Ты же хотел встретиться на следующий день, но пишешь только сейчас… хорошо, я согласен.
Сообщение было просмотрено, но Вон ничего на него не ответил, поэтому Бэк с тяжелым вздохом и тревожным предчувствием чего-то нехорошего убрал телефон обратно, вернув своё внимание телевизору.***
Автомобиль Лукаса стоял прямо у подъезда. Бэкхён забежал в прогретый салон машины, смахивая крупные капли. Снег, что падал сейчас за окном иномарки, был больше похож на холодный дождь. Дворники с едва слышным скрипом скользили по лобовому стеклу. Омега глянул на подозрительно молчаливого Лукаса, что, нажав на газ, двинул машину с места и повернул руль, уходя в поворот, чтобы выехать со двора. Он, как обычно, выглядел восхитительно в расстегнутой куртке, с небрежно уложенными волосами и даже будучи немного как будто невыспавшимся. Подросток облизал обветренные губы и не мог перестать думать о том, что нужно было что-то сделать, наверно, именно поэтому он повернулся корпусом к альфе, что ждал, когда светофор сменит красный на зелёный. Оперся своей узкой ладонью для удобства о чужое крепкое бедро, чем привлек к себе удивленный взгляд, и подался вперёд, коснувшись уголка чужих пухлых губ. Это было все, что он смог себе позволить в этой неудобной позе. — С Рождеством? — выдохнул горячо в лицо парня Бэк и посмотрел прямо в большие глаза напротив. Странно, но почему он даже после такого продолжал ощущать прохладное отношение альфы к себе. Что-то произошло? Лукас вёл себя отстраненно, даже не говорил ничего. Бëн закусил щеку изнутри с адской силой, ещё чуть-чуть, и он почувствует металлический привкус на языке. Светофор сменил цвет, и машины позади авто Лукаса загудели, мол, ну едь ты уже, поэтому альфе в срочном порядке пришлось собраться, а Бэку сесть обратно. Подросток свел острые колени вместе и опустил взгляд на резиновый коврик под подошвой ботинок. Он мог физически чувствовать витающее между ним и Воном напряжение. В голову лезли всякие мысли, от которых становилось только хуже. Например, а вдруг Лукас встретил своего истинного? А вдруг Лукас видел его и Чанёля в это Рождество, пока Пак недвусмысленно обнимал его, пока они выясняли отношения на повышенных тонах, или…. Или Бэкхён натворил что-то ещё и даже знать не знает, что именно. Но спросить напрямую он боялся. Ему было страшно услышать одну из своих догадок, поэтому на протяжении всей поездки они молчали. Все остальное время пути подросток нервно теребил дырки на джинсах в районе коленок, вытаскивая по торчащей ниточке. Когда автомобиль припарковался у кафе, а альфа отстегнул свой ремень и выключил зажигание, Бэкхён заерзал на своём кресле. — Мы разве не к тебе собирались?..– несмело подал голос мальчишка, легко коснувшись ладони Вона своей. Ну хоть её альфа не убрал, позволив омеге едва ощутимо приласкать грубую кожу подушечками теплых пальцев. — Планы немного изменились, надеюсь, ты не против? — взяв с панели все необходимое, наконец-то заговорил Лукас и мягко высвободил свою руку. Казалось бы, всё в полном порядке, да? Но, Бэк всё ещё чувствовал это нечто неясное, неприятное чувство, поселившееся где-то в груди. Оно стягивало всё подобно узлу, сдавливало внутренности, подкатывало выше к горлу тугим комом. Подросток не мог избавиться от ощущения, что что-то определенно идет не так, но все-таки вышел из машины за парнем, собрав последние крупицы самообладания и сжав кулаки от бушующей внутри тревоги, которая подстрекала бежать. Без разницы куда, главное подальше. А легкий страх, который с каждым вдохом становился ощутимей, тяжело растекаясь по телу, приказывал замереть. Именно из-за того, что эти два чувства смешались в непонятную какофонию, Бэкхён шел, словно поломанная кукла: сбиваясь с собственного темпа, пару раз запнувшись на ровном месте. Это было то самое кафе на Хондэ, куда привез его Вон ещё в самом начале их отношений. Тут по-прежнему была приятная теплая атмосфера, улыбчивые официанты и мягкая музыка на фоне. Они заняли столик у большого окна, где было светло и можно было наблюдать за погодой снаружи и за спешащими укрыться от снега людьми. Сделав заказ, Бэкхён старался заполнить пустоту и напряжение между ним и альфой нервной болтовней «ни о чем и обо всем». Получалось, конечно, из рук вон плохо, но делать что-то все равно надо было. Стащив из салфетницы один бумажный квадрат, омега дергано зашуршал им под столом только ради того, чтобы занять чем-то беспокойные руки. Парень напротив отсутствующим взглядом скользил по стенам кафешки, а когда натыкался глазами на омегу, то его взгляд заметно тяжелел и темнел, но Вон быстро отводил его. — Я все знаю, Бэк, — сказал Лукас, заставив омегу замолчать. Видимо, ему было слишком больно держать это в себе такое долгое