Дверь открывается

Время снова растянулось. Проходили часы, в бетонной тюрьме Глеба и Никиты никто не появлялся. Заняться было нечем. - Шахматы принесли бы, что ли, - попытался пошутить Глеб. Он давно съел свои крекеры, даже те, которые валялись на полу, и теперь надоедливо шуршал пустым пакетом, складывая из него бесформенные фигурки-оригами. Во всяком случае, пытался это делать. Получалось фигово. Ник молчал – разговаривать ему не хотелось. Он чувствовал тошноту от голода, который то усиливался, то отступал, позволяя немного отдохнуть. Тело болело так, что Никита старался лишний раз не шевелиться. Он лежал на кровати, подтянув ноги к животу и скрестив на груди руки, обхватывая ладонями свои предплечья. Хуже телесной боли были мысли, которые терзали Никиту, заставляя время от времени зажмуривать глаза. Алена. Она не выходила у него из головы. Нику отчаянно хотелось услышать голос девушки, вдохнуть запах ее волос. Проснуться и понять, что все произошедшее было лишь кошмаром после долгого трудного дня. Заявила ли она в полицию? Сколько времени прошло с момента его исчезновения - сутки, двое? Никита мысленно обращался к своей возлюбленной, прося ее не пугаться, быть сильной. Уверял, что с ним все будет хорошо, - он скоро вернется. Жизнь потечет как раньше. Только теперь Ник не будет больше ждать, копить деньги, терять драгоценное время – он сделает Аленке еще одно предложение, и они распишутся так скоро, как только смогут их зарегистрировать в ЗАГСе. И к черту кольцо, ведь главное не это – не какие-то железные побрякушки. Он может никогда не увидеть ее – вот что было по-настоящему страшно. Никогда не увидеть. Не почувствовать ласковых прикосновений, не ощутить запах пирожков и того уюта, который бывает только дома. Рядом с человеком, которого любишь. Сколько милых мелочей сейчас вспоминалось. Никита воспринимал их как должное, но сейчас, под светом одинокой лампы, в бетонной коробке, с болью во всем теле, они казались настоящим сокровищем. От этого невыносимо щемило в груди. Интересно, связались ли с Аленой похитители? С ней или родными Глеба. Как именно они это сделали: позвонили, подкинули записку, пришли лично? Сколько запросили денег? А вдруг это какая-то нереальная сумма, и Аленка вынуждена сейчас метаться по городу, искать средства, чтобы выкупить его? Его банковская карта была в кошельке и пропала вместе со всеми остальными вещами. Деньги просто так со счета Никиты Аленке не выдадут. По сути, они никто друг другу, и она не имеет никаких прав на его средства. - Господи Боже, - беззвучно прошептал Никита, - бред какой. Кошмар ситуации по-прежнему доходил до него с трудом. Однако тело болело, на руках уже давно проступили темные пятна синяков. Окружающее сном не являлось. Оно постепенно просачивалось в его сознание, отравляя своей неотвратимостью. - …слышишь меня? Голос Уфимцева вырвал Никиту из плена собственных мыслей. Он обернулся к другу: - Извини, задумался. Что? - Ничего, - Глеб почему-то насупился. Он стоял около сетки и осуждающе смотрел на Ника. Тот медленно поднялся и сел по-турецки, прикрывая ладонями зябнущие ступни ног. - Глупо сердиться сейчас друг на друга, - проговорил он. Без осуждения, просто констатируя факт. - Я не сержусь, Кай. Никита опустил голову: - Глеб… - Что «Глеб»? Я, в отличие от некоторых, кусок льда не глотал! – Уфимцев постучал себя по груди; посмотрел на друга и перевел дыхание: – Ладно, прости. Не могу больше сидеть в тишине. С ума сойду скоро! И курить очень хочется. Никита вздохнул, заправил за уши спутанные волосы. Где-то здесь валялась его резинка, но он ее не видел, и искать не очень хотелось – пол был холодным. Он потер ладонями ступни. - Надо продержаться до выдвижения требований. - И что потом? Станет легче? - Не знаю, - Ник пожал плечами. – Может, и станет. Хуже неизвестности ничего нет. Глеб отвернулся и снова зашуршал пакетом. - Меня пугают эти люди, - пробубнил он. – Ебанутые. Сетка эта дурацкая! Да еще и тебя избили… Ни за что! Никита промолчал: он старался не думать об этом, потому что внутри сразу начинало что-то противно дрожать. На этом разговор закончился. Каждый из друзей погрузился в свои безрадостные мысли. Нужда через несколько часов заставила их посетить углы с ведрами. Нику было стыдно заниматься этим при ком-то, пусть и при лучшем друге, но выбора не было, и он просто сжимал