Неравный брак

– Драко, – шепнула она тихо, точно придя в себя лишь сейчас. – Рад, что ты узнала меня хотя бы сейчас, Грейнджер, – улыбнулся слизеринец, довольный тем, что обман его удался. – Должен заметить: ты выбрала отличное платье. – Его выбрала твоя мать, – ответила девушка, одеревеневшими пальцами хватаясь за подоконник, стоявший позади нее. – Тебе… Тебе нельзя здесь быть. – Кто мне запретит? – изображая удивление, ответил юноша. Вопрос звучал разумно: запретить было некому. Старшие члены семьи Малфоев уже покинули поместье, Нарцисса не могла воззвать к морали и традициям, а Люциусу не было дела. Родители самой Гермионы никогда не бывали под этой крышей в ее компании, прислуга не посмеет перечить. А зов древних устоев… О, Драко не услышит его, гриффиндорка об этом знала. Если она скажет свое жалкое «Так нельзя», слизеринец лишь рассмеется ей в лицо, в очередной раз продемонстрировав собственное превосходство. Гермиона закусила губу, понимая, что он не останавливается. Малфой шагал навстречу своей невесте, и пол скрипел под тяжестью его тела. Его костюм был классическим, такие можно было увидеть на старых картинах еще пару веков назад. Безукоризненно-черная плотная ткань, серебряные запонки, строго повязанный галстук. Никаких цветов в петлицах, никакого платка в кармашке. Драко не отходил от традиций ни на шаг, даже несмотря на то, что слепящая глаза белоснежная сорочка плохо оттеняла цвет его кожи. – Время, – нашлась девушка, не отрывая глаз от Драко, боком чуть отходя от окна, чтобы приблизиться к двери. – Ты должен ждать меня у алтаря. – Я жду, – скучающе ответил Малфой. – А ты сейчас, – он взглянул на часы, цепочка которых держалась за петельку его штанов. – Как раз идешь к алтарю под весьма торжественный марш. У нас живая музыка, к слову… Уверен, все плачут, прикрывая глаза ситцевыми платочками. – Ты и я… Что? – спросила девушка. – Гермиона, ты же была лучшей ведьмой нашего курса, правда? Сложно сложить два и два? Неужели ты не догадалась, что тебе, настоящей тебе, с этим мерзким норовом, не позволят пройти к алтарю самостоятельно? – спрашивал юноша скучающе. – Ты бы наверняка затянула речь о продажности, и… – Ты заставил кого-то притвориться нами? – выгибая бровь, спросила гриффиндорка. Драко только улыбнулся ей в ответ. Гермиона действительно могла предугадать этот поворот событий. Интересно только, участвовала ли в его претворении в жизнь леди Малфой, помогавшая невесте с выбором наряда и прически. Наверняка. Гермиона вспомнила, как горничная выносила ее расчески из комнаты, по непонятной тогда причине заменяя их новыми. Теперь все встало на свои места: сообщнице нужен был генетический материал: волосок, чешуйка кожи, что угодно. Неужели она не кажется сломленной сейчас? Гермиона оставила попытки найти путь к избавлению, она приняла эту участь, согласилась на чертов брак с человеком, которого ненавидела каждой клеточкой истлевшей взаперти души, и все же… И все же этого оказалось мало, чтобы заслужить хоть крупицу доверия. Драко считал, что ей еще есть, куда падать, куда опускаться, и достигнуть этого дна необходимо, чтобы получить хоть кроху доверия. Ту, которой хватит для соблюдения простой формальности – проведения церемонии. За мыслями, захватившими ее сейчас, Гермиона не заметила, что слизеринец сократил расстояние, разделявшее их несколько мгновений назад. Драко стоял перед своей невестой, но взгляд его был прикован к настенным часам, карманные же были убраны. Близость давила, расстояние, разделявшее их сейчас, в этот долгий миг, можно было сосчитать миллиметрами, и Гермиона попыталась уйти. Только Драко выставил вперед руку, закрывая проход. – Не нравится моя близость? – выгибая бровь, спросил Драко, все еще не отрывая взгляда от часов. – Боюсь, придется