время, раз он выпалил это на одном дыхании, — про тебя и отца Лухана. Мальчишка вздрогнул от сказанного, словно от жгучей унизительной пощечины, поджал губы и опустил глаза. Руки до боли сжали в пальцах истерзанную салфетку. Бэкхён ощутил, как волна плохо поддающегося описанию чувств накрыла его с головой. Словно его макнули в самое гадкое из всего того, что есть на свете. Вот, что это было. — Откуда? — из-за кома в горле говорить было трудно, голос в миг стал хриплым и каким-то не бэкхеновским, подземельным. Смотреть на альфу было стыдно до горящих красным ушей . Ему просто хотелось провалиться на этом же месте, только бы ничего не слышать, и не знать о том, насколько же Бëн все-таки отвратительный. — Честно? — вопрос был риторическим, но Бэк все равно кивнул едва заметно. — Стал догадываться практически сразу после того, как ты согласился встречаться, а потом одно за другим, и пазлы сложились в общую картину. Достаточно намеков было. Последней каплей стало то, что я увидел в Рождество. Словно бы из ниоткуда выплыл официант с подносом, и тяжелый разговор негласно решили продолжить после того, как Лукас и Бэкхен снова останутся вдвоем. Они напряженно молчали, пока официант расставлял по их столику миски с лапшой, а когда третий лишний исчез из поля зрения, омега подал голос первым: — Почему же тогда не вмешался? — спросил подросток, взяв в руки палочки, чтобы подцепить ими горячую лапшу из миски, но, если честно, весь недавний аппетит как-то резко пропал, оставив вместо себя черную пустоту. Его голос заметно дрожал, как и всё тело. Ты не можешь есть. Как ты можешь спокойно есть, когда натворил столько всего отвратительного? У тебя ещё есть смелость чувствовать голод? Тебе должно быть стыдно и больно в наказание. Ты не смеешь есть! — Не было похоже, что тебе это было необходимо. Я правда пытался не думать об этом, Бэкхён. Правда. Я надеялся, что мне все это кажется, мерещится из-за беспочвенной ревности, но как бы я не пытался себя убедить в этом, поверить в собственное вранье выходило с большим трудом, — альфа в свою очередь отставил от себя тарелку. Видимо, и ему есть расхотелось, — мне кажется, я на подсознательном уровне с самого начала знал, что ты ко мне особо ничего не чувствуешь, только в последнее время стал замечать и убеждаться в своих догадках, — продолжал парень, оперевшись локтями на стол. Они оба не смотрели друг на друга: Бэкхён — потому что было ужасно стыдно за то, что просто напросто все это время пользовался человеком, который испытывал к нему чувства; Лукас — потому что было легче говорить обо всём этом, не смотря на омегу. — А потом я наконец-то снял эти сраные розовые очки. Знаешь, Бэк, я думаю, время пришло. Мы должны признаться друг другу. И ты, и я. Ты, что давно, да, наверно, с самого начала ничего ко мне не чувствуешь, а я в том, что обо всём знаю. Хватит этого цирка с игрой в отношения с нас обоих. Было и обидно, и противно от самого себя, так, что аж в носу жгло. Бэкхен рассуждал, стоит ли переубеждать альфу. Снова врать, чтобы просто не остаться одному, потому что одному справляться с никому ненужной истинностью в сто, нет, в тысячу раз сложней, или же отпустить человека, перестать ранить его сердце. И опять он думает только о себе. Даже сейчас хочет сделать все, но только бы не остаться один на один с самим собой. Получается, Лукас все это время догадывался, но молчал, позволял собой нагло пользоваться, лишь бы забыться. О Господи, да ты, Бэкхён, просто ужасен! Ради того, чтобы самому не было больно, не замечал, как делаешь больно другим. — Ты… Лукас... Ты многого не знаешь, — буквально выжимал из себя слова мальчишка. Он переживал третью мировую войну внутри себя, пытаясь подобрать правильные слова, — отец Лухана — мой истинный, но… всё настолько сложно, я просто не знаю, что мне делать. Он не принял меня. С тобой я мог забыть о нём, у меня это практически получалось. А разговор… мне жаль, что ты это видел, прости. Лукас на выдохе простонал, словно не мог больше слушать этого, а Бэк вжал голову в плечи и зажмурился. Разорванная на мелкие кусочки салфетка была раскидана под столом у ног младшего. — Ты хотя бы что-нибудь ко мне чувствовал? Или это все было только ради того, чтобы забыть его?..