зубы, переживая свое унижение. Глеб хмуро молчал, но сопел так, что и в его чувствах не приходилось сомневаться. Помыв руки, умывшись, они разбрелись по своим кроватям. Никита вытянулся на спине, Глеб зашуршал многострадальным пакетом. Свет в комнате горел постоянно. Он раздражал, смешивая воедино день и ночь, и Никита заслонил усталые глаза ладонью. Должно быть, он заснул через какое-то время. Разбудил его звук открывающейся двери. Точнее, дверей. Одновременно к нему и к Глебу вошли два человека в черных балаклавах. Они принесли чистые ведра взамен использованных. Замок на половине Никиты щелкнул, запираясь. К Глебу же один из мужчин вернулся и сунул поднос с едой и бутылкой воды в руки. Еда пахла просто невыносимо. Желудок Ника тут же отреагировал громким урчанием, а рот наполнился слюной. Никита отвернулся, но отвлечься не смог, часто сглатывая слюну, подавляя подступающую к горлу голодную тошноту. - Вот уроды! – с чувством произнес Глеб. Он покружил вокруг подноса, позвенел ложкой о край тарелки. - Суп, что ли? – тихо спросил он сам у себя и с размаху сел на кровать так, что пружины пронзительно взвизгнули. Поднос, стоящий тут же, на матрасе, опасно скособочился, норовя сползти и рухнуть на пол. Каким бы рассерженным ни был Уфимцев, он не дал еде упасть, отодвинув поднос подальше от края. Никита стиснул зубы и постарался дышать через раз. - Никит, - позвал Глеб. Тот только дернул головой, не собираясь поворачиваться к другу. - Ники-та-а, - виновато протянул Уфимцев. - Ешь уже! – коротко отозвался Никита. – Пахнет… За его спиной послышался тяжкий вздох. Глеб понимал, что уж супом точно никак нельзя поделиться через сетку-рабицу. К тому же, если в прошлый раз попытка сделать это не осталась без внимания, значит, где-то в комнате есть камера. И при малейшем подозрении сюда снова заявится Первый или кто-нибудь еще. Тогда голодать будут уже двое. В лучшем случае. Никита не желал такой участи другу. Своей участи. - Ешь, - мягче повторил он, утыкаясь носом в пахнущий плесенью матрас. Заточение продолжалось нестерпимо долго. Было легко ошибиться, не видя белого света и не имея при себе часов, но по ощущениям – прошло не менее суток с того момента, как Никиту избили, и не менее двух, как друзья оказались в этом бетонном мешке. Казалось, про ребят забыли. Происходящее, вернее, не происходящее постепенно теряло всякий смысл. Глеб слонялся из угла в угол, хотя пакетом больше не шуршал – Никита в какой-то момент сорвался и накричал на друга. Тот, как ни странно, послушно скомкал блестящую бумагу и запустил ею в самый дальний конец своей половины комнаты. Ник молчал, иногда вставая, чтобы попить. В последний раз, когда ему захотелось утолить жажду, его качнуло и повело в сторону. Никита не удержался на ногах и упал, отбив локоть. Падение ужасно перепугало Уфимцева: он перестал мерить шагами пространство и стал доставать друга дурацкими вопросами о самочувствии. - Как ты? Как? – постоянно спрашивал Глеб. – Тебе плохо? Никиту это злило, но он сдерживался, отмалчиваясь или, когда становилось совсем невмоготу, вяло отзываясь: - Нет, мне прекрасно. Жив, не надейся. Глеба такое не устраивало, и он продолжал тормошить друга снова и снова. Постепенно Нику стало казаться, что еще немного, и он тоже начнет сходить с ума. - Пожалуйста, - попросил он, потирая виски, - помолчи, а? - Как мне тогда узнать, что ты в порядке? - Никак. Ты достал уже. Надувшись, Уфимцев замолчал. Ненадолго. Никита тяжело вздохнул и повернулся к другу спиной. Было легче его не видеть. Хотя в таком ограниченном пространстве каждый звук сообщал, что делает каждый из них. Заскрипела, отворяясь, дверь. Ник не пошевелился, решив, что Глебу снова принесли поесть. Однако он ошибся. На его половину вошли два человека в ставшем уже привычном виде – черные штаны, обтягивающие торс майки, берцы и балаклавы. - Вставай, - отрывисто проговорил один из них. Никита узнал голос Первого. Он нехотя поднялся и повернулся к вошедшим. Первый посторонился, преувеличенно учтиво указывая на раскрытую дверь. Ник не произнес ни слова. Он просто пошел, куда ему показали. Глеб подозрительно молчал, наматывая на кулак край футболки. В узком проеме закрывающейся двери Никита успел заметить заметно побледневшее лицо друга. Он стиснул зубы: приободрить Уфимцева, когда у тебя самого все внутри скручивается, не получалось. Да и