Дверь открывается

Когда Никита открыл глаза, то снова увидел свет. Белый-белый. Тот или этот? Он моргнул, пребывая в блаженном состоянии невесомости. Ничего не болело. Совсем ничего. Никита даже улыбнулся. Глаза слезились от белоснежного сияния, когда он пытался что-то рассмотреть сквозь него. Потребовалось время. Несколько минут или, может быть, целый час – трудно сказать точнее. Яркость постепенно уходила, притупляясь: вокруг стали проступать очертания стен, окон, каких-то приборов. Никита закрыл глаза, полежал, прислушиваясь, и медленно поднял веки. Теперь он видел все четко – он был не там. Не там! Ник повернул голову и сфокусировался на человеке, сидящем около него. Это была Аленка. Она сидела, обхватив себя руками, голова была опущена. Наверное, она спала. Никита позволил себе поглазеть на нее. На первый взгляд, в Алене ничего не изменилось. Знакомая одежда, волосы, заплетенные в какую-то мудреную косу, сумка-мешок. Белый халат – Ник уже догадался, что находится в больнице. Странно, но этот факт не вызвал у него почти никаких эмоций. Единственное, что бросалось в глаза – Алена похудела. Достаточно сильно. Никита видел бледные, впалые щеки, выпирающие ключицы и тонкие щиколотки в просвете между джинсами и мягкими тряпочными кроссовками. - А… Ал… - попытался произнести он имя любимой, но язык не слушался его. Аленка слабо пошевелилась, передернула плечами и подняла голову. Она посмотрела на Никиту: взгляд сонных глаз был теплым и ласковым. Алена улыбнулась, а потом вскочила, опомнившись: - Солнышко, ты очнулся! Боже мой, Никита! - она попыталась его обнять, потом отшатнулась, попыталась снова и вновь отдернула руки, прижав ладони ко рту. Алена присела на край кровати и уставилась на него полными слез глазами. Ее плечи несколько раз дрогнули. Аленка опустила голову, глубоко вздохнула и подняла лицо. Улыбаясь, наскоро отирая влагу со щек, она взяла руку Никиты и поцеловала тыльную сторону его ладони, сжала в своих руках. Никита попытался снова заговорить, но не смог: его рот безмолвно открывался и закрывался, а горло было словно перетянуто невидимой удавкой. Алена замотала головой: - Молчи, не надо ничего сейчас говорить. Я люблю тебя! Господи, как же я… - она не договорила: только махнула рукой. - Врача позову! Никита хотел остановить ее, но даже это ему не удалось: руки были ватными и совсем не чувствовались, ноги – лежали двумя бесполезными колодами. «Я парализован?» - мелькнула ленивая мысль и тут же пропала. Было все равно. Даже если и так – что с того? Что. С того? Алена выскочила из палаты, совсем ненадолго, и практически сразу вернулась. Она, не отрываясь, глядела на Никиту, гладила его руки и улыбалась. Темные круги на ее лице выдавали бессонные ночи. Новые морщинки около рта… Ник облизал пересохшие губы, и Аленка тут же протянула ему маленькую бутылочку с водой. Потом ойкнула, налила воду в стаканчик и поднесла к его губам: - Вот, попей. Боже, Никит, я так… - она оборвала саму себя, и слезы снова потекли по ее щекам. В этот момент в палату вошел врач. Алена поспешно вытерла лицо и покачала головой на вопросительный взгляд вошедшего мужчины: - Я - нормально. Это от счастья, - она рассмеялась и шмыгнула носом. Врач кивнул и повернулся к Никите: - Здравствуйте, как вы себя чувствуете? – Никита кивнул, показывая, что нормально. - Я ваш лечащий врач – Эдуард Петрович. Вы находитесь в палате интенсивной терапии, - он вытащил из кармашка маленький фонарик и посветил Никите сначала в один глаз, потом во второй. – Реакция зрачков в норме. Посмотрите сюда, сюда, - Эдуард Петрович поводил пальцем перед Ником. – Угу. Здесь болит? Здесь? Отлично, - он повернулся к Аленке: - Не могли бы вы нас оставить? Мне нужно осмотреть пациента. - Конечно, конечно, - засуетилась Аленка, кутаясь в накинутый на плечи белый халат. – Никит, я буду в коридоре, - она поцеловала свою ладошку и повернула ее к нему, обозначая воздушный поцелуй. Когда за Аленой закрылась дверь, Эдуард Петрович заговорил снова: - Итак, вы поступили к нам неделю назад с многочисленными ссадинами и гематомами, травмами полового характера и пулевым ранением в бок в состоянии бронхоспазма, который перешел в дыхательную