***
Лухан стоял на улице этим декабрьским вечером, выдыхая изо рта белые клубы теплого пара и до боли сжимал в карманах дутой куртки кулаки. Уже было довольно поздно, и папа звонил пару раз, но омега не взял трубку. Ему сейчас было не важно, о чем могут подумать родители, станут ли они волноваться. В данный момент он стоял рядом с одной из новостроек в престижном спальном районе, сжимал в одном из карманов тест с двумя полосками и смотрел вверх, запрокинув голову на горящие светом большие окна. Сехун уже был дома. Накинув на голову глубокий капюшон толстовки, что торчал наружу из расстегнутой куртки, мальчишка шмыгнул в чистый подъезд за разговаривающим по телефону бетой, и в то время, как тот пошел по лестнице, Лу метнулся к лифту, нетерпеливо тыкая на кнопку вызова. Все его тело под одеждой было покрыто мурашками, и это далеко не от пробирающегося под куртку холода. Слезы все стремительней подкатывали к глазам, а тугой комок встал где-то посередине глотки, из-за чего было трудно дышать. В животе в очередной раз все скрутилось и от всех этих неприятных ощущений мальчишка разрешил себе откинуться на стенку лифта, больно ударившись пару раз затылком, пока кабина быстро несла его вверх по многочисленным этажам. Когда автоматические створки разъехались на нужном этаже, Лухан вылетел из лифта словно ошпаренный и остановился только у заветной входной двери, в момент растеряв всю ту спесь, замер с занесенной рукой для того, чтобы нажать на звонок. В очередной раз стало просто физически плохо. Аж до тошноты. В глазах и носу жгло от слез, что требовали выхода, и сердце под ребрами билось громко и ощутимо часто, прямо по грудной клетке. Тудум-тудум… Мальчишка сжал занесенную ладонь в кулак и зажмурился до цветных мушек перед глазами, а после неожиданно ощутимо сильно хлопнул себя по мертвенно-бледной щеке, выдохнув совсем тихое — «соберись». От ужасного волнения весь омега заметно дрожал, даже кончики пальцев потряхивало, когда подросток все-таки нажал на кнопку звонка, отдернув руку, словно бы обжегся. Он слышал звонкую трель по ту сторону двери и, кусая губы, ждал неизбежного. Прошло меньше десяти секунд, когда послышался скрежет замка, но Лухану казалось, словно он простоял под дверью вечность или даже больше. Сехун открыл дверь, застыв в дверном проеме. Он совершенно точно был удивлен, но сказать ничего не успел, Лухан обнял его, вжавшись в крепкую грудь холодным лицом, и заплакал. Истерика рвалась наружу, выливаясь в поистине звериный вой и соленые слезы из глаз. — Лу, что такое? Что-то произошло? — наконец-то заговорил мужчина, одновременно закрыв дверь и тем самым утянув омегу за собой вглубь прихожей. Лухан лица от груди истинного не отнял, только отрицательно мотнул головой, чувствуя горячие ладони на своей спине, которые успокаивающе поглаживали через ткань одежды, ощутимо подрагивающее тело. Подросток тянул любимый запах мёда: такого тягучего и успокаивающего. Альфа, видимо, совсем недавно приехал с работы, поэтому на нём до сих пор были форменные брюки и светлая рубашка с погонами, которая едва ощутимо пахла древесным одеколоном и нитью пота после тяжелого трудового дня. Мальчишка сильнее вжался лицом в чужую грудь и сжал пальцами сехуновскую рубашку на широкой спине, словно хотел быть ещё ближе, найти поддержку. Ведь куда ему ещё идти с этим? — Лу, не молчи, пожалуйста. Тебя кто-то обидел? Лу ещё совсем подросток, он не знает, как поступать правильно в таких случаях, и просто надеется, что Сехун сможет помочь. Что его альфа его защитит и успокоит. Лухану просто страшно, действительно до мелкой дрожи в теле, до боли в животе. Мужчина чувствовал, что его рубашка стремительно намокла, поэтому, втянув шумно воздух, он ненавязчиво поднял чужое припухшее лицо своими ладонями, накрыв омежьи мягкие щеки, и коснулся своими губами лухановских искусанных красных, налитых кровью. Альфа легко, совсем по-детски, коснулся мальчишеских губ, щеки, припухшего века, склонившись над истинным для удобства. Он втянул ароматную лаванду носом, а та словно бы стала только слаще. — Се, — хрипло на выдохе, а подрагивающая ладошка тянется в карман за треклятым тестом, что разделил жизнь Лухана на «до» и «после». Омега до побелевших костяшек сжал его в руке, чувствуя, как же трудно ему это сказать. Эти слова в горле комом стоят, — я…я...– он прижимает тест к груди Сехуна, и руку жжет неимоверно, и слезы текут вниз по щекам длинными солеными дорожками. Альфа берёт тест в свои руки, а мальчишка все-таки выжимает из себя, –… я беременный. Сехун-а, что же делать, господи?.. Сехун смотрел молча на тест, словно бы у него, как у компьютера ,производилась загрузка информации, пока Лухан искусывал свои губы в кровь и смотрел на истинного снизу вверх, ожидая ответа или каких-нибудь действий. Мужчина очнулся от тихого шока через несколько секунд с шумным выдохом через рот. Он сжал в широкой ладони светло-голубой тест и взял в те же ладони омежьи влажные щеки, нависнув над Лу мощной скалой, накрыл чужие подрагивающие и соленые от слез губы своими горячими, сжимая несильно, словно бы боялся причинить какую-нибудь боль. Эти касания и правда можно было назвать воплощением огромнейшей любви мужчины, которая переполняла его всего в этот момент. — Я так люблю тебя, Лу, меня просто распирает от этого чувства, мальчик мой, — горячо шептал в губы Сехун, едва отрываясь от своего сокровища. Гладил нежные щеки большими пальцами и хотел зацеловать этого мальчишку всего с головы до пят. Но, кажется, его энтузиазма не разделял сам омега. Его губы предательски продолжали дрожать, как и узкая спина. –… отпусти меня! Отпусти, Сехун! — закричал, надрываясь Лухан, чувствуя, как горошины соленых слез катятся вниз по щекам к подбородку, оставляя влажные дорожки. – Это конец! Конец, понимаешь ты или нет?! Я не могу так больше! Мальчишка хотел осесть на том же месте, на холодном паркете, уливаясь слезами, разъедающими бледную тонкую кожу, но Сехун притянул его ближе так, чтобы Лу вжался в его спрятанную под тканью рубашки грудь, обвивая вздрагивающее тело руками и в любой момент готовясь подхватить. Альфа уткнулся носом в светлые мягкие пряди волос, где уже виднелись тёмные корни родного цвета мальчонки, водил горячими большими ладонями по спине и хрупким лопаткам. Сердце Сехуна билось гулко и быстро под ребрами. Он чувствовал, насколько сильно хочет защищать его маленького омегу, что хочет закрыть от всего этого своей широкой спиной. — Пожалуйста, Сехун, с этим нужно что-то сделать, пожалуйста… не делай вид, словно ты не понимаешь, — чуть ли не выл мальчишка, сжимая ладонями ткань на спине мужчины, вжимаясь всякий раз сильней лицом в своего альфу. Когда Сехун услышал это, у него все похолодело внутри, — мне так страшно от мысли о том, что будет после того, как все узнают. Я не хочу… избавляться от него, но что же нам делать? — Что? Не-ет, ни за что, Лу, нет, — замотал головой альфа, — это мой ребёнок, это твой ребёнок, это наш ребёнок, и он родится, малыш, — он говорил уверенно, так, как должен, но пальцы на руках предательски подрагивали. Это только начало того, что им предстоит пережить, чтобы стать счастливыми, — он не заслужил смерти только потому, что его родители — дураки, — горячая ладонь коснулась ещё плоского живота под тёплой тканью толстовки. Только от осознания того, что внутри его любимого мальчика растёт ещё один, уже всем сердцем любимый мальчик, внутри альфы начинало все дрожать, а в груди приятно стягивало и теплело от этих мыслей, заставляя едва заметной улыбке появиться на лице.