Неравный брак

Гермионе часто случалось нервничать раньше. Перед каждым экзаменом, каждой лабораторной работой, каждым тестом, что должен показать всем вокруг чего она стоит. О, нет, она всегда была готова к проверкам, но страх провалиться, показать слабость – не мог покинуть ее. Да, волнений в ее жизни хватало, но никогда прежде они не доводили гриффиндорку до нервной дрожи в руках. Гермионе оставалось только смотреть, как трясутся ее ладони. Точно от холода… А ведь здесь действительно было холодно. Когда утром она распорядилась горничной растопить камин в ее комнате, та сказала, что молодой хозяин запретил ей. «Он просил передать, что если мисс станет холодно, она может прийти погреться к нему», – краснея, рассказала ей женщина. Гермиона и сама почувствовала тогда, как жар объял ее щеки, но ничего не смогла ответить. Если бы она разомкнула губы, не смогла бы сдержать крик, полный боли и отчаяния. Никого из представителей золотого семейства она не видела с тех самых пор, как Люциус Малфой объявил «радостную» новость за тем проклятым завтраком. Гермиона сказалась больной, отказавшись от обеда, ужина и утреннего похода за платьем. Леди Малфой расстроилась, что придется купить готовое, а не заказать на пошив, но откладывать бракосочетание не желала. Она будто и сама хотела предложить поспешить. И ни одна попытка строптивой невесты не могла выиграть хоть каплю лишнего времени. На новое послание Виктору и ответ от него же уйдет не меньше недели, да и здесь, в этом холодном неприветливом доме ей не найти ни пергамента, ни свободной совы. Оставалось лишь смириться. Если она не могла сходить в магазин, магазин решено было вызвать на дом. Горничная, пришедшая в комнату утром, чтобы раскрыть окна и впустить дневной свет, сообщила об этом будто бы невзначай, на самом же деле – стесняясь правды и спешки собственных хозяев. Она никогда не скажет об этом вслух, но женщина жалела Гермиону, так отчаянно ярко показывающую свое отношение к предстоящему замужеству. Бэтси прослужила в этой семье больше двадцати лет и хорошо знала, что если Малфои хотят – они получают, несмотря на чужие желания. – Сколько они привезли? – бесцветно, с легкой хрипотцой в голосе спросила гриффиндорка. – О, мисс, не так много. Около двадцати или тридцати моделей на выбор. Вы можете приступить к примерке после завтрака, – говорила горничная тихо. – Я могу принести его прямо сюда. – Сегодня семья не собирается в зале? – спросила девушка в ответ. – Нет, мисс. Мистер и миссис Малфой вынуждены были покинуть дом до самого вечера, их ждут дела. Сейчас здесь только вы и молодой хозяин. Что же… Хорошо, что он не заставляет ее спускаться, ведь правда? Гермиона попросила внести завтрак в ее комнату, и услужливая Бэтси подчинилась ее просьбе. Она покинула комнату гостьи, чтобы вернуться всего через несколько коротких минут, неся в руках старинный серебряный поднос, густо уставленный тарелками и пиалами. Девушка кивнула служанке и села в кресло, ближе к столику, на который и установили поднос, полный угощений. – Я, наверное, заставлю продавца платьев ждать, – смущаясь, заметила она. – Думаю, стоит сначала заняться примеркой… – Не беспокойтесь, мисс, вы займетесь этим одна, вам никто не помешает. Все платья заколдованы, помощь не потребуется. Да... Да, это подходит. Прислуга вышла, оставив ее одну, и Гермиона принялась лениво жевать свой сэндвич. Черные маслины без косточки поблескивали гладкими боками, джем пах тертой с сахаром ежевикой. Аппетита у нее не было, но гриффиндорка хорошо понимала, что ей нужно есть. И лучше заставить себя, если придется. Девушка не спешила, позволяла себе зябко ежиться в кресле, поджимать ноги ближе, продолжать упрямо жевать. Скоро ей предстоит выйти замуж, навсегда лишиться свободы воли, подчиняться чужому слову и желанию до конца своих дней. Нужно ценить каждый оставшийся момент. Закончив трапезу, она свесила ноги к полу, погрузив голые пальцы в высокий ворс