недостаточность с последующей потерей сознания, - он отодвинул одеяло и приподнял полу больничной рубашки. – Были проведены необходимые меры по вашей реанимации – с ними, по желанию, вы можете ознакомиться позже. Пуля вошла в мягкие ткани, застряла в брюшине. Мы ее вытащили, операция прошла успешно – никаких осложнений не возникло, - мужчина аккуратно отсоединил марлевую повязку, закрепленную пластырями. – Швы выглядят хорошо, не кровят. Небольшое воспаление на лице, но вам уже колют антибиотики, так что это временное явление. Вы что-нибудь помните? – Эдуард Петрович закрепил повязку и оправил больничную одежду на Никите. Тот кивнул. Он помнил все и дорого бы дал, чтобы воспоминания стерлись. Никита устало вздохнул: бодрствование утомляло, глаза то и дело норовили закрыться. Врач внимательно смотрел на него: - Почему вы молчите? Ник разлепил губы: - Я… я н-нхм… н-не… - попытался он произнести хоть что-нибудь. Эдуард Петрович нахмурился: - Откройте рот, - Никита послушно открыл; мужчина осмотрел горло, пощупал шею и поинтересовался: - Давно это у вас? – Ник отрицательно мотнул головой. – Раньше проблемы с голосом были? – Никита снова покачал головой. – Угу, - сказал сам себе Эдуард Петрович и сделал какую-то пометку в своем блокноте. – Я к вам еще подойду. Не беспокойтесь, отдыхайте, выполняйте указания медсестры. Он вышел из палаты, и в нее тут же просочилась Аленка. - Все хорошо? Ник кивнул и опустил голову на подушку. - Устал, да? – поняла девушка. – Не буду тебя тревожить, отдыхай, - она ласково погладила Никиту по щеке. – Мне уже пора, - Аленка поцеловала Никиту в уголок рта, и он с трудом удержался, чтобы не дернуться в сторону. – Завтра приду снова, - девушка направилась к выходу из палаты, но обернулась на самом пороге: - Я так рада, что вы вернулись живыми, - ее глаза увлажнились. – Глеб находится здесь же, в обычной палате. Как только тебя переведут из интенсивной терапии, вы сможете встретиться. Никита вздохнул. Хорошо, что внезапная немота избавляла его от необходимости отвечать. Потому что он не смог бы изобразить радость от перспективы встречи с другом. Ему вообще не хотелось видеть Глеба. Ни теперь, ни когда-либо еще. Алена не заметила скользнувшей по лицу Никиты тени. - Люблю тебя, - произнесла она и вышла. Закрыв глаза, Никита погрузился в полудрему. Он действительно устал. Будто вагоны разгружал: тяжесть давила на грудь, голову, глаза, и Ник поддался ей, уплывая все дальше и дальше от реальности. Боли не чувствовалось. Наверное, ему кололи какое-то обезболивающее или седативное. А, быть может, и то, и другое. Чувство легкого покачивания действовало лучше любого снотворного. Никита не знал, сколько он проспал – в палате не было окон. Только множество приборов, каких-то трубок… Он лежал, бездумно разглядывая их, когда в палату вошла медсестра. Женщина поздоровалась с Никитой, выложила на прикроватный столик шприцы в стерильной упаковке и две ампулы. Она ободряюще улыбнулась наблюдавшему за ней Нику и объяснила, что сделает несколько инъекций с небольшим перерывом. - Не переживайте, это даст вам возможность расслабиться и поможет снять горловой спазм, - медсестра продолжала улыбаться. Она говорила спокойно, распечатывая шприц, открывая одну из ампул. Ничего пугающего в ее действиях не было. Вернее, не должно было быть: обычная рутинная обстановка. Только не для Никиты. После продолжительного пребывания в аду его пугали острые предметы и какие бы то ни было вещества. «Даст возможность расслабиться». Он прижал к себе мгновенно задрожавшие руки, и паника накатила на него, словно цунами, захлестнув, потащив за собой. Медсестра коснулась его кисти: - Не беспокойтесь. Все будет хорошо. Никита сомневался, но позволил расцепить свои руки, одну из которых она ловко перетянула жгутом выше локтя. - Кулачком поработайте. Не двигаясь, Ник смотрел на нее. - Не бойтесь, - повторила женщина. Ник несколько раз сжал и разжал кулак, не сводя с медсестры взгляда. Та успокаивающе кивнула: - Это не больно, - женщина провела ваткой, смоченной в спирте, по вздувшейся вене, и ввела иглу. Боли Никита действительно не почувствовал, но отвернулся, чувствуя, как с него стаскивают жгут. - Вот и