МИР.012

Повисло минутное молчание, как и вечером прошедшего дня. Наконец Мокуами очнулся: -В смысле? — Мокуами переводит пристальный взгляд на взволнованное лицо брата. — То есть… видится? Ты это имел ввиду? — В надежде уточнил журналист. Йоджи проводит рукой по волосам, зачесывая выбившиеся прядки наверх. Он тяжело вздыхает и отрицательно качает головой: -И не только это, … скорее всего.- Мужчина выглядел озадаченно. Мокуами подумал, что, возможно, Йоджи прав, ведь взгляд его матери был каким-то непонятным, когда они разговаривали об отце наедине. Но все же, журналист не мог поверить в эту мысль, вспоминая, что именно вытворял их отец, когда братья были младше. -Ладно, тогда с чего такие предположения? — Со скепсисом спросил журналист, подпирая голову рукой. -Она постоянно счастливая ходит, и в последнее время она уходит на полдня, не говорит, зачем и куда.- Начал перечислять Йоджи, но Мокуами вовремя его прервал. -Погоди… с чего ты взял, что она встречается именно с отцом? -Ну, а с кем еще? — Спустя несколько секунд задал встречный вопрос Йоджи, скрестив руки на груди. -В тебе совсем нет дедукции…- Тяжело вздыхает Мокуами, и с чистым сердцем старается успокоить старшего брата. — Во-первых, у мамы не такой простой характер, чтобы она простила отца. Во-вторых, она могла найти себе новое увлечение, о котором не хочет рассказывать…и, если предположить, что она все-таки общается с каким-то мужчиной… это не обязательно должен быть папа. У нее что, нет других знакомых противоположного пола? — Мокуами так увлекся монологом, что даже забыл об уже остывшем кофе. Йоджи попытался отделаться своим привычным «да понял я, понял», скрывая от младшего брата тайну о том, что видел отца и мать недавно вместе; но молодого журналиста это не остановило. Поэтому мужчина сел напротив брата и приготовился слушать долгие разъяснения на тему того, почему же мама не могла хоть как-то контактировать с бывшим мужем. Мокуами частенько долго рассуждал на какую-либо тему с кем-то, даже если уже в начале все было подробно разъяснено им же. Без чего бы Каватакэ не являлся бы собой, так это, скорее всего, именно без этого. Йоджи всегда удивлялся, как у его брата хватает словарного запаса, времени и мыслей на то, чтобы убедить кого-то в чем-то. Обычно, когда Мокуами начинал свои достаточно умные, стоит отметить, монологи, Йоджи просто отключал мозг и наблюдал за его активной жестикуляцией. Конечно, журналист не мог заметить того, что его не слушают, но иногда ему было просто необходимо высказать свои мысли. Поэтому все, кто был знаком с Каватакэ, в такие моменты делали умный вид и кивали в знак согласия. Иногда даже находились смельчаки, что старались вникнуть в быструю речь Мокуами, чем позже вгоняли себя в неудобное положение. Это происходило достаточно редко, но всегда веселило тех, кто знал «пороховую бочку» относительно давно. Когда Мокуами, наконец, высказал все свои мысли, его старший брат со спокойствием выдохнул. -Думаю, ты прав… — По привычке сказал Йоджи, после чего Каватакэ победоносно, так по-детски, улыбнулся и выпрямил спину. Мокуами, наконец, посмотрел за спину старшего брата. Яичная скорлупа, мука, рис… Журналист медленно исследовал все ингредиенты взглядом. Он, наконец, понял, что будет на завтрак сегодня. Омлет с рисом — это то, что обычно готовила мама, когда братья еще ходили в начальную школу. Каватакэ так обрадовался этому блюду, что у него даже заблестели глаза. Он редко чему-то радовался, но это было то самое исключение, к его счастью. -Кстати, сходил бы и поздоровался бы с госпожой Каран. Она была бы очень рада увидеть тебя снова.- Чуть с укором произносит старший, пробуя лук на вкус. -Она все еще живет здесь? — Мокуами очень воодушевился тем, что порекомендовал ему старший брат. -Да, конечно.