привыкнуть, это будет происходить довольно часто. – Пусти меня, – ответила девушка тихо. – Это неприлично. – Постой, Гр… – Малфой осекся, точно фамилия ее больше не имела веса, не должна была звучать для обозначения личности Гермионы. – Теперь нам нечего стыдиться и ждать. Мы в своем праве, Гермиона. Ей хватило доли секунды, чтобы понять, о чем шла речь. Драко оторвал взгляд от часов, пробивших три часа дня. Стрелки не издали ни звука, но стук сердца девушки отмерил каждую секунду. Церемония завершилась, «Драко» и «Гермиона» произнесли свои клятвы, обещали любить друг друга, что бы ни случилось с их жизнями впредь, и теперь обрели столь желанный Малфоем статус. Новобрачные, молодожены, супруги… Гриффиндорка не успела закусить губу от досады. Потому что Малфой поцеловал ее, занимая все внимание. Он не был нежным, в касании чувствовался лишь голод хищника, выслеживавшего добычу несколько дней, уставшего, жаждущего избавления. Гермиона была источником, Драко – страждущим, и ничто на свете не могло заставить его прекратить трапезу. Даже ее собственное сопротивление не могло. Едва губы слизеринца коснулись ее, гриффиндорка выставила вперед руки, пытаясь укрыться, пытаясь отодвинуться от него, воззвать к совести. Только что толку, когда под рукой нет палочки? Драко целовал ее не как влюбленный юноша, но как обладатель. Он заботился лишь о собственном комфорте, о собственном удовольствии, ведь иного ему не приходилось желать. Гриффиндорка пыталась сцепить губы плотнее, не позволить ему продолжать, но Драко игнорировал попытки сопротивления. Что значат слабые удары сжатых в гневе кулачков? Гермиона понимала, насколько жалкой может казаться со стороны. Только смириться с происходящим она не желала, как бы ни пыталась уговорить себя. Руки девушки упирались в грудь Драко, но оттолкнуть его как можно дальше не выходило. Гермиона чувствовала, как он улыбается сквозь поцелуй, как веселится, понимая, сколь ничтожна ее попытка. Самой Гермионе хотелось свернуться клубочком и заплакать, но вместо этого ей приходилось терпеть близость его губ. – Жене положено служить и подчиняться, – прошептал Драко, всего на секунду отрываясь от ее губ, обращаясь к старой церковной клятве, придумали которую так ненавистные им магглы. – Ничего, на первый раз это простительно. Ты волнуешься, милая. «Милая». Обращение эхом пронеслось в разуме Гермионы, заставляя ту сморщиться, когда Малфой вновь наклонился к ее губам за поцелуем. Отец часто использовал подобные слова, обращаясь к матери гриффиндорки, и когда их использовал Малфой… Гермиона готова была поклясться, что юноша на ее глазах осквернил святость брака. Вместо поцелуя Драко получил укус. Под его чуть припухшей от стараний нижней губой показалась небольшая ссадина, из которой спустя мгновение скатилась капля крови. Кармин слился с белоснежной кожей, создавая контраст. Удивительно, что кровь его была красной, как у любого другого человека, как у самого обычного смертного. Гермиона давно жила с мыслью о том, что Драко Малфой – чудовище. – Если ты еще раз ко мне прикоснешься, пожалеешь об этом! – закричала она, понимая, что бессильна, что блефует, что руки ее дрожат. – Заставь меня пожалеть, – улыбнулся Малфой, утирая укушенную губу. Он оставался в стороне еще несколько секунд, и взгляд его льдисто-серых глаз заставил девушку оставаться у окна. Мышцы будто сковало свинцом: Гермиона не могла заставить себя ринуться к двери. Какая-то часть ее сознания уже знала, что дверь заперта, что Малфой спланировал это с самого начала, что ей не выйти без его позволения, а то она получит лишь тогда, когда монстр закончит с ней, оно не прозвучит, пока слизеринец не получит желаемого. Яркое солнце заглядывало в окно, но глаза Малфоя не слезились, когда он смотрел на Гермиону, стоявшую