Неравный брак

Ей было холодно, безумно холодно спать этой ночью. Гриффиндорка не знала, от нервов это или по-настоящему, но зубы ее дрожали весь оставшийся вечер, руки тряслись, но упрямо обнимали поджатые к груди колени. Может, так проявляется злость, доходя до своего пика? О, нет. Гермиона знала, что пик ее ненависти наступал уже очень давно, Драко хорошо для того постарался, выводя ее каждый день. Она спала плохо, если вообще засыпала этой ночью. Гриффиндорка все думала о том, как сгорает присланное ей письмо, как последняя надежда оборачивается пеплом. Что же было в нем, о чем говорил Крам? Нет, она не опустится настолько, чтобы спросить об этом у Драко. Едва выбравшись отсюда, девушка напишет новое, еще более слезливое послание. Возможно… Возможно, ей придется оболгать Малфоя, выставив еще большим подлецом. Способна ли Гермиона на такое? Солнце взошло над Мэнором, и гриффиндорка сожалела о том, что не может видеть, как солнечные лучи скользят по холодному ковру. Дома, в ее маленькой, но уютной спальне, окна выходили на восток, ровно туда, где светило появляется из-за горизонта поутру. Раньше она злилась от того, что особенно яркие лучи будят ее утром, отсвечивая сквозь плотно закрытые веки, сейчас же отчаянно скучала по рассвету и его розовым всполохам в небесах. Розовым, теплым, уютным… В серо-зеленой гамме не хватало этих тонов. Жаль, выйти на улицу за их порцией будет неприлично. Девушка невольно сжала кулачки, когда часы пробили время, которого она так опасалась. Завтрак через сорок минут, пора начинать готовиться. Благо, это не так сложно, как может показаться. Гермиона приняла душ наскоро, вытерлась нежнейшим махровым полотенцем, а после поспешила одеться. О, леди Малфой предоставила ей большой выбор фасонов, только цвета… Одинаково унылы. Обсидианово-черный, серый с металлическим отблеском, темно-зеленый и насыщенный гиацинтовый. Гермиона невольно посмотрела на свою непривычно бледную кожу. «Я буду похожа на живой труп», – подумалось ей. Возможно, у Малфоя есть порочная страсть к такому. В ней словно проснулось надежно запрятанное кокетство. Выбор пал на скромное, но элегантное темно-синее платье из плотного сукна. Вырез на груди оказался квадратным, а рукава украшались высокими воланами, и Гермиону подкупило сходство с платьями ее величественных прабабушек. Дома подобных нарядов не нашлось бы. Прислуга не будила господ, волшебники просыпались сами. Застегивая на шее тонкую, но дорогую ее сердцу цепочку, гриффиндорка прислушивалась к шагам, раздающимся в коридоре. Домочадцы просыпались, медленно брели к главному залу, и гриффиндорка отчаянно боялась оказаться в числе опоздавших. Ей казалось, что вчера Драко был достаточно зол на нее, и добавлять новую порцию раздражения – чревато. – Чудно выглядите, милая, – точно дав свое одобрение, заметила миссис Малфой, столкнувшаяся с гриффиндоркой в дверях. – К этой цепочке необходим кулон из жемчуга, я распоряжусь найти для вас самый элегантный. – Спасибо, и вы чудесно выглядите, – ответила Гермиона учтиво. – Я боялась опоздать. – Совершенно зря, мы не начнем, пока все не появятся, – уверила ее хозяйка дома. – Как вам спалось? Гермиона осмелилась заглянуть в ее глаза. Она не увидела в них и капли насмешки или злобы. Неужели Драко так ничего и не рассказал своей семье? Ей всегда казалось, что он любил сочувствие… Девушка осторожно улыбнулась, надеясь, что выглядела при этом хоть немного более естественно, чем подвижный манекен из лавки готового платья. Такие улыбаются всем подряд, растягивая губы неестественно