- Йоджи улыбается самому себе, а Мокуами радостно вскакивает. Стоит упомянуть, что госпожу Каран братья очень любили, и любят до сих пор. Дело в том, что она лучшая подруга их матери, и еще совсем маленькими мальчиками они очень часто гостили у нее. Она работала школьным учителем старших классов в школе неподалеку, а так же вкусно готовила. Возможно, она заменяла им родную бабушку, ведь даже возрастом она на нее походила. Наверное, госпоже Каран было уже за семьдесят, но выглядела и вела она себя, будто ей вечно 16. Она была дерзкой, могла с легкостью сказать кому-нибудь колкую фразу, но все же к своим близким относилась с огромной любовью и заботой. Иногда даже через чур. Но, в любом случае, братья ее очень любили, не меньше, чем свою собственную мать. До переезда Мокуами они втроем часто вышивали, вязали и говорили ни о чем. Бывало, они задерживали взгляд на морщинистом лице этой женщины и тяжело вздыхали, понимая, что и лицо их матери со временем обратиться в морщины. Детство Мокуами всегда вспоминал отрывками, что может показаться для некоторых достаточно странным. Но сам журналист видел это в очень позитивном свете, всегда предаваясь мыслям в такие моменты. Обычно ему вспоминались позитивные моменты, но этот случай был исключением. Он очень быстро вспомнил о том, каким некрасивым было лицо госпожи Каран, когда та убивалась о пропавшем сыне, и как долго она сидела у них на кухне и разговаривала, даже не с подругой, а скорее, сама с собой. У нее впали щеки, вены казались ужасно вздутыми, да и вообще она сильно исхудала. Глаза казались тусклыми, хотя и выделялись за счет больших и темных кругов под глазами. Ее было очень трудно уговорить на то, чтобы она что-то съела или выпила. Это была страшная картина, которую журналист не мог выбросить из своей головы. И полиция, и вся округа пришла к выводу, что ее сын, скорее всего, находится в том самом «публичном доме». Конечно, никто не осмелился посетить это место тогда. Полиция не реагировала ни на какие доказательства или просьбы, поэтому госпожа Каран совсем отчаялась. Именно тогда Мокуами и поставил для себя ту самую железную стену принципа, что он никогда там не появится. Но в последнее время эта стена почему-то начала рушиться. -Что-то случилось? Ты так внезапно погрустнел…- Озадаченно произнес Йоджи, глядя на своего младшего брата. Тот в ответ отрицательно покачал головой и постарался улыбнуться, чтобы успокоить мужчину. Но сказать, что у Мокуами это получилось дурно, значит, ничего не сказать. -Ничего важного…- Тихо отвечает журналист и спешит покинуть комнату, чтобы освежить голову и забыться в более приятных мыслях. Йоджи прекрасно понимал моего Мокуами: понимал, что первое ему приходит на ум, как только он вспоминает о госпоже Каран. Мужчина даже знает о том, какие у него взгляды и мысли на эту ситуацию. Поэтому мужчина тяжело вздыхает и не собирается останавливать брата, давая последнему времени остыть и прийти в себя. Мокуами спешно выходит на улицу, где уже вовсю светит солнце. Тяжело вздыхает. Он не чувствует холода, он весь обращен в мысли. Поднимет взгляд на дом напротив, что выглядит достаточно старым по сравнению с другими. Наверное, Мокуами никогда так сильно не забывался в грустных мыслях, как сейчас. Журналист бросает осторожный взгляд на темные окна, будто стараясь увидеть в них кого-то. Что-то вспоминает, опираясь спиной о стену собственного дома. Перед глазами у молодого журналиста проплывают жуткие картины. Как его мать до самой поздней ночи пела госпоже Каран тихую, спокойную песню, как долго полиция посещала ее дом, как долго переживали за не родную, но все же бабушку, они с братом. Чего только не произошло в тот год. Мокуами переводит взгляд на чистый снег, устилающий серую черепичную крышу. Еще раз горько вздыхает, понимая, какой путь прошла женщина, живущая неподалеку. Он старается избавиться от этих мыслей, но по коже пробегают мурашки, становится холодно из-за таких страшных, неприятных дум. Журналист пытается отвлечься, вслушиваясь в стон несильного ветра. Кажется, он дул откуда-то с севера, а значит, совсем скоро станет холоднее. Потоки воздуха совсем скоро стали сильнее, из-за чего начался забавный хоровод холодных снежинок, что казались для Мокуами такими далекими, хотя пролетали прямо перед его лицом. Кто бы что не говорил, парень всегда удивлялся огромному количеству снега зимой, даже, несмотря на то, что здесь, в деревушке на