темно-зеленого ковра. В глубине души гриффиндорка надеялась простыть из-за окружившего ее холода, но хорошо понимала, что этому не суждено случиться. Малфои позаботятся о ее здоровье, она им слишком нужна, Нарцисса дала понять это. Впрочем, теперь, после ее слов, гриффиндорка не знала, кому нужна больше – репутации Люциуса или больному эго Драко. Драко. При одной только мысли о нем, тело гостьи полнилось злобой. Эти чертовы глаза… Они снились ей каждую ночь. Закончив, она позвонила в колокольчик, и горничная вернулась, чтобы убрать посуду. Платья принесли уже спустя пару минут. Очевидно, Малфои и не думали отступать от канонов, все предложенные Гермионе модели были белого цвета, отличаясь друг от друга лишь одним-двумя тонами. Все длинные, закрывающие самые щиколотки, будто миссис Малфой боялась, что три сантиметра открытой кожи дискредитируют их знатный род в глазах общественности. – Какое мещанство, – шепнула гриффиндорка иронично, заметив, что если на платьях и были вставки металла, то обязательно из серебра, не золота или платины. Конечно, она знала, что это – не экономия, только дань горячо любимому факультету, но уколоть ненавистное семейство хотелось особенно сильно. Гермиона одевалась лениво и нехотя, она никогда не относилась к тому типу девушек, что находят в подборе новых нарядов особенное удовольствие, видела лишь необходимость, не более. Сейчас же, зная, что ищет платье, в котором ее бренное тело вознесут к алтарю божества, покровительствовавшего замшелым устоям, девушка не рисковала спешить. То ей не нравились особенно сильно раздутые воланы рукавов, то пятиконечные вырезы, создававшие атмосферу прошлой эпохи, то кружева на весьма скромной груди. Каждый раз гриффиндорка находила, к чему придраться. Она уже начинала гадать, позволено ли ей попросить прислать новую партию платьев, но боялась, что это требование расценят как часть интереса. Будто ей хочется замуж. Самым удачным вариантом из тех четырех, что она уже успела померить, оказалось платье цвета яичного белка. Юбка, как и у всех остальных, доходила до самых щиколоток, облегала стройные ноги, но позволяла делать нечастые широкие шаги. Вырез не открывал плечи, но острые косточки ключиц игриво выглядывали из-под него. Талию подчеркивал тонкий серебряный пояс, изображавший, конечно же, змею, кусающую собственный хвост. Малфои не позволят ей хоть как-то намекнуть на ярко-красный факультет, ставший ей второй семьей, эту постыдную страничку жизни юной леди Малфой они будут скрывать всеми силами. В дверь не стучали прежде, чем она распахнулась. Удивительно изящная, из темного букового дерева, она впустила в комнату его. Конечно же, Драко. Слизеринец улыбнулся, его бледная ладонь прошлась по платиновым волосам, и без того безупречно уложенным назад, юноша ухмыльнулся гриффиндорке. Гермиона не поворачивалась, наблюдая за Драко через зеркало. – Я могла быть неодетой, – сказала она вместо приветствия. – Должен признаться, что на это и рассчитывал, – ответил ей слизеринец. Взгляд его серых глаз скользил по ее фигуре, и Гермиона видела, как бесстыдно тот задерживается на определенных частях ее тела. Тех, что хорошо подчеркивал этот фасон. «Мое», – читалось в этих холодных серых глазах. Она сдержала порыв прикрыться, будто стыдясь себя, старалась отвлечься от мыслей о том, что чувствует себя голой перед ним и этим хищным взглядом. – Ты не должен видеть меня в свадебном платье, знаешь? Это – плохая примета. – О, прости, мы же не хотим, чтобы наш брак был плохим, – парировал он. – Я принес тебе подарок, Гермиона. Казалось, что он заставляет себя произносить вслух ее имя, не фамилию. Отвыкает? Ничего хорошего в этом нет. Гриффиндорка нахмурилась, наконец, решив повернуться к незваному гостю. Подарок. Лучшим подарком была бы отмена этой свадьбы, но вряд ли слизеринец готов подарить ей свободу. – Только не розы, – сказала она тихо. – И в мыслях не было, – ответил Драко, сжимая в руках крошечный