Все сказки - ложь

Тэхён одичалыми глазами всматривается в острый, как лезвие, профиль брата. Он выворачивает руль ренджа и безукоризненно смотрит в ночную даль, в длинную холодную трассу. Руки сжимают руль до побеления костяшек. Глаза наполнены пустотой, но где-то внутри его сердце, преобразованное в маяк, отрешённо принимает все удары острых волн, которые с оглушающей силой ломают столетние камни. Имя разрушительному шторму — Намджун. Взгляд альфы, словно Посейдон, решил расширить свои владения, устроив на земле ад, чёрными волнами затопив каждый участок человеческой рутины. Жилка, пульсирующая с боковой стороны шеи, как у зверя, готовящегося к нападению. Пыльно-серые, взмокшие от влаги прядки, беспорядочно спадают на кожу цвета расплавленной карамели. Чёрная футболка, прилипшая от пота к телу, идеально расчерчивающая мускулы и томно вздымающуюся грудь. У Чимина ком в горле обглоданной костью мешает. Взгляд омеги упал на руки. И его сердце осыпалось пылью где-то у ног альфы. Обе руки, покрытые татуировками, тонкими надписями до локтей и терновые венки на обеих запястьях. Будто все художники мира соединили все свои старания в одной работе. Не наляпистой, нет. Глубокой, где каждый человек, словно больной в бреду, находит одну фразу, означающую победу. Чимин никогда не мог найти что-то особенное для себя, как брат. То Тэхён сходит с ума из-за классики, скупает все пластинки и диски с произведениями лучших композиторов, томно вздыхает, пьёт горький кофе у окна и вертит в мыслях возможные исходы своей жизни. То он решает, что создан для рока. Ходит как истинный рокер в чёрном, пафосно закусывает нижнюю губу и заостряет взгляд, для придания себе отрешённого и холодного вида. Последняя любовь Тэ — Лана. Тэ разобрал всю её историю от А до Я. Знает, где она родилась, во сколько, чем занималась. Тэ не пытался соответствовать образу её хитов, не пытался подобрать подходящий наряд под настроение. Он просто заслушивал песни до дыр, знал их наизусть и что-то записывал в блокнот. Он как-то по особенному воспринимал творчество этого автора, находил что-то особенное в каждой фразе, интерпретировал по-своему и был собой. Тэхён обладает такой способностью, находить в чём-то свою силу, опору, натягивает свой внутренний стержень, повторяя как мантру фразы из песен в голове слыша голос певца. Чимин же наоборот, он никогда ни от чего не фанател, не мог всем своим существом стремиться к источнику своей болезни, омега находил силу только в себе. Но увидев альфу, чей образ не смыть ни алкоголем, ни сигаретным дымом, его сердце слегка сместилось, дрогнуло. Дрожь прошлась по всему телу, что-то неизменно перестраивая. Запах сандала с нотками хвои — гремучая смесь отпечаталась в самой отдалённой кромке сознания Чимина. Такой пленительный запах. Так пахнет лес после дождя, так пахнет что-то родное, его запах будто обнял омегу, укутал в тёплые объятия, закрывая собой от холодного ветра. Чимин не смог сдержаться и сделал глубокий вдох, что осталось не незамеченным альфой. Его лицо исказилось ехидным оскалом, улыбка, будто говорящая о своей власти над чужими сердцами. Этот жест вмиг отрезвил затуманенное ядом сознание Чимина. За одну секунду омега ощутил, как из тёплой и родной ауры появилось нечто устрашающее и опасное. Его голодная улыбка ледяной водой окатила его тёплое голое тело, возвращая на место остатки разума. — Чимин-и, — ласкающим голосом говорит Тэ, видя, как брат набирает скорость. — Давай поговорим. Чимин поджимает губы, явно желая удержать нелестные слова. Тэхён знает эту привычку брата, когда он очень зол, он старается держать себя в руках, чтобы не сказать слова, горькие, как желчь, которые не забыть так просто, он поджимает губы, прикусывая язык. — О