– Я так люблю тебя, я так сильно люблю тебя, Лу. Омега уже перестал плакать, и сейчас было слышно только тяжёлое дыхание и редкие всхлипы. Сехун решился на самую бредовую, но самую правильную вещь из тех, что приходили в его голову. — Я расскажу Чанелю сам, а ты папе, хорошо? Мы должны, — серьезно сказал Сехун. Лухан резко поднял голову, встречаясь красными и опухшими глазами с тёплым карим О. — Нет, нет, нет! Сехун, он убьет тебя, он точно убьет тебя…– всхлипывая, заговорил омега, стискивая между пальцами ткань рубашки сильней, — у него же есть пистолет, он просто достанет его и выстрелит! Или забьет тебя до смерти! Сехун подумал о том, что да, Чанель может сделать это. Особенно сейчас. Когда он ведёт себя, словно чокнутый. — Все будет хорошо, — только улыбнулся уголками губ О, смотря на мальчишку с такой теплотой во взгляде, что её можно было пощупать руками, — поговори с папой.***
Бэкхен был приятно удивлен, когда Исин разрешил ему в этот вечер посидеть с друзьями. И хоть омега обещал не пить и не курить, а уж тем более не употреблять, он и правда ничего из этого не делал. Мальчишка пил приятно-холодную содовую из жестяной банки и хрустел чипсами, облизывая подушечки длинных пальцев, и чувствовал, как приятно тянет мышцы во всем теле после трудного и очень насыщенного дня. В голове стоял приятный звон, и было так спокойно именно сейчас, в эту минуту. Тут не было ни родителей, из-за отношений которых Бэка по-прежнему не по-детски дергало, словно от пощечины, тут не было Чанеля, от которого кружилась голова и неосознанно по бедрам бежали мурашки, а сердце начинало биться в два раза чаще, тут не было даже Лукаса, рядом с которым Бэк просто перестал чувствовать себя свободным, а ещё ему было ужасно стыдно перед альфой за то, что он так нагло пользуется его искренними чувствами, когда в грудной клетке приятно тянет совершенно из-за другого человека. Именно здесь, рядом с друзьями, Бëн мог немного отвлечься от реальности. Держа в одной руке жестяную банку, а во второй крутя белый пластиковый прямоугольник, подросток думал, погрузившись в собственные мысли до момента, пока Чимин не заставил друга вернуться в реальность. — Ну-ка, ну-ка, — легко выхватив белую визитку из пальцев Бэкхена, рухнул на диван рядом омега, — ва-а, так значит, Корейский Национальный университет пригласил нашего Бэкхенни к себе, — тянул важно Пак, легкомысленно вертя пластинку между пальцев, — и как? Ты согласился? — Я сказал, что подумаю, — выхватив обратно заветную визитку агента и сунув ту в карман дырявых на коленках джинсов, выдохнул Бэкхён. — Дурачок? Такой шанс, надо цепляться за него руками-ногами, — тянул Чимин, пригубив из своей банки безалкогольного пива. Бэк лишь поморщил нос на сказанное другом и отпил у себя, поморщившись от количества газов и одновременно вдыхая запах самокрутки, которую раскуривал рядом Тэхен. Ким в разговоре их не участвовал, только слушал. Он откинулся на спинку кожаного дивана в просторной гостиной Чимина и, не задумываясь, закурил вторую сигарету, щелкнув зажигалкой, зажав фильтр губами, а после, отведя сигарету, пустил серый дым вверх, запрокинув крепкую шею с едва заметно подрагивающим кадыком. Его вьющиеся отросшие волосы были перекрашены в насыщенный черный пару дней назад, снятая толстовка была откинута на подлокотник, и на голой подкачанной груди черным по песочной коже вились причудливые строчки из песни. — А этот твой… сокомандник, как же его там… Минхо? Ему тоже предложили? — закусив полную нижнюю губу жирно намазанную ярким красным тинтом, поинтересовался Чимин и отвел взгляд куда-то в сторону, словно бы и не он спрашивал. — Да, вроде, а что? Понравился? — хитро прищурился Бэкхен, ткнув пальцем в плечо взвизгнувшего Пака. — А может, и понравился, — показал язык друг, тоже ткнув улыбающегося Бэка в плечо, — может, мне тоже в спортсмены податься, м? Как думаете? Тэхен? — повернувшись к до этого спокойно курящему альфе, фыркнул Чимин. — Хах, и на какой же факультет? Кто быстрей высушит литрушку пива? На бесплатное сразу, — хохнул Ким и шлепнул ощетинившегося Пака по мягкой заднице в домашних клетчатых штанах. — Ой, ой, ой, — закатил глаза омега под хохот парней, — друзья ещё…– но банку с безалкогольным все-таки отставил на стеклянный столик, где покоилась переполненная пепельница, пара тройка жестяных банок и миска с крошками от чипсов. Бэкхен смотрел на Тэ, который спокойно, без зазрения совести курил в чужом доме, сидя без верха, и неожиданно спросил: — И как, Чим, твои родители еще не прознали про то, что происходит в доме в их отсутствие?.. Пак криво усмехнулся, подняв один уголок рта и легко вытянув из кимовских пальцев никотиновую палочку, глубоко затянулся, беспардонно сев на колени не возражающего Тэхена. — А они знают, — пожал плечами подросток, выдохнув серый плотный дым в сторону и затянулся снова, зажав фильтр полными идеальными губами. — Да? И что же? Почему они не поговорили с тобой? Мои бы мне уже давно яйца под прессом раздавили за еженедельные вечеринки, — хохнул Тэхен, его голос после табака был глубже и немного хриплый. — У них нет времени на такие мелкие и незначительные вещи, как я, — бесцветно отвечал Пак-младший саркастично играя словами. — А как же помощники, личные секретари, «правая рука», — Бэк обозначил кавычки в воздухе на последних словах. — Я их не слушаю, — буркнул омега хмуро. Видимо, не у одного Бэкхена тема о родителях не была такой уж приятной, — именно поэтому вы по-прежнему можете тусить у меня, оболтусы, цените это, — зажав сигарету между губ, выдал Чимин и несильно и больше в шуточной манере, стукнул друзей по головам сжатыми кулачками.***