– Бэкхён не мог слышать этот насквозь пропитанный болью и обидой голос альфы. Внутри него все разрывалось на тысячи мелких кусочков, которые не собрать. Его сердце было давно разбито, он ничего не чувствовал, и глупо понадеялся на то, что и Лукас не почувствует, но у альфы-то сердце было. Оно билось ритмично, Бэк сам его слышал, когда прижимался к чужой горячей груди. Он нагло разбил чужое сердце. Сделал с ним то же самое, что сделали с его собственным. Он не имел на это никакого права. — Лукас, — до жгучей боли закусив изнутри щеку, всхлипнул омега, словно надеялся на то, что его вообще станут слушать. Бэк должен был благодарить Лукаса уже за то, что он сказал все в лицо, а не просто написал СМСку о том, что они больше не могут быть вместе по вине самого омеги. — Да и так понятно, можешь ничего не говорить, — перебив мальчишку, мотнул головой альфа, за все это время даже не посмотрев на когда-то горячо любимого человека. Он не боялся этого слова, не боялся этих чувств в отличие от Бэкхёна. Он и правда любил, — это была грязная игра, Бэкки. Подросток это прекрасно понимал, и ему было ужасно стыдно за собственное поведение. Его уши, щеки и шея горели от стыда, а изнутри превращала все живое в прах совесть и злость на самого себя. — Ты же понимаешь, что наши отношения не могут развиваться дальше. Я не могу и, о боже… Не хочу быть с человеком, который, будучи со мной, думает о другом, м-м-м? — неожиданно мягко проговорил Лукас и коснулся своей теплой ладонью гладкой омежьей щеки, приласкав мягкую кожу подушечкой пальца и заставив наконец-то поднять на себя глаза. Они были залиты слезами, которые не видели выхода, — чтобы быть с кем-то, тебе сначала нужно понять самого себя. Подросток, рвано втянув воздух носом, только и смог угукнуть. А Вон, не переставая удивлять, улыбнулся мягко, хоть и печально. Эту печаль, серую и необъятную, омега смог разглядеть в чужих глазах. Альфа кивнул, и тепло его ладони пропало. В момент Бэкхёну стало холодно, нет, не снаружи. В кафе было тепло и уютно, даже приятно. Было бы хорошо посидеть здесь не при таких обстоятельствах. Холодно было внутри. Словно бы корка льда покрыла последнее тепло. — Поешь, и я отвезу тебя домой, — кивнув на миску, полную лапши, взял свои палочки Лукас. Рамен пах прекрасно, от его наваристого бульона шёл белый теплый пар, но есть Бэкхёну расхотелось вообще. Он взял палочки и через силу втянул длинную лапшу в рот, не чувствуя, насколько та была еще горячей. Если это поможет хоть на минуту перестать чувствовать холод внутри себя, то Бëн готов пить кипяток. Он ел, превозмогая скручивающее чувство тошноты, поднимающееся словно из самых недр, и не обращал внимание на едва дрожащие пальцы. Омега опустил голову так низко, что челка смогла закрыть слезящиеся глаза, и остервенело ел, всасывал в себя лапшу, почти не жуя, втягивал щеки. Смог остановиться только тогда, когда миска опустела, а на дне желудка потеплело. Они не разговаривали, пока Вон вез его вдоль шумных улиц Сеула домой. А когда машина мягко затормозила у хорошо знакомого подъезда, подросток схватился за дверную ручку, чтобы выйти, но вопрос Лукаса остановил его: — А, к примеру, — мальчишка повернулся к Вону, замечая, как нахмурился его теперь уже бывший парень, смотря перед собой на мокрый снег, что оставался на лобовом стекле большими хлопьями, — Лухан знает об этом? Бэкхён откинулся спиной на мягкое сиденье, расслабившись и из-под ресниц наблюдая за снегопадом. Его всё ещё потряхивало, но было уже легче с этим справиться. Возможно ли, что прекратить эти отношения — самый правильный поступок за последнее время? — Нет, — качнул головой мальчишка и зажмурил глаза, перетерпев тупую вспышку боли в висках. Он чувствовал себя настолько слабым в данный момент, — ты же ему не расскажешь? — Зачем мне в это вмешиваться? — повернув голову к Бëну, спросил Лукас, а у омеги не нашлось ответа, поэтому он все же собрал себя в кулак, заставив выпрямиться, и приоткрыл дверцу, впуская в салон прохладу улицы, — он сам узнает… рано или поздно. Подросток опустил голову и судорожно втянул носом холодный воздух, опустив подошву ботинок на влажный асфальт. — Прости, — чуть слышно проронил Бэк и, не дожидаясь какого-либо ответа, вышел из машины, быстро скрывшись в подъезде многоэтажки.***
Кёнсу прекрасно знал, что Чанёль сегодня был дома. Он почувствовал его запах ещё когда лежал в кровати, пытаясь урвать последние минуты сна до будильника. Сегодня был рабочий день, но Су отпросился на утро у строгого начальства ресторана, чтобы съездить с Луханом в омежью консультацию. Мужчина не знал, когда именно пришёл муж. Сегодня ночью? Утром? Кëнсу не видел его уже три дня, не звонил и не писал, дав возможность и себе и ему осознать всё и подумать обо всём. Омега уже давно принял решение, оставалось лишь услышать насчет этого мнение альфы. Кëнсу быстро принял душ в их с Чанёлем личной ванной на втором этаже, оделся и спустился вниз, чувствуя странную дрожь в теле. Это была не боязнь, а скорее предвкушение: что же решил Пак? Он ведь приехал дать ответ? На кухне как обычно был включён телевизор, пахло едой и можно было бы подумать о том, что сегодня один из той тысячи одинаковых между собой дней, ничем