широко. – Прекрасно, миссис Малфой, – ответила она скомкано. – Просто прекрасно. А другого ответа и не ждали. В конце концов, не будет же она действительно рассказывать обо всех своих печалях? Во главе стола, стоило догадаться, уже сидел Люциус Малфой. В его кресле имелась подставка для трости, набалдашник ее, исполненный в виде расправившей капюшон кобры, открывал рот и зубами впивался в два отведенных для них канала. Рядом с главой семейства садилась супруга, Драко же уже ждал за другой стороной стола. Удивительно… Уставший. Тени под его глазами были особенно заметны в контрасте с белоснежной кожей юноши, венки на белых ладонях выступали особенно ярко, словно серые прожилки в мраморе. Мужчины поздоровались с дамами тихо, Драко отделался лишь кивком головы, делая вид, будто не замечает удачно выбранного Гермионой наряда. Миссис Малфой взглядом указала девушке на стульчик рядом с ее сыном, и гриффиндорка подчинилась. Стульчик, не кресло с широкой спинкой, как у него самого. – Как спалось? – словно стыдясь своего поступка, изображая учтивость, спросила девушка. – Ты плохо выглядишь. – Может, это от несчастной любви, а не из-за плохого отдыха, – коротко ответил ей Драко. – Сегодня у нас несколько нетрадиционный завтрак, – перебила говоривших Нарцисса. – Обычно мы ограничиваемся кашей с сухофруктами или оладьями, это полезно для организма, но сегодня нам можно и побаловать себя. Горничные принялись накрывать на стол. Пиалы с оливками и маслинами падали на него, орешки лежали подле сыра, нарезанного плотными кубиками. Сэндвичи с тунцом и мелко рубленой кукурузой лежали рядом с теми, внутри которых все еще исходила жаром ветчина в сыре, несколько свежих зеленых салатов словно специально поставили ближе к дамам, мужчинам предложив по блюду с фасолью в томатном соусе и высокий омлет, состоящий из одних белков. – Все выглядит восхитительно, – улыбнулась гриффиндорка, но тише добавила, наклоняясь к Драко, – Не поухаживаешь за мной? – О, да ты нашла это забавным, – искривил губы Драко. – С удовольствием. Казалось, что юноше действительно было приятно угождать гостье за столом. Тарелка гриффиндорки наполнилась быстро, Драко точно специально положил ей всего понемногу, зная, что последнее время аппетит ее крайне скуден. Девушка не останавливала его, решив, что была слишком смела и без того. Мистер и миссис Малфой по очереди озвучивали какую-либо новость, а молодые отвечали им, объясняя свою точку зрения. Задержания преступников, громкие открытия, лекции, что состоятся в ближайшее время… Это было почти приятно. Гермионе приходилось сдержать порыв и не спорить, она знала, что не этого от нее теперь ждут. Когда горничные внесли десерт, гриффиндорка не успела опустошить и четверти тарелки, но чувствовала себя сытой. – Я знаю, что ты любишь тыквенный пирог, – произнес юноша, отрезая первый кусок. – Твои родители мне рассказали. – Как мило, что ты интересуешься этим, – выдавив из себя улыбку, ответила девушка. – Тебе тоже придется узнать, что нравится мне. Кстати, о твоей семье, – тихо шепнул слизеринец, когда горничная вновь отворила двери. Драко следил за ней своими светло-серыми глазами, почти стальными, словно лезвие занесенного над нею ножа. Невысокая худощавая женщина прошла мимо стола и наклонилась к уху хозяина дома, взволнованно нашептывая тому принесенную новость. Сидевшие за столом выжидающе сложили руки. – Срочно? – спросил Люциус, принимая из рук вошедшей конверт. – Что же, прервемся для такого. Его глаза, такие же льдистые, как у сына, медленно скользили по чернильным