чём? — громко говорит Чимин. — О том, как ты оказался, насколько я помню по твоим рассказам, у того, кто вывернул твою хрупкую душу наизнанку, запачкал кровью? — чеканит каждое слово Чимин, не глядя на брата. — Или о том, что я мчался к тебе как идиот, оставил Юнги одного в квартире, страдающего от течки, в то время как ты там спокойно болтал с альфой? — О чём, Тэхён?! — Чимин не в силах сдерживать ярость и бьёт двумя руками по рулю, отчего Тэхён испуганно прикрывает уши. Больше Чимин злится на себя, что его тело так среагировало. Он чувствовал сладкую истому внизу живота, чувствовал каждой жилкой своего тела бурю, которую несёт в себе альфа, что смотрел оголодалым зверем на него. Он замахнулся на него сковородой, но не с той силой, которая была до того момента. Альфа, перехватит запястье с «опасным» оружием, притянул его к себе, оглядывал его лицо, оценивая, сощурил глаза и ехидно улыбался. Чёртова выдержка Чимина покатилась в тартарары, гордость и непоколебимость в любых ситуациях, которым омега учился долго и тяжело, вмиг улетучились, стоило альфе дотронуться до него. Нет. Так не будет. Чимин не готов рассыпаться ради кого-то, подчиняться. Альфа его забыл уже, уверен Чимин. И он забудет его, пусть ему и хватило всего пару минут, пару взглядов и одно прикосновение, чтобы неизменно поддаться искушению, впустить в свои лёгкие пьянящий запах, обитающий в самых неизведанных частях леса, в самых диких участках земли. За окном давно властвует ночь, россыпь звёзд скрыта за чёрными облаками. Звёзды не освещают как раньше дорогу, луна полумесяцем парит в небе, подталкивая к дороге, но не направляя. Чимину тяжело дышать, в лёгких всё ещё запах альфы, запястье, где касался альфа саднит, не от боли, от жажды к прикосновениям. Омега бросает взгляд на брата, который прислонился плечом к окну, нервно постукивает пальцами по коленям и всхлипывает. Чимин мысленно щёлкает себя по лбу. Опять он обидел брата, опять не сдержался, опят его ТэТэ расстроен, его лучик солнышка, его весёлый ребёнок. Он понимает, что Тэ не виноват, если бы он хотел там оставаться, то он бы не прислал Чимину сообщение. Ярость Чимина порою бывает слишком необузданной, он может крушить всё и всех в моменты особого отчаяния. Чимин не чувствует боли, он не мыслит здраво, когда крушит и разбивает что-то, но только так он может справляться с гневом. В момент гнева он видит тех омег и альф, которые насильно окунали его головой в унитаз, которые смеялись как гиены вокруг него, столпившись в круг, снимали на телефоны, пока он умолял в слезах, просил их прекратить, оставить его в покое. Если бы Чимин мог вернуться в те дни, когда общество решило его сломать, он бы сломал им руки, которые вечно были заняты телефонами, он бы мстил каждому, он бы боролся. А пока, его гнев и двуликость — это гнилой плод общества. Внутри Чимина Цербер*, пасти которого источают яд, опасный и убийственный. Цербер защищает его истинную душу, подобно Церберу, защищающего вход в царство мёртвых. Омега бы сказал, что внутри него тоже всё мертво, чем не царство мёртвых? Оказалось, что не мертво, что-то зарождается, что надо искоренять, подобно сорняку. Чимин не знает, как это сделать, но обещает это сделать, обещает трёхглавому Церберу отогнать опасность, обещает защитить своего зверя от нападок, обещает, что не позволит никому сладким ядом затуманить свой разум, как и те, кто издевался над ним, не позволит гнушаться над ним. Гордость для Чимина приравнивается к жизни. Он добровольно возвысил один из смертных грехов на пьедестал своей жизни, делая его своей движимой силой. Чимин уверен, если утратит гордость — он утратит себя. Рендж медленно плывёт по пустой трассе, ведущей в город. Чимин замечает поворот, ведущий