кусочек невесомых белых рюшек. – Ну разве не красота? – Это… Это – подвязка? – спросила девушка тихо, точно не веря своим глазам. Он кивнул, но подтверждения и не требовалось, Гермиона видела собственными глазами: Малфой принес ей свадебную подвязку на тонкой белой резинке. Она не знала, что такое практикуется и на свадьбах представителей высшего общества. Драко заметил, как покраснели ее бледные щеки, теперь, когда загар не портил эту кожу, румянец был на ней особенно заметен. Гермиона прикрыла глаза, отступая на шаг назад, точно прячась. Губы юноши исказила довольная улыбка. – Не нравится? – спросил он, изображая обиду. – Я так старался, Грейнджер, разве она не красива? Давай примерим ее. – Придурок, – шикнула девушка, снова отходя назад. – Ха, возможно. Привыкай к этому, – ответил слизеринец на выдохе. – Стой спокойно, Гермиона, я не сделаю тебе больно… Сейчас. «Ты вообще не сделаешь мне больно, потому что я не позволю такому уроду касаться меня», – подумала гриффиндорка. Только были ли у нее силы, чтобы воплотить эти мысли в жизнь? Она отступила, спиной натолкнувшись на низкую кушетку. Малфой продолжал наступать, будто хищник, загоняющий растерянную добычу в угол. В голове девушки невольно мелькнул вопрос: а действовал он так раньше, с другими своими пассиями? Пассиями. Как не хотелось относить себя к ним, стать одной из этой коллекции. Слизеринец улыбался, но в его серых холодных глазах мелькал огонек нетерпения. Игры забавляли его, но сейчас не хотелось ждать, хотелось лишь действовать, брать то, что ему положено. Жаль, что у Драко и Гермионы о статусе некоторых вещей были весьма разные представления. Например, Гермиона не считала себя вещью, которую он может трогать, когда ему этого захочется. Только кого волновали ее желания? Уж точно не Малфоя младшего. Гриффиндорка упрямо шла назад, не желая подпускать Драко ближе. Он только ухмылялся, понимая, что в сковывающем движения платье ей все равно не уйти далеко. Глубоко в душе это знала и Гермиона, понимавшая, что отступать ей больше некуда. Она споткнулась, неосторожно упала на спину, и Малфой поспешил нависнуть над ней, лишь слегка согнувшись в спине. – Знаешь, Гермиона, боюсь, что я все же собственник, – заговорил он тихо. – И что я поддерживаю эту идею… Прятать твои ноги за длинными юбками. – Ты не можешь выбирать, что мне носить, а что… – Правда? – спросил он, прекрасно зная, как Грейнджер закончит фразу. – Хочешь посмотреть, как я буду выбирать, что ты будешь говорить гостям, что есть на завтрак, как проводить время? Юноша опустился перед ней на корточки, и Гермиона не смела двинуться, продолжая следить за его движениями. Высокий ворс зеленого ковра оказался удивительно мягким на ощупь, он и смягчил ее падение, не позволив удариться так, чтобы оставить на теле след. Драко, точно хищник, одним резким движением поймал гриффиндорку за лодыжку, чуть притянув ее к себе. Его кожа оказалась холодной, точно Малфой – рептилия, но не человек, не благородный волшебник. Почувствовав касание, Гермиона попыталась оттолкнуть юношу, ударив его ногой, но, к своему удивлению, обнаружила, что юбка ее платья стала уже, стянула ноги плотнее. Заметив ее беспокойство, Малфой улыбнулся. Он знал, знал об этом с самого начала, понимал, как все произойдет. Розовые щеки девушки стали бледнее, страх начал вытеснять гнев. – О, дорогая, ты боишься? Ну, это ничего… Это закономерно, да? – спросил слизеринец, наклоняясь вперед, ближе. – Я же – чудовище, а? – Драко, я… – Ты так писала Виктору Краму, не помнишь? «Перестань», – хотела не сказать, но попросить Гермиона, но что-то мешало ей говорить в этот пугающий момент. Она чувствовала себя побежденной, сломленной перед ним. В его доме, в платье, что он ей принес, в его власти. Гриффиндорка понимала, что сейчас Драко может сделать с ней что угодно, и никто не остановит его, даже если она закричит особенно жалостно. – Я не хочу подводить тебя и выставлять лгуньей, – изображая