все, - бодро проговорила медсестра, зажимая место укола тампоном, сгибая руку Ника в локте. – Сейчас вы полчасика посидите, и я вернусь, сделаю еще один укол. Вам принести что-нибудь? Никита отрицательно покачал головой, и женщина без лишних слов оставила его в одиночестве. После укола сонливость и вялость прошли. Паника тоже. Никита даже стал чувствовать себя немного лучше – яснее, что ли. Только очень захотелось пить, и он потянулся к бутылке с водой, которую оставила на тумбочке Аленка. Никита чуть не уронил воду на пол, дернувшись так, что раненый бок словно кипятком обожгло. Он сдавленно застонал, сделал несколько глотков и в изнеможении упал на кровать, тяжело дыша. Через полчаса, как и обещала, медсестра вернулась, забрала у Никиты почти пустую бутылку. Она сделала еще одну инъекцию, но на этот раз действовала очень медленно. - Смотрите на меня, - проговорила женщина, по чуть-чуть вдавливая поршень шприца. Никита взглянул ей в глаза, заморгал, сосредотачиваясь. - Во-от, - удовлетворенно произнесла медсестра через некоторое время, вытаскивая иглу из вены и прижимая к ранке ватку. – Держите. Как вы себя чувствуете? Попробуйте ответить. Никита сглотнул: - Хо… хорошо, - ответил он скрипучим голосом. – Можно еще воды? - Конечно, - женщина вылила остатки воды в стакан и передала его Нику. Никита не смог его ухватить и чуть было не расплескал – руки снова стали подрагивать. Медсестра помогла ему напиться. Ставя пустой стакан на тумбочку, женщина внимательно посмотрела на Никиту: - Вам лучше? - Да, - слабо кивнул он. - Говорить трудно? Горло болит? - Нет. Все хорошо. Медсестра улыбнулась: - Вы голодны? – дождавшись утвердительного кивка, она проговорила: - Чуть позже я зайду, проверю ваше самочувствие и принесу поесть. Никита моргнул. Он ощущал себя странно. - Что вы вкололи мне? - спросил он. - Кофеин и раствор амобарбитала, - ответила женщина, собирая с тумбочки все ненужное. - Я себя чувствую как-то… - он запнулся, не зная, как описать свое состояние. - Словно немного пьяны? – подсказала ему медсестра. Никита кивнул: - Да. - Все в порядке. Так и должно быть. Голова не кружится, не тошнит? - Нет. - Хорошо. Я еще вернусь, - с этими словами она вышла, и Никита снова остался один. Он прислушался, что делается за стенами палаты, но ничего не услышал. Оставалось просто лежать, глядя в потолок, что Ник и сделал. Мысли текли медленно и неповоротливо. Его спасли. Их. Их с Глебом спасли. Они больше не там. Они здесь, и все хорошо. Все позади. Никита сжал руку в кулак. Так сильно, как только смог. Верхняя губа дернулась, и стало немного больно. Ник коснулся пальцами своего лица и почувствовал колючие корочки подсохшей крови. Тут же отдернул руку, опустил ее, покачал головой: - Мм… а-а-а! – выдохнул он, стискивая зубы. Ударил по кровати и бессильно обмяк. Ничего – Никита глубоко вздохнул – ничего. Все позади. Позади. Вечером Ника еще раз посетил врач. Он осмотрел его, проговорил рекомендации и, казалось, был удовлетворен состоянием пациента. Сказал, что если так пойдет дальше, то через пару дней Никиту переведут в обычную палату. Никита кивнул. Он хотел быстрее выбраться отсюда: замкнутое пространство очень нервировало. Эдуард Петрович хотел уйти, когда Ник спросил: - Мне можно вставать? Врач посмотрел на него поверх очков: - Очень осторожно, не совершая резких движений. Однако я бы порекомендовал еще немного полежать. Если захотите в туалет, вызовите медсестру – она принесет судно и поможет со всем остальным. Лицо Никиты, видимо, исказилось. Эдуард Петрович снял очки и устало потер переносицу: - Молодой человек, принимать помощь нормально. - Я знаю. Просто… - он замолчал, не зная, как сформулировать. - Просто позвольте своим ранам зажить, а потом ходите, танцуйте, прыгайте с парашютом. Все. Спокойной ночи. Он вышел, прикрыв дверь. Никита перевернулся на здоровый бок. На панели, чуть выше тумбы, виднелась панель с кнопкой вызова медсестры. Он уставился на нее и смотрел до тех пор, пока его глаза не закрылись сами собой. Утром Никита проснулся и с большим трудом заставил себя сесть, а потом и встать. Пошатываясь, он побрел к двери, за которой была душевая комната. Ну, и туалет по