Обожжённая душа

      От скромного жилища Харрисов Люциус Малфой аппарировал к воротам своего поместья. В этом фамильном особняке ничто не менялось десятилетиями, но недавно он до неузнаваемости изменился внутри: в воздухе повисла тягучая тревога. От этого невозможно было избавиться, просто проветрив комнаты. Люциус сделался молчалив и мрачен. Малфои ощущали скорое приближение опасности, но устали бояться того, что беда рано или поздно обрушится на них. Поместье больше не казалось им своим, они ощущали себя нежеланными гостями в собственном же доме с тех пор, как в нем оказал честь поселиться Лорд Волдеморт и разместил в нем штаб-квартиру Пожирателей; беспокойство Люциуса нарастало с каждым прибывающим гостем в дни, когда проводились собрания.       Он шел вперед, не разбирая дороги и не придавая значения мелькающим перед ним интерьерам богато обставленных комнат, пока не очутился в теплой от растопленного камина и немного душной гостиной. «Харрисы жалки оба, и папаша, и дочь. Надеются убежать от Темного Лорда и скрыться от меня… Подумать только, Селвин на их стороне! Нужно немедленно рассказать обо всем. Да, немедленно», — размышлял про себя Люциус Малфой, незаметно начиная бормотать вслух. Он был совершенно измотан, физически лишен сил, но голова напряженно гудела от множества мыслей и страхов, беспорядочно носящихся в ней. Малфой-старший метнулся в сторону кресла и облокотился на него, проводя ладонью по лбу в надежде отогнать усталость и ноющую боль в висках. Наконец он решился и робкими мягкими шагами направился в комнату, которую выбрал для себя Волдеморт.       Получив разрешение войти, Люциус Малфой ощутил, что решимость его растаяла, как догоревшая свеча, и не представлялось возможным вновь разжечь ее пламя. Его руки тряслись от какой-то мальчишеской робости — только что он продумал, с чего начнет разговор с Повелителем и как предложит ему свою преданную помощь, но в это мгновение выверенный им до мелочей вариант казался глупым и нескладным. Люциус наморщил лоб от отвращения к самому себе, жалко для него стали выглядеть не Харрисы, а он сам. Нужно было действовать осторожнее, ведь Темный Лорд в последнее время терпеть не мог слышать подобострастный услужливый тон, впадал в пугающий вкрадчивостью гнев. Люциус мысленно скомандовал себе: «глубкий вдох, выдох, страх остается за этой дверью». И он вошел в комнату с завешенными плотными портьерами окнами, из-за чего внутри нее целый день царил полумрак.       Внутри было тепло, но комната пугала отсутствием звуков и какого-либо движение. Среди этой безжизненной обстановки Малфой не мог увидеть Повелителя, хотя и окинул взглядом каждый уголок. — Люциус, мой скользкий друг, проходи, — неожиданно раздался тихий, но в то же время резкий голос Волдеморта. Лицо и руки Люциуса обдало обездвиживающим холодом, он замер в почтительном поклоне неестественно, будто его сломали пополам. Он не сразу понял, что Темный Лорд сидел в глубоком каминном кресле, высокая спинка полностью скрывала его от глаз вошедшего. — Повелитель, я только что был у Джонатана Харриса дома. Я искал записи везде, где только мог, но они как сквозь землю провалились, — стал докладывать Люциус. После каждой фразы он выдерживал паузу, словно ожидая, что Темный Лорд скажет что-нибудь в ответ, но его Хозяин молчал. Малфой терялся, не зная как распознать эту тишину: как одобрение или как зарождающееся раздражение Повелителя. — Я обязан сообщить вам, что Анника сбежала благодаря Селвину. Мне неизвестно, как это могло произойти, но моя вина очевидна, и я готов принять от вас любое наказание за свою оплошность.       Голос Люциуса звучал, как ему казалось, твердо и убедительно, но он вовсе не ощущал себя таковым. Волдеморт по-прежнему ничего не говорил, и каждая секунда его молчания была для Малфоя мучительной. — Повелитель, каково же было мое удивление, когда я увидел, как он сам привел Аннику домой. Я своими глазами убедился, что он на их стороне и ведет двойную игру. Селвин —предатель в наших рядах, я обязан был донести это до сведения моего лорда.       