что он мог сказать в этот краткий миг? «Не волнуйся, я вернусь»? Так Никита не знал, вернется ли он. Отупение не хотело отпускать его. Ник постарался сосредоточиться на своих шагах. Маршрут не изменился – узкий коридор в десяток метров и поворот. Комната тоже была та же самая. И все же одна деталь добавилась. Никита остановился в дверях, глядя на кровать, похожую на те, где приходилось спать ему и Глебу: металлическая, с прикрученными к полу ножками. Толчок в спину заставил Ника переступить порог и войти внутрь. Дверь за его спиной тут же лязгнула, закрываясь. Первый вышел вперед и проговорил: - Раздевайся. Никита с недоумением посмотрел на него: - Что? - Раздевайся, - терпеливо повторил мужчина. Ник перевел взгляд на кровать, на двух людей около нее, к которым добавился сопровождающий Первого мужчина. Внутри все перевернулось в тревожном предчувствии. - Н-нет, - чуть заикнувшись, сказал он. - Пожалуйста? – глаза Первого в прорезях балаклавы сощурились, как если бы он произнес нечто смешное. Послышались смешки. - Нет, - гораздо более твердым голосом отозвался Никита, выпрямляя спину и вздергивая вверх подбородок. Он не собирался раздеваться. Никто не мог заставить его сделать это. Или мог?.. Ник невольно отступил назад, поймав недобрый взгляд одного из стоящих поодаль людей, но Первый схватил его за отворот футболки и подтянул к себе. - Раздевайся, - теперь в голосе мужчины слышались стальные нотки. Это был приказ. Кем был этот Первый в обычной жизни: военный? Какой-то начальник, привыкший командовать подчиненными? У него очень натурально получалось. Волосы Никиты защекотали шею, когда он упрямо мотнул головой. Он так и не озаботился поисками резинки, которая по-прежнему валялась где-то в первой комнате. Больше с ним не церемонились: каким-то хитроумным приемом-захватом-тычком Нику заломили до боли руку, а после толкнули в сторону кровати. Он несколько раз переступил, прежде чем неловко уперся в матрас, едва не кувыркнувшись через него. И тут же развернулся. Первый успел отойти к стене и прислонился к ней, скрестив руки на груди. Один из людей около кровати бросил на него взгляд, и Первый кивнул. Человек улыбнулся. Почти оскалился, и в его руке бабочкой заплясало лезвие армейского ножа. Никита не успел ничего сделать, как его буквально смело – бросило – на матрас. Мужчина навалился сверху, рассекая ножом одежду. Это было так неожиданно и быстро, что Ник замер, ошеломленный. Когда он нашел в себе силы пошевелиться – было поздно. Лезвие, холодом змеи прикасаясь к коже, резало ткань брюк. Слишком стремительно, чтобы оставаться отстраненным от происходящего. Никита извернулся, пинаясь коленями, и нож мгновенно оказался у него под подбородком. - Тихо, - прошипели ему в лицо. Только вот Ник не мог «тихо» - его сердце лихорадочно билось, а разум отказывался воспринимать реальность. Он дернулся и почувствовал, как нож слегка сместился. В тот же момент кожу словно обожгло. Вниз по шее потекло что-то теплое, и Никита на секунду зажмурился. Однако тут же распахнул глаза и поймал взгляд своего мучителя. Тот медленно и тяжело выдохнул, явно наслаждаясь реакцией своей жертвы и видом крови, и вернулся к прерванному занятию. Одежды на Никите оставалось немного, но и она быстро пришла в негодность, превратившись в обрезанные лоскуты. Мужчина замер и улыбнулся. Он не спешил слезать, рывком сдергивая в сторону ворот футболки, болтающийся у Никиты ожерельем на шее. По телу Ника прошла волна дрожи, и улыбка его мучителя стала шире. Он, придерживая Никиту рукой с ножом, отстранился, оглядывая результат своих усилий. Чужая ладонь – горячая и шершавая – по-хозяйски легла на бок, медленно поползла вниз до пояса. Никита сжал зубы, чтобы не произнести ни слова. Он остро чувствовал все, что сейчас с ним происходило. Сердце билось где-то в горле, и слегка подташнивало. Ноющее чувство голода, сопровождавшее Ника в последние часы исчезло без следа. Однако это не принесло облегчения - Никита готов был согласиться вернуть его, да все, что угодно, только бы не находиться в таком положении. Он понимал ужас ситуации и старался откинуть от себя мысли о том, что же последует дальше. Он не хотел этого. Он не верил. Казалось, что с ним просто играют и все изменится в последнюю секунду. Как в фильме. Войдет какой-нибудь Бэтмен, и все образуется. Ник надеялся на это. Потому что если