ровно напротив источника света. Он был хищником в этот момент, ничто не могло отвлечь его внимание. Когда гриффиндорка поджала губы, инстинктивно подтягивая руки к груди, на секунду ей показалось, будто взгляд Драко смягчился, будто губы его дрогнули, точно в попытке произнести что-то утешающее, успокоить ее… Но когда юноша порывисто шагнул ей навстречу, Гермиона вновь оттолкнула его. На этот раз ей удалось собрать последние силы. Драко пошатнулся, боком задевая острый край туалетного столика. Послышался звон украшений, соскользнувших к холодному полу, керамическая шкатулка упала, обернувшись сотней осколков. Сочувствие забылось, и момент секундной слабости оставил Драко. Он оторвал Гермиону от окна, заставив разлепить пальцы, снова вцепившиеся в подоконник. Кровать гриффиндорки не была широкой и удобной, но Малфой не мог позволить себе промахнуться. Ткань узкого платья лопнула с громким треском, обнажая стройные ноги девушки, дрожащей в столь важный момент. Удивительно белая кожа почти сливалась с уничтоженным страстью подолом. Непослушные обычно волосы сейчас не выбились из укладки, оставались на месте, не закрывая девушке обзор. Гермиона видела, как Драко нетерпеливо расстегивал пуговицы собственной рубашки, скинув дорогой пиджак на пол, будто тот не стоил ему ничего. – Знаешь, Гермиона, – говорил он тихо, расстегивая пуговицы собственных манжетов. – Мне даже нравится твой страх. – Пошел ты к… – Раньше я замечал в твоих глазах только пренебрежение, только эту чертову гордость, так раздражавшую не только меня, но и всех вокруг, – продолжал он, точно ни в чем не бывало, пока кровь из раны тонкой струйкой стекала по бледному подбородку вниз. – Каково же было мое удивление, когда я разглядел в них нечто иное. Гермиона подалась назад, спиной вжавшись в резное изголовье кровати. Она почти чувствовала библейский сюжет, вылитый в отполированном серебре позади нее, могла прочитать его, лишь касаясь. Только бы не смотреть за тем, как Драко спешит избавиться от одежды, только бы отвлечься маггловскими сказками, на пару мгновений забыть о том, что происходит теперь. – Впервые я понял, что ты боишься меня, в позапрошлом году, на очередном тренировочном турнире по квиддичу. Помнишь? Он улыбался, спрашивал, издеваясь, и Гермиона, к своему ужасу, поняла, что должна кивнуть. Она помнила, помнила тот день, ту несчастную тренировку, тот его взгляд. Начало года всегда проходило медленно и расслабленно, то не было исключением. Гарри и Рон, как обычно, позвали подругу с собой, и Гермиона не нашла предлога, чтобы отказаться. Читать на свежем воздухе или в гостиной – разница велика, но… Гриффиндорка была готова жертвовать тишиной в угоду дружбе. Она села в первом ряду, понимая, что для Джинни это – первая тренировочная игра после зачисления в команду, и поддержка ей не помешает… Команда Слизерина составила гриффиндорцам конкуренцию, мячи пересекали поле, воздух прорезали метлы, сновавшие туда-сюда. Время шло. Гермиона помнила, как в ее сторону полетел мяч, как она отшатнулась от него, ожидая удара, вспышки боли, но не ощутила ничего, кроме легкого дуновения ветра у лица. Мяч остановили, один из игроков пролетел через все поле, чтобы поймать его. Гриффиндорка помнила, что отшатнулась лишь дальше, увидев, что спас ее Драко Малфой, ловец чужой команды. Тогда он лишь засмеялся, бросив что-то едкое о ее неблагодарности и о том, что лучше бы позволил бладжеру разбить ее хорошенькое личико. Панси прокричала что-то в поддержку своего кумира через все поле, игра продолжилась не сразу… Дальнейшее гриффиндорка припоминала весьма смутно. К ней тут же подлетели Рон и Гарри, расспрашивая о том, что Малфой говорил, не обидел ли он ее, не следует ли друзьям заступиться. – Какой чудный был день, – улыбнулся