совместительству. Справив естественную нужду, он вернулся к своей кровати. Взмокший и уставший, Ник буквально упал на нее и застонал, когда неловко задел рукой рану на боку. Натянув кое-как одеяло, он вытянулся, чувствуя облегчение. Ему удалось даже задремать, но в палату забежала Аленка, и пришлось открыть глаза, выдергивая себя из мира сна без сновидений. Девушка притащила белый шуршащий пакет, тяжелый даже на вид. Она принялась было выкладывать из него апельсины, но вошедшая с капельницей медсестра приказала все собрать: - Вот переведетесь в обычную палату – ешьте что угодно. Здесь – запрещено. - Но как же… - растерянно проговорила Аленка: - Витамины же. - Вот витамины! – женщина подкатила капельницу к Никите и достала резиновый жгут. Ник молча слушал, не вмешиваясь в разговор своих посетителей. «Витамины… смешно». Когда капельница была установлена, медсестра ушла. Аленка, воровато оглянувшись, засунула несколько апельсинов в тумбу: - Не повредит! – она улыбнулась Никите и принялась забалтывать его, рассказывая о чем-то настолько далеком от настроения парня, что он даже не вникал в этот монолог. Алена казалась ему посланником из другого мира – светлого и прекрасного. К которому он не имел теперь никакого отношения. Было горько. Ник смотрел на Аленку и видел упущенные возможности и потерянную любовь. Девушка еще ничего не знала, но он-то… он-то знал. «Невыносимо». Она говорила и смеялась, а все, о чем мог думать Никита – чтобы Алена поскорее ушла. Неужели ей никуда не нужно? На работу, например. Он опустил взгляд на белую простыню, потом на иглу капельницы. Никита не заметил, как Аленка замолчала. Он вздрогнул, когда она его коснулась: - Тебе неинтересно? Я совсем заболтала тебя, да? – она попыталась заглянуть ему в глаза. – Хочешь поспать? Никита не хотел. - Нет. Все нормально. - Хорошо, - как-то неловко произнесла Алена и замолчала. Они просто сидели в тишине – девушка на стуле, а Ник на своей кровати. Никто не знал, с чего начать оборвавшийся поток слов. В палату зашел мужчина в полицейской форме с накинутым поверх нее белым халатом. Никита посмотрел на него остановившимся взглядом. Повернулась к вошедшему и Аленка. - Здравствуйте. Старший оперуполномоченный Сергеев Станислав Иванович. Как вы себя чувствуете? – он глядел только на Никиту, игнорируя Алену. Никита пожал плечами: как он мог себя чувствовать? Разбитым, уставшим, потерянным. Рассказывать про свое состояние не хотелось. Да этот Сергеев Станислав Иванович и не это имел в виду. - Говорить можете? – деловито поинтересовался мужчина, подтверждая мысли Никиты. Ник говорить мог, но не желал. И понимал, что говорить его сейчас заставят. - Что вы хотите услышать? – бесцветным голосом спросил он. - Правду, желательно, - Сергеев придвинул свободный стул к кровати Ника, уселся, доставая из черной папки лист и ручку. Алена посмотрела на Никиту и взяла его за руку в знак поддержки. Он никак не отреагировал, глядя на мужчину. - Итак, ваше имя, отчество, фамилия, полное количество лет. - Смирнов Никита Алексеевич, двадцать восемь лет. Станислав Иванович сделал пометку в листке. - Родились в этом городе? - Да. - Где и кем работаете? - Самозанятый, фотограф. - Ну и как? – спросил Станислав Иванович, не отрываясь от своей писанины. - Что как? – не понял Никита. - Получается? – мужчина поднял на него взгляд внимательных цепких глаз. Ник моргнул: - Да, - ровно ответил он. - Извините, - Алена недобро смотрела на Сергеева, - это как-то относится к делу? Тот хмуро взглянул на нее: - Кем вы приходитесь Никите Алексеевичу? Аленка гордо вздернула подбородок: - Я его девушка. Мы живем вместе. По лицу старшего оперуполномоченного скользнула едва уловимая улыбка. - Вот когда будете с господином Смирновым в законных отношениях, тогда и сможете задавать подобные вопросы. А сейчас прошу вас выйти. - На каком основании? – Аленка начинала заводиться, готовая отстаивать свое право пребывания в палате. Никита сжал ее руку: - Ален, - он снова чувствовал затруднение в речи, и сердце стало биться немного чаще, - пожалуйста. Девушка потрясенно посмотрела на него: - Что?! Почему? Никит, ты еще слаб, а он… - Вам лучше прислушаться к Никите Алексеевичу, - посоветовал