Сехун с выдохом положил телефон экраном вниз на прикроватную тумбочку и прижался обратно губами к высветленной макушке, а руками обвил хрупкую омежью талию, прижимая своего мальчика ближе к себе. Они уже час лежали вот так на кровати в квартире Сехуна, слушая тихое дыхание друг друга, грея тела в теплых объятьях. Только спустя несколько долгих минут после того разговора в коридоре мужчине словно пришло настоящее осознание того, что произошло и что произойдет. Честно, его немного потряхивало от эмоций. Он станет отцом. Отцом. У него будет сын. Маленький омега, бета или альфа. Даже нежданные слезы подкатывали пару раз, благо Лухан этого не видел, Сехун глотал этот непонятный комок эмоций и только сильней прижимал к себе любимого. Он просто не мог поверить, что это было реальностью, но тест, который дал ему Лу, был доказательством того, что все правда. Да и смысла врать нет. О даже не пугал надвигающейся, не из самых приятных разговор с Чанелем. Да, ему было немного волнительно и даже, возможно, страшно рассказывать ВСË, но это не остановит его. — Звонил твой отец, — разорвал тишину О, поглаживая под чужой толстовкой бархатную кожу на пояснице, щекоча кончиками пальцев линию позвоночника, — спрашивал, не видел ли я тебя. Он волнуется. Хочет взять людей и патрульную машину, отправиться на твои поиски, потому что твой телефон отключен, а сам ты ушёл уже давно и уже довольно поздно. Позвони ему, он и Кëнсу места себе не находят. Давай, малыш. — Я…– Лухан шумно втянул носом приятный сехуновский запах и прижался губами к домашней мягкой футболке на груди, жмуря глаза, — я не хочу уходить. С тобой так спокойно. Я не хочу отпускать тебя. — Я тоже, Лу-Лу, но нам нужно, — шептал мужчина, целуя в пушистую копну волос, — совсем скоро нам не нужно будет скрываться и мы будем всегда вместе, я обещаю. Ты мне веришь? Сехун отодвинулся от мальчишки, чтобы заглянуть в чужое лицо, но омега только сильнее вжался в его грудь, в конце концов кивнув. Если отец не убьет тебя после того, как ты всё расскажешь. — Я подвезу тебя, — альфа совершенно по детски клюнул омегу в искусанные губы и совсем не ожидал, что Лухан схватит его за шею и притянет к себе, целуя глубоко, так чувственно и открыто, чуть ли не заваливая истинного на себя сверху, Се успевает упереться руками по обе стороны от головы мальчишки. — Пожалуйста, — выдыхает горячее в чужие губы Лу, оторвавшись на жалкие миллиметры от мужчины, — пожалуйста, давай побудем ещё немного только вдвоем, — просит и смотрит так слезливо, что внутри Сехуна все сжимается до крохотной точки. Омега перебирает темные густые волосы, приятно скользя через пряди и массируя кожу, а О не может отказать себе в удовольствии положить горячую ладонь на плоский дрогнувший под прикосновением живот, любовно поглаживая. У них есть еще немного времени.***
Утро в Рождество было ясным: голубое небо и зимний морозец, от которого краснеют нос и щеки. Как и многие в полиции, Сехун в этот чудесный праздничный день работал. И хоть рабочий день был укорочен, для того, чтобы успеть празднично поужинать в кругу семьи или друзей, работу никто не отменял. Но так думал, видимо, только О, потому что все остальные словно бы специально прожигали часы работы на чашки растворимого и дешёвого кофе из автомата, лениво раскладывали пасьянс на рабочих мониторах, думая, что их никто не видит, разговаривали о планах на вечер и смеялись. Все такие легкие и ясные и только О выглядел серой тучей в этот день среди этого ясного неба. Он почти не спал в эту ночь, думая над тем, как будет говорить Чанелю обо всём. Сехун постучал костяшкой указательного пальца в тонкую стеклянную дверь, жалюзи на которой были опущены, и одновременно заглянул в кабинет, переживая в собственной грудной клетке самую настоящую бурю из страха перемешанного с волнением. Но в небольшом помещении оказался лишь Чондэ, который до этого что-то увлеченно печатал в рабочем компьютере. Рабочее место Чанеля было пусто. Офицер Ким подорвался со своего кресла, отдав честь. — Вольно, офицер, — сказал Се и Чондэ заметно расслабился, но обратно так и не сел, — а офицер Пак где? — как можно непринужденней спросил Сехун, одну руку сжав на дверной ручке сильней, а вторую показательно убрав в карман зауженных, отглаженных брюк. — А он в курилку отошел, инспектор О, — показав ладонью в сторону, сказал Дэ. Сехун кивнул и вышел из кабинета, прикрыв за собой дверь. На первый этаж до курилки он дошел быстро. И вроде бы утихшее еще минут пять назад волнение снова накатило пятиметровой волной. Ладони потели, как не было уже очень давно и к горлу подбирался тошнотворный колючий комок, что не то, чтобы мешал говорить, с трудом давал дышать. Сехун увидел Чанеля еще за несколько шагов до курилки через стеклянные двери и такую же перегородку. Лучший друг там был не один: курил наполовину истлевшую сигарету и параллельно говорил о чем-то с офицером Чхве, слышно их не было из-за хорошей звукоизоляции. О про себя молился всем существующим и нет богам на том, чтобы офицер Чхве куда-нибудь резко ушел. Сехуну нужно было сегодня поговорить с Паком и лучшего шанса, увы, больше может не быть. Мужчина вошел в прохладное по сравнению со всем остальным участком помещение, чем привлек к себе внимание. Офицеры поднялись, отдав честь, и сели после кивка О. Даже Чанель. Работа была работой несмотря на то, что он и Сехун лучшие друзья еще со школы, О был выше по званию, начальником. Инспектор больше для вида прикурил, нежели на самом деле хотел затянуться горьким дымом, и мельком глянул в сторону офицера Чхве, замечая, что ему осталось курить совсем немного. О сел на предложенное Чанелем место, рядом на железной скамейке во всю стену, и затянулся до щекочущего ощущения в носоглотке. Сигарета помогла отвлечься ненадолго, как и фоновый разговор сотрудников. Сехун настолько погряз в своих зыбучих, словно песок мыслях, что пропустил момент, когда в курилке остался только он и Чанель. Друг пихнул его несильно в бок локтем: — Ты чего это сегодня в облаках витаешь? Сехун пожимает плечами и прикусывает сигарету за фильтр, в свою очередь спрашивая: — Сколько ты уже выкурил? Лёгкие в пепел решил превратить? Может, бросать уже надумаешь? За то время, что О тут сидит он заметил, как два раза Пак тянулся к пачке за очередной никотиновой трубочкой, а если посчитать то время, что мужчина сидел с офицером Чхве? Наберется приличное количество окурков. — А сам-то, — недобро фыркает Чанель и выдыхает в сторону горький дым тяжёлых сигарет. И как он их вообще курит? Пак на глазах становится каким-то слишком задумчивым и серьезным, в глазах черно и грустно, затяжки глубокие и долгие, словно бы альфа хотел подавиться этим чертовым дымом. Выдыхал через нос и был похож в этот момент на злющего буйвола. Они молчали пару минут прежде чем Пак заговорил, — Кëнсу хочет подать на развод. Неожиданно и резко, так что Сехун аж чуть сигаретой не давится. Альфа хмурится и смотрит на друга по левое плечо от себя. Мужчина же смотрит прямо перед собой, словно точку в стене выжигает взглядом. О прикусывает губу и отводит взгляд в сторону. Вовремя же он, блять, сейчас будет с новостью о ребенке и отношениях с Луханом. Получится ли вообще из этой неравной схватки выйти ему живым? Чанель-то не один будет. С ним его вечные товарищи по оружию: сила и злость, которая долго копится, а потом взрывается в один момент, словно спичку к фитилю поднесли. Но откладывать этот разговор просто бессмысленно. Сколько им ещё так молчать тогда? Пока ребенок в институт не пойдет? — У вас… что-то произошло? — голос ужасно хриплый и это не из-за выкуренной сигареты, — ты поэтому сегодня в участке всю ночь торчал? — Он встретил истинного, — пожал широкими плечами Чанель и вдавил очередной окурок в и без того полную пепельницу. Снова потянулся к пачке во внутреннем кармане форменного пиджака, — рассказал мне вчера об этом, и я теперь просто не знаю, что мне делать, — невесело усмехнулся мужчина, колупая коротко стриженными ногтями пачку сигарет. На его полных губах застыла грустная улыбка, а взгляд был направлен в пол, — сказал, что мне нужно подумать и уехал, нет, убежал. Потому что в голове пусто. Черно. Я не знаю, что мне ему сказать. Отпустить, наверно, да? Нет смысла держать рядом с собой человека, который к тебе ничего не чувствует… да и я тоже не чувствую, — последнее в этом монологе было сказано уж совсем тихо, почти не слышно. У Сехуна подрагивали кончики пальцев и потели ладони, он вытирал их постоянно о натянувшуюся ткань на бёдрах и облизывал искусанные тонкие губы. Волнение в его теле поднималось на манер тошноты, было также противно. — Чанель… — М?..