самом севере страны, он прожил всю свою жизнь. Признаться честно, Мокуами никогда не скрывал своей любви к природе этих мест. Раньше, особенно в старшей школе, для него было обычным делом — подолгу проводить время в лесу или около озера, что-то писать или рисовать. Конечно, сейчас у него не было на это времени, но, если задуматься, то станет понятно, что он ужасно скучает по тем беззаботным временам. Ему, как и любому другому человеку, хотелось бы вернуться назад, вновь уединиться и заняться своим любимым делом, отречься от забот хотя бы на часик. Мокуами с тяжелым вздохом отрывается от стены и потягивается, прищуренными глазами наблюдая за домом напротив. Но тут его глаза расширяются, он даже на мгновение перестает дышать. Но почти сразу же на его лице расцветает радостная, широкая улыбка тонких губ. Он замечает женщину, о которой думал последние несколько минут. -Госпожа Каран! — Не сдерживаясь, выкрикивает Мокуами, быстро подбегая к удивленной старушке.- Госпожа Каран! — На радостях повторяет парень, и видит, как и женщина в ответ расплывается в улыбке. -Да неужели! Мокуами, да быть не может, ты? — Восторженно улыбается она и хватает его за плечи, всматриваясь в лицо журналиста. Тот в ответ лишь слабо кивает, слегка щурясь — он уже отвык от цепких старческих рук. Женщина еще несколько секунд всматривается в лицо собеседника, будто старается запомнить все изменившиеся детали. После чего отпускает парня и спешно зовет его в дом, ворча себе под нос что-то о чае. Мокуами не может сдержать добродушной улыбки, ведь она вся та же — его любимая бабушка Каран. Он смотрит, как та отодвигает двери, наблюдает за ее спиной и длинными седыми прядками волос, выбившимися из большого пучка, подвязанного какой-то ниткой. -Проходи, проходи. Не стесняйся — Будто в суматохе произносит женщина, указывая на низкий столик, как бы предлагая сесть.- Не думала, что ты вернешься, … я заварю чай, подожди немного. Казалось, госпожа Каран совсем не ожидала визита Мокуами, поэтому была выбита из колеи и вела себя так, будто он посещал ее каждый день. Каватакэ был очарован этой спешкой, поэтому, сняв обувь, в безрассудстве надетую, прошел вглубь дома. Здесь все было точно таким же, как и до его отъезда. Воспоминаниями дышало все: и умные книги, небрежно лежащие на темном комоде, и странный, толстый косоглазый кот, и даже картинка лилии на стене. Кот, которого так любила женщина, потянулся и зевнул, выгибая спину. Мокуами, конечно, не любил кошек, но этот представитель кошачьих вызывал у него интерес. Иногда этот кот — кажется, его звали Персиком — мог выполнять различные забавные действия. К тому же, журналисту всегда нравилась его грация, несмотря на то, что тот был достаточно старым и упитанным. Но парень не спешил протянуть к коту руку, чтобы погладить его, ибо знал, чем это может обернуться. Дело в том, что позволял дотрагиваться до себя этот кот только своей хозяйке, остальных он царапал и кусал, иногда даже грозно шипел. Поэтому журналист предпочитал просто издалека наблюдать за ним. Кстати говоря, о хозяйке. Она уже вынесла из кухни поднос с двумя чашками крепкого чая. Там же стояла и фарфоровая тарелка с мандаринами. Мокуами улыбнулся, ведь он так давно не пробовал фруктов. -Спасибо…- Восторженно благодарит парень, на что женщина лишь отмахивается: -Не стоит. Совсем скоро они увлеклись разговорами. Госпожа Каран заставила рассказать парня обо всем — от названия газеты, в которой он работает, до цвета его плитки в ванной. Она была разговорчива, как никогда, и Мокуами заметил это. Он был счастлив просто знать, что с ней все в порядке, и что госпожа Каран вновь улыбается. Конечно, как всегда такое бывает, когда навещаешь старых бабушек и дедушек, приходится краснеть, когда те спрашивают, есть ли у тебя избранник. Мокуами смущенно отвел взгляд, когда услышал подобный вопрос в свою сторону. Женщина, увидев его реакцию, засмеялась. Она вовсе не хотела его обидеть, но все же ей казалось смешным смущенное выражение лица журналиста. -Ну, а хотя бы на примете кто-то есть? Оставишь мать совсем без внуков! — С укором произносит