Драко, избавляясь от последнего элемента одежды. – Что такое? – спросил он, и голос его вновь приобрел ту издевательскую интонацию. – Не нравится, миссис Малфой? Драко повел плечом, точно наслаждаясь собственной наготой. Он ждал, ждал, когда гриффиндорка поднимет взгляд, когда увидит, как широки его плечи, как подтянут живот, как сильно выделяется синяя жилка под бледной кожей его шеи. – Ты ведешь себя, как животное, – ответила Гермиона, не желавшая смотреть на новоявленного супруга. События развивались слишком быстро, будто во сне, в одном из кошмаров, что мучали ее в детстве. Вместо ответного обвинения или оправдания собственного поведения, Драко улыбнулся, зарычав. Гермионе пришлось поднять взгляд, чтобы навсегда запомнить эту картину. Она проиграла, она – сломлена, уничтожена, растоптана этим человеком. Тем, кто так ненавидел ее лишь за то, что посмела быть умнее, знать о том, что действительно умна. А сейчас он, с перемазанным в собственной крови подбородком, собирался консумировать этот брак. – Ну так укуси меня еще раз, Гермиона, – произнес Драко, и матрас заскрипел под его руками. – Это будет так… Человечно, правда? Она не успела ответить, не смогла подготовить остроумное высказывание, потому что Драко навис над ней, поставив руки по обе стороны от ее головы. Гриффиндорка вновь закусила губу, пытаясь уговорить себя не отворачиваться, не закрывать глаза, ни в коем случае не плакать перед этим человеком. Она не проиграла, нет, не проиграла, это – временное отступление. Даже если он вероломно, по-животному сделает то, чего так хочет, это не помешает ей получить развод несколько месяцев спустя. – Ты так напряжена, расслабься, – произнес он, одним легким движением расстегивая молнию лифа, откидывая прочь изорванную юбку, заставляя Гермиону мелко дрожать. – Я покажу, как это делается. – Как происходит изнасилование? – оскалилась гриффиндорка. – Около того, – улыбнулся Драко, зубами вонзаясь в ее шею. С губ девушки сорвался крик. Крик протяжный и долгий, и боли в нем было больше, чем удивления. Гермиона назвала Драко животным, и ему нравилось отыгрывать именно эту роль: дикого, необузданного, жестокого существа. Гриффиндорка плотнее сжала губы, понимая, что дальше будет лишь хуже. Она вновь пыталась оттолкнуть его, но руки ее лишь безвольно царапали его стальную грудь, не имея достаточно сил, чтобы оттолкнуть обидчика. Попытки избавиться от контакта распаляли его, заставляли доказывать свою власть ретивее и настойчивее. Зубы Малфоя сменили губы, он целовал ее шею, оставляя за собой следы собственной крови. Драко не раздевал Гермиону до наготы, будто ему не было никакого дела, будто сейчас он готов был довольствоваться малым и ждать следующей возможности, возможности более благоприятной. Одной рукой он держал оба ее запястья вместе, другую использовал для того, чтобы чуть сдвинуть нижнее белье, открывая себе возможность. Все силы девушки уходили на сдерживание рыданий. Она могла позволить себе слабость, но не такую, только не плакать перед ним, только не унижаться рядом с этим человеком. Только знать бы тогда, что слезами все и закончилось бы, что Малфой не утратил возможность сострадать и жалеть… Драко больше не пытался поцеловать жену. Не то от обиды, не то соблюдая предосторожность, он не касался ее порозовевших от ласки губ. Малфой смотрел в глаза Гермионы, и та не отводила взгляд, будто опасаясь, что он расценит нежелание видеть – как бегство. Первыми ее тела коснулись его пальцы. Неаккуратные, требовательные, холодные. Драко весь был холодным, точно змея, рептилия, одно из тех существ, что покровительствовало его дому. Гермиона вновь услышала крик, сорвавшийся с ее дрожащих теперь губ, и устыдилась собственной слабости. – Хватит, – шепнула она севшим голосом. – Хватит? Мы