к огромному выступу, с которого открывается вид на ночной город. Чувствуя необходимость впустить в лёгкие свежий воздух и спокойно разъясниться с братом, Чимин выруливает в поворот и проезжает пол километра к завидной точке. Тэхён удивлённо вглядывается в еле различимый из-за темноты профиль брата и молится всем богам, что брату не пришло в голову вправлять мозги ему, как сделал это Юнги. Хватает с него ебанутых, как они они думают, бессмертных гонщиков на всю жизнь и на следующую ещё останется. Чимин, словно чувствуя обеспокоенный настрой брата, поглядывает на него хитрыми глазами и говорит: — Ну что, ТэТэ? Будешь слушаться любимого братика? — Чимин слегка давит на газ. — Буду, буду, буду, — вопит во весь голос Тэхён, повторяя махинации удержания своего тела на месте. — А куртку свою красную отдашь мне? — усмехается Чимин. — А по ебалу тебе не дать? Я её из рук одной сучки еле-еле вырвал, — от возмущения Тэхён отцепляется от бардачка и смотрит на брата. — Куртка или жизнь? — заливисто смеётся во весь голос Чимин и маневрирует змейкой по дороге. — Боже, да бери! — страх за свою жизнь больше, чем страх потерять куртку крутого дизайнера. Тэхён ставит мысленно пометку отомстить брату очень жестоко. Он ещё не знает как, но он это сделает. Вопрос жизни и смерти.

***

Намджун расхаживает медленно по комнате и осматривает давно изученный интерьер. Братья Чон и Намджун частенько зависают здесь. «Резиденция» Хосока отделана лучшими мастерами мира за бешенные деньги. Каждая деталь была обговорена непосредственно с самим хозяином, в каждую деталь планировки была вложена часть тёмной души Хосока. На третьем, закрытом от мира этаже, находилось личное пристанище ада альфы, которым он располагал и управлял. В особняк он привозил в багажнике своего инфинити провинившихся и расплачивающихся жизнью. Инфинити Хосок брал в том случае, когда точно был уверен, что кого-то привезёт в багажнике в особняк, откуда никто не возвращается. Люди Хосока дали третьему этажу имя Нифльхейм*, попавший туда, никогда оттуда не вернётся. На заднем дворе особняка находится треугольная беседка, несколько лавочек и качелей, Хосок не знает, зачем ему это, но он был уверен, что ему необходим сад. В центре беседки находится почти незаметная дверца, ведущая в подвал с полным оружейным припасом на разные случаи. Намджун был удивлён настолько, что прежде острый на колкости язык не смог и слова вымолвить, увидев первого омегу в пристанище Хосока. Намджун вглядывается в спокойно восседающее в кресле, словно на престоле, лицо Хосока и находит искры безумства в перемешку с беспокойством. Руки переплетены на коленях, а взгляд переплетается с бывалой хищностью. Искры беснуются и плещут через край, нахмуренные брови и чётко виднеющиеся скулы из-за сжатия челюстей. Прежде холодный и непоколебимый разум Намджуна и сам дал сбой, как и разум Хосока, персиковая завеса в его голове отбрасывает всё в самый конец, делая себя королём его сознания. Намджун мысленно проклинает себя и обещает вытеснить омегу из своей головы лучшими шлюхами, лучшим алкоголем. Намджун никогда не любил персики, но сейчас его зверь мечется из стороны в сторону, скребётся когтями о грудную клетку и просит ещё. Если не получит желаемое, обещает растерзать своего хозяина, обещает не дать ему житья. Намджун не для того годами строил своей кровью престол, Намджун не для того убивал королей, чтобы разрушить непробиваемую стену ради омеги. Намджун признал в себе бога и он не готов менять веру, узреть другого, фальшивого бога. — Зачем приехал? — вырывает из потока мыслей Намджуна Хосок. — Кто-то направил в твой особняк отряд легавых. Я им заткнул рты, но мне стало интересно, что за хуйня здесь происходит, — садится напротив