не примечательный, но нет. Кëнсу вошёл в кухню, замечая Чанёля у кухонного гарнитура, но молча прошёл до холодильника. Альфа что-то жарил в сковороде, редко помешивая содержимое лопаткой, а на всю комнату приятно распространялся запах чего-то пряного, так, что в желудке аж посасывало от утреннего голода. — Доброе утро, — произнёс низким басом, словно гром среди ясного неба, мужчина. Омега повернул к нему голову, встречая прямой ничем не прикрытый взгляд. И Су не надо было много времени, чтобы понять то, что Чанёль больше не смотрит на него так, как раньше. — Доброе, — отзывается мужчина и его уголки рта дергаются вверх. Он возвращает своё внимание содержимому в холодильнике, а сам спрашивает, затылком продолжая ощущать на физическом уровне долгий и тяжелый взгляд, — когда ты пришёл? — Ночью. Поздно закончил с очередным ублюдком с работы, и приехал. Спал на диване потому что… потому что, — тянул мужчина, словно бы придумывая оправдание, потому что хотел умолчать правду. Запах еды стал ярче, словно бы Чанёль поднял крышку со сковороды, и клубы потрясающего запаха поднялись вверх. Кëнсу достал из холодильника остатки вчерашнего ужина и поместил их в микроволновку. Молчание затянулось. — Я всё понимаю, — решил заговорить за альфу омега и шумно отодвинув стул от стола, сел лицом к мужу, — тебе не обязательно оправдываться. Что ты решил насчет нас? Чанёль шумно втянул носом воздух и зажмурился, убирая одним движением руки назад пряди волос со лба. Этого разговора было не избежать. — Так значит, все действительно кончено? — невесело хмыкает Чанёль, выключив плиту и убирает руки в карманы брюк. Он стоит напротив Кëнсу, оперевшись поясницей на гарнитур. Омега кивает и тянет длинное «мгм», не поднимая глаз на альфу: — И видимо, уже давно. Ты ведь меня отпустишь? Пак набирает побольше воздуха в легкие, опускает взгляд в пол. Он не знает почему, но тугой ком в горле всё никак не рассасывался, от этого было трудно дышать и говорить. — Конечно. Не вижу смысла в том, чтобы держать рядом с собой человека, который ко мне ничего не чувствует. Микроволновка звенит, оповещая хозяев, что завтрак разогрет, но ни альфа, ни омега на неё не реагируют. — Я не не чувствую ничего, — перебивает Кëнсу и поднимает взгляд на мужа, — я не чувствую былой любви — да, но я всё-таки чувствую связь между нами, это похоже на дружбу. Чанёль не сдержал себя от ухмылки и тоже прямо посмотрел на мужа. — Дружбу? Восемнадцать лет назад мы тоже по дружбе зачали ребенка? Женились?.. Су поджал полные винные губы, чувствуя какое-то непонятное, сосущее чувство в груди. — Когда родился Лухан, я несомненно любил тебя, всем сердцем и ещё на протяжении долгих лет любил, но эти теплые чувства позже стали похожи больше на привязанность, я пытался это отрицать, но потом встретил своего истинного и убедился в том, что любовь между нами и правда прошла. Мы же уже несколько лет живем вместе по привычке, спим по привычке друг с другом, без особых чувств, просто потому, что женаты и вроде все женатые пары это делают. Я благодарен тебе за все те годы, что мы были вместе, что ты подарил мне Лухана, но, видимо, в нашем случае вечность вместе — это слишком много. Наша любовь жила восемнадцать лет, ну или чуть меньше. Звякнула микроволновка, будто последний аккорд в мелодии и на кухне воцарилось напряженное молчание. Ни Чанёль, ни Кёнсу за своими зыбучими мыслями не услышали шаги по лестнице вниз. На ходу надевая на голый торс приятный телу лонгслив, Лухан спускался по лестнице на первый этаж. Секунду назад с кухни были слышны негромкие голоса. Родители о чем-то напряженно говорили, и Лу невольно снизил скорость на последних ступеньках, спускаясь почти что не слышно. Подслушивать было не лучшей идеей, но подросток все же прижался к тонкой стене близко к арке-проему, затаив дыхание. Он подозревал, что что-то все это время происходило, но спросить в чем дело — не решался. Отец не ночевал дома последние несколько дней, Рождество омега встретил с папой. Лухан думал, что виноват во всем сам, что отец не приезжает домой, потому что не хочет видеть своего непутевого сына, но мальчишка все-таки надеялся, что не был настолько противен отцу. Лу прислушался. Паку уже нужно было ехать в участок, но он решил, что должен раскрыть все карты. Все, что можно. Потому, что тащить на себе этот многотонный камень секретов и недосказанностей — было уже просто невыносимо. Пак сжал кулаки в карманах форменных брюк, отчего ткань заметно натянулась. — Я думаю, что мне тоже нужно… кое-что рассказать тебе, — мужчина лизнул сухие губы, чтобы кожу не стягивало так сильно, — я тоже встретил своего истинного. Давно. Это было осенью. Он хотел быть рядом со мной, но я максимально закрылся и отдалился