женщина, но по ее улыбке сразу становится понятно — она понимает, что журналист хочет хотя бы накопить немного денег, встать на ноги. Так, незаметно, за разговорами, прошли такие искренние и запоминающиеся для Мокуами часы. Под конец разговор начал приобретать темные краски, что не нравилось ни журналисту, ни старушке. Но все же, этот разговор был необходим им обоим. Журналист всерьез задумался о том, чтобы помочь этой старой женщине. Если бы он нашел ее сына, она была бы очень счастлива, хоть он и сомневался, что его собеседница уже настолько сильно нуждается в этом, как несколько лет назад. В конце концов, со временем любая боль утихает. Мокуами, конечно, тоже так думал, но ему почему-то было очень совестно перед госпожой Каран. Поэтому он твердо решил действовать, но объявить об этом вслух он так и не решился. Наконец, когда они простились друг с другом, журналист мог в достаточной степени погрузиться в мысли. Ему казалось разумным промолчать о своих планах. Такое предположение он делал хотя бы из-за боязни быть осужденным за свои выводы, хотя и не принимал этого. Рассматривая вариант того, что с ним может что-то случится, журналист невольно начал прокручивать в голове самые страшные картинки. Действительно, это было довольно опасно и странно. Особенно потому, что шансы найти сына госпожи Каран были минимальны, а шансов найти его живым было еще меньше. И этот процент стремительно падал к нулю во время размышлений Мокуами. Но журналист не собирался отчаиваться, хотя и понимал, что еще не поздно просто отказаться от этой затеи. Совсем скоро мысли журналиста смешались в противную, липкую кашу, от которой никак не отделаешься. Кажется, такое называется докучливыми мыслями. Он беспокойно вернулся в свой дом, где его ждала неполноценная, но любящая семья. Его семья. Ему вдруг стало грустно от осознания того, что у его недавней собеседницы никого не осталось. Мокуами казалось, что он до боли в душе понимает чувства старушки, хотя он и прожил не так уж и много. Ни его брат, ни его мать не оставили без внимания то, что за завтраком журналист выглядел утомленным и задумчивым, будто с ночи обдумывал какой-то страшный план. Если говорить честно, то они почти добрались до сути. Конечно, они боялись за парня. Если учесть его вспыльчивый характер и постоянную задумчивость, то он мог придумать что угодно, а потом легко сделать это. Но волноваться, все же, им пока было незачем. Предмет их переживаний, опережу события, еще не принял окончательного решения. Обычно, странное и «автономное» поведение журналиста длилось не больше полутора часов, но с того момента, как он вернулся в дом, прошло более трех часов, но никаких изменений в нем не наблюдалось. Засев в комнате, он пугал не только свою семью, но и, если так можно выразиться, самого себя. В конечном счете, его брат не выдержал и, пинком открыв дверь, «разбудил» журналиста. -Да что с тобой происходит? Как зомби ходишь! — Йоджи не на шутку вспылил после того, как его младший брат начал игнорировать любые вопросы. Мокуами, растерев ладонью глаза, наконец очнулся. Ему было сложно прийти в себя после трехчасового раздумья, но грозный тон разозленного мужчины очень помог ему в этом. -Прости… я был у госпожи Каран, до сих пор в себя не могу прийти.- Извинился он, скрывая правду. Йоджи в мгновение успокаивается, тяжело вздыхает. Мокуами наблюдает, как его брат садится рядом с ним на кровать, встречается с его беспокойным взглядом. Казалось, он не мог собраться с мыслями. В глазах его горел какой-то странный огонек. -О чем таком вы говорили, что ты так вел себя? — Мужчина толкает локтем младшего брата в бок. В ответ Мокуами лишь морщится, отвечая простым «ни о чем таком». Повисла неловкая пауза. Ни один, ни второй не хотели продолжать разговор, но они почему-то до сих пор сидели рядом. Мокуами понимал, что его брата подослала мама, но предполагал, что такой «выпад из мира» взбесил не только женщину. С одной стороны, игнорирование родных было очень эгоистическим и грубым поступком, а с другой — вполне естественным в такой ситуации поведением. Спустя несколько минут гробовое молчание прервал старший, бросив слегка ехидный вопрос в сторону Мокуами: -Догадываешься, зачем я здесь? -Чтобы выбить мне дверь и начать орать на меня, а потом сидеть рядом со мной несколько минут? — Таким же тоном отвечает журналист, поле чего видит смущенную улыбку собеседника. -И это тоже.