– повернул голову к другу альфа, заметив то, каким белым был Се. Чанель в заботливом жесте положил свою большую и теплую ладонь на плечо друга, слегка сжимая, — О, все в порядке? Ты какой-то бледный… — Я и Лухан — мы истинные. И… и у нас будет ребёнок, — опустив взгляд на носки собственных начищенных ботинок, говорит Сехун, — я должен был сказать тебе об этих отношениях ещё два года назад. Повисла звенящая тишина. Пак, словно обжегся, дёрнул руку с плеча лучшего ещё секунду назад друга, который поднял взгляд и теперь смотрел прямо на Чанеля. И в этих глазах было столько отчаяния, безысходности. Оно плескалось там на чёрном дне. — Что ты сказал?.. Это шутка такая? — словно по инерции продолжая улыбаться, выдохнул Чанель. Он смотрел в упор на серьёзного Сехуна, чьи густые брови напряженно съехались к переносице, Пак прекрасно видел, что О пытался держать лицо, но это удавалось с большим трудом. — Нет, Чан, это не шутка, — хрипота вместо голоса от волнения. — Не шутка…– уже нахмурился Пак, поджал полные губы в тонкую полоску, сжал кулаки. Он молчал какое-то время. Для Сехуна оно казалось вечностью, а на деле не больше минуты, –…ты трахал моего сына? Ты… всё это время держал меня за придурка? Сука, я убью тебя. И Чанель воспламенился на глазах, подобно спичке. О предугадывал, что такое произойдёт, что Чанель кинется на него с кулаками, повалив на пол, зажмет бедра сильными коленями и будет просто бить, не давая и возможности защищаться. Чанелю было плевать на то, что за прозрачными, стеклянными стенами прохладной курилки их прекрасно было видно. Сехун знал, поэтому не препятствовал. Он заслужил это. Заслужил синяки, обидные слова и боль от кулаков, возможно, он заслужил даже намного больше, чем всё это. Ведь альфа не знал это чувство, которое клокотало и бурлило сейчас в разгневанном Чанеле, который бил и матерился. Бил сильно и очень больно. Сехун чувствовал, как из носа шла кровь, как во рту появился вкус крови. Кровь была везде. Он должен был давно сказать все, как есть, а не играть в долбанную молчанку два с половиной года. Он должен был сказать. Если бы с ним поступили так же, он наверняка, не поскупился воспользоваться табельным, выстрелил не думая о последствиях, утопая в слепой ярости, как лучший друг в данный момент. Но Чанель не схватился бездумно за пистолет, не направил в чужую грудь, не нажал курок. Он бил со всей своей бешеной силы, рычал, сжимал собственные губы до боли и кажется плакал, или это слезы Сехуна? А может это кровь была солёной? Что за друг такой?! Это не друг… это предатель. На мгновение он остановился, отвернул голову в сторону, словно ему было противно смотреть на бывшего лучшего друга. И в этот то момент в курилку наконец-то вбежали шокированные люди, оттаскивая разъяренного Пака от Сехуна в сторону, держа альфу за напряженные предплечья, игнорируя каждый порыв дернуться в очередной раз к так и оставшемуся лежать на полу О, который глотал собственную кровь, отвечая на вопросы работников о том, что же случилось и все ли в порядке. Да какой там… Если все в порядке, то человек не истекает кровью. Сотрудники были в полном шоке. Как так?! Они знали этих двоих как самых лучших в мире друзей. Пак Чанель и О Сехун никогда не ссорились, а тут на тебе, аж до драки дошло, и что самое странное О словно бы совершенно не сопротивлялся, позволяя себя бить со всей силы. Сехун чувствовал, как гудело лицо, стремительно опухали синяки, кровь текла в нос, кровоточили дёсна. Определенно, у него были разбиты губы, бровь. А в голове звон, перед глазами плыло. Он заметил сбитые в кровь костяшки уже не вырывающегося Пака, то как трясёт его пальцы. — Да как же так… я же оставлял его с тобой, когда Лу был совсем мелким… он тебя чуть ли не вторым отцом звал, я доверял тебе, а ты! — слышал это О, хотя Чанель говорил довольно тихо и многие в этой небольшой комнатке вообще не могли даже представить себе, о чем говорил неожиданно переставший оказывать какое-либо сопротивление офицер Пак. Сехун закашлял, собираясь ответить, принял из чужих протянутых ему рук платок, прижимая тот к лицу. Без разницы куда, все равно на его лице нет уже живого места. Чанель даже не повернулся. Точно противно. — Мы истинные, Чан, — булькая, ответил наконец-то, чувствуя вкус металла на языке, — помнишь же, когда такими же были, мечтали истинных найти, счастье своё, и я нашёл… а ты? Хватку на Паке ослабили, а альфа дернул руками в ту же секунду, заставляя отпустить себя. Чанель нервно одернул пиджак, поправляя его и не удержался от того, чтобы презрительно плюнуть в сторону бывшего лучшего друга, зашипел: — Пошел к черту, ублюдок, видеть тебя не хочу. Внутри горел бесконечный пожар и, кажется, ему не было конца. Скоро там, внутри, все истлеет, ничего не останется. Удар за ударом, и обычная жизнь идет под откос. Вот так просто оказалось сломать Чанеля. И хоть внешне он этого не показывает, выходя из курилки, оставляя за спиной ошарашенных произошедшим коллег и раздражающе спокойного О, черт бы его драл, но внутри уже не было живого места. Ещё утром альфе казалось, что все произошедшее вчера было словно глупой шуткой, и проснулся он в своём кабинете на стопке из папок с делами потому что вчера вечером просто поздно закончил, а ехать до дома было бы сравнимо с самоубийством, поэтому и заснул прямо на работе. Он проматывал вчерашний разговор с Кëнсу весь день, но по-прежнему улыбался коллегам, друзьям… до этого момента. Сейчас же его словно холодной водой из тазика окатили. Открыли глаза. Сказанное вчера мужем — не сон. Сказанное пять минут назад Сехуном — тоже. И ладно бы, но убивали сильнее то, что все всё это время молчали: Кëнсу об истинном, Лухан о Сехуне, а Сехун о Лухане. Никто ничего не говорил, пока ситуация не дошла до точки невозврата. Не было на самом деле смысла винить во всем остальных. Но в этом непонятном состоянии просто не получалось здраво мыслить. Возможно, это с Чанелем что-то было не так, раз ему никто ничего не говорил? Погруженный в свои мысли, Пак не заметил как рядом материализовался гиперактивный Чондэ с самой яркой из улыбок в своём арсенале. Наверно, у него произошло что-то очень хорошее, ведь сегодня утром в кабинет он