строчкам. Гермиона видела, как резко меняется настроение читавшего, как легкая ухмылка занимает его тонкие губы, как в глазах отражается ничем не прикрытое веселье. Но что там может быть? Не шлют же ему анекдоты к самому утру. – Посмотри, – сказал он, передавая письмо Драко. – Разве мы можем отказать в таком деле? Да и хотим ли? – добавил маг, переводя взгляд с сына на невестку. Малфой младший держал письмо так, чтобы гриффиндорке не было видно его содержания, только сломанную печать с гербом ее рода. Сердце застучало в ее груди особенно громко, Гермиона на секунду испугалась, что Драко услышит его и немедленно высмеет и этот ее страх. Она поспешила осушить стакан воды, предложенный ей ранее, и ждала вердикта молча. – Мы согласны, разумеется, – произнес Драко, складывая письмо вдвое. – Воля родителей – закон, а твои, Гермиона, хотят, чтобы наша свадьба состоялась в конце недели. – Что? – спросила она ошарашенно. – Я… Сегодня же вторник. И что скажут в школе? – «Счастья молодым», полагаю, – ответила за Драко Нарцисса. – Браки во время обучения никогда не возбранялись, милая. Разве это – не счастье? – Ну, разумеется, оно самое, – улыбнулся Драко, чуть подавшись вперед, к Гермионе. – А медовый месяц организуем летом, после экзаменов. – Вам позволят сдать их раньше, – рассказал Люциус. Они говорили серьезно. Нервная дрожь заставила девушку поежиться под выжидающим взглядом Малфоя младшего. Беседа за завтраком оживилась, Люциус принялся объяснять сыну, что в школу Гермионе можно и не ходить, явиться только на экзамены, раньше частенько шли на подобную уступку. «У молодых жен есть свои обязанности, и с учебой они сочетаются плохо», – говорил он, подмигивая. Драко улыбался, чувствуя, что девушка слышит каждое слово. Ее же мнение не интересовало никого. Когда девушка бросила невольный взгляд в сторону Драко, она заметила, что тот улыбается ей слишком широко, слишком довольно. В его непроницаемых стальных глазах читалось торжество победителя, и гриффиндорка, трепеща перед его успехом, смогла разглядеть незаданный вслух вопрос: «Каково же тебе теперь, Грейнджер, так скоро выходить за монстра, так мучившего тебя?» Ей было горько. Запах корицы и апельсинового сока не отвлекал, ничто не могло сбить ее с мыслей о скорой свадьбе, о том, что это событие пододвинула именно ее семья, зная, насколько сама Гермиона против… Ужас накрыл ее с головой, и, забыв приличия, вину перед Драко за вчерашнее, забыв все на свете, она поднялась с места и направилась к двери. Никто не остановил, чета Малфоев точно предвидела это бегство, позволяя «счастливой» молодой невесте покинуть их на несколько долгих мгновений. Драко, улыбаясь, отвесил отцу поклон, Люциус жестом позволил сыну встать из-за стола и отправиться следом за девушкой. – Будь мягче, милый, – негромко, но слышно произнесла Нарцисса, точно вспоминая себя в той же ситуации много лет назад. – Ей сейчас нелегко. Но ему-то какое дело? Гермиона миновала слуг, смотрящих на нее не то с недовольством, не то с сожалением, забежала наверх всего в несколько прыжков, чуть не упав на холодных ступенях. Подступавшие к горлу слезы душили ее, не позволяли дышать спокойно и размеренно. Она слышала, как дверь столовой отворилась, и гриффиндорке даже не пришлось оборачиваться, чтобы понять, кто идет за ней вверх по лестнице. Может, он не посмеет зайти в ее спальню? Вышло бы неприлично. Но приличия мало заботили слизеринца сейчас. Он нашел Гермиону в ее обители, остановившуюся напротив окна. Свет обрамлял ее тонкую фигурку по контуру, скользил по