только начали, – холодно отрезал юноша, не отрывая взгляда от ее испуганных глаз. – Я понимаю, об этом в книгах, что ты предпочитаешь читать, пишут не так часто. Не волнуйся, я научу тебя сам, когда действительно хватит. Она хотела бросить что-то колкое, только Малфой предусмотрел, он закрыл рот гриффиндорки собственной ладонью. Когда Гермиона попыталась сжать ноги, Драко вклинил меж них собственное колено, подаваясь вперед, ближе к ней. Она бы выругалась, будь возможность… Гриффиндорка чувствовала холод его кожи, и мурашки прошлись по ее позвоночнику вниз. «Беги, беги, беги», – подсказывал стук сердца, но разум отвечал: «Бежать некуда». Она выглядит достаточно жалко, ведь верно? Этого хватит, не следует унижаться сильнее, не следует скатываться в мольбу о пощаде, сердце Малфоя все равно не дрогнет перед ней. У Гермионы и не было времени, чтобы возразить. Драко не одарил ее поцелуем, чтобы приглушить первый крик, не припал губами к ее приоткрытому рту, но намеренно убрал ладонь. Он желал слышать отражение боли, причиненной «счастливой невесте», хотел получить доказательство того, что взял свое, что получил желаемое. Малфой не смог не улыбнуться, проникая в ее неподатливую плоть, слишком яркими были чувства, захватившие его в то мгновение. Гриффиндорка не знала, что именно он ощущает, она перестала думать об этом. Боль не была всепоглощающей, но боль отвлекала ее, приносила дискомфорт, от которого так хотелось скрыться. Она плотнее сжимала зубы, она чувствовала, как растет напряжение, как растет ее страх, ее ужас. Так все должно было случиться впервые? Девушка кусала губы, пытаясь не кричать, но Малфой двигался все быстрее и быстрее, проверяя ее на прочность. Отвлечься не получалось, представить себя в другом месте – тоже. Гермиона чувствовала, как холодная испарина покрывает ее оголенное тело, как нижнее белье липнет к коже, как трение усиливается, как болят дрожащие ноги. Она уговаривала себя не кричать, но доводы рассудка не помогали. Сдержаться было все сложнее и сложнее, оставалось только покорно ждать чужой развязки. Она перестала сопротивляться, не пыталась оттолкнуть слизеринца, не пыталась подняться. Гермиона не могла уже сжать губы, и Драко продолжал терзать ее шею своими, не чувствуя ни вины, ни жалости, понимая, что теперь он в своем праве. Тело юноши замерло над ней, Малфой вновь двинулся вперед, и нутро гриффиндорки снова обожгло болью, будто тысячу мелких ран залили антисептиком. Его холодные пальцы покрылись испариной, они скользили по ее телу. Гермионе казалось, что каждое касание Драко оставляет на ней след, след, как от ожога, след, будто клеймо на боку обритой овечки. Все кончилось, Малфой получил свою кульминацию, но не желал отпускать ее. Ему нравилось чувствовать жену рядом с собой, нравилось держать ее в своих руках. – Ты так… Так дрожишь… – произнес он, все еще нависая над поверженной гриффиндоркой. Но Гермиона не могла ответить. Драко гладил ее по волосам, по бедрам, по груди, все еще скрытой плотной тканью лифа. Он наслаждался, жадно впитывая каждую кроху внимания, лелеял чувство обладания, вдыхал запах ее волос. А Гермиона сжимала губы все плотнее и плотнее, чувствуя, как семя слизеринца растекается внутри нее, как страх уступает место гордости, как боль обволакивает нутро. Когда Гермиона заплакала, когда она не смогла сдержать эмоций, Малфой сделал вид, что ничего не заметил. Он лег рядом, прижимая девушку к себе так крепко, что воздух покинул ее легкие, и всхлип сорвался с приоткрытых губ. Солнце клонилось к закату, зимой темнело рано… Наверное… Наверное это хорошо, ведь так? Тьма погрузит во мрак ее скромную обитель, и Гермиона сможет сделать вид, что ничего не произошло, что Драко нет сейчас рядом, что она не покидала Хогвартс на эти долгие каникулы…