иначе… Он нервно сглотнул и заставил себя сосредоточиться на вжимающем его в матрас мужчине. Тот переложил нож в свободную руку, перехватил его поудобнее и с размаху воткнул в сантиметре от уха Никиты. Ник дернулся, вздрогнув, но отстраниться ему не дали. Человек, удерживающий его, прекрасно владел своим оружием. Он действительно играл с Никитой. Замахиваясь на него, отводил руку назад, а после выбрасывал вперед – быстро и мощно, - останавливал в самый последний момент, заставляя содрогаться. Безжалостно колол, оставляя маленькие алые точки. Каждый раз сердце Никиты замирало в груди, падало куда-то в район живота. И он по-прежнему не проронил ни слова. Наверное, это было неправильной тактикой, так как его мучитель постепенно распалялся все больше. Теперь Ник не знал – осталось ли на его теле хоть какое-то место, не саднящее от тонких порезов ножа. В какой-то момент ему даже показалось, что его хотят зарезать – нож больно ткнулся под ребра, заставляя изогнуться, насколько это возможно, чтобы уйти от опасного прикосновения. Ник почувствовал, как лезвие скользит по животу, рассекая кожу, усиливая нажим. Это было страшно. Никита часто задышал. Его взгляд заметался по лицам стоящих рядом людей, и в горле комом застрял так и не родившийся крик: «Не надо!» - Хватит! – голос Первого остановил ужасное проникновение, и все прекратилось так же стремительно, как и началось: мужчина рывком отстранился и с легкостью встал на ноги. Он осмотрел свой нож, задержавшись взглядом на красных разводах, и шагнул назад, отступая. Никиту словно подкинуло. Он резко сел на кровати, получив приступ головокружения и щедрую порцию бликующих черных точек перед глазами, и прикрыл пах, зажав руки между бедер. Он был полностью обнажен, изранен и чувствовал себя просто ужасно. Волосы лезли в лицо, прилипая ко лбу и щекам, и Никита осознал, что покрыт холодной, крайне неприятной испариной. Люди смотрели на него, негромко переговариваясь между собой. Огоньки камер подмигивали красным светом. Никита был выставлен на всеобщее обозрение и все еще старался не выдать, насколько ему было страшно в этот момент. Наверное, его усилия были смехотворны, а ужас написан огромными буквами на лбу, но… он пытался. - На живот. Ник удивленно вскинулся, поворачивая голову в сторону Первого. - Что? – переспросил он. Разве издевательство над ним не закончилось? «Еще не все?» - Ложись на живот, - уточнил мужчина. Горло Никиты сжалось, и он, опасаясь, что голос дрогнет, отрицательно покачал головой. Паника накатила, скручивая внутренности в тугой узел – это не сон, никто не появится в последний момент, чтобы спасти его. Бэтмен – просто сказка. Кучка извращенцев и садистов прямо напротив него, и избежать того самого нет никакой возможности. Подчиниться? Расслабиться? Получить удовольствие? Как? Как… как такое вообще… Он задохнулся и снова покачал головой, на этот раз самому себе. И уже другой мужчина – не тот, что с ножом – шагнул к нему. Никита сопротивлялся так, как никогда прежде в своей жизни. Он брыкался и кусался, выворачивался, рискуя сломать себе руки. Чертовы волосы мешали. Он почти ничего не видел из-за них и чуть ли не стонал от тщетных усилий. К его новому мучителю пришли на помощь, и не прошло и минуты, как Ника распяли на жесткой кровати, привязав запястьями к металлической спинке. Слишком туго, но он едва ли ощутил это. Его молчаливое сопротивление забавляло их. До сознания Никиты долетали шутливые реплики и смешки, и он искренне не понимал, как кто-то мог находить в насилии над другим человеком хоть что-то смешное. Это было неправильно. Нелепо. Несправедливо. И это происходило с ним здесь и сейчас. Никита понимал, что проигрывает. Уже проиграл, но не мог заставить себя успокоиться. Если он не кричал вслух, это не значило, что он не кричал внутри себя. «Нет! Нет!» - билось в его голове, вытесняя иные мысли и чувства. Он не мог. Они не могли… Сердце болело, заходясь от бешеного ритма. Никита закусил губу и зажмурился, утыкаясь в матрас лицом. Прохладный воздух комнаты холодил влажную обнаженную спину. Нагота ощущалась почти болезненно. С закрытыми глазами было немного легче. А может быть, Ник это себе придумал. Он старался дышать глубоко и размеренно, но, черт возьми, у него не получалось! Кровать тихо скрипнула, и Никита почувствовал, как матрас прогнулся под тяжестью еще одного