Сергеев, бесцеремонно и твердо перебивая ее. Аленка взглянула на Никиту, вздохнула, потом перевела взгляд на старшего оперуполномоченного. - Я буду за дверью, - сдержанно произнесла она и, развернувшись на каблуках, вышла из палаты. Ник незаметно перевел дух: при Алене он говорить не мог. Не представлял, как вообще сможет что-либо сказать. Он был плохим свидетелем: не знал, где находился, не видел лиц людей, которые над ним издевались, и их имен тоже – не знал. Он был бесполезен. Сергеев смотрел на него, и Никита постарался взять себя в руки. Он сосредоточился на своей капельнице. На растворе в прозрачном мешке. На трубках, металлическом штативе или как там называется эта штука. Станислав Иванович кашлянул, привлекая к себе внимание: - Что вы можете рассказать о похищении? - Ничего. Действительно, рассказывать было нечего. Если, конечно, полицию не интересовали пикантные подробности. - Как это? – Сергеев иронично улыбнулся: - У вас отшибло память? - Нет, - Никита наблюдал, как по прозрачной трубке сочится лекарство. - Я ничего не знаю. - Лица, особые приметы? Татуировки? – пытался натолкнуть его на мысли мужчина. Но Ник лишь качнул головой: - Нет. Старший оперуполномоченный нахмурился. - Место не показалось вам знакомым? - Нет. - Понятно, - протянул Станислав Иванович, раздраженно черкая в своем наполовину исписанном листке. Никита посмотрел на свои руки и спросил: - Их нашли? Мужчина поднял голову: - Кого? - Людей, которые… которые были в… там, - Никита вздохнул и замолчал. - Не всех, - вкрадчиво проговорил Станислав Иванович. Никита побледнел и сжал в руках одеяло. - Кем они были? - Порнобизнес, извращенцы, которые снимали сцены с реальным насилием по заказу клиентов. Им переводили деньги, и они подбирали нужный клиенту типаж, делали с ним, что хотел заказчик. Иногда давали платившему поучаствовать лично. В результате оставалась видеозапись, которая вручалась клиенту и/или крутилась на определенных сайтах в сети. - Они выкладывали видео в сеть? – Никите стало тяжело говорить. Во рту был словно ком ваты, и сердце глухо колотилось о ребра. Раненый бок сильно заныл. И не только бок… Ник знал, что мучители снимали его, понимал, что кто-то получал от этого удовольствие, смотрел подобное, но услышать, что все это могло стать достоянием многих людей – возможно, тысяч, - которые просто ради прикола тыкали кнопку проигрывателя и смотрели на его страдания… реальные… испортившие ему жизнь, разбившие на части… Из его горла вырвался тихий стон. Сергеев посмотрел на Никиту с внезапным сочувствием: - К сожалению, да. Наши программисты постарались убрать видео из свободного доступа, но неизвестно, сколько удалось выложить на сторонних ресурсах. Изъятые же записи находятся в разработке, чтобы выявить максимальное количество преступников. Никита, сгорая от стыда, тихо спросил: - Вы смотрели? - Некоторые, да, - уклончиво ответил Сергеев. - А заказчики? Их поймали? – Ник продолжал комкать в руках свое одеяло. - Мы прорабатываем все варианты. - Ясно, - Никита кивнул и замолчал. Никого они не поймали. Только исполнителей, да и то не всех. Мог ли Никита чувствовать себя в безопасности? Вряд ли. Но его волновал еще один вопрос: - Как вам удалось нас найти? - Анонимный звонок с украденного телефона, - Станислав Иванович кашлянул: - Мне все же хотелось бы узнать о том, что было после того, как вас похитили - любые подробности, все, что вы вспомните. Никита прикрыл глаза: - Мне трудно говорить, - прошептал он хриплым голосом. - Постарайтесь, - с нажимом произнес старший оперуполномоченный, его голос снова стал жестким. - Возможно, в данный момент еще кто-то находится в беде, и вы могли бы помочь. Устало вздохнув, Ник открыл глаза. Следователь давил на жалость, взывал к его гражданскому долгу. Смешно. Никита покачал головой: - Не представляю, какой помощи вы ждете, - он взглянул в глаза Сергеева. - Я никого не видел без масок. Не видел, куда меня привезли. Единственный раз, когда я оказался на улице… это был сад, запущенный сад, заросший травой. Все. Правда. Больше я ничего не знаю. - Постарайтесь напрячь память. Никите не нужно было напрягать память – он и так все очень хорошо помнил. Боль и