- Смеясь, отвечает Йоджи, но практически сразу становится серьезным.- Скоро праздник, нужно украсить елку и приготовить еды. И встретить родных…- монотонно размышляет он, после чего Мокуами протяжно стонет. Журналист понимает, что украшение дома и новогоднего дерева — его забота. Не знаю, почему, но он никогда не любил этого делать. Возможно, у него сложилось впечатление, будто кому-то есть до этого дело. На самом деле, это была лишь давняя традиция, соблюдение которой являлось обязательной чертой новогоднего праздника. Гости, что бывали у них, никогда не делали колких замечаний украшениям, хотя Мокуами всегда старался изобразить что-то новое и запоминающееся. Но, как всегда такое происходит, оригинальных идей в его голове с каждым годом становилось меньше, поэтому каждый раз энтузиазм у журналиста пропадал. На этот же раз, в удивление всем и самому себе в первую очередь, Мокуами ощутил наплыв сил и на ходу придумал несколько вариантов украшения новогоднего дерева. Странно, но, возможно, повлияла смена окружения. Из-за того, что Каватакэ начал чувствовать себя свежо, его настроение улучшилось, и он уже забыл о том, что беспокоило его пару минут назад. Йоджи практически сразу заметил изменения в лице Мокуами. Стоит отметить, что старшего это обрадовало, ведь он думал, что журналист вновь начнет возмущаться. Он частенько это делал перед тем, как начать что-то создавать, но сейчас он лишь улыбнулся, не проронив ни слова. Не могу сказать, что Йоджи обрадовался изменению поведения брата…не совсем. Скорее, это была радость от того, что ему не придется слушать ворчание младшего брата.

***

За работой время для Мокуами всегда летело быстро и незаметно, не важно, какая именно это была работа. Но особенно ему нравилась работа с мелкими деталями — тогда он быстро погружался в нее. Так, например, он быстро научился шить и рисовать довольно реалистичные картины карандашом. За украшением дома пролетели несколько часов. Мокуами, общаясь с матерью, узнал, как изменилась ее жизнь и жизнь его брата. Журналист был очень рад, когда узнал, что Йоджи наконец устроился на работу, но ни капли не удивился, когда узнал, что тот стал кондитером. Готовить у него получалось лучше всякого другого дела, поэтому все его видели только в сфере готовки, никак иначе. Да и сам Йоджи это понимал. Проведя целый день в окружении семьи, Мокуами наконец понял, что является важным составляющим праздника — это, несомненно, были родные. Неудивительно, что ему было так печально, когда он не мог приехать домой в Новый год, подарить подарки, зажечь бенгальский огонь вместе со всеми… только сейчас он понял, что ему было одиноко последние два года, да и не только ему — его семья, несомненно, тоже скучала по нему. Мысленно Мокуами поклялся себе — приезжать домой каждый свободный день. Ведь, в конце концов, то, что он не приезжал сюда целых два года — было чудовищным преступлением. На самом деле, его мать удивилась, когда он без предупреждения обнял ее, так по-детски прижимаясь, будто бы видел ее в последний раз. Она, чуть ли не со слезами на глазах обняла его в ответ, после чего журналист еще раз убедился в том, что он очень любит ее. Ему, к сожалению, не хватило сил сказать этого, но это было не так уж и важно — его мать почувствовала все нежные мысли сердцем. Мамы всегда чувствуют подобное. До самой ночи Мокуами не чувствовал усталости. Ему не хотелось спать, он был полон энергии. Он был удивлен этим, но никому не сказал, ибо не видел смысла. Он уснул сразу после того, как опустился на кровать. Ему было почему-то свежо и легко, и он совсем не чувствовал себя больным. Непонятно, что именно повлияло на него так положительно — смена обстановки или же окружение семьи. Возможно, и то, и то, но важнее было то, что он так быстро поправился и, наконец, обрел истину.