Опять зазвенела тишина, Люциуса зажимала в тиски паника. Вдруг из другого конца комнаты раздался негромкий смешок, резко разрезав воздух: — Что бы я делал без таких обличителей, как ты, — смех в голосе Волдеморта не вселял в собеседника веселье, напротив, заставлял в ужасе содрогнуться. Малфой-старший понятия не имел, чем он вызвал такую реакцию, его самолюбие было окончательно раздавлено. — Приготовься удивиться еще раз. Я отпустил Аннику и лично разрешил Селвину забрать ее. Она сможет принести пользу Лорду Волдеморту. Как вышло, что ты притащил девчонку, когда нужен был ее грязнокровный папаша? Ты действовал наспех, мой скользкий друг, и твоя опрометчивость может стоить нам времени.       Люциус молчал, глядя перед собой глазами, остекленевшими от потрясения и осознания своего очередного провала, уставился на своего Повелителя. Сгорбившийся, потерявший былой лоск и заметно постаревший Люциус Малфой совершенно не походил на себя прежнего. На его лице, похожем на восковую маску, пролегли глубокие морщины, вызваные не старостью, а постоянными тревогами, глаза, как будто вжавшиеся внутрь черепа, окружены были черными кругами. Однако собственный внешний вид заботил представителя чистокровной фамилии менее всего в последнее время. — П-прошу прощения, м-мой лорд, — заикаясь пробормотал Люциус. — Я не сделал бы этого, если бы не был полностью уверен… — Какая это по счету твоя оплошность? Ты каждый раз говоришь, что готов понести наказание. Сегодня ты и его не смог заслужить, — неспешно проговорил Волдеморт. — Ты давно задавался вопросом, почему Селвину, а не тебе, Темный Лорд позволил заниматься поиском новых сторонников, молодой чистой крови, после наших огромных потерь под Хогвартсом. Надеюсь, ты теперь сам сможешь дать ответ.       Люциус содрогнулся всем телом. Как ни старался он скрыть обиду и злость, побороть их, Волдеморт все равно обо всем узнал. Селвина Малфой-старший с давних пор недолюбливал за его невероятную удачливость. Двэйнус, казалось, всегда питался и дышал чужой завистью; отчего же еще он поднимался все выше и делался сильнее, чем больше у него становилось врагов среди соратников. Селвину все удавалось с поразительной легкостью, его жизненная дорога была не тернистой тропой, а ухоженным газоном. Он даже сумел избежать заточения в Азкабан в Первую магическую войну, когда все его друзья сгинули и сошли с ума за стенами тюрьмы. Он приблизился к Темному Лорду почти как Северус, и Люциус никак не мог взять в толк, что отличает Селвина от остальных и что помогает ему так стремительно возвышаться. — Все стремления и тайные желания моих слуг всегда открыты передо мной, — произнес Темный Лорд таинственно, как какой-нибудь задумчивый сказочник начинает рассказывать историю. — Я ценю в своих людях преданность превыше всего. Ты, Люциус, сам не заметил, как стал служить собственному тщеславию. Где было твое рвение к делу, когда я был слаб, подобен тени? Напомнить тебе, как ты предпочел отречься от меня, вместо того, чтобы хотя бы попытаться найти своего Хозяина?       С каждой новой фразой Темного Лорда Люциуса накрывало новой волной панического сковывающего страха. Он знал, что не сможет найти себе оправдание, и поэтому, покорно склонив голову, как обреченный на казнь обвиняемый кладет голову на гильотину, ожидал, как вновь раздастся тихий, обволакивающий ужасом голос Волдеморта, Малфой встал прямо и замер с неподвижностью статуи. — У меня будет лично к тебе поручение насчет Джонатана Харриса, но об этом поговорим позже, — снисходительно бросил Темный Лорд из-за плеча, как бросают кость за ее ненадобностью собаке. — На сегодня достаточно, ступай. Однако не забывай, что следующая ошибка станет для тебя последней.       Люциус Малфой пробормотал что-то несвязное и попятился к двери, по-прежнему согнувшись в подобострастном поклоне. Воздух, который он с облегчением вдохнул, показался ему свежее и легче. Уже в коридоре он распрямил благодарно хрустнувшую спину и встретился глазами с Нарциссой. Сероватые льдинки ее глаз блеснули обеспокоенно и вопрошающе, она настороженным движением коснулась руки мужа своей, спрашивая, все ли закончилось благополучно. Люциус ответил ей кивком и еле заметной улыбкой, которая все равно не осталась незамеченной Нарциссой. Он только теперь заметил, что блеск в ее покрасневших глазах усиливали стоящие в них слезы. Она всегда умела одним взглядом придать решимость и надежду, успокоить одним невесомым прикосновением. Люциус крепко сжал ладонь жены обеими руками в молчаливой благодарности.