ворвался с новостью о том, что ночью у Минсока начались схватки, поэтому напарник нервно скакал по кабинету всё утро и не находил себе места, качая под столом носком ботинок и дерганно кликал мышкой. — Пак! Пак, еб твою мать! У меня родился сын! Сын-омега! Ты слышишь?! — счастливо кричал Чондэ в лицо другу, схватив того за широкие плечи и совсем не замечая и не чувствуя за собственным счастьем, что лилось рекой, чужого отчаяния, злости и полной печали, — Минсок родил! Это самый лучший подарок на Рождество! Кто был рядом из коллег и услышал — захлопали в ладоши, поздравляя Дэ и только на лице Чанеля не дрогнул ни один мускул. — Пошел нахуй! Не до тебя вообще! Вечно ты со своими розовыми соплями, как же я затрахался, — агрессивно рыкнул Чанель, раздраженно и резко дернув плечами, скинув тем самым руки замершего перед ним напарника. — Пак, какая муха тебя сегодня укусила? — крикнул из-за своей стойки диспетчер, оторвав от одного уха большой наушник. — Завались, — гаркнул альфа и обойдя по правое плечо молчавшего все это время Кима, пошел к лифтам, чтобы подняться в кабинет за пальто и уехать куда-нибудь подальше отсюда. Для Чанеля в это Рождество рухнул весь его идеально, как казалось, сотканный мир. Ничего не осталось.***
Семья Пак была именно той семьёй, которая делала все в последний момент, и даже в Рождество. Кëнсу не позаботился о продуктах к рождественскому ужину и решил ехать праздничным утром в один из супермаркетов их района, прекрасно зная на какие огромные очереди сейчас наткнется. Ну что поделать. Заметив некоторую подавленность своего сына, Су предложил Лухану поехать с ним, зайдя в комнату подростка со стуком в дверь. Омега дергается, сидя на своей кровати в позе лотоса, но всё-таки соглашается кивком головы. Старший омега уходит в свою спальню, чтобы переодеться и не может перестать думать о состоянии своего сына. Возможно ли то, что мальчишка так странно ведёт себя из-за того, что чувствует вину за то, что вернулся вчера поздно и ответил на звонки только спустя два долгих часа? Или Лу как-то узнал о том, что происходит между его родителями? В супермаркете полно народу, пока Кëнсу петляет с тележкой между рядов, изредка останавливаясь у полок с нужными продуктами, Лухан плетется по правое плечо немного позади. — Что насчет йогурта? Возьмем упаковку, чтобы хватило надолго, м? — стоя у прохладного ряда с молочной продукцией, спрашивает мужчина у сына, слегка к нему обернувшись и одновременно потянувшись к упаковке, обернутой пленкой. Лу пытается улыбнуться и соглашается, а у самого все в животе скручивается неприятно. И хоть у него все только-только начинается, но его беременность уже протекает довольно сложно. Только час назад его вывернуло после завтрака в туалете их дома. Переживая подкатывающую волнами тошноту, омега трясущимися пальцами открывал кран на полную, чтобы не дай бог Кëнсу ничего подозрительного не услышал из ванной, а потом держась гудящими от напряжения ладонями за ободок унитаза, ждал со слезами, что текли вниз по щекам, когда же всё это закончится. Подрагивающими пальцами омега раскрыл обертку на мятной конфете и закинул ту в рот, пытаясь дышать ровно, чтобы подавить стремительно поднимающуюся тошноту. Часто это помогало в такие моменты, как этот, когда отойти проблеваться ничем было некуда, а делать что-то с этими удачными ощущениями надо было. С некоторых пор по всем карманам мальчишки были распиханы сосательные конфеты, словно бы этот сраный токсикоз был качкой. Лухан думал о том, что закончится ещё в километровой очереди на кассу, но всё оказалось намного лучше и через долгие двадцать минут он оказался на морозной декабрьской улице, часто вдыхая холод через рот, держа в обеих руках по большому пакету. У Кëнсу тоже были заняты обе руки. Кое-как убрав продукты в багажник небольшой машины Су, омеги с громким выдохом сели в салоне, откинувшись на светлые сидения. — Лу, ты такой бледный, устал? — услышал мальчишка, рассасывая за щекой уже по счету третью конфету. Можно было сказать с большой натяжкой, что ему стало лучше, — ничего, скоро будем дома и отдохнем. Поможешь мне вечером с ужином? Я хотел запечь что-нибудь в духовке. Мальчишка практически не слушал папу, но после слов о запеченной еде в духовке, от запаха которой обычно у омеги собиралась слюна во рту, сейчас стало дурно только от одного представления жареного мяса или овощей. И тошнота, которую Лухан ещё пять минут назад успешно глушил и игнорировал, вырвалась наружу. Подросток только успел открыть дверь машины, чтобы не дай бог не стошнить на резиновый коврик под подошвой ботинок. — Лу!..– только и успел выдохнуть Кëнсу, схватившись за свободную руку сына, пока тот перегнувшись из салона, блевал целым «ничем» на асфальт парковки. Скорее он просто плевался ставшей слишком вязкой слюной, чувствовал мерзкий вкус мятной конфеты во рту и пустые тошнотворные позывы. Желудок был пуст ещё после завтрака, хорошо, что желчь не пошла. Пережив все позывы и отплевавшись хорошенько, Лухан, бесконечно уставший, закрыл дверь машины и откинулся на своем сидении, часто и шумно дыша через нос с закрытыми глазами и водя во рту языком по зубам. — Ты как? — первым делом спросил папа, сжав омежье плечо через ткань куртки, — что-то было испорченно в завтраке? Как себя чувствуешь? — суетился старший, водя рукой по куртке сына на часто вздымающейся груди и животе, пытаясь понять состояние подростка, пока Лухан не поймал своей прохладной ладошкой ладонь папы, сжав довольно сильно, открыв глаза. — Пап, — хрипло позвал омега, пытаясь восстановить сбитое дыхание. — Что? Водички?.. Это было чувство словно перед прыжком в никуда. Словно бы Лухан стоял на краю обрыва, но он прекрасно понимал, что сказать нужно. Было ужасно страшно, до дрожи, если честно, но Лухан только облизал искусанные губы и посмотрел на Кëнсу абсолютно темными печальными глазами. Пусть что хотят, то и делают. Одно омега знает точно — ни при каких обстоятельствах он не откажется от этого ребенка. — Что, если я скажу, что беременный. Ты меня убьешь? — обронил Лу, сжав ладонь папы в своей только сильней, замечая, как дрогнули ресницы Кëнсу. Мужчина моргнул и прочистил горло, словно бы пришёл в себя спустя несколько секунд, а потом отвел взгляд в сторону, с натянутой улыбкой буркнув: — Для шутки — это слишком, возможно, рис испортился, тот, что мы на завтрак ели. Или проростки. Почему мне не сказал? Видимо, их давно надо было выкинуть, — говорил уже больше с собой Кëнсу, нежели с Луханом, ненавязчиво вытащив свою руку из-под ладони сына. — Я серьезен как никогда. Я сделал тест. Две полоски, — проговорил мальчишка, сжав свою ладонь, — меня… уже две недели тошнит по несколько раз на дню и жутко болит голова, не думаю, что это отравление. Я не знал, как сказать, но думаю, скрывать — смысла нет. Посерьезневший Кëнсу, что до этого внимательно слушал, неожиданно невесело хмыкнул себе под нос, дернув один уголок губ вверх. — Кто отец? — только и спросил он спустя пару напряжённых минут. Лухан сжал кулаки сильней, вдохнув в легкие побольше воздуха. Вообще он рассчитывал рассказать все дома, но его неожиданная тошнота решила иначе. — Сехун. Брови папы дернулись вверх и он шумно сглотнул, оттянув немного шарф на шее вниз, чтобы дышалось легче. — Так тот альфа, о котором ты мне однажды сказал — Сехун? — хрипло спросил Кëнсу. — Да. Мы поняли, что истинные ещё два года назад. Я боялся и не знал, как рассказать вам про это. Это… это не легко. — Разумеется, — фыркнул папа и повел плечом, а когда услышал тихий всхлип, дёрнул голову в сторону разревевшегося в момент сына, — шшш… тихо, тихо, ну чего ты, — сразу же размяк ещё секунду назад серьезный родитель и притянул мальчишку к себе, вжав в плечо, запустив в светлые волосы пальцы на затылке. Он прекрасно слышал и чувствовал вой подростка, шептал какую-то околесицу и нежно обнимал, пытаясь успокоить сына, а заодно и себя. Кëнсу мог только представить себе, как было тяжело Лу на сердце все это время. — Папочка, что же мне делать?..