, и что все у него идет на «ура», без каких-либо трудностей. Но, к сожалению, не все так гладко у молодого журналиста: с девушками у него никак, ну никак не ладится. И правильно, ведь не каждая дама сочтет его длинные кудрявые волосы цвета угля, большие карие глаза, округлое лицо и худое телосложение достаточно мужественными, чтобы начать с ним хоть какие-нибудь отношения. Этим всем он пошел в свою мать, которую, как ему кажется, он совершенно не помнит. Мое сердце переполняет уверенность на счет того, что, встретив его просто так на улице, вы бы ни за что не поняли, каким он является на самом деле холериком и ужасным собственником. Хотя плюсом Каватакэ является его щедрость и очень нежное сердце: любой вид бездомного животного в нем вызывают слезы и желание приютить каждого из них. Но если подумать, животные — это единственные жители города, которым живется спокойно и легко.

***

Утром одного предновогоднего дня для Мокуами не было поводов, чтобы грустить, но его настроение все равно стремительно падало вниз. Он выглядел настолько подавленным, что, лишь взглянув на него, можно было заплакать. Его щеки горели красным пламенем, а глаза постоянно слезились, болели и, что самое ужасное, чесались. -Эй, Мокуами, — к журналисту осторожно обратилась одна его коллега в больших круглых очках и с довольно землянистой внешностью — ты в порядке? Выглядишь болезненно… -Все в порядке, спасибо, Нагуса… спасибо… — шмыгнув носом, ответил Каватакэ, даже не поворачиваясь к собеседнице. Ему еще нужно было закончить пару статей, поэтому, вспомнив об этом, он стал выглядеть еще хуже. Девушка огорченно вздохнула, понимая, что вряд ли ей удастся вытянуть из собеседника хоть слово. Для Мокуами день тянулся ужасно медленно, он то и дело поглядывал на часы, но минуты для него тянулись настолько лениво, что, казалось, за это время одна улитка смогла пробежать четыре марафона по два километра. Но что еще ужаснее, он практически не видел из-за постоянно слезящихся глаз, а звук стучащей механической клавиатуры печатной машинки выводил его из себя. Это состояние для Каватакэ было настолько необычно, как льву начать лаять. Заметили это не только весь коллектив из пяти человек, но и директор газеты, спустившийся из кабинета и намеревавшийся проверить ход работы. Он и ранее проявлял к вспыльчивому журналисту заботу, но сейчас, если можно так сказать, он забеспокоился о нем вдвойне. Либо из-за того, что действительно заботился о Мокуами, либо просто был лицемером. -Каватакэ, прошу Вас, зайдите ко мне в кабинет на перерыве — сказал ему директор перед тем, как выйти из тесного помещения первого этажа. Если говорить честно, то Мокуами это директорское предложение не нравилось совсем, ибо ему было известно, что оный обычно делает с рабочими в своем кабинете. Узнал он об этом, когда задержался допоздна еще с двумя своими коллегами из-за сложной статьи, отчет о которой свалили на плечи молодого журналиста. Забыв тогда постучаться, Каватакэ нечаянно заглянул в кабинет, где упомянутый ранее директор «развлекался» с двумя другими работниками, которые после раскрытия тайны сразу же уволились. Естественно, Мокуами не рассказывал об этом никому, и даже думать себе об этом никогда не позволял. Но мысли об увиденном все равно проскакивали у него всякий раз, когда он видел директора. На самом деле директор — Кэнкон Борюсай — является не таким уж плохим человеком, каким его представляет мой Мокуами. Хотя и не упомянуть, что за его душой кроется пара грешков — значит утаить правду. Насколько известно, ранее Борюсай был толи мафией, то ли просто баловался убийствами — не зря у него не хватает фаланги мизинца на левой руке. Если сказать честно, то это пугало не только Мокуами, но и всех остальных его коллег. Однако с виду господин Кэнкон казался опрятным и статным мужчиной средних лет. Возможно, женщинам нравится его опрятная щетина и густые брови, раз он менял и меняет девушек, как перчатки. Так, в раздумьях, мой Мокуами просидел до самого обеда, и опомнился только тогда, когда до него донесся приятный аромат свежей жареной рыбы с рисом. Обернувшись на запах, он увидел, как все это время волнующаяся о нем Нагуса ставит рядом с ним чашу с белыми зернами и аппетитно-рыжими кусочками лосося. Протянув ему приборы для еды, она серьезно произнесла: -Тебе нужно есть, Мокуами, … а то ты совсем расклеился — девушка потрепала журналиста по голове и вышла из комнаты, оставив его в раздумье. Мокуами, посидев немного и обдумав сложившуюся ситуацию, вскоре встал вместе с чашей горячего риса, оставив позади себя тесный кабинет для трех человек. Осмотрев темный небольшой коридор, журналист медленно вышел из здания, охлажденного зимним снегом, что лежал на пороге. На ступенях он заметил свою коллегу, что, казалось, просто смотрела вдаль, задумавшись о чем-то. -Вы снова здесь, изменчивые тени, меня тревожившие с давних пор, найдется ли наконец вам воплощение, или остыл мой молодой задор? — попытался состроить диалог Мокуами, сев рядом с девушкой. Нагуса озарила молодого журналиста смущенной улыбкой тонких и маленьких губ, удивленно сказав о том, что не ожидала такого от коллеги: -Не думала, что ты прочтешь «Фауста», Мокуами… — покраснев, замялась она. Каватакэ лишь пожал плечами и сокрыл нежелательную тайну о том, что он прочел только эту строчку. Ему не хотелось расстраивать и без того обделенную во всем девушку. -Ох, взгляни на это…- Восхищенно прошептала Нагуса, смотря куда-то вдаль после долгого дружеского молчания. Когда Мокуами повернул голову туда, куда смотрела Нагуса, он увидел прелестную картинку играющихся друг с другом рыжих котят. Как жаль, что Мокуами не любил котов — таких эгоистичных созданий, подчиняющих себе людей лишь одним взором. Парень быстро и холодно ответил что-то на подобии «мило» и встал, собираясь вернуться в здание. -Ты не пойдешь? — Поинтересовался Каватакэ, когда увидел, что девушка начала приманивать котят лососем из миски с рисом. В ответ Нагуса только отрицательно покачала головой. На душе у Мокуами почему-то стало грустно. То ли из-за того, что ему опять не удалось нормально поговорить с девушкой, то ли потому, что ему не хотелось уходить одному. Он еще раз бросил взор через плечо и застыл, будто увидев то, что раньше никогда не замечал. Это был самый замечательный предновогодний пейзаж, который только могли видеть люди: вся безлюдная улица была укрыта белым пушком, словно какие-то силы специально так бережно разложили снег на крышах домов, на земле, сбросивших листья деревьях и даже на дороге, сделав этот день священным. Такой обычный для их города пейзаж почему-то пронзил сердце Мокуами насквозь, он мысленно признался в любви к этому времени года, незаметно улыбаясь и ласково осматривая щедрый подарок природы. Но неожиданно в голове молодого журналиста промелькнула лишь одна фраза, которая совсем испортила ему настроение. Просьба директора.