от него, потому что не хотел разрушать наш брак, а сейчас он ненавидит меня. Я оттолкнул его, сказал ему очень много плохих слов, от которых самому сейчас больно. Лухан нахмурился и прижался тесней к тонкой стене. Что он черт возьми только что услышал? Мальчишка услышал фырк папы, и чтобы хорошо расслышать следующие слова, набрал в легкие побольше воздуха и замер. — Я тебе поражаюсь, Чанёль, — искренне протянул Кëнсу, — а если бы я не предложил тебе развод, не рассказал первым о своём истинном, ты бы и дальше продолжил молчать обо всем этом? Извини, но мне искренне жаль твоего истинного. Глядя на то, насколько сложно мне вдали от моего истинного, боюсь представить каково ему. Прости за такие откровения. Я знаю его? Скажи мне. Чанёль думал над тем говорить или нет не долго. Смысла скрывать это уже не было. Раз уж начал, то, будь любезен, рассказывай до конца. — Это Бэкхён,– слова повисли в комнате ощутимой тяжестью,– я пытался сопротивляться этим чувствам, но после проведенной вместе ночи под влиянием гиперактива, стало особенно тяжело. Брови Кëнсу в удивлении взметнулись вверх, а Лухан за стеной прижал едва вспотевшую ладошку к своим губам, переживая внутри настоящую бурю эмоций от услышанного. — О… боже… мой, — конкретно затормозил Су, а Лу уже просто не мог спокойно это слушать. Ему хватило. Поэтому омега как можно быстрее решил объявить о себе и тем самым прервать этот разговор, который уж точно совсем не предназначался для его ушей. Вдохнув и выдохнув, но при этом ни черта не успокоившись, Лухан вошёл в кухню, тут же словив два немного напряжённых, испуганных взгляда. — Па, у меня приём через пол часа, мы едем? — вскинув руку с умными часами, уныло поинтересовался мальчишка, используя все свои актерские способности по максимуму, потому что в данный момент он хотел только кричать, а сердце его билось где-то в глотке. Чанёль отвернулся к выключенной плите, открыв крышку сковороды, чтобы напущенно заинтересованно мешать жареный рис с кимчи. Он просто не знал, как вести себя сейчас с сыном. Альфа еще не успел привыкнуть к мысли о том, что его малыш уже и не малыш, а скоро и сам родит, став папой. Это было просто не описать словами. Как к такому вообще можно привыкнуть? Плюсом к этому непонятному чувству. процветающему в груди, была, конечно же, до сих пор не отступившая безграничная и всепоглощающая злость на Сехуна. — Да, сейчас, Ханн-и, — тут же нашелся Кëнсу. — Поешь перед уходом, — так и не повернувшись к сыну лицом, выдохнул Чанёль, сильней сжав в пальцах лопатку, а когда Лу заговорил, тут же прекратил шаркание. — Извини, сейчас по утрам у меня сильная тошнота, боюсь, что если поем, то все это через несколько минут окажется в унитазе. А я не хочу так поступать с твоей едой, отец… Пак откровенно боялся повернуться, но он прекрасно ощутил то, как непонятное чувство в груди сменяется на обволакивающее каждую клеточку тела, тепло.***
Пока автоматические ворота медленно открывались, Лухан, прячась от непогоды, царившей на улице, сел в прогретый салон папиного авто. Омега погрузился словно бы в транс, прокручивая в голове подслушанный разговор родителей. Любопытство и легкая злость разъедали подростка изнутри. Или это был голод, окутывающий урчащий желудок? Омеге казалось, что все подслушанное ещё каких-то жалких пятнадцать минут назад, было глупым и одновременно страшным сном. Дурацкой шуткой. Была даже мысль уточнить об услышанном у Кëнсу, но она сразу отпала, потому что иначе Лу признается в том, что в наглую подслушивал родительский разговор. Папа открыл дверь с водительской стороны, запустив в салон холодный воздух, от которого подросток поежился, и сел за руль. Телефон в ладонях Лухана завибрировал пришедшим сообщением, и омега глянул на экран, быстро пробежавшись взглядом по строчкам сообщения от Сехуна. Выключив телефон, положил его экраном вниз на своих коленях. — Се подъедет к клинике, — проронил Лу, сжав пальцами панель смартфона сильней, — он хочет быть рядом со мной в такие моменты, — мальчишка повернул голову к старшему, чтобы увидеть реакцию Кëнсу. Мужчина не двигаясь смотрел перед собой несколько долгих безэмоциональных секунд, прежде чем глухо хмыкнуть: — Хорошо. Благо с нами не поехал отец…– взялся за ремень безопасности Су. Брови подростка нервно дернулись к переносице. — Скажи честно, он меня ненавидит теперь? — решив отвлечься от навязчивых мыслей, спросил про отца Лухан, — он выглядел таким отрешенным. Кëнсу задержал долгий взгляд на Лу, так и не пристегнув ремень. Интерес к нему сразу же пропал, мужчина выпустил эластичную ткань из рук и подался ближе к, оголенному словно нерв, сыну, чтобы крепко обнять. — Нет, нет, нет, — шептал папа успокаивающе. У него это так хорошо