Неравный брак

Его матери следовало отдать должное: миссис Малфой звала Гермиону на подготовку к свадьбе. Планирование списка приглашенных, их рассадки, подаваемых на вечере блюд, музыки и увеселений – дело тяжкое. Все нужно сделать быстро, слишком быстро, потому лимит приглашенных резко достиг пятидесяти человек. Весьма скромно по меркам аристократического общества магической Британии, но Драко пожелал спешить, а не рисоваться перед соседями. Гриффиндорка ожидаемо отказалась участвовать. Происходящее было ей противно, и с каждым следующим часом надежда избежать свадьбы покидала ее. Не за что было зацепиться, нечего предпринять теперь. Гермиона не смогла даже рассказать о произошедшем ни Гарри, ни Джинни, ни Рону: Малфой младший лишил ее почтовой совы. Сейчас он сказал, что она понадобится для рассылки приглашений и поручений для поваров и швеи, но после он сможет открыто заявить, что его супруге общение с прежними друзьями не положено. Гермиона засыпала, думая об этом. О том, как Малфой, ненавидящий ее каждой частичкой своей черной души, заставит ее пожалеть о том, что родилась на свет, как он превратит ее существование в ад, в настоящую пытку, как заставит несчастную гриффиндорку жить по его правилам. Тем, что, несомненно, ущемят ее права. – Могу я… Могу я просить у вас что-то от волнения, миссис Малфой? – спросила Гермиона за день до церемонии, встретив спешащую Нарциссу в коридоре. – Я чувствую себя нехорошо. – Для юной невесты перед бракосочетанием это вполне естественно, милая, – отвечала женщина со сдержанной улыбкой. – Я бы советовала настой ромашки для успокоения и базилика, чтобы не потерять тонус окончательно. Да, пожалуй, так и поручу горничной. Драко же учтиво игнорировал невесту все эти дни. Они виделись лишь за обедом и ужином, завтракать гриффиндорке позволяли в собственной комнате. Миссис Малфой уверила всех в том, что невесте нужно время на сборы, нужно следить, чтобы не отекало после сна лицо, чтобы в важнейший день своей жизни не выглядеть неухоженной. Гриффиндорке начинало казаться, что в этом холодном старом доме у нее нашлась союзница. Хоть одна. Только это неправда. Миссис Малфой всегда ставила в приоритет свои цели и цели своей немногочисленной семьи. Даже считая Гермиону подходящей партией своему сыну, милой девочкой, достойной внимания, она бы никогда не помогла ей в ущерб себе, Люциусу или Драко. Если бы Малфой младший хотел, чтобы до алтаря его невеста шла голой, Нарцисса вряд ли заступилась бы, исходя из интересов гриффиндорки остаться в одежде, она апеллировала бы лишь позором для семьи, не больше. О чувствах невестки речи не шло. Этот день наступил, он подкрался слишком быстро, и Гермиона не успела понять, как освежающая кожу маска оказалась на ее лице с самого утра. «Никакого кофе сегодня», – сказала ей не то одна из горничных, не то сама миссис Малфой, зашедшая утром до примерки платья. Оставалось только повиноваться чужой воле. К этому пора привыкать. – Бесподобно, – улыбнулась Нарцисса, когда гриффиндорка предстала перед ней в ослепительно-белом платье русалочьего кроя с открытыми плечами. – И, кажется, по последней моде, да? Боюсь, что не слежу за тем, что предпочитает носить современная молодежь. Гермиона – тоже, потому она не могла подтвердить или опровергнуть высказанное предположение. Она почти не смотрела на себя в зеркало, лишь однажды удивилась тому, как легко помощница разгладила ее обычно непослушные кудрявые волосы. Тонкий слой зеленовато-серой мази заставил их распрямиться, укрыть спину каштановой волной. Лишь несколько прядей убрали от ее лица назад, чтобы заколоть серебряной заколкой, непременно изображающей змею, кусающую собственный хвост. – Тебе нравится? – спросила не то Нарцисса, не то горничная, гриффиндорка не могла и не хотела различить. – Я могу дышать, – ответила девушка, держась за живот. – Боялась, что корсет будет слишком тугим, – говорила она, избегая прямых ответов. – С твоей фигурой подобного можно не бояться, – заметила Нарцисса, мягко положив ладони на ее плечи. – Тебе так идет бледность… Мы оставим тебя на часок, соберись с силами, повтори клятву… Ох, эта бледность, – улыбнулась женщина, уходя. Но Гермиона знала, что