***

      Улицы Вороньего Оврага, заботливо спрятанного природой посреди пологих холмов, не освещали фонари с приходом темноты, поэтому городок преображался в затейливое сплетение теней. В комнате на втором этаже дома Харрисов в приоткрытое окно проникал прохладный ночной воздух, отчего штора вздымалась, как от мерного дыхания спящего, с легким шорохом, которому вторил шум раскинувшегося над крышей дома зеленого шатра деревьев. Сон ночью был для Анники изнуряющим, проверяющим ее на прочность испытанием: она спала беспокойно, постоянно просыпаясь и проваливаясь обратно в тревожное забытье. Девушка с трудом порой могла отличить сон с его возникающими из подсознания отвратительными и пугающими образами от реальности. Постепенно из колышущейся материи шторы в клубах черного дыма стал вырисовываться человеческий силуэт, облаченный в мантию, оборванную и свисающую клочьями по подолу.       Незнакомец подбирался все ближе, ступая бесшумно, словно он был призраком и не имел телесной оболочки или парил по воздуху, но Анника не могла пошевелиться, чтобы дотянуться до лежащей рядом на прикроватной тумбочке волшебной палочки — единственному способу защититься. Она попыталась позвать на помощь отца, но вместо слов из груди с давящей болью вырвался странный хрип. Девушка в отчаянии чувствовала, что находится под действием заклинания, сковавшего ее прочнее любых оков. Оставалось лишь в вынужденном беспомощном оцепенении наблюдать, как силуэт вплотную подошел к кровати, в углу которой Анника сжалась, надеясь теперь только на внезапное чудесное спасение или скорую смерть — все, что принесет избавление от присутствия этого человекоподобного существа. Его костлявая рука неторопливо протянулась к ней, откуда-то повеяло дыханием холода. Анника готова была ощутить на своей коже прикосновение твердых ледяных пальцев, она увидела его неподвижное лицо с расплывчатыми чертами, напоминающее погребальную маску. К девушке внезапно вернулись силы и власть над собственным телом, она вскинула руку к палочке, крепко сжала ее в ладони. И проснулась.       Она, тяжело и рвано дыша, как будто вынырнув из-под воды, пыталась унять колотящееся сердце. Прошла неделя после того, как Анника вернулась в родной Вороний Овраг, не надеясь увидеть его вновь. Она хотела, но так и не решилась рассказать отцу абсолютно все, что с ней было в Малфой-мэноре, не смогла произнести, что обещала выполнить приказ Темного Лорда. Днем ее душу сдавливал груз этого приказа, не оставляя надежды забыть о себе хоть на минуту, а ночью все страхи Анники принимали все новые пугающие обличия в кошмарах. В сердце все глубже проникала тревога, пуская в него ядовитые корни. Но дом казался девушке надежным убежищем, крепостью, куда никакое зло не способно попасть, особенно если, как когда-то в детстве, включить настольную лампу, мягким уютным светом заливающую комнату, и натянуть повыше одеяло.       Утром Аннику разбудил откуда-то раздававшийся стук, увеличивающий с каждым ударом силу и громкость — настоящая пытка для отяжелевшей ото сна головы. «Что бы это могло быть?» — гадала мысленно она в тщетных попытках открыть глаза. Все вдруг стихло, резкие звуки растворились в свежем утреннем воздухе. Девушка додумалась — это стучали в дверь, и вскочила посмотреть. На полпути до лестницы она замерла, взъерошив волосы на голове в бесплотных попытках привести их в порядок. «Черт, палочка! В самом деле, как я ее могла забыть», — Анника корила себя за несобранность. Она метнулась обратно в свою спальню за забытой на столике