страх, и как ему нечем было дышать. Он помнил огромного пса, который царапал его когтями, забираясь на спину. Некоторые из царапин остались бордовыми шрамами, напоминая о случившемся. Глумливые слова и смех. Выбитое плечо. Он помнил Лиса и его «кисонька». Он помнил Молчуна и оскорбления в свой адрес, издевательства – плевок в рот. Зашитые губы – ужасная игла и нить, колючая, грубая, причиняющая столько боли. Помнил собственного друга, возбужденного, мокрого и горячего, вбивающегося в него, говорящего, что во всем виноват только он сам. Кошмар, в котором был белый молочный туман и яркий свет, и они наваливались на него и душили, душили, душили, пока он дергался, чувствуя огонь в раненом боку. Хотел ли Никита напрягать память? Хотел ли пережить все снова? Ради тех, кто, возможно, был где-то… в такой же пыточной комнате, как и он сам… Руки Никиты тряслись от напряжения так, что это больше походило на судороги. Ткань одеяла опасно трещала, зажатая между пальцами. В палату вошел врач, и ему хватило одного лишь взгляда, чтобы понять, что Ник близок к нервному срыву. - Прошу вас, - произнес Эдуард Петрович, - моему пациенту вредны негативные эмоции. Вы не могли бы прийти в другой раз? Станислав Иванович неодобрительно посмотрел на врача: - Мы не договорили. Однако Эдуарда Петровича было нелегко смутить: - Мне кажется, договорили, - проговорил он крайне дружелюбным тоном. Старший оперуполномоченный зябко передернул плечами. - Но он… - попытался возразить мужчина. Эдуард Петрович его перебил: - Я настоятельно рекомендую удалиться. Не заставляйте выпроваживать вас из палаты. - Да, конечно, - Сергеев хмуро запихнул исписанный лист в папку и поднялся. – Приду, как только вам станет лучше, - он кивнул Никите и направился к выходу. После его ухода в палату тут же проскользнула Аленка. Никита, не заметив ее присутствия, застонал, склоняясь к коленям. Стало так больно. «Почему? Почему?..» По телу Ника словно электрический разряд прошел, задев каждое нервное окончание. Никита дернулся, и игла капельницы выскользнула из его вены. - Ник! – Алена бросилась к нему. Парень вздрогнул, отвернулся от нее, заслонившись руками: - Не подходи! Он не мог позволить, чтобы девушка коснулась его. Внутри все клокотало и переворачивалось. Никита не знал, что случилось. Ему было страшно и больно. Хотелось куда-то бежать. Далеко. Подальше. Он со свистом втягивал воздух и не мог отдышаться. - Что с ним?! – Аленка застыла в беспомощном шоке. Эдуард Петрович мягко отодвинул ее в сторону, нажимая на кнопку вызова медсестры. - Вас я тоже попросил бы уйти. Время посещений давно закончилось, - он коснулся пальцами шейной артерии Никиты, оглядываясь на настенные часы. - Но как же!.. – запротестовала Алена. - Ему плохо! Никит! – Никита никак не отреагировал, продолжая мелко вздрагивать, и девушка просительно обратилась к врачу: - Можно, я здесь побуду? Я тихонечко. Пожалуйста… - Нельзя, - проговорил Эдуард Петрович, отстраняясь от Ника и еще раз нажимая на кнопку вызова. - Вы утомляете моего пациента. Ему вреден избыток эмоций. - Но я… В палату вбежала медсестра. Эдуард Петрович тихим голосом отдал ей распоряжения и попросил уже громче: - Проводите девушку. Всего доброго. Оглядываясь, Аленка вышла из палаты. - Постарайтесь успокоиться. Дышите, - мужчина аккуратно взял Никиту за плечи и мягко, но настойчиво отклонил назад, уложив на кровать. Ника трясло. Даже зубы стучали. Выступил пот. В бок словно тысяча иголок врезалась. Он попытался сказать об этом Эдуарду Петровичу, но горло снова сжало спазмом, и он смог издать только жалобные булькающие звуки. - Не можете говорить? Никита кивнул и в отчаянии ударил кулаком по кровати. И еще раз. И еще. С его губ сорвалось сдавленное рыдание. Врач перехватил в очередной раз занесенную руку и накрыл ее своей ладонью. - Успокойтесь, - он произнес это твердым уверенным голосом. В палату вернулась медсестра, катя перед собой тележку с медикаментами и шприцами. - Смотрите на меня. Никита! – врач чуть повысил голос, чтобы привлечь внимание Ника; тот повернулся к нему, разевая рот, как задыхающаяся рыба. – Никита, успокойтесь. Все хорошо. Вы устали, - медсестра приподняла рукав его больничного