человека. Кто-то присвистнул, кто-то одобрительно выкрикнул нечто похабное. Грубая ткань коснулась бедер – человек медленно опустился на Никиту сверху, обжигая кожу металлическими заклепками. Чувствительно царапнула ягодицу молния. Казалось, Ник перестал даже дышать. Он старался сосредоточиться, подготовиться, но разве это было возможно? Мужчина на нем не спешил делать что-либо – просто замер. Знал ли он, что растягивает пытку, сводя бездействием с ума? Но вот до волос Никиты дотронулась рука. Пальцы мазнули по коже, отводя спутанные пряди в сторону. Эти руки, в отличие от предыдущих, были холодными. Ник мгновенно покрылся мурашками. Человек склонился над ним так, что Никита ощутил горячее влажное дыхание. Оно коснулось позвонка в основании шеи, а после мужчина с силой сомкнул зубы на загривке Ника. Никита задушенно всхлипнул, вжавшись в матрас, подавил готовый сорваться с его губ крик боли. Он не сомневался, что на спине сейчас красуется кровавый отпечаток зубов. Мужчина удовлетворенно хмыкнул. Он провел рукой по напряженным мышцам своей жертвы, стараясь не упустить ни одной ссадины и синяка. Никита дернулся. Его руки сжались в кулаки – он натянул веревки до такой степени, что пальцы онемели. Человек погладил Ника по ягодицам. Скользнул в ложбинку между ними – не проникая, просто обозначая свои намерения, от чего Никита задергался сильнее, сдавленно мыча в не очень чистую ткань матраса. - Ш-ш-ш, - успокаивающе прошипели откуда-то сверху. Дыхание снова коснулось кожи. Теперь около уха. - Открой глазки, - прошептал мужчина очень тихо. – Открой. Не надо плакать. На этих словах Никита распахнул глаза, с удивлением понимая, что они действительно влажные. - Я не сделаю тебе плохо, - продолжали его уговаривать. – Посмотри на меня. Не поворачивая головы, Ник скосил глаза в сторону говорившего. Слезы мешали рассмотреть его лицо, пусть и скрытое под балаклавой. Яркая вспышка ослепила Никиту. - Nice! Хороший кадр! Ник вздрогнул. Его губы задрожали, и он закусил губу, чтобы не вскрикнуть от неожиданности. Отвернувшись, прикрыв глаза, Ник попытался отстраниться от происходящего: мысли об Алене были странными и нелепыми в данной ситуации, но он так хотел найти в них успокоение! Зацепиться хотя бы за что-то! И тут же с неимоверной горечью осознал, что не имеет никакого права – думать об Аленке. Пачкать ее, утягивать за собою в грязь… Нет. Ник сомневался, сможет ли он теперь вообще когда-нибудь… после этого… Он ожидал унижения и боли. Думал, что его снова изобьют, но вместо этого чужие руки были пугающе нежными и даже осторожными. Шепот лился в уши едва слышным шелестом, убаюкивая натянутые нервы, заставляя выскакивающее из груди сердце замедлить свой темп. Однако Никита был не настолько глуп, чтобы поверить кому-либо в этой комнате. И все же, проходили минуты, а его продолжали гладить, разминать, позволяя напряженным мышцам расслабиться. Там, где Ника касались прохладные пальцы мужчины, растекалось тепло. И было очень стыдно. Он понимал, что бетонные стены, камеры и люди никуда не делись. Приглушенные голоса все еще звучали на периферии сознания - из-за шума крови в ушах Никита ничего не мог разобрать. Все казалось неправильным. Сколько раз он думал об этом? Мужчина навалился на него сильнее, и мысли исчезли, перевоплотившись в тактильные ощущения. Холодная ладонь снова повторила то самое движение, которое так напугало Никиту – вдоль ягодицы и вниз. Только теперь пальцы не остановились, а скользнули глубже, погружаясь в Ника не меньше, чем на фалангу. Никита дернулся, но мужчина удержал его на месте. Пальцы выскользнули из него, и чужая рука продолжила оглаживать ягодицу. Поцелуй в плечо стал неожиданностью. - Не сопротивляйся мне. Не надо. Никита покачал головой, не соглашаясь. Ответом ему был тихий смех, и пальцы погладили его по щеке. - Какой непослушный. Приоткрой рот. Ник стиснул зубы. - Приоткрой, - хриплым шепотом попросил мужчина. – Если не хочешь, чтобы мой друг, с которым ты пообщался ранее, засунул в твою задницу нож, - Никита с ужасом повернул голову в сторону своего мучителя. Тот улыбнулся и мотнул головой. За ним стоял человек с ножом. Тот самый, который срезал с Ника одежду. Он с готовностью продемонстрировал свое мастерство, и лезвие несколько раз рассекло воздух, ярко вспыхивая, поймав блик от лампы на потолке. Челюсти разжались сами собой. В рот