– всхлипнул в плечо родителя Лухан, потираясь носом о пальто Су. — Ты и Сехун, вы хотите этого ребенка? — первым делом спросил серьезно папа, — нет, нет, не так. Ты. Ты, Лу, хочешь его? Это большая ответственность, мой хороший, ты готов к этому? Подросток головы от плеча не отнимает, кивает, вдыхая глубже успокаивающий запах родителя. Ему стало даже немного лучше: тошнота отошла и пришло приятное затишье. Кëнсу облизнул свои полные губы, чувствуя, как от таких неожиданных новостей его сердце захлебывается ударами. — Хорошо, мой хороший, раз ты так решил, — успокаивающе водя вспотевшей ладонью по спине Лу, кивнул сам себе старший омега. Всё его тело под одеждой было в мурашках, каково же тогда было Лухану?.. — Ты на меня злишься за это? — шмыгнул носом подросток, оторвавшись от папы ненадолго, чтобы посмотреть в глаза старшего. — С чего бы, — удивленно протянул Кëнсу, — я думаю, я и твой отец в этом виноваты. Я имею в виду то, что ты не рассказывал о своих отношениях все эти два года, — пожал плечами старший и Лухан поджав губы, обратно прижался к его плечу, — могу предположить, что к врачу ты, конечно же, не ходил. Лу отрицательно качает головой. Его щеки и кончики ушей розовеют от словно бы из ниоткуда взявшегося стыда, и омега трется носом о грубую ткань папиного пальто. — Хорошо, тогда я запишу тебя к своему проверенному специалисту. Тебя ещё тошнит? — сын в очередной раз отрицательно качает головой, а Кëнсу замечает, что непонятная дрожь в его теле от столь неожиданной новости проходит, — тогда поедем домой. Со стоянки они выезжали в полной тишине, каждый погруженный в свои мысли. Лухан смотрел в окно на пробегающие мимо здания и чувствовал то, как легко ему стало дышаться после того, как многотонный камень тайны упал с его плеч, перестав давить. Мальчишка повернул голову к Кëнсу, блуждая взглядом по его задумчивому лицу, взгляду и был ужасно благодарен, что у него такой понимающий папа. — Спасибо, что не стал читать морали, — немного хрипловато произнёс подросток, разрезав тишину в салоне машины. Он несмело положил свою прохладную ладонь поверх папиной и сжал. — Рано не радуйся. Это я просто от шока ещё не отошел, — неожиданно улыбнулся старший, секундно глянув на сына, — отец ещё не знает? — Нет, — тихо сказал Лухан, думая над тем, как там сейчас Сехун, — я люблю тебя. — Я тоже люблю тебя, сын. Ладонь Лу сжали в ответ.***
Вечером, пока Исин доготавливает последние блюда для Рождественского ужина, Бэкхен заканчивает с украшениями в зале: тут и гирлянды на стене и ярко украшенная мальчишкой елка и запах чудесный по всей квартире, как в детстве. Такой по-настоящему праздничный, рождественский. По телевизору крутят комедии весь день, а наблюдая за горящими на елке огоньками невольно становится как-то спокойно, словно по умолчанию. Телефон в кармане домашних штанов вибрирует входящим сообщением. Это Лукас, говорит, что заедет за Бэком в девять, чтобы отпраздновать вместе. Омега отправляет емкое «хорошо» и блокирует экран, услышав трель дверного звонка по всей квартире. — Кого могло принести? — встает с дивана Бэк, поправляя на себе приятную к телу футболку, но спешить открыть дверь не приходится — Син открывает неожиданному гостю сам. Разве праздновать Рождество Исин и Бэкхен не собирались только вдвоем. Подросток выходит в коридор, и знаете, он практически не удивляется, когда видит в прихожей Ву Ифаня, которому папа любезно помогает снять пальто с таких раздражающе широких плеч. Ну и как же Бэк мог не догадаться, что Исин позовет своего бойфренда праздновать с ними… Теперь уехать с Лукасом праздновать Рождество мальчишке хочется во сто раз сильнее, лишь бы не видеть этого мужчину рядом со своим папой. У Ву в руках два больших пакета, наверняка, подарки или еще что-то, и альфа просит мальчишку отнести это в зал и поставить под елку. — Я ваш личный Санта в это Рождество, — широко улыбается мужчина, приобнимая Сина за талию и целуя какого-то уж очень смешливого сегодня омегу в гладкую щеку. Бэкхен пытается поддержать всеобщее веселье, но его выдавленная улыбка больше похожа на оскал, поэтому подросток разворачивается на пятках и спешит в зал с немаленьким грузом. И чего этот Ву Ифань только хочет добиться всем этим? Бэкхена не так уж и просто купить, а уж тем более какими-то подарочками. Когда мальчишка возвращается в коридор, тот уже пуст, из ванной слышны звуки воды, а на кухне гремит посуда. Бэк идет на кухню. — Что он здесь делает?! — надломив брови к переносице, глухо рыкнул мальчишка, показав пальцем в сторону ванной комнаты, где наверняка и был альфа, что после улицы мыл руки. — Ифань будет с нами праздновать Рождество. Я прошу тебя, веди себя прилично, — выставив ладони вперёд, умоляюще произнес старший омега, прикусив губу с тонким слоем тинта на ней. Стол уже был сервирован на три персоны. Бэкхен прикрыл глаза и провёл ладонью по лицу, изображая вселенскую усталость. Хотя, он и правда устал от этого альфы, долбанного папиного ухажера. Вот бы сейчас перемотать на десять лет назад, когда он, папа и отец, все вместе, дружно встречали Рождество, ужинали вкусно, дарили подарки и смеялись. Но, конечно же, так больше никогда не будет. Исин любит другого альфу, отец работает даже в рождественскую ночь, а Бэкхену давным-давно не восемь лет. — Постараюсь, — всё же выдыхает подросток. Ему на самом деле тоже ссориться и выяснять отношения не хочется сейчас, — но не обещаю. И после ужина за мной заедет Лукас. Омега потер раздраженно шею и услышал неожиданный довольный хмык Сина. — Я надеюсь ты не будешь творить глупости, потому что последствия могут быть серьезными. Бэк резко поднял голову: — Пап! — щеки и уши мальчишки мгновенно покраснели от сказанного старшим. Сидя за столом, мальчишка всё чаще ловил себя на мысли о том, что чувствует себя тем самым третьим лишним. Он, потеряв всякий аппетит, лениво ковырялся в своей тарелке и щуря глаза, смотрел на папиного бойфренда, сжимая палочки между пальцами сильней. Когда после ужина все