халата и наложила жгут выше локтя. – Сейчас моя коллега сделает укольчик, вы заснете. А когда проснетесь, все будет хорошо. Слышите меня? – игла вошла в вену. Все будет хорошо. Никита с отчаянием посмотрел в глаза Эдуарда Петровича. «Все будет хорошо». Он успел кивнуть, и его веки потяжелели. Никита смежил их и не смог поднять снова. Его качнуло – как лодку на волнах. Качнуло еще раз – мягко-мягко – и понесло прочь, вниз по течению. В больнице Никита пробыл еще несколько недель. Раны затягивались, организм постепенно восстанавливался. Снаружи все становилось хорошо, но внутри… Ник словно попал в безвременье. Не мог найти себе места. Не мог читать, смотреть телевизор, слушать музыку или радио. Просто сидел часами на кровати, уставившись в противоположную стену – он привык – и ему ничего не хотелось. Двигаться не хотелось. Сопротивляться не хотелось. Процедуры, капельницы, анализы, замеры температуры и давления, бесконечные осмотры – те еще развлечения. Но Никиту устраивало. «Я в домике». Ему сняли швы с бока. Осмотрели губы, которые первую неделю все время норовили воспалиться, обкололи в последний раз какой-то дрянью. Говорят, в больнице отдыхают и лечатся – Никита устал. Он бы все отдал, чтобы оказаться дома. В тишине. От подобных мыслей у Никиты возникало чувство дежавю: он ведь думал уже так. В другом месте. Сколько же всего изменилось с того момента. К нему заходил Глеб. Аленка хотела, чтобы их поместили в одну палату, но Ник отказался, придумав что-то невразумительное – он просто не хотел. Глеб вытаскивал гадкие мысли на поверхность. Никита искренне обрадовался, когда Уфимцева выписали. Ведь в каждое появление друга на Никиту нападала немота. Он волновался, хотя упорно не показывал вида, что ему есть дело до присутствия Глеба в палате, но его накрывало. Никита с трудом держался до конца визита. Благо Глеб был не слишком болтливым посетителем: дежурные фразы, неловкость молчания, скомканные слова прощания. Ни единого упоминания о похищении. Как будто ничего не было. Все забыли. Никита же давился своими эмоциями. Горло сжимала невидимая рука-удавка. Он не мог забыть. Это все происходило с ним. С ним! Это его… его, а не Глеба! Никите удалось скрыть от врача этот приступ – немота прошла сама после того, как Уфимцев покинул палату, и ему удалось продышаться около открытого окна. Однако не посещения Глеба доставляли больше всего неудобств - общение со следователем, разными людьми из прокуратуры. Они несколько раз приходили к Никите, выматывая физически и эмоционально, требовали как можно больше подробностей. Ник старался помочь, честно старался, но каждый раз это заканчивалось плохо: или пропадал голос, или его начинало так трясти, что успокоиться получалось только после укола. Приступы паники были такими сильными, что Никита готов был сорваться и бежать в любом направлении, только бы его оставили в покое. Спрятаться, накрыться с головой, оказаться в полной тишине, темноте, не видным и не слышным. Эдуарду Петровичу все это не нравилось, и он, в конце концов, попросил Станислава Ивановича сделать перерыв до выписки пациента: - Вы понимаете, что он нестабилен? Смирнов получил сильную психологическую травму, да еще и с физическими увечьями. Что там у него в голове творится – мне представить страшно. Он подавляет свое состояние. Вы же заставляете парня переживать прошлое каждым своим приходом, тем самым ухудшая его психоэмоциональное состояние. Вынужден отказать вам в посещениях, или я буду жаловаться вашему начальству и главному врачу больницы. Подождите, пока пациент придет в себя. - А если этого не произойдет? – с нескрываемым раздражением поинтересовался старший оперуполномоченный: - Нам нужно найти преступников. - Произойдет, - уверенно отозвался Эдуард Петрович, - при правильном медикаментозном лечении и покое. Ему нужно время – хотя бы пара недель до выписки. - Не уверен, что у нас есть столько. Скрывшиеся члены группировки… - Я понимаю ваши опасения, - перебил Сергеева Эдуард Петрович, - но и вы поймите мои: для меня приоритетен пациент, а не преступные элементы, за которыми вы гоняетесь. - А другие люди? - Вы уверены в их существовании? – Станислав Иванович промолчал. – А