тут же скользнули несколько пальцев. Холодные, чуть солоноватые, они надавили на язык, прошлись по внутренней стороне щек, по деснам, продвинувшись вглубь горла. Никита рефлекторно закашлялся, давясь вязкой слюной. - Хороший мальчик, - ласково похвалил его мужчина. Он вынул пальцы и опустил их вниз. Как ни пытался Никита воспрепятствовать проникновению, он почувствовал тянущую боль, когда мужчина стал медленно и аккуратно растягивать его. - Не зажимайся, - слышал Ник шепот, ощущал, как чужие губы касаются ушной раковины: - Ты сделаешь себе только хуже. Доверься мне. Вот уж чего Никита делать не собирался. - Не стискивай так мои пальцы, - мужчина тихо рассмеялся, и от этого смеха по спине Ника побежали мурашки. – Я буду нежен. Обещаю. И его пальцы вошли в Никиту еще глубже. Не в силах сдержаться, он негромко застонал. Его мучитель прерывисто выдохнул прямо во влажную шею и поцеловал в изгиб плеча. Он действительно был нежен и продолжал шептать всякую чушь, погружая Ника в какой-то полутранс. Наверное, измученное сознание играло с Никитой злую шутку, поддаваясь негромкому, сочащемуся патокой голосу, позволяя ему вытеснять из головы мучительные мысли. - Ты такой хороший. Такой гладенький. Такой влажный. Тесный. Не бойся. Не сжимайся так сильно. Разве я делаю тебе больно? Все хорошо, все нормально - мы просто поиграем, - мужчина целовал его, проводя губами по саднящим царапинам от ножа. - А потом я дам тебе конфетку. Ты хочешь конфетку? Было глупо, но Никита снова почувствовал голод и – да – он хотел эту гребаную конфетку! Хотел есть. Хотел оказаться отсюда далеко. Хотел, чтобы все быстрее закончилось. Его бы обняли совсем другие руки – вот им Ник поверил бы без оглядки. Он бы прижался к теплому плечу щекой, закрыл глаза и сам сжал в объятьях чужое – родное – тело. И вкусно пахло бы из кухни, и тихо работал телевизор, а в рабочей комнате ждали бы обработки снимки. Никита прерывисто вдохнул воздух, ощущая неправильное – тепло, тяжесть в паху, распирающее, растущее, прорывающееся через самоконтроль удовольствие. Мужчина сверху, казалось, чувствовал и знал его. Каждую предательскую клеточку его тела, постоянно находя нужные точки и места, чтобы нутро Никиты начинало жить собственной жизнью, не подчиняясь своему хозяину. Наверное, он просто устал. Или голод сотворил с ним такое, и организм странно отреагировал, заменяя одно другим. Или, в конце концов, Никита сошел с ума, потому что в какой-то момент стал испытывать желание сдаться ласкающим его рукам. Это испугало его, наверное, больше, чем нож около горла и изнасилование – в паху сладко ныло, посылая волны по всему телу. Член встал, и было почти больно лежать на нем без движения. Ник старался сдерживаться, но у него это простое и логичное стремление плохо получалось. Мужчина сверху почувствовал, что что-то изменилось – почувствовал слабость Никиты, и скользнул второй рукой под него, уткнулся носом ему между лопаток: - Видишь, все не так страшно. Ты хочешь, я тоже хочу. Стоило ли так сопротивляться? Ник опустил лицо, вжимаясь в матрас, и тихонечко заскулил. Он сам не знал, чего было в его голосе больше – стыда, от которого хотелось провалиться в ад и гореть там, испытывая неимоверные мучения, или темного и вязкого как мед наслаждения, которое буквально прошивало его острыми иглами. - Ты хочешь, хочешь, хочеш-ш-шь… - прошелестел тихо-тихо мужчина, оглаживая Никиту уверенными и сильными прикосновениями. Ник кусал губы и сжимался – боль, желание, отвращение сплелись в один клубок. Ему становилось только хуже. Никита зажмурился так, что перед глазами заплясали красные искры, дернул головой. Воздуха стало резко не хватать, и он приподнял пылающее лицо от матраса. На него смотрели. У мужчин, которые окружали его, откровенно стояло в штанах. Они не скрывали своего возбуждения. Кто-то гладил себя, кто-то говорил. Никита не слышал голосов. Он одурело повел взглядом из стороны в сторону и сглотнул. Один из мужчин, лаская себя, коснулся его щеки, проведя ладонью по скуле. Он гладил, запутывался пальцами в растрепанных волосах Никиты, дергал за них и тут же снова начинал гладить зудящую от прикосновений кожу. Ник запрокинул голову, упершись затылком в плечо лежащего на нем мужчины. Ему хотелось умереть – это помогло бы избежать того унижения, к которому он стремительно приближался. Дыхание стало тяжелым и