перебрались в украшенный Бэкхеном зал на широкий диван, чтобы открыть подарки, и Син убежал в свою комнату, чтобы принести припрятанные сюрпризы, оставив Ифаня и Бэка одних, подросток не смог себе отказать в шпильке, сидя на противоположном конце дивана, лениво откинувшись на спинку: — Просто чтоб вы знали, господин Ву, мой папа достоин лучшего! Бэкхен показательно дергал ногой, что свисала с дивана и колупал заусенцы на своих тонких пальцах, ожидая какого-нибудь ответа от раздражающего мужчины. Ву, к слову, не растерялся: — Во-первых, это не правда, лучше меня не будет, потому что я самый лучший. Возьми это, пожалуйста, — и передал один из двух больших пакетов, — это тебе. — Не правда! — рыкнул мальчишка, но подарок принял, хоть и не посмотрел, что было внутри, просто рядом поставил. — А, во-вторых, ты большой молодец, раз защищаешь своего папу, — обезоруживающе улыбнулся мужчина, а подросток и сказать ничего не смог, потому что в зал ворвался довольный Исин. После подарков старшие остаются в зале за просмотром рождественских фильмов, а Бэк уходит в комнату, чтобы оставить там уже распечатанные подарки. Его телефон в кармане штанов вибрирует от входящего звонка, и мельком глянув на определитель, мальчишка принимает вызов. — Я выезжаю, скоро буду, — говорит в динамик Лукас, а Бэкхен облизывает губы намазанные клубничным блеском, о котором совсем забыл. Он бьет себя по лбу, но уже поздно: половину он съел за рождественским ужином, а вторую половину слизал сейчас. Только легкий запах ранее приторной клубники остался. — Хорошо, я жду тебя, — наконец-то отвечает и тянется за заранее приготовленной одеждой. — Давай, — выдыхает альфа и Бэк первым прерывает звонок. Он быстро переодевается и выходит из комнаты, кладет телефон на комод в коридоре и смотрится в зеркало, поправляя челку. Из зала слышатся голоса папы и Ифаня, тихий смех, и мальчишка хочет расслышать о чем говорят эти двое, но его внимание перетягивает на себя пиликнувший пришедшим сообщением телефон. Первая мысль была, что смска от Лукаса, но Бэкхен все равно решил проверить. И его сердце в момент сбилось со своего размеренного темпа, забив по рёбрам с бешеной скоростью. Сообщение было от Чанеля. И да, Бëн так и не удалил его номер из контактов. Он, честно порывался несколько раз, но так и не сделал этого до сих пор. Он подрагивающим пальцем нажал на иконку входящего сообщения и вгляделся в черные по белому буквы так, словно бы видел те впервые в жизни. Выйди, нам нужно поговорить. Омега сглотнул вязкую слюну и шмыгнул носом, собираясь написать уже что-нибудь. Может, сказать, что он не дома, а? А, может, выйти и поговорить, как взрослые люди? Или проигнорировать? Но ничего из этого сделать Бэк не успел, пришло второе сообщение: Я знаю, что ты дома. Пожалуйста, Бэкхен, давай поговорим. Нам нужно это сделать. Омега выключает телефон и кладёт его в карман куртки, наспех надевая ту, не потрудившись застегнуть. — Я ушел! — он не слышит, что говорят ему в ответ, потому что уже выходит в подъезд и быстро бежит вниз по лестнице, не дожидаясь лифта. Если они хотят поговорить, то должны это сделать до того, как приедет Лукас.***
Бэкхен выбежал на улицу, чувствуя, как под расстегнутую куртку стремительно пробирается зимняя прохлада, на лицо и волосы падают крупные хлопья снега. Мальчишка видит недалеко от подъезда гелендваген, из которого уже выходит Чанель. Честно, Бэкхен только сейчас задумался о том, почему мужчина не с семьёй за рождественским ужином, а тут. С ним. Стоит на декабрьском морозе в расстегнутом пальто, под которым виднеется бежевый свитер. Альфа замер от него в паре метров, но уже отсюда мальчишка может прекрасно почувствовать, как удушающе от Чанеля пахнет сигаретами, словно бы это и был его природный запах. Истинный сглатывает вязкую слюну, подросток замечает это по дернувшемуся острому кадыку, а после Пак сокращает расстояние между ними в пару больших шагов и заключает в крепкие объятья, выбивая тем самым весь кислород из лёгких омеги. Мужчина прижимает к себе, теплому, близко-близко, а Бэк старается скрыть мелкую дрожь. Как бы хотелось надеяться, что это от холода кожа под одеждой покрылась мурашками. Голова Чанеля на плече Бэкхена и альфа горячо дышит в цыплячью шею мальчишки, длинными пальцами сминая ткань куртки на спине истинного. Бëн понимает, что происходит только спустя долгие несколько секунд, сначала несильно толкает мужчину ладонями в грудь, пытаясь выбраться из удушающе теплых объятий, а потом уже прикладывается к мышцам груди с силой. Ему удаётся отойти на несколько шагов от Чанеля. — Что происходит? — облизнув на морозном ветру ссохшуюся кожицу на губах, прохрипел омега, волком глядя на мужчину, — говори быстрей, зачем хотел встретиться, меня должен забрать… парень, — почему-то говорить это Паку было очень неловко и как-то странно, — я не хочу, чтобы он видел меня с тобой и подумал о чем-нибудь. Чанель облизнул свои пухлые губы и выдохнул белый пар из носа, подобно паровозу. Бэкхену была прекрасно заметна нервность и дерганность истинного. Что-то точно было не так. Он выглядел довольно странно, убирая широкой ладонью упавшую на лоб челку, где от укладки осталось лишь слово. — Я хотел увидеть тебя, — сказал басовито альфа, а Бэк почувствовал стойкий запах алкоголя. Как он доехал пьяным? Он сел за руль в таком виде? Да что происходит? — Ты сказал, что хочешь поговорить, — выдохнул подросток, сжав кулаки до побеления костяшек. А еще у него мерз нос и уши от холода, но на это сейчас омега старался внимание не обращать. Мужчина напротив шумно втянул воздух. — Столько дерьма на меня свалилось за последние двадцать четыре часа. Лухан забеременел от моего лучшего друга, а у Кëнсу нашелся истинный и он просит развод. Кажется, только ты всегда был со мной по-настоящему честным, да? Я снова оказался в дураках… — говорил альфа, а Бэкхена словно бы по голове ударили чем-то тяжелым. — Что?.. — Ты единственный кто у меня остался, Бэк, — судорожно выдыхает горячее Чанель и делает попытку снова приблизиться к подростку, но Бëн отходит. — Как же прискорбно, что меня у тебя уже нет, — качает головой омега, хоть в груди на секунду теплеет и даже скользит секундная мысль о том, что, возможно, после этого он с Чанелем наконец-то смогут быть вместе? Но это приятное тепло тут же покрывается коркой льда. Нет, это еще ничего не решает. Это вообще ничего не решает. — Бэкхен, послушай меня! Мы могли бы…– альфа за пару больших шагов сокращает расстояние между ними, чтобы схватить за руку. — Нет! — Пожалуйста, послушай! — Пак успевает схватить за предплечье, уже собравшегося убегать омегу, но Бэкхен вырывает свою руку из захвата, развернувшись неожиданно резко и припечатав по гладкой чанелевской щеке жгучую сильную пощечину, от которой точно останется след. Омега замер на секунду, словно сам осознал, что сделал только что. Ладонь гудела и кожу покалывало так, что мальчишка сжал пальцы в кулак, чтобы перетерпеть неприятные ощущения. — Я не хочу! — чуть ли не