получалось, — он не ненавидит тебя, просто… у всех нас сейчас не лучшие времена. Ему больно вот и все. Он не знает, куда деть эту боль, она растёт и выплескивается. Думаю, он зол скорее на Сехуна, нежели на тебя. Ты его сын и он винит себя неосознанно за всё. Наверняка думает о том, что он ужасный отец, раз ты держал этот факт в тайне два с половиной года. По Чанёлю всё это можно спокойно прочитать. Уж за восемнадцать лет я научился читать его, как открытую книгу. Кëнсу говорил это словно бы не только Лухану, но и себе. Гладил по плечам мальчишку через шуршащую куртку и тыкался в худую шею, вдыхая глубоко внутрь сладкую лаванду, горячий мед, который теперь омега не скрывал баллончиками от запахов и было что-то ещё. Определённо было, но понять, что именно, пока не было возможным. Эта тонкая нота ускользала всякий раз. Возможно ли, что так пах их ребенок? — Нужно дать ему немного времени, — закончил мужчина, — всем нам нужно время. Подросток прикрыл подрагивающие веки, чувствуя, как в теплых и успокаивающих объятьях его потихоньку отпускает. Мальчишка втягивал носом природный запах папы, смешивающийся с тонкой нитью одеколона. Ткнулся в ворот чужой водолазки и едва нахмурился удивившись, но виду не подал. Он совершенно не чувствовал отцовского властного и пряного вина, которое обычно можно было унюхать на Кëнсу, но Лухан совершенно точно уловил нечто горькое древесное, несомненно алкогольное и бьющее в голову.***
Сехун стоял неподалёку, около своей машины, оперевшись на неё поясницей. Лухан заметил его первым и выбежал из машины папы, даже не закрыв за собой дверь. В это время Кëнсу спокойно вышел из машины, убирая в карманы пальто телефон и кошелек, а потом посматривая в сторону Лухана и Сехуна, закрыл двери. Мальчишка утонул в теплых объятьях своего альфы, а Су невольно отвел взгляд, почувствовав себя как-то неловко. Лицо О было скрыто за чёрной маской, а на глаза натянут козырек глубокой кепки. Краем глаз старший омега зацепил то, как судорожно Лу стягивает до подбородка ту самую черную маску, дав прохладному зимнему ветру коснуться сине-желтых синяков, припухшей местами кожи, ранок на потрескавшихся губах и содранной кожи на скуле. Кëнсу даже не сдержал тихого хмыка, опустив ключи от машины на дно кармана, когда подумал о том, каким образом альфа получил эти побои и кто же мог его так сильно потрепать. Не торопясь, хоть скоро у Лухана должен был начаться приём, Кëнсу подошел к паре, ощущая себя немного странно. Ему так непривычно было видеть их вместе как пару, а не как сын и старый друг семьи. С трудом можно было поверить, что это не дурной сон. Но раз счастлив Лу, то и Кенсу должен быть спокоен, разве нет? Тогда почему в голове продолжают крутиться эти странные мысли? — Привет, — голос Сехуна звучал как-то неловко, а Су с трудом мог выцепить его взгляд из-под козырька кепки. В уголке правого глаза у альфы было видно покраснение с содранной кожей. Неловкое молчание воцарилось до того момента, пока старший омега все-таки не поздоровался. В больнице Лу не отпускал ладони своего истинного, сплетал тонкие пальцы, шел прижавшись своим плечом к плечу альфы и о чем-то щебетал. Кëнсу шел за ними, тяжелым взглядом наблюдая за тем, как надёжно и крепко сжимает узкую ладошку мальчишки О. Когда медсестра вызвала Лухана на прием, Сехун хотел было шагнуть в медицинский кабинет за омегой, но был остановлен цепким, прижимающим к полу взглядом Су, и мужчина невольно сделал шаг назад, разрешив двери за омегами закрыться. О плюхнулся обратно на скамью, выдохнул невольно наморщив нос , и зашипел от того, что ранку на скуле защипало от всех этих действий. Сидя в окружении омег в положении и ловя их одобрительные взгляды, Се чувствовал себя немного неловко. Он впервые был на этом этаже больницы, и чувствовал себя, если честно, немного странно. Он разглядывал плакаты с информацией, где были изображены дети, совсем еще груднички и в груди так щекотало, улыбка под маской растягивалась сама собой. И хоть губам от многочисленных ранок было больновато, О продолжал улыбаться, головой прибывая уже где-то далеко от этой больницы, от всех проблем, где-то в ярком и безоблачном будущем, где спокойно и тепло. Дверь кабинета приоткрылась и в коридор выскользнул Кëнсу. — Лу скоро будет, — заметив вопросительный взгляд альфы, ответил Су и сел рядом. Они молчали пару минут, прежде чем омега решил всё-таки сказать. Тихо, чтобы слышал только Сехун, — ты же понимаешь, что я не смогу относиться к тебе после такого также хорошо, как и раньше? — его взгляд был направлен прямо на О и альфе от этого было немного не по себе. — Конечно, я все понимаю, — кивнул мужчина, опустив взгляд. И как он только мог надеяться на прежнее отношение? — Вот и хорошо, — успел вздохнул Су, прежде чем дверь в кабинет открылась и из него кланяясь, вышел Лухан. Сехун и Кëнсу одновременно встали со скамьи и подошли к мальчишке. Альфа помог надеть курточку, а папа обернул вокруг шеи длинный шарф, пока подросток рассказывал истинному о том, как прошел осмотр и что ему рекомендовал врач.***