причиной ее бледности был страх, ужас, сковавший губы, и то не могло быть красивым в нормальном обществе, ценящем своих членов. Нарцисса ушла, ушла горничная, все покинули ее, оставив в гордом одиночестве. Матушке не позволили снаряжать дочь к алтарю, и что-то подсказывало гриффиндорке, что та и не рвалась после всего, что сделала с нею. Будут ли они общаться в будущем? Как смотреть ей в глаза теперь? Гермиона не могла взглянуть и в свои, подведенные черным карандашом сверху, белым – по линии внутреннего века. До чего омерзительный, до чего фальшивый день. Она представила чужие улыбки, мучительно долгий подход к алтарю, «согласна», срывающееся с дрожащих губ. Гриффиндорка пообещала себе каждый следующий год, в годовщину этого события, выпивать по бокалу вина за свое упущенное счастье. Девушка поднялась, когда в дверь постучали. Условный сигнал, зов. Все слуги в доме были заняты, накрывали стол в гостиной, Гермионе же полагалось оказаться в церкви сейчас. Старинный обычай, клятвы в любви и верности всегда приносились именно там… Какая глупость, верно? Она никогда не полюбит Малфоя. Гермиона не кричала через всю комнату нервное: «войдите». Она сама подошла к двери, чтобы дернуть чертову ручку. В церковь она должна была отправиться с Люциусом вместе, тот передал бы ее руку мистеру Грейнджеру, чтобы отец смог отвести свою единственную дочь к алтарю и подарить Малфою окончательно, как приз, так им желанный. Чем быстрее со всем покончить, тем лучше, меньше придется лить слез. Низкие, но тонкие и неудобные каблуки цокали по полу, и Гермиона открыла дверь медленно, будто заставляя себя сделать это. – Здравствуй, – улыбнулся ее гость. Но девушка не смогла ответить. Прижав руку ко рту, она отступила назад, шла до тех пор, пока спиной не уперлась в белоснежный комод позади себя. Содержимое его ящичков звякнуло, нарушая хрупкий порядок, и гриффиндорка позволила себе выдохнуть, взглянуть на пришедшего вновь, чтобы плотно сжать губы и молчать. В классическом черном костюме, высокий, плечистый, пришедший на ее скорую свадьбу, перед девушкой предстал Теодор Нотт. Кто прислал ему приглашение? Неужели Драко хотел видеть это лицо в момент своего триумфа, в тот самый миг, когда получит желаемое? Возможно, его черная душа жаждала зрелища, ему нужно было видеть, как разбиваются чужие мечты и надежды, как умирает последние искры радости в двух парах глаз. Лишь ее было мало, правда? – Прости, я не хотел тебя смутить, – будто сожалея, выгнул бровь юноша. – Как ты пробрался сюда? – Не поздороваешься? – удивился гость, но тут же улыбнулся. – Ничего, у тебя просто очень нервный день, я понимаю. Прости, что явился без приглашения. Гриффиндорка продолжала молча смотреть перед собой, чувствуя, что сердце ее начало биться чаще. Она не надеялась увидеть Теодора вновь скорее, чем через полгода или год. Драко, разумеется, придется выводить ее в свет, но если молодожены проведут наедине друг с другом год, никто не сможет возразить их воле. Разве что непослушанию жены аристократы могут возмутиться, тирании мужа – никогда. – Что ты здесь делаешь? – спросила она тихо, запирая дверь с громким хлопком, отражающимся о стены коридора. Будто они – преступники, будто воплощают в жизнь сговор против английского короля, будто планируют недобрые дела, и никто не должен видеть. – Все кончено, Тео, я выхожу замуж… – Просто хотел увидеть тебя, – ответил слизеринец так же тихо. – Гермиона, я… Я слышал о твоем письме Краму. Гермиона закусила губу, узнав об этом. Сейчас, после случившегося, гриффиндорке оставалось лишь ругать себя за поспешность, за глупость, за то, что решилась на эту авантюру. Если слух дошел до самого Теодора Нотта, что никогда не был сплетником, можно говорить точно: о произошедшем знает весь высший свет. Губы девушки задрожали, обида вспыхнула в ее груди. Она никогда не хотела навлечь на Драко такой позор… Даже несмотря на то, что ненавидит его каждой клеточкой души. – Все знают? – спросила девушка, прикрывая рот ладонью. – Думаю, что так, – почти виновато ответил ей Нотт. – Но тебе не стоит стыдиться этого. Мы все знаем, как Драко… Каким он может быть. Твоей вины нет в том, что ты пыталась разорвать эту помолвку