мягкой ткани платья, словно специально подчеркивая, выделяя легкий изгиб линий. Драко невольно закусил губу, смотря за плавным переходом талии к бедрам, словно забыл, зачем пришел. – Это ты все подстроил, – произнесла гриффиндорка сквозь зубы. – Ты написал им, ты запугал их, да? – Да, – холодно ответил он, и не думая отпираться. – Знаешь, Грейнджер, я хотел по-хорошему, клянусь, но ведь тебе так хотелось стать жертвой... Как я мог отказать тебе в удовольствии? – Подонок, – процедила она. В голосе невесты слышались слезы, и Драко заставил себя дать ей паузу, позволить чуть прийти в себя, чтобы снова накинуть непроницаемую маску. Он сам не знал, откуда это желание. Плечи гриффиндорки дрогнули, и что-то дрогнуло в нем самом, глубоко внутри, там, за холодной коркой. Юноша заставил себя прикрыть глаза, вспомнил то письмо, что прочел накануне, и прежние чувства вновь вернулись к нему. Те… Столь привычные, походящие на ненависть. – Знаешь, Грейнджер, тебе ведь уже семнадцать лет, ты – взрослая кобыла, – сказал он, точно заученную фразу. – А все не поймешь своего места в этой иерархии. Дома, в Хогвартсе, на каникулах, он часто думал об этом, вспоминая ее. Грейнджер. Гермиона Грейнджер, такая важная, такая заносчивая, такая гордая… Она ничем не лучше него, сколько бы ни пыталась выставить себя в более выгодном свете. Самым обидным, впрочем, было даже не это, но то внимание, что оказывала другим, не ему. – До чего мерзким ты можешь быть, – шикнула она, не оборачиваясь. – Зачем? – Хочу оправдать имена, что ты давала мне в своих жалобах Виктору Краму, – ответил слизеринец. – Должно быть, и не ему одному. «Память – не признак интеллекта», – говорил всем вокруг Драко, когда девчонка получала лучшие отметки, собирала для Гриффиндора тысячи баллов, помогала им победить в гонке факультетов. Зря она вечно задирала нос, зря смотрела на него так, словно Драко не стоил и грязи под ее ногами. А как она выглядела на приемах… Даже зная, что у ее семьи нет ни гроша – та держала спину прямо, старательно игнорируя все его выпады. О, слизеринец мечтал о том дне, когда сможет показать ей, чье место у ног, каждый день он пытался выбить из-под нее почву, заставить упасть, и теперь... Вот теперь она, наконец, плачет в обиде, но он будто не чувствует счастья. – Дела обстоят так: твоя жалкая семейка вынуждена продать тебя мне, дабы сохранить свое шаткое положение и похоронить свою ветвь семьи под налетом времени. Сохранить видимость благополучия, знаешь. О, Грейнджер, я даже не могу решить… Скорее всего, они и рады скинуть тебя хоть кому-нибудь. – Они любят меня, а ты… – шепнула девушка явно не в себе. – А ты для своей семьи только шестерня, деталька, которую могли бы сменить, отличайся ты хоть граммом необходимого механизму веса, хоть одним суждением. – Хватит. – О, скажешь, что это не так? – почти крикнула она, порывисто утирая слезы, катящиеся по раскрасневшимся щекам. Дрянь. На секунду Драко почувствовал, что теряет рассудок от злости. Он шагнул к ней ближе, в порыве схватил за тонкое запястье, заставил девушку развернуться к нему лицом. По щекам ее текли несколько крупных слезинок, которые юноше отчего-то захотелось слизнуть, ощутить на языке. – Добро пожаловать в семью, – шепнул он, случайно или специально сжимая ее руку так сильно, что с губ девушки сорвался тихий писк. – И помни, что в моей власти теперь запереть тебя в этой комнате и не позволить ходить не беременной больше полугода. Советую добиться моего расположения. Через секунду он уже оставил ее одну, погруженную в свое «счастье».