Лухан предложил Бэкхену встретиться в кафе спустя несколько дней после того, как подслушал разговор родителей. За всё это время он так и не решился спросить об услышанном у старших, но зато в его голову пришла гениальная идея спросить обо всем у Бëна. Но начинать сразу с серьезного разговора он не стал. Они как обычно болтали на разные темы, прыгая с одной на другую, делились последними новостями. Лу подумал, что скрывать от друга своё положение было бы глупо, ведь ещё несколько месяцев и живот станет заметен. Да, его можно прятать под объемной одеждой, но омега просто не хотел. Он, в конце концов, хочет перестать выстраивать вокруг себя крепость из кучи секретов и недосказаностей. Бэкхён отреагировал на новость о беременности друга бурно, хотя Лу показалась эта реакция немного наигранной, словно бы отрепетированной, но зацикливаться он не стал на этом. Потом посыпались вполне логичные вопросы о том от кого и как Лухан думает быть дальше. Но ведь выстраивать крепость из секретов не равно тому же, что прикрыться щитом? О некоторых деталях дальнейших действий хотелось пока умолчать, поэтому мальчишка решил свернуть разговор, переведя его на самого Бэка. — А у вас с Лукасом как дела? — спросил он, когда официант взял у них заказ. Бэкхён заметно приуныл и опустил взгляд на столешницу. — Мы решили расстаться, — ответил Бëн, — знаешь, не сошлись характерами… В причину разлада отношений блондину верилось с трудом. И в тот момент, когда ставший ко всему подозрительным Лухан видел во всем второе дно, здравомыслящая его сторона вторила, что он видел только двадцать процентов отношений этих двоих, а что происходило вдали от чужих глаз, он знать не знает. В конце концов омега накрыл своей ладонью узкую ладошку друга на столе и подбадривающе сжал. Официант принёс заказ и Лу снова утонул в своих мыслях. Лухану было важно знать, что подслушанное за родителями было шуткой, что ему послышалось всё это, оказалось страшным бредовым от начала и до конца сном, который просто был очень реалистичным. Поэтому он подолгу задерживал свой взгляд на друге, наблюдая за его обычным поведением, можно сказать, практически не слушая его монотонного монолога. Лу колупался палочками в нэнмёне, который ему совершенно перехотелось есть практически сразу после того, как миску с ароматной лапшой поставил перед ним официант. Словно бы подростку хватило только этого запаха, чтобы наесться. Мальчишка перебирал в миске охлажденную лапшу, глубоко погрязнув в своих раздумьях и совершенно не заметил, что Бэк что-то спросив замолчал, а потом коснулся легонько чужого плеча, чтобы привлечь к себе внимание. Лухан дернулся, словно от удара, поднял голову, встретившись с обеспокоенным взглядом Бëна, словно вынырнул из-под огромной толщи воды. — Извини… что ты спросил? — облизнув высохшие губы, спросил блондин. — Говорю, ты плохо себя чувствуешь? Тошнит?.. Ты ничего не съел, — указав взглядом на полную миску лапши, вздернул бровь омега. Лухан смотрел на Бэкхёна так, словно бы хотел найти что-то в глазах напротив. А в голове всё продолжали крутиться мысли, словно пчёлы жужжали и жужжали. Бэк же не мог? Конечно же, нет. Что за бред. Может, это я схожу уже с ума на почве беспокойной беременности? Бэкхен же не из тех, кто пытался бы увести альфу из чужой семьи даже если бы этот альфа был бы его истинным? Это же просто… ужасно. Отвратительно. Он же не такой?.. — Расхотелось как-то, — наморщил носик Лу и отодвинул от себя полную миску, отложив палочки на подставку, чтобы те не скатились с гладкого стола. — Говорят, что первый триместор в беременности — самый сложный. Тошнота, головная боль… реакция на запахи, — проговорил Бэк, словно бы и правда знал всё о протекании беременности. И неожиданно в Лухане вспыхнула непрошеная злость. Практически беспочвенная. Да что мог знать он… этот… Бэкхён?! Блондин сжал челюсти сильней, если бы Бëн не был занят остатками своего обеда, то наверно без труда заметил бы, как перекатывались желваки на чужом сером лице. Но друг этого не замечал, а Лу отвел взгляд и всё-таки выдохнул: — Ты прав. Но Лухан быстро вернул своё внимание Бëну, так и не в состоянии переключиться с ужасных мыслей. Он решил спросить, чтобы перестать думать о лучшем друге плохо. Он должен был убедиться, что всё, что ему послышалось было самым настоящим бредом, слуховой галлюцинацией, если такие бывают, и что услышав от Лу следующий вопрос, Бэкхен