Хосока. — Я был занят другими делами, чтобы обратить внимание на легавых, — равнодушно отвечает Хосок, не отрывая взгляда от стены за спиной Намджуна. — Розоволосая куколка вызвала и вырубила моего смертника, — Намджун поднимается и подходит к панорамным окнам. — Я не удивлён, — Хосок всё же отрывается от созерцания стены и смотрит в спину Намджуна. — Его братец такая же штучка. — Зачем ты привёз его сюда? — спокойно спрашивает Намджун. Не для того, чтобы подшутить, а для того, чтобы узнать настоящую причину несвойственного ему поступка. — Я не знаю, — холодно отвечает Хосок. — Я случайно увидел его, когда проводил проверку на складе. Впервые в жизни Намджун задумывается о том, что, возможно, случайности не случайны. Что возможно существует невидимая хуйня под названием судьба. Что всё, через что прошёл Намджун, где-то там предписано и задумано изначально. Намдужун любит делать всё наоборот, брать всё и сразу, принимая хвалённые божьи блага и, испробовав, выкидывать, как ненужный мусор. Намджун вспоминает образ омеги в сотый раз и принимает условия игры, которая была придумана судьбой. Намджун не верит в судьбу, но если она существует, он пойдёт ей наперекор, испробует сладкий персиковый нектар и выкинет. Хосок не мог найти его несколько месяцев, рыскал по всему городу в поисках неизвестного омеги. Чонгук и Намджун знали об этом, но ни слова не говорили, видели его состояние. Леденящее спокойствие, прикрывающее безумство жажды. Хосок был похож на голодного зверя, мечущегося из стороны в стороны в поисках чего-то, чего не знал он сам, перебирая и испробуя всевозможные варианты успокоения синего огня в его груди. Сейчас же Хосок похож на зверя в нетерпении перед схваткой. Когти заточены, клыки выпущены, чувства обострены. Намджун, бросив взгляд на Хосока, понимает, что эту ночь им обоим необходимо провести в рассаднике греха, оставить души за пределами клуба и творить. Как самый безумный художник творит на своём теле, так и они будут творить на других телах, выжигать раскалёнными ножами кожу, впиваться зубами в нежные кожи омег, купаться в алкоголе, выветривать ядовитые испарения омег, которые ознаменовывают падения королей, чья непоколебимость была ими разрушена за мгновения. Королевство, построенное на крови, не готово принять в свои владения омег, чьи облики схожи с ангельскими. Их нежность пугает кровавых королей, которые не привыкли раскрывать свои сердца, спрятанные под тысячами замками. То, что пугает королей — они искореняют.

***

Ламбо авентадор, чёрная, как ночь, движется быстро, словно змея, плавные изгибы, как у самой лучшей танцовщицы, матовое покрытие, как самый люксовый бархат. За рулём ламбо восседает Чон Чонгук, демон, восседающий на подобающем хозяину коне. Ролексы на руке поблескивают на солнце, рукава белой рубашки закатаны наверх, окна открыты. Встречный ветер врывающийся в салон авто не спасает Чонгука от жара. Жар в груди ничем не утолить. Точнее, пока что не утолить, но Чонгук на всех парах мчит это исправлять. — Юнги, — смакует имя омеги на языке Чонгук в сотый раз. Если Хосок бросил на поиски омеги половину своих сил, то Чонгук — все свои силы. Даже спустя несколько месяцев поисков он не отступал. Привыкший идти до конца глава картеля, не оставит незамеченным то, что произошло в клубе. Альфа миллионы раз прокручивал в голове сцену, рассматривал его смывшийся временем образ с разных сторон в чертогах разума, пытался найти логическое объяснение его поступку. В уме вертелось одно "Почему". Омега воткнул нож в того, кто целился в него. Чонгук не мог подобрать подходящий ответ, на вид им было лет восемнадцать и он уверен, им никогда не приходилось драться или обороняться. Чонгук до сих пор видит мелькающие огоньки