задыхаясь, надрывно говорил омега, смотря на Чанеля полными слез глазами, — я не хочу, даже если то, что ты говоришь — правда. Я натерпелся и мне хватило боли и собственных мыслей, что разъедают меня изнутри и по сей день. Просто давай наконец-то забудем друг друга, словно и правда не встречались никогда. — Ты правда этого хочешь? — Да, — холодные и обветренные губы Бэкхена дрожали, — пойми, что я не хочу быть запасным парашютом в этих отношениях! — выкрикнул мальчишка, не заботясь о том, что их мог кто-то услышать. Да и не до этого сейчас было, — если Кëнсу вдруг скажет, что ошибся, что хочет вернуть тебя, то ты с вероятностью девяносто девять и девять десятых процента побежишь к нему обратно, распахнув объятья. А я? А я хоть и истинный твой, но останусь, как всегда, ни с чем. Только с собственным сердцем, которое в очередной раз пропустили через мясорубку. Не хочу, спасибо, натерпелся и мне хватило. У меня уже есть любимый человек. — А любимый ли он действительно? — фыркнул Чанель, убрав замерзшие руки в карманы чёрных джинсов. Бэкхен с вопросом покосился на мужчину, — может ты хочешь верить в то, что любишь этого парня. — Да пошел ты. К черту. Все мозги мне выебал своим мужем и верностью, а теперь приехал плакаться, что все это время тебя за нос водили? Ну что ж я не жилетка, и то, что ты слеп — только твои проблемы. Прости я ничем не могу помочь. Уже не могу. Чувства ушли. Бэкхен безбожно врал, но выглядел при этом так уверенно и убедительно, что не поверить было просто невозможно. Он просто надеялся на то, что слова о том, что чувств больше нет, смогут хоть как-то остановить напор мужчины. На самом деле внутри него все ныло, рвалось к альфе, но он продолжал стоять на месте. Он не может. Если скажет, что чувства до сих пор есть и никуда не уходили, то это будет словно прыжок в неизвестность. Он не может быть уверенным в Чанеле. А вдруг… и этих «вдруг» так много, что лучше уж соврать и терпеть минутную боль, которая обязательно пройдет, чем потом чувствовать эту боль постоянно. — Ты пьян, Чанель, и несешь бред, о котором потом пожалеешь, — чувствуя, как постепенно накатывают волны истерики, как дрожит под курткой тело, проговорил подросток. — Я не пьян. — Я чувствую, как от тебя несет алкоголем! Альфа шумно вдохнул и прикрыл глаза, его щека заметно покраснела от удара. — И всё же, — сглотнул вязкую слюну Пак. Бэкхен мог почувствовать то, насколько был растоптан внутри мужчина, — прости меня… за все те слова, которые я когда-то успел наговорить тебе. Просто прости. — Ты так заговорил, потому что один в итоге остался? — невесело фыркнул мальчишка. От слез в глазах жгло или это был карандаш для глаз, которым Бэк нарисовал сегодня стрелки? Без разницы, — а если бы твой богоподобный Кëнсу так ничего тебе и не рассказал, то так бы и продолжил делать вид, что между нами ничего нет, не было и не будет? — Я. — Я не хочу ничего слышать. Просто уезжай. Сердце под каркасом ребер так сильно зудело, словно бы бери и вырывай, чтобы ничего не чувствовать. Чанель наклонился к омеге, а Бэк с силой зажмурился, чувствуя на своей влажной щеке чужое дыхание, а потом и совсем уж легкое прикосновение горячих губ. Внутри мальчишки что-то оборвалось. Он хотел прижать альфу к себе, очень хотел не отпускать больше, но нельзя. Если опять притянуть — Чанель оттолкнет намного больней. — Прости меня, — шепчет альфа, а омега сильней сжимает челюсти. Бэк смотрел на снег под своими ногами, на мокрый асфальт, смотрел за тем, как бежит свет от фар проезжающей мимо машины, чувствовал, как тепло истинного сменяется на холодный зимний ветер. Мужчина садится в машину и та шуршит колесами, скрываясь из виду. Полностью в растрепанных чувствах Бэкхен набирает номер Лукаса в телефоне и прикладывает гаджет к уху. Его откровенно трясет и редкие слезы наверняка заставили карандаш на глазах потечь, и Бэкхен совсем не знает, как в таком состоянии вообще будет сейчас с Лукасом, но плевать. Он терпеливо ждет, когда длинные гудки сменятся на знакомый голос, что происходит не быстро. — Да.? — звучит по ту сторону хрипловато. — Лу, где ты? Я жду тебя у дома, ты говорил, что будешь скоро, а…– параллельно подросток пытается хоть как-нибудь спасти макияж, чтобы Вон ничего не заподозрил, когда подъехал, но его перебивают: –… прости, Бэк, — звучит как-то странно, словно бы неуверенно и подросток замирает, глядя на падающие крупные хлопья мокрого снега, — не получится сегодня, неожиданные дела, прости, Бэк, совсем никак, давай, может, завтра, м? — Завтра?..– зачем-то переспрашивает мальчишка, шмыгнув покрасневшим носом. Что-то внутри него оборвалось во второй раз. Лукас пытается что-то объяснить невнятно, словно неожиданные планы у него появились минуту назад, но Бëн не слушает это, честно сказать. Внутри него сейчас так пусто, что он и сказать ничего не может в ответ, просто сбрасывает звонок и убирает телефон в карман. Рождественский мороз колет нос, щеки и хрящики ушей, забирается под ворот куртки к шее. Бэкхен зачем-то поднимается обратно в квартиру, но когда открывает входную дверь, то отчетливо слышит стоны Исина и рычание его бойфренда. Так к стати эту симфонию разбавляют шлепки кожи о кожу, что омегу аж передергивает всего. Становится противно, аж до тошноты и ни о чем не заботясь особо Бэкхен громко закрывает дверь, будучи уверенным, что трахающиеся старшие прекрасно это слышали. Он спускается по все той же лестнице вниз на этаж и садится на бетонную ступеньку, достав из кармана электронку трясущимися пальцами, чтобы через секунду затянуться глубоко и выпустить пар перед собой, и насрать на то, что у них в подъезде курить нельзя. Кто вообще слушается? Бэк затягивается во второй раз, смакуя вкус на языке, когда слышит, как открывается дверь папиной квартиры, как Исин выходит на лестничную площадку, шаркая по бетону подошвой тапочек. — Убежал, — слышит мальчишка приглушенный голос Сина и хмыкает себе под нос невесело. Все вокруг Бэкхена веселятся одному ему невесело. — Заходи в квартиру тут холодно, — говорит уже Ифань, а у Бэка вибрирует телефон в кармане. На определителе Исин. Мальчишка сбрасывает, прислушиваясь к голосам наверху. — Он скинул, Фань, — в голосе родителя слышится беспокойство, — боже, что мы наделали…– он наверняка сейчас трет переносицу в своей любимой манере. Всегда так делает. — Исин, он взрослый парень, — говорит Ву, а Бэк прикрывает глаза, затягиваясь в очередной раз. Немного успокаивает, но по сути нихера не отпускает. Все это так вовремя и как обычно. Как только все становится хорошо в один момент все перекрывает большое и черное плохо. Плавали, знаем, — поймет. Заходи. Подросток слышит папин вздох, а после скрип двери и щелчок замка, и в подъезде снова воцаряется тишина. Бэк сует руку в карман куртки, чувствуя немногочисленную мелочь и хруст корейских купюр, выуживает, чтобы посчитать. С расслабленным выдохом думает о том, что на проезд до отца хватит, поэтому встает со ступеньки на какие-то совсем уж ватные ноги, добирается до лифта и едет вниз.