рассмеется и скажет, что это все какая-то глупая шутка. Или хотя бы посмотрит на друга, как на редкого дурачка. — Бэкхен, — слишком серьезно начал Лухан и, честно, даже сам испугался своего загробного голоса, каково же тогда было Бëну, — я услышал кое-что очень странное, поэтому хочу спросить у тебя. Ты и мой отец, вы… истинные? Подросток перед Лу замер. Кажется, даже взгляд его остекленел на мгновение, а кислород замер в лёгких и от этого жгло грудную клетку. Блондин вглядывался в чужие глаза, пытаясь прочитать все те эмоции, что отразились в темных зрачках за доли секунды, а было их не мало и все они смешались в непонятную кашу. По спине Бэкхёна волной сверху вниз прошлись холодные мурашки, поднимая дыбом все волоски на тонком теле и в момент его замутило, вся съеденная лапша как-то быстро попросилась наружу, встав противным тошнотворным комом в горле. Лухан шумно втянул носом ставший густым воздух, нахмурившись, и резко взял в свою прохладную ладонь теплую руку друга, сжимая. — Я очень хочу верить, что это мои глюки, я случайно подслушал, что… ты якобы спал с моим отцом и уже давно. Господи, это так абсурдно звучит. Я просто надеюсь, что это я глуховат, что мне послышалось, или это был глупый сон. Просто скажи, что это не так. Ведь так? — часто облизывая губы, сбивчиво говорил омега, сжимая достаточно сильно ладонь друга. Ведь друга, да? Все еще? Лу выглядел таким запутанным и потерянным. Ему совершенно точно было тяжело все это говорить, насколько это вообще возможно. Он никогда бы не подумал, что его друг способен на такую низость. И продолжать смотреть в его темные глаза, верящие, что всё подслушанное бред — было так сложно. Продолжать молчать, врать в лицо — было чертовски сложно. Слишком. Поэтому Бэкхён опустил взгляд и это стало больше, чем ошибкой. Лу отдернул свою ладонь, словно покрываясь неприступной коркой толстого льда. Как будто бы Бëн на его глазах умер, просто исчез, перестал существовать для него. Для Лухана этот жест был больше, чем ответ. — Лу!.. — Не смей больше приближаться ко мне, — его нижняя губа заметно дрожала, поэтому он прикусил ее, а потом подорвался из-за стола, схватив с диванчика свой рюкзак и под обеспокоенный взгляд уже бывшего друга широкими шагами направился на выход из кафе. Бэк дернулся за ним, и легко настиг на небольшом крыльце заведения, схватив друга за рукав куртки и краем глаз заметив, как их официант ринулся за ними на улицу. Ну, конечно, заказ ведь остался неоплаченным. Но до этого сейчас не было никакого дела. — Не подходи ко мне! Отпусти! — крикнул Лухан, пытаясь выдернуть свою руку из чужой ладони. Всё его лицо было в слезах. Они катились вниз к подбородку по щекам и их впитывал в себя широкий шарф, намотанный на скорую руку. Уличная прохлада забиралась под толстовку Бëна и кожа в очередной раз покрывалась неприятными мурашками, а как бонус ко всему этому присоединилась едва ощутимая и заметная дрожь в теле. От холода ли? От эмоций ли, что переполняли тело? — Лухан, — Бэкхен пытается говорить ровно, но голос предательски дрожит, а к носу подкатывает неизвестное ему ощущение, оно отдаётся в краешках глаз колючим, заставляя непрошеные слезы скопиться в уголках глаз. Плечи Лухана еле заметно подрагивают и выглядят совсем уж трогательно, и он перестает дергать руку, пытаясь вырваться из чужого плена. — Ты спал с моим отцом! Ты молча разрушил мою семью изнутри, ты…– он дергает рукой так, что вырывается, трет место, где держал Бëн так, словно кожа там горит даже несмотря на то, что омега держал его за куртку. Он захлебывался горечью, отступив на два небольших шага от бывшего друга, охватывая собственный пока что совсем уж плоский живот руками, словно защищая от неизвестной опасности совсем маленькое дитя, — продолжал врать мне в лицо! Молчать обо всём этом! Не семей ко мне подходить, слышишь? Не смей. У Бэкхена на секунду непроизвольно немеет тело, а сердце болит от свежего надреза острого лезвия обиды и непонимания. В глазах напротив не меньше боли, слепой обиды и злости. От слёз в глазах все плывет. От обиды Бэкхен сжимает челюсть слишком сильно, до боли, до выступивших желваков. Почему его никто не может понять? Даже друг, которого омега успел окрестить «лучшим». Глупо! Чушь! Они смотрят друг на друга долгие секунды, а потом Лухан разворачивается, шаркнув по асфальту подошвой кроссовок и быстрым шагом идет к дороге, сразу вылавливая такси и исчезая в нём, унося с собой по шумной дороге частичку Бэка. Подросток смотрит вслед машине и слышит за спиной звон колокольчиков на двери кафе. Это определённо официант, дождавшись конца душераздирающей сцены, решил наконец-то вмешаться, объявить о своём присутствии. — Молодой человек, счёт оплачивать будем?..