возгорающегося пламени в глазах, помнит его хладнокровное лицо, с которым убивают непойманные убийцы. — Почему он спас меня? — вопрос, на который Чонгук не может найти ответа. Когда Чонгуку сообщили, что омега найден, он не мог подобрать слов. Его будто окунули в чан с холодной водой, а после в кипяток. Чон готов был сразу же сорваться с места, отложить все важные совещания и встретится с ним, даже не придумывая причины. Зверь Чонгука одобрительно рычал и царапал грудную клетку, подбадривая хозяина в тот час же броситься к омеге, но стальная выдержка и годы на пьедестале короля города не позволяли этого делать. Логическая часть мозга говорила ему, что он глуп, что стоит омегу оставить в той ночи и никогда более не встречать. Где-то на задворках сознания горел костёр, который через мгновение становился лесным пожаром. Мин Юнги — это огонёк, несущий в себе неугасаемое лесное пламя, сжигающее дотла всё живое. О силе омеги Чонгук может только гадать. В личном деле Юнги была вся его жизнь, всё досье, собранное законно и незаконно. Прочитав о смерти родителей, он лишь хмыкнул, понимая, что с этим омегой не всё так просто. Незаконный заработок — гонки, лишь пробудило в Чоне желание вытрахать из него всю душу на капоте своего авентадора, задирая наверх одежду, оголить белоснежный живот и оставлять свои отметины. Ламбо паркуется у высотки. Чонгук сжимает руль двумя руками и мысленно спрашивает себя: — Что я, блять, делаю? Чонгук не может понять своё поведение, не может понять, зачем ему однажды встреченный омега, пусть даже и спасший его жизнь, когда у него есть все омеги города. Всемирно известные модели извиваются перед ним, омеги забывают о своих богатых мужьях рядом с ним. Ему стоит лишь бросить взгляд на омегу, как он знает, что ночью он будет лежать у него на кровати с разведёнными ногами и покорно ждать хозяина. Собравшись с духом, Чонгук решает закончить этот фарс, взглянуть в глаза своему безумию, которое полило керосином и подожгло его тлеющую душу, когда омега танцевал, как высококлассная танцовщица с внешностью самой изящной бляди в клубе. Чонгук желает разочароваться в нём, желает понять, что он зря искал его столько месяцев, что омега ему к чёрту не нужен. Надеется. Отрицание. Альфа нажимает на кнопку лифта нужного этажа и приказывает своему зверю успокоиться, потому что тот не даёт ему покоя, рычит и принюхивается, что выводит Чонгука из состояния покоя.

***

Юнги медленно приподнимается с кровати и на ходу стягивает с себя мокрые от естественной смазки спортивные штаны и боксёры. Двигаться больно, дышать ещё больнее. Терпеть боль невыносимо, острые, затупленные иглы, будто воткнуты во всё тело, особенно в области живота. Как же Юнги ненавидит течку. Слушая разговоры омег про то, что проводить течку со своим альфой — верх блаженства, Юн отмечал, что большинство незапланированных беременностей происходят именно во время течки. Омега десятой дорогой обходил альф, даже своего бывшего парня во время течки. Наверное, он именно из-за этого и стал ходить налево. На ходу снимая с себя майку, Юнги заходит в кабинку душа и включает холодную воду, чтобы хоть как-то остудить жар. Холодные капли остужают кожу, но не жар внутри. Только тот смутный образ альфы в голове, который кровавыми пятнами оставил свою роспись, утоляет похоть на время. — Любовь — безумна, — поёт Юнги, мысленно вернувшись в кровавую ночь, когда он танцевал для одного единственного зрителя, чью похоть он чуял и ощущал на своём теле пристальным взглядом. Он опасен — кричит разум, но Юнги любит опасность, любит играть с тем, с чем нельзя, он чувствует сладость на кончике языка, когда его поступки безумны, когда он чувствует свободу. Течка вышибает последние крупицы