прерывистым. Пальцы его мучителя – два или уже три? – скользили в нем, наращивая темп и напор. Так глубоко, так… приятно. Он поднял глаза к потолку, к камерам, чтобы не видеть лиц и всего прочего вокруг себя. Никита чувствовал себя почти на грани… ему необходимо было так мало… так мало, прежде чем он… прямо здесь… при всех… Ник не был готов к тому, что мужчина остановится. Сердце ухало в груди. Он невольно подался назад бедрами, пытаясь остановить ускользающий источник наслаждения, и тут же одернул себя. «Что со мной? Господи, что же это со мной?» Ему потребовалось совсем немного времени, чтобы пасть ниже некуда. Никита, тяжело дыша, повернул голову, пытаясь разглядеть мужчину на себе. Тот смотрел прямо ему в глаза. - Понравилось? – поинтересовался он. – Тебе понравилось? Никита не знал, что он от него хочет. Какого признания? «Понравилось?» - тупо повторил он про себя, едва не простонав: если он скажет «нет», если скажет «нет»… У него стояло так сильно и больно, что перехватило дыхание. Горячая капелька пота сползла по лбу и попала в уголок глаза, неприятно защипав. Мужчина вынул из него руку. Он поднял ее, показывая Никите. Влажную, с беловатой смазкой на пальцах. - Так понравилось, что кое-кто хочет добавки? От вкрадчивого тихого голоса ничего не осталось. Мужчина больше не смеялся, и глаза его смотрели жестко. Ник приоткрыл рот. Собирался ли он что-то сказать, или ему просто не хватало воздуха – он не знал. Удар, от которого дернулась его голова, явился для Никиты неожиданностью. - Хотел – получай. Мужчина дернул Ника за бедра так, что тот вытянулся на матрасе. Веревка, и без того туго затянутая, глубоко врезалась в кисти его рук. Никита не сдержал вскрик боли. Его вдавили в матрас, навалились сверху и… Боже, это были не пальцы. Ничего общего с тем, что испытывал Никита раньше. Он думал, что если будет насилие, то это можно вытерпеть и пережить, потому что с тем, что было раньше - всего несколько минут назад - наверное, с подобным можно будет смириться. Смириться с ощущениями, с неправильным наслаждением, с людьми вокруг, с их прикосновениями… Но то, что началось сейчас – Нику не с чем было сравнить. С ним никогда не обращались подобным образом, и это было слишком: слишком больно, слишком велико, слишком туго и слишком страшно. Из глаз брызнули слезы. Не помогли ни закушенные губы, ни попытка свести ноги, как-то сгруппировавшись, чтобы обжигающая, таранящая боль стала немного меньше. Было невыносимо. Никите казалось, что его рвут, убивают. Мужчина на нем двигался слишком быстро и сильно, вгоняя в Ника член так глубоко, что боль чувствовалась где-то в пояснице, вдоль по позвоночнику. Теперь было не до камер и людей. В глазах темнело после каждого толчка. Никита хотел отодвинуться – ему не дали. Хотел немного повернуться, чтобы ослабить боль – ничего не получилось. Он стискивал зубы, не в силах сдержать слабых полузадушенных стонов. И, казалось, это никогда не закончится. Но все-таки, несмотря на ужасные ощущения между ног, ноющие порезы, прокушенные губы и содранную кожу на руках - это было лучше наслаждения. Никита должен был испытывать ненависть к своему мучителю, но после полного нежности начала ощущал лишь благодарность. Утешающие слова и тот шепот, от которого наступало облегчение – лживое и неправильное - ушло, уступив место реальности. Никакого обмана, никакого возбуждения – только боль, рвущая, режущая боль. Мучитель Ника ускорился, стискивая его бедра, зарычал и одним мощным толчком кончил, обжигая ободранные внутренности. Мужчина покинул тело Никиты, оставив после себя болезненную, пульсирующую пустоту. Чувство благодарности постепенно меркло, перетекая в нечто другое – отвращение. Никита прикрыл глаза. Его ресницы снова были мокрыми. Он уже не прятался: навалилось какое-то тупое одурение вперемешку с облегчением - все закончилось. Его мучитель поднялся с кровати, напоследок звонко шлепнув Никиту по ягодице. Руки ему развязали. Ник совсем не чувствовал их, был не в состоянии пошевелить пальцами, в которых, казалось, поселилась ежиная семья. Никита лежал, вытянувшись струной, равнодушный к собственной наготе. Наверное, его сейчас поднимут, так как сам он вряд ли сможет подняться, отведут назад в комнату к Глебу. Слабое беспокойство по этому поводу шевельнулось в вялом мозгу, но в этот момент матрас кровати снова прогнулся. Никите не