беспокойство, произнес он, и пальцы юноши заскользили вверх по ее ноге. – Я… Я… Она все еще не могла говорить внятно, не знала, как собрать воедино мысли, занявшие голову. Его близость причиняла почти физическую боль, осознание собственной слабости собирало у горла ком, мешавший дышать и мыслить. Все силы уходили на удержание слез, она не должна при нем плакать, нет. – Я, как самый ужасный жених на свете, ведь просто обязан превратить твою жизнь в ад, – шепнул он, наклонившись к ее губам. – Разве изнасиловать тебя сейчас – не хорошее начало отношений с монстром, а? Очень, – он подбирал слова, продолжая тянуть губы в улыбке. – Очень чудовищно, правда? «Изнасиловать», – эхом раздалось в голове гостьи, громкое слово заставило ее невольно дернуться в сторону, точно это могло спасти от его жадных холодных рук. Драко, делая вид, что не замечает ее смятения, продолжал вести ладонь выше. Хватка ткани слабела, но Гермиона понимала, что не может двинуть ногой, словно заколдованная, на самом же деле – испуганная столь сильно. Малфой не останавливался, пальцы его сжимали ее ногу теперь под коленкой, и гриффиндорка дернулась лишь тогда, когда почувствовала легкую щекотку. – Прекрати, – произнесла она тихо. – Но если я не хочу прекращать, Гермиона? – спросил он, аккуратно вдевая ее ногу в подвязку, натягивая ткань выше и выше. – Я не должна была говорить так, – оправдывалась она. – Мне жаль. – Конечно, не должна была, – Драко продолжал натягивать подвязку, минуя ее острую коленку, двигаясь вверх, к бедру. – Другому мужчине, Грейнджер. Ты сделала мне так больно, что я плакал всю ночь. Улыбка заняла его красивые тонкие губы. Она закусила губу, чувствуя, что рука юноши остановилась. Стыд, страх, смятение… К ним примешалось легкое чувство вины, легкое, почти ничего не значащее. Что-то подсказывало гриффиндорке: ты не должна была говорить о нем так, он действительно обижен, другая же часть уверяла, что Малфой заслужил это. Разве не он дразнил ее семь лет подряд, разве не он заставлял чувствовать себя жалкой и никчемной, не он ли отравлял ее существование? Драко остановился, оставил подвязку на ее теплой коже и встал. Его тень нависла над гриффиндоркой, высокая юношеская фигура купалась в лучах света, и смотреть на него приходилось сквозь боль в глазах. Он молчал, молчала и Гермиона, драгоценные камни на расшитых свадебных платьях поблескивали на этом свету. Мгновение длилось слишком долго, и Гермиона готова была поклясться, что его холодные руки оставили на ее коже ожог, след, который не пройдет долгие-долгие месяцы. Она чувствовала тонкие пальцы, чувствовала, как те сжимаются, как давят, как приносят ей боль. Еще немного, совсем капля времени – и они переместятся на ее тонкую шею, в одно мгновение переломив ее пополам. – Знаешь, Грейнджер, – начал он тихо, убирая руки за спину. – Мне даже нравится, что ты меня так боишься, – Драко улыбнулся, словно сумасшедший, но Гермиона уговаривала себя думать, что так свет лег на его лицо. – Но я волнуюсь о том, что в долгосрочной перспективе это может принести нам проблемы. Он замолчал, точно дав ей время для ответа, но у гриффиндорки не нашлось для него слов. О чем она должна была сказать, о чем спросить, что озвучить? «Я чувствую себя использованной и не хочу, чтобы ты когда-либо касался меня снова»? Она понимала, что сейчас лучше придержать язык. – Просто делай так, как я прошу тебя, и все будет хорошо. Ясно? – Ясно, – неожиданно хрипло ответила она. – Моя умничка, – похвалил ее Драко, будто собаку. – Из тебя выйдет замечательная жена, – бросил он, разворачиваясь к двери. – И ты права, я не должен видеть тебя в свадебном платье, просто… Ох, я так соскучился, что не смог удержаться. На какое-то время мне хватит, но потом я снова к тебе приду. Буковая дверь захлопнулась, и комната погрузилась в тишину так быстро, что уши гриффиндорки заложило от резкого перехода. Сердце пыталось пробить ребра и выбраться из ее груди.