всеми доступными тебе способами. Нет, в этом она не сомневалась. Гермиона знала, что в этой истории она была только жертвой несправедливости, пытающейся выбраться из капкана, отгрызая собственную ногу, и чувство вины за свою попытку не грызло ее. И все же опозорить Малфоя столь сильно ей не хотелось. Прежде всего – именно из-за того, что факт этот скажется на его к ней отношении. – А Драко все еще хочет на тебе жениться. Забавно, – заметил Нотт, отводя взгляд. – Полагаю, ему за радость получить надо мной полный контроль и растоптать окончательно. В глубине души я надеюсь, что мы сразу же разведемся, сразу, как он докажет, что может получить желаемое. – Или он влюблен в тебя без памяти, – пошутил Нотт, и его улыбка озарила комнату. – Боюсь, что развод для Малфоя подобен концу рода. Улыбка гриффиндорки оказалась грустной, вымученной. Драко Малфой не способен ни дарить любовь, ни чувствовать. Гермионе казалось, что у него и животного домашнего никогда не было, не было тяги заботиться о ком-то и дарить свое драгоценное время. Девушка невольно вспомнила кота, оставленного в замке под присмотром домашних эльфов. Интересно, после долгих жалостливых уговоров ей позволят забрать его или Живоглот отправится жить к родителям? – Ты выглядишь болезненно, – осторожно заметил Нотт. – Удивительно, – выдохнула невеста, невольно проводя пальцами по необычайно белому запястью. – Зачем ты пришел? – Я надеялся, что смогу помочь тебе. – Хах, – усмехнулась девушка, опустив глаза к полу, чувствуя, что губы начинают дрожать. – Ты не можешь помочь, Тео. Кажется, никто не может. Родители, разве что… Только им, очевидно, нет дела до моих желаний и страхов. – Мы можем бежать прямо сейчас, – развел руками слизеринец. – Ты можешь доверять мне, Гермиона. Девушка вновь заставила себя улыбнуться, выпрямить спину. Холод на улице пробирался в комнату все настойчивее, Гермиона чувствовала, как ветер задувает в щель меж створками окна. Распахнуть дверь – и получится сквозняк, что вытравит все тепло в коридор, кубарем спустит с лестницы, прогоняя до самых дверей. Нервная дрожь захватила конечности невесты. Предложение Теодора могло показаться заманчивым. Бежать от всего на свете, от родителей, от долга, от их жестокосердных слов… «Они предали тебя, почему ты не можешь предать их в ответ?», – спрашивал страх в тишине комнаты. Гермиона не находила ответа, только знала, что не может бежать вот так, перед алтарем, опозорив обедневшую семью еще сильнее, вбивая в их общий гроб свой последний гвоздь, обрекая на медленную смерть в голодном забвении. Пожалуй, жалеть их сейчас – глупо. Гриффиндорка отвернулась, заставляя себя остановиться у окна, смотреть в бесконечную даль сада семейства Малфоев. Придет день, и она почувствует себя хозяйкой этого поместья, придет день, и ей придется решать, кого из павлинов пора выпустить, кого – усыпить, отправив в бесконечные сады Рая, придет день, и она забудет об этом мгновении. Гермионе нелегко дались эти слова, и все же, губы не дрогнули, гордость взяла свое. – Мне жаль, Тео, но последнее слово сказано. Ничего не изменить, мне придется выйти за него замуж. Ты не можешь помочь. – Как хорошо, что ты помнишь об этом. Голос одного слизеринца сменился голосом другого. На этот раз гордость подвела, и Гермиона порывисто развернулась назад, желая скорее подтвердить или опровергнуть свое предположение. Ее осунувшееся лицо, казалось, стало еще бледнее, в карих глазах блестел страх, страх особенно острый, точно лезвие ножа. Глаза Драко Малфоя, стоявшего напротив нее, блестели иначе. Холодные, стальные, жестокие, как он сам, они излучали удовольствие. – Я так рад твоим словам, что сердце выпрыгивает из груди, Грейнджер, – произнес Драко, и тут же, будто в доказательство своих слов, приложил к груди руку. – Ты заслужила поцелуй. Он двинулся к девушке, осторожно, разведя руки в стороны, точно успокаивая беспокойную лошадку. Последние черные волоски в его прическе вновь приобрели привычный платиновый цвет, действие оборотного зелья закончилось, и Драко ухмыльнулся особенно довольно, чувствуя свой триумф. Время шло, в дверь больше не стучали, и гриффиндорка спиной чувствовала холод, исходящий от стекла.