самообладания и в полной красе восстанавливает утерянные воспоминания. Глаза в глаза, ярость альфы, затапливающая радужку, руки Юнги, блуждающие по телу, но в тайне представлял, что это руки альфы, который смотрел на него со второго этажа. Юнги выходит из стеклянной кабинки душа и прислоняется к двери ванной и проталкивает два пальца в растянутую дырочку, давая волю своему воображению. Тяжёлое прерывистое дыхание заполнило комнату, звуки хлюпающей смазки и медленные движения руки ещё больше возбуждают омегу. — Ёбаная течка, — на воздыхании произносит Юнги и скатывается лениво у двери ванной. Его тело слишком вымотано, чтобы двигаться быстрее и придти к заветной разрядке. Дверцы лифта расходятся, а зверь Чонгука во всю мощь начинает скулить. Альфа с опаской оглядывается по сторонам, не понимая, отчего его зверь беснуется и направляется к квартире под номером сто тринадцать. Чонгук подходит к дубовой двери и не в силах двинуться. Сладкий тягучий запах клубники окутывает его с ног до головы, где-то в сознании последние остатки разума на прощание махают ручкой. — Чёрт! Чёрт! Чёрт! — Чонгук со всей силы ударяет кулаком в стену, стирая костяшки. Этот чёртов запах слишком сладкий для Чонгука, слишком сильный. В этом омеге всё слишком. Невероятное желание испробовать клубнику у самого основания шеи слишком велико, чтобы ему сопротивляться. Течный омега с клубничным запахом отныне любимое лакомство зверя, которое он планирует терзать и искушать. Разложить его на своей кровати, медленно раздевать, задевать клыками розовые бусинки сосков, искусывать сахарные бёдра, терзать до крови его губы, сплетая их тела воедино, без права на рассоединение. Чонгук хочет, до боли, до крови, до безумия. Он никогда прежде ничего так не хотел, никогда прежде не сдерживал себя. Альфа знает, что ему не откроют, предугадать действия омеги, который смело сбежал у него под носом, не составляет труда. Чонгук уверен, что этот омега лучше нож себе в руку воткнёт, чем подчинится. Для Чонгука этот омега — самая азартная игра в его жизни. Чонгук ставит на кон всё — свою власть, силу, деньги, самообладание. Условия игры просты — Чонгук должен его приручить, должен сделать его своим, заполнить свои лёгкие его запахом, оставить на его хрупкой шее свою метку. Этот омега — сплошное безумие, не поддающееся объяснению. Одна сплошная загадка дикого и голодного состояния Чонгука. Чонгук понимает, что ему стоило бы остерегаться, стоило бы выбить из себя всю дурь и заблуждение в виде омеги. Но он не хочет. Если Чонгук отступится от омеги, он станет победителем? Проигравшим. Чонгук оглядывает дубовую дверь и повыше закатывает рукава. В голове пометка, поменять дверь квартиры омеги на более надёжную, желательно титановую, чтобы никакой альфа, как Чонгук, не смог снять её с петель, иначе Чонгуку придётся убивать, а он это любит и его тяжело успокоить, пока руки не будут полностью испачканы в крови, пока тело не будет болеть, пока зверь не напьётся. Чонгук за пару движений без особого труда снимает дверь и прислоняет её к стене. Он направляется в гостиную, отделанную в светлых тонах и застывает на месте, прибитый гвоздями. Как же сладко. Как же тягуче. Он уже не в силах бороться с собой, лишь бы не наброситься на него, не сорвать последние тормоза, не навредить. Потому что если он его спугнёт, ему придётся его привязать к себе против его же воли. Чонгук возьмёт своё любыми путями, свяжет их кровь, разделит с ним своё дыхание, прибьёт их сердца одним ржавым гвоздём, если он добровольно не станет его. Альфа идёт на клубничный шлейф и видит через матовое стекло его силуэт, прислонившийся к двери, голова откинута назад. Он понимает, что омега раздет. Член альфы наливается кровью и болезненно ноет