Смирнов – вот он: живой и нуждается в нашей помощи. Этот разговор помог - Никиту оставили в покое. И если бы можно было все решить так же легко. Если честно, Никита совсем отказался бы от посещений: они заставляли его реагировать на происходящее и общаться. Он общаться не хотел. Однако Никита не мог и не имел права поступать так с Аленкой – она ждала его, и он не представлял, через что прошла девушка в его отсутствие: неизвестность – что может быть хуже? Когда ты не знаешь, что с любимым человеком, жив он или умер? Неизвестность нельзя сравнить с физической болью, но она ранит так же сильно. И так же, как нож, может оставлять шрамы - шрамы, которые нельзя рассмотреть или пощупать. Алена старалась не отходить от Никиты надолго, а он смотрел на нее, часто не слушая. Открывала рот, что-то тараторила и улыбалась, пыталась рассмешить. Она была бесконечно далека. Никита ничего не чувствовал. Он старался вспомнить свою любовь, но у него не получалось. Аленка прижималась теплыми губами к его щеке, осторожно гладила пальчиками, а Ник сидел бесчувственным чурбаном, пялился на нее и ни-че-го не ощущал. Девушка приходила каждый день, что-то рассказывала – говорила почти все время, словно замолчи она, и Никита исчезнет; таскала журналы и книжки, принесла даже фотоаппарат. Ник почти не говорил, ограничиваясь короткими фразами, но, увидев фотоаппарат, протянул к нему руку, коснулся кончиками пальцев. - Его тоже спасли? - Да. Отдали совсем недавно. Сказали, он больше не представляет ценности для следствия. - Ясно. Никита убрал от него руку и отвернулся к окну: - Унеси его. - Не хочешь поснимать? - Нет. - Никит… Он не ответил. Аленка так радовалась возвращению любимого. Никите было стыдно, но он ничего не мог поделать со своим состоянием. Он чувствовал внутри странную пустоту. Отвечал на вопросы, поддерживал разговор, но был не лучше пластмассовой мертвой куклы. И все чаще Аленка утомляла его: Никите хотелось, чтобы она поскорее ушла. Но девушка оставалась и болтала без устали. С этим надо было смириться. Привыкнуть. Хотя во время одного из таких бесконечных монологов Никита перебил Алену внезапным вопросом: - Можешь принести ножницы? Она пораженно уставилась на него: - Зачем? - Хочу подстричься, - разве это было не очевидно? Конечно, сохранялся вариант воткнуть эти ножницы в горло, но Никита отгонял от себя подобные мысли. Они рисковали стать навязчивыми. - Зачем?! – снова воскликнула девушка. - Тебе идут длинные волосы, - Алена взяла прядь его волос и накрутила ее на кончик пальца. Никита с трудом сдержался, чтобы не выдернуть свои волосы из рук девушки. Именно поэтому он и хотел остричься. Чем короче, тем лучше. Аленка не понимала его, а объяснять не хотелось. Однако девушка смотрела на него широко раскрытыми глазами, и Никите пришлось ответить: - Я их ненавижу. Алена странно посмотрела на своего возлюбленного, отпустила прядь и тихо спросила: - Почему? Никита отвел взгляд: как можно было рассказать ей истинную причину? «Меня таскали за них, пока били и насиловали»? – да он бы язык откусил себе, но не произнес ничего подобного. - Они мне мешают, - соврал Ник крайне неубедительно. Аленка кивнула, не глядя на него: - Хорошо, - проговорила она почти шепотом. - Я принесу ножницы. Девушка сдержала свое обещание. На следующий день она протянула Никите ножницы, но, глядя, как он, не раздумывая ни секунды, принялся кромсать свои волосы, отобрала у него их и помогла нормально подстричься. За что обоим потом влетело от медсестры. И все же результат того стоил: Ник провел рукой по голове, по колючему ежику волос, и с облегчением вздохнул. Он закрыл глаза и откинулся на подушку, не глядя, как Аленка собирает обрезанные пряди с пола. Она всегда считала его волосы очень сексуальными, ей нравилось их расчесывать и перебирать. Никита знал, что в их первую встречу Аленку привлекли сначала его волосы, а уж потом он сам. Сейчас сквозь волнение и боль в ее глазах читалось разочарование. Что, он стал не так красив? Но это же просто отлично! Вот бы совсем в урода превратиться. По крайней мере, теперь никто не будет смотреть на Никиту с липким вожделением, пытаться ухватить, причинить боль. Хватит. Он освободился!