Я иду тебя искать

Мир Тяня треснул, разделившись на множество моментов-частиц, связанных или не связанных друг с другом. Настоящее сейчас подвластно рандому, который может переключить реальность по любому шороху извне: холодно, жарко, грустно, скучно, одиноко. Шань очень-очень часто оказывается триггером. За последние пол года он выучил почти все оттенки реальностей, в которых существует Тянь, но все равно раз за разом прокалывается. Разлом в мире Тяня с каждым днём становится всё глубже, разрастается кроной дерева, порождая еще десятки и сотни новых реальностей. Глаза у Тяня практически всегда пустые, расфокусированные: он смотрит куда-то внутрь себя и не может найти дорогу на поверхность, отдаваясь волнам своего локального сумасшествия. Шань бы даже сказал, что скучает по разным оттенкам его глаз, которые всегда выдавали его с головой. Сказал бы, если бы мог вспомнить, как это когда-то было. Иногда удаётся увидеть Тяня из прошлого — такого же, как раньше, в школе, сто лет назад. Тогда было все так сложно — и так просто. Тогда мимолетное касание вырастало в проблемы и размышления на месяц вперед и приносило за собой столько же скрытого удовольствия. Шань из прошлого был слишком строптивым. Шаню из настоящего просто не против чего бороться. Ему не нужна гордость, не нужны фиктивные, ненастоящие трудности. Всё, что творилось когда-то в прошлом — мелочи. Такие, что мельтешат тенями на границе сознания и растворяются, стоит направить на них хоть чуточку больше внимания. Не мелочи — то, что настоящего Тяня теперь почти не видно. Не мелочи — что чаще ему кажется, что они враги, но справиться со своим влечением он не может — так что использует силу. И таких реальностей слишком много — Шаню уже не раз перепадало так, что дышать не мог, отрыгивая кровавой пеной, Тянь привязывал его к кровати почти на неделю, и только зашедший проверить их Чэн спас от разодранных лёгких или голодной смерти. С тех самых пор ножик для яблок и поселился в изголовье кровати. Шань весь покрыт яркими и пустыми синяками по всему телу, но когда не так, что не вздохнуть — всё это кажется такой мелочью. Он попробовал столько всего, чтобы вернуть Тяня, но тот словно просто не хочет просыпаться, застрял в своём-чужом внутреннем мире и жаждет остаться там навсегда. Шань чувствует теплую руку Тяня и не чувствует его. Но Шань слишком любит его, чтобы уйти. Шань слишком слаб для того, чтобы быть в силах сопротивляться даже мимолётному касанию этих рук, что сейчас прижимают его к груди, в которой стучит — слишком громко — сердце. — Тук-тук. Тук-тук, — словно оно у них одно на двоих. Тянь прислушивается к самому себе, смотрит на застывшее лицо Шаня и незнакомого парня, которого он видит первый раз в жизни. Тянь протягивает руку, пытается коснуться, пытается поймать, но та хватает лишь пустоту. В ладони оседает мелким пеплом холодный солнечный луч. Зубы хрустят от силы, с которой Тянь сжимает челюсти. Шань должен быть только его, больше никто не имеет права его касаться. Раздражение поднимается волной, захлёстывая разум, топит все мысли, кроме одной, и Тянь снова вскидывает руку: на этот раз ловит Шаня за запястье, сжимает крепче, еще крепче, пока суставы в пальцах не скрипят натужно и лицо напротив не искажается гримасой боли. Вот так хорошо. Так он его не упустит. — И что дальше? — Что дальше? — повторяет Тянь, окунаясь в размазанные по пустому, раздражающе яркому небу чувства. Что дальше — совершенно неважно, потому что важно только то, что есть сейчас. Тянь просто слишком любит Шаня. И чувствовать его руку в своей — более, чем достаточно. Жаль, что Шань совсем-совсем его не ценит, смотрит тоскливым взглядом побитой собаки. Тяню казалось, что внутри Шаня когда-то давным-давно горел огонь. Жаль, что сейчас от него ничего не осталось. Тяню кажется, что взгляд, что скользит по нему — наполнен презрением или жалостью. Тянь не заслуживает этого, это давит, угнетает, злит, так что остаётся только использовать всё, что возможно, чтобы оставаться рядом. Кажется, что где-то здесь черта, которую нужно перешагнуть — и ему не придется тонуть в пульсирующем в мозгу желании, в разбитых надеждах на взаимность, в фарсе, что создался сам по себе в воздухе вокруг, как лоснящийся розовым мыльный пузырь, который Шань так стремится лопнуть. И от того, насколько шоколадные глаза напротив потерянные, хочется выть. * Чэн говорил, что это наследственное. Что если это не обошло Тяня, то дальше будет только хуже, даже с миллиардом таблеток, терапиями и самыми дорогими врачами Китая и всего мира. Но безвыходных ситуаций не бывает — Шань прошёл уже сотни таких. Он поднажмёт еще немного больше, сделает что-то, что раньше не пробовал — и это точно поможет.