волшебной палочкой, крепко, как во сне, сжала ее в руке и быстро спустилась по лестнице на первый этаж. Отца, очевидно, не было дома, раз их посетитель стоял так долго у дверей, ожидая, пока ему не отворят. По гостиной, огибая и перешагивая кипы книг и газет, лежащих на полу, Двэйнус Селвин нетерпеливо бродил в такт отстукивающим секунды напольным часам. Анника не сообразила даже поздороваться с ним, ошарашенная его внезапным появлением в их доме. Откуда он взялся в своем неизменном безупречно сидящем костюме, застегнутом на все пуговицы в любую жару. Один вид этого немолодого франта вызывал из дымки памяти стены подземелья Малфой-мэнора, возвращал в состояние озлобленности и тревоги. «Он не пришел бы к нам, если бы ему не было что-то нужно от нас. Почему просто не оставить нас в покое? Зачем только он опять здесь?» — подумала Анника, предчувствие подсказывало ей, что от разговора, который неминуемо последует, не следует ждать ничего хорошего.  — Удивлены моему визиту, мисс Харрис? — неторопливо произнес Селвин, натягивая на лицо привычную ему вежливую улыбку. Он продолжал перемещаться по комнате, то и дело посматривая себе под ноги, боясь запнуться обо что-нибудь, брошенное на ковре гостиной и совершенно забытое своими хозяевами. — Вижу, вашего отца нет — тем лучше. Ведь мне нужно поговорить с вами, а он был бы здесь совсем некстати. — Я совсем не ждала вас и, признаться, не успела соскучиться, — ответила Анника сдавленным и раздраженным голосом. Вышло довольно грубо, она почувствовала, что необходимо избавиться от своего недовольства и смягчить как-то сказанное, поэтому добавила: — Так о чем вы хотели говорить? — Вы напрасно пытаетесь язвить мне, — мистер Селвин, к удивлению Анники, оставался невозмутим и не выглядел разозленным. Его решительный вид говорил о том, что у него недостаточно времени, чтобы обращать внимание на ее ребяческие выходки. — Не знаю, чем вы навлекли тогда гнев Темного Лорда, но своей жизнью вы обязаны нашему с ним разговору. Я поделился с Повелителем своими соображениями на ваш счет, он оказал мне милость — выслушал и с некоторыми из них даже согласился. Мистер Селвин резко развернулся, серые глаза вспыхнули фанатичным блеском. Его лицо с крупным острым носом стало бледнее обычного, он с жаром продолжил: — В вас ничего нет от натуры вашего отца, в вас течет чистая кровь Селвинов. — Вот как? Я, наверное, должна быть польщена, — в Аннике взорвалось раздражение, которое она старалась подавить. Она всегда уверена была, что всем похожа на папу. К тому же мистер Харрис всегда избегал встреч со своим шурином, почти никогда не позволял войти в их дом, и Анника догадывалась, что у него есть на это веские причины. — Между прочим Сортировочная шляпа определила вас в Слизерин, как меня и всех из нашей семьи, а не в Пуффендуй, как вашего отца. Я по-прежнему уверен, что вы достаточно благоразумны, чтобы не противиться воли Темного Лорда. Он недоволен вашей нерешительностью, вы медлите с исполнением его приказа, который отдан был лично вам, — сказал Селвин. Речь его оборвалась, он замолчал в ожидании ответа, следя, какой эффект произвели его слова, пристально вглядываясь в лицо племянницы. — Почему я не сомневалась, что вы явились именно за этим? — устало проговорила Анника, она надеялась, что все происходящее всего лишь очередной кошмар, только невероятно похожий на реальность, и что дядя исчезнет, развеется, оставив ее в покое. — Вы ошибаетесь, если и вправду думаете, что я не похожа на своего отца. Это он вырастил меня такой, какая