в нетерпении. Омега поворачивает голову и Чонгук видит его размытый сквозь матовое стекло профиль. Его крохотный носик — самое лучшее, что видел в своей жизни Чонгук, уверен, в сладости его губам уступают самые лучшие десерты мира. — Как ты сюда попал? — спокойным тембром спрашивает Юнги, почувствовав запах альфы ещё у двери. Сначала омега подумал, что сходит с ума из-за течки и после подарка воображения следует и обманный манёвр его органов чувств, которые решили сыграть с ним злую шутку. Но, принюхавшись, он понял, что альфа стоит за дверью, внюхивается, окружает. И как бы тело не кричало о потребности в этом альфе, Юнги не позволит своим чувствам взять вверх над разумом. Его голос спокоен, но в груди разливается лава, алым пламенем сжигая всё живое. Юнги растерян, ему хочется плакать, он хочет этого альфу, ему хочется заглушить боль, разрывающую его, но больше всего ему хочется мыслить здраво и смотреть на альфу ясными глазами, не мутными из-за течки и необузданного желания. — Пришёл на запах, — Чонгук медленно подходит к двери и отпускает ладонь на ручку двери. Заперта. Чонгук уже напрягает руки, готовясь и эту дверь снять с петель. — Убирайся, — рвано произносит омега. От голоса альфы у Юнги мурашки прошлись по всему периметру тела, станцевали и больно впились в его кожу. Смазка медленно вытекает, ещё больше испуская сладкий клубничный шлейф. Тело Юнги готово принять альфу и вовсю готовится к этому. — Детка, — Чонгук становится на колени, чтобы быть ближе к омеге и прислоняется лбом к стеклу. — Открой мне дверь или я её снесу. Я помогу тебе избавиться от боли, — мягко произносит Чон, уговаривая омегу, искушая. — Прошу тебя, — всхлипывает Юнги от резонанса своих мыслей с телом. — Если в тебе есть хоть капля человечности, уходи. Чонгук впивается ногтями в собственную кожу, прикрывает глаза и пытается унять злость, заполняющую его тело. Оставить желанного и течного омегу — ультранасилие. Омега ультра-нежно своими ноготочками поиграл на струнах души альфы, показал ему всё самое лучшее и ценное в этом мире, хвостиком лисицы у его лица покрасовался и убежал, спрятался, оставив его в безумстве и не в ладу с самим собой. Чонгук хочет плюнуть на всё, разбить чёртову дверь, ранясь до крови и взять его прямо на полу, на осколках стекла, брать до изнеможения, до последнего. Но один его всхлип, одна нотка отчаяния в его просьбе и войска Чонгука отступают назад, так и не вступив во вражеские владения. — Я не человек, куколка, — ледяным тоном отвечает Чонгук, слыша всхлипы за стеклом, которые омега пытается заглушить. — Я своё возьму, хочешь ты этого или нет. Чонгук встаёт с колен и быстрым шагом выходит из квартиры. Подальше от рассадника болезни. Если Мин Юнги болезнь — Чонгук добровольно заболеет, добровольно поставит себя на алтарь перед ним. На ходу снимает блокировку с ламбо, Чонгук набирает брата, чтобы тот помог ему обуздать своих демонов, не выпускать их. Не факт, что Чонгук не передумает и не вернётся обратно, украдёт его. Ламбо гонит по встречной полосе, не взирая на вой сирен полицейских машин, которые не могут даже догнать его, не то что сравнятся с ним. Чонгуку хочется крушить, ломать, причинять боль, чтобы вытеснить свою. Его разум, раньше ясный, словно день, сейчас похож на тёмный лес, через который не пробраться ни одному лучу солнца. Лишь омега способен обуздать волков и змей, обитающих там. — Этот омега будет моим, — решает Чонгук. — В качестве личной шлюхи или фаворита — решать ему, — вслух произносит альфа, маневрируя между встречными авто. Чонгук начинает войну с собой. Он подписался кровью, принял правила игры и раздумывает план действий. Чонгук или получит всё, либо никто не получит. В этой игре только один победитель.