дали даже малой передышки. Его словно сбила машина или поезд – только с этим он мог сравнить своего следующего «партнера». Ника грубо перевернули на спину, задрали ноги – несколько рук потащили их вбок и вверх, зафиксировав в неудобном положении. И в развороченный, судорожно сжимающийся задний проход вошел член второго мужчины. Боль была настолько велика, что Никите показалось, что в него вогнали нож лезвием вперед. Он не смог удержаться и закричал, запрокидывая голову, и наверняка свалился бы с кровати, если бы его не удержали чужие руки. Рыба, попавшая на крючок. Забитые песком жабры. Сверкающая искрой блесна… В этот раз не было никаких разговоров, никакой напускной нежности – грубость, жестокое вторжение, шлепки и укусы. Этот второй мужчина тянул его за волосы, накручивая их на кулак. Ругался, оскорбляя и высмеивая. - Шлюха! Ну, давай же, подставляйся! Мы все видели, как ты умеешь. Задницу!.. Сожми! – он впился ногтями в сосок Ника, царапая и выкручивая его. – О-о-о… - мужчина развернул лицо Никиты к себе. – Рот открой. Открой рот! – почти орал он. Ошеломленный, сломленный натиском, поскуливающий от боли Ник, почти не задумываясь, сделал то, что ему велели – открыл рот. Мужчина толкнул его бедрами, входя максимально глубоко в израненное отверстие ануса, наклонился вперед и смачно плюнул в открытый рот. Ник задохнулся от шока и отвращения, но выплюнуть чужую слюну не успел. Его «партнер» ударил кулаком по нижней челюсти так, что зубы Никиты клацнули, когда его рот закрылся. Мужчина накрыл ладонью губы, не давая разомкнуть челюстей. - Глотай, глотай! – рычал он, нависая над Ником, грубо проникая – раз за разом – в его тело. Никита рефлекторно сглотнул. Не сразу, но ему пришлось. Он через боль, через сжавшееся в спазме горло, почувствовал ужасную тошноту и то, что его сейчас вырвет. Видимо, это же заметил и его мучитель. - Не смей, - обманчиво спокойным голосом проговорил он, - не смей блевать. Иначе, - он склонился к лицу Никиты, оказавшись между вздернутых вверх ног, - иначе я тебя заставлю сожрать все, что из тебя выйдет. Ты понял? Слезы покатились по вискам, щекотно затекая в уши. Никита прикрыл глаза. Свет ламп стал нестерпимо ярким – они слепили его. Даже с закрытыми глазами, их свет просачивался сквозь веки, колыхался мутной водой, плыл по кругу, вызывая головокружение и еще большую тошноту. Никите хотелось сказать: «Я больше не могу. Не надо. Оставьте меня в покое», - но его рот по-прежнему закрывала чужая ладонь. Несколько раз соленый комок подступал к самому горлу, но Нику удавалось справиться. Однако он совсем не был уверен, что сможет продержаться достаточно долго. Он не понимал, почему и за что все это происходит именно с ним. Слезы катились из-под зажмуренных век, и Никита тихонечко всхлипывал в такт каждому толчку, разрывающему его тело. Он уговаривал себя потерпеть еще немного. Совсем капельку, ведь это не могло длиться долго. Мужчина на нем уже был близок к разрядке. Так и вышло. Спустя минуту, или чуть больше, он кончил, повалившись на Никиту. Ноги Ника отпустили, и получилось, что он обнял ими своего мучителя. - Что, хочешь еще, котик? – с усмешкой спросил тот, убирая руку от лица Никиты. Никита не хотел. Он не мог сейчас думать ни о чем. Его очень сильно мутило. Тело болело, кожа была словно в огне, и внутри, где-то в животе, свернулся клубок ядовитых змей. Стоило мужчине подняться, Никита перевернулся набок, свесился с края кровати, и его стошнило на пол. Вернее, стошнило бы, если в желудке было хоть что-то. На самом деле изо рта Ника после нескольких мучительных спазмов, протянулась ниточка слюны вперемешку с желчью. Наверное, он упал бы вниз, если бы кто-то не придержал его. Сил сопротивляться не было. Его стали сотрясать рыдания, когда Никита почувствовал, что его снова укладывают на постель, льют на лицо воду, заставляют прополоскать рот. Он не хотел. Он не мог. Он не представлял, как выдержит еще один раз. Потому что все болело и скребло. Потому что он распадался на кусочки и ничего не в силах был с этим поделать. Мир вокруг Никиты рушился вместе с его телом. Шум крови в ушах был похож на прибой. Медленный, неотвратимый, он накатывал на него, накрывал, утаскивал в глубину. Когда его руки развели в стороны, вновь фиксируя, Никита посмотрел широко раскрытыми глазами на мигающий огонек камеры и утонул в его ярком свете.