***

Сокджин вертит в руке стакан с янтарной жидкостью, которая поблескивает в свете настенных ламп вип-зоны одного из клубов, принадлежащего картелю Змей. В комнату входит альфа с огромным животом, весь истекающий потом. Он платком из нагрудного кармана серого костюма вытирает виски. На шее болтаются несколько толстых золотых цепей, перстни чуть ли не на каждом пальце безвкусно сверкают. — Тебя ни с кем не спутать, Чжехун. Как всегда — безвкусица во всей её красе, — хмыкает Сокджин, не поднимая взгляд на альфу, босса Змей, что является неуважением. — Эта безвкусица — отличная манера в преступном мире, сосунок, — раздражённый поведением Сокджина, альфа стягивает с себя пиджак, который насквозь пропитан потом. — Или отличный путеводитель по преступному миру, — Сокджин усмехается и раскачивает носком дорогих туфель из стороны в сторону, будто прослушивает одну из серенад великого классика. — По количеству золота можно определять насколько глуп и бездарен альфа. — У тебя язык развязался, Сокджин? Тебя на корм собакам пустить, шваль?! — лицо Чжехуна багровеет от злости. — Я тебе поручил убить Чон Чонгука, — поднимает голову к Чжехуну. — Что ты сделал? — Его спасли, — нахмуривает брови Чжехун, не ожидая такой смены настроения Сокджина. — Это пол беды для тебя, Чжехун, — Сокджин приподнимается. — Твои люди тронули то, на что им запрещено даже смотреть своими гнилыми глазами. Сокджин достает из-за спины пистолет с гравировкой его клана, украшенный чёрными кристаллами и стреляет Чжехуну в ногу точным выстрелом попадая в бедро. — Можешь кричать, сколько душе угодно. Твои змеи давно мертвы, — улыбается добродушно Сокджин и подходит к лежащему на полу Чжехуну, который из-за боли и шока не может и слова вымолвить. — Я дал тебе покровительство, щенок. А ты смеешь стрелять, как последняя тварь в спину, — шипит Чжехун. — Как раз таки наоборот, милый друг. Я стреляю в упор, — произносит лениво Сокджин прежде чем выстрелить альфе в голову. Сокджин допивает янтарную жидкость и снимает с себя пиджак заляпанный кровью. Он оглядывает бездыханное тело Чжехуна. — Ничтожеством был и сдох подстать, — думает Сокджин. Чжехун, посчитав себя хитрым, решил обчистить Сокджина, даже не взирая на подписанный между ними контракт о сотрудничестве. Когда Сокджин узнал о том, что люди Чжехуна чуть не убили его бестию в клубе, он разрушил добрую часть своего кабинета из-за злости. Сокджин винил себя и ругал за то, что не установил за ним слежку, что не смог уберечь его от той ночи, что его куколка могла умереть, оставив его одного, в своём безумном одиночестве. Сокджин не простил такой оплошности себе и устранил главную причину угрозы его жизни — Чжехуна. — Господин Сокджин, — в сумерках помещения показывается человек Сокджина — Бао, верный пёс и правая рука. Сокджин машет рукой, приказывая рассказывать. Бао, словно запуганный мальчишка, тушуется у двери, пытаясь подобрать слова и не гневать босса, который не может успокоить в последние дни свою кровожадность. — Чон Чонгук… — Сокджин поднимает взгляд на Бао, услышав ненавистное имя. В глазах Сокджина ярость возгорается, в сумерках его глаза будто горят алым пламенем. — Он был в квартире Мин Юнги. Сокджин прикрывает глаза и глубоко вздыхает. Сокджин никому не отдаст его бестию. Он будет бороться до последнего, не взирая на демонов, ни на кого. Он демонов отправит туда, где страшнее чем в аду, он страны будет топить в крови за него. Сокджин болен. Его болезнь неизлечима. Мин Юнги одновременно и яд, и противоядие. Война начинается. *Цербер —  трёхголовый пёс, у которого из пастей течёт ядовитая смесь. Цербер охранял выход из царства мёртвых Аида, не позволяя умершим возвращаться в мир живых. *Нифльхейм — в германо-скандинавской мифологии один из девяти миров вселенной, земля льдов и туманов.