я есть, как вы не понимаете? А теперь вы предлагаете предать его? — Помнится мне, в темнице вы говорили, что хотели выйти оттуда? — загадочно понизив голос, спросил мистер Селвин. Анника в ответ кивнула, но настороженно сощурилась, не понимая пока, к чему он клонит. — Можете считать, вы все еще находитесь там. Девушка испуганно отпрянула от него и молчала, совершенно растерявшись: «Как понимать, что он имеет в виду? Неужели он, как и Волдеморт, проник в мои мысли и догадался, что я в самом деле иногда опять оказываюсь в подземелье и опять меня сдавливают те стены». Селвин пояснил: — Ваша свобода всего лишь иллюзия, и она зависит от воли Темного Лорда. Одно его слово, и вы можете в миг лишиться свободы и жизни. Поймите, что своим упрямством вы погубите с собой вместе и вашего отца. Если раньше вы могли раздумывать и выбирать, то сейчас выбор уже сделан за вас. — Кем же? Не вами ли? — Верно, мною, — подтвердил Селвин. — Сохранить вашу жизнь — такова была моя цель. А вы, мисс Харрис, слишком беспечно относитесь к самой главной ценности, какую вы имеете. Вы способны быть благоразумной, когда хотите, а сейчас подходящее для этого время. Докажите Повелителю свою преданность и будете прощены. Ваша судьба в ваших собственных руках, и пришла пора действовать. Мистер Селвин достал для виду из кармана часы на длинной цепочке, каким позавидовали бы щеголи прошлого столетия. Разговор оказался утомительным для него, хотя и продлился недолго. Он сказал все, что и задумывал, теперь необходимо было оставить Аннику наедине с ее размышлениями. Двэйнус Селвин был почти уверен, что она послушает его совета и сделает, что должно. Попрощавшись с племянницей, он в пару быстрых энергичных шагов по скрипящим половицам пола очутился на улице, и дверь за ним бесшумно затворилась. Весь оставшийся день в голове Анники вместе с пульсом стучали слова Селвина, она вновь повторяла их про себя, вдумываясь в их смысл. Исполнить то что они требовали от нее — нет, невозможно. Они, Харрисы, нуждались в помощи кого-то, кто сильнее их. Но как найти волшебника, способного им помочь, ей в одиночку. Анника ходила взад-вперед по гостиной, забыв и об оставленной зажженной лампе на втором этаже, и о незаправленной постели, и о беспорядке в комнате. Девушка металась в агонии своих мыслей, теребя острый подбородок пальцами, словно это помогало думать. С каждым шагом она все больше убеждалась, что необходимо побороть свою трусость («А что это еще может быть, кроме обыкновенной трусости», — повторялось у нее в голове) и рассказать отцу о приказе Волдеморта, который она получила. Бежать, бежать подальше отсюда. Это будет трудно, но не невозможно. Такой выход казался Аннике единственно верным. Наверняка существуют нелегальные порталы, которые держат в тайне от Министерства Магии, способные вмиг переместить их далеко на юг. Это дорого, но у них есть такие деньги. И отец знает, к кому обратиться. Придется, правда, покинуть привычную местность и родной дом, но если это спасет их жизни, то Анника могла смириться с этим. Обдумывание деталей каждый раз возвращало ее мысли к отцу, он должен был знать всю правду. «Решиться всегда трудней, чем сделать. Но когда он будет знать, вместе мы обязательно придумаем что-нибудь. Или бежать одной… Нет! Боже, как мне только такое могло прийти в голову! Нет, только вместе с ним», — разум Анники бросало от одной идеи к другой, пока из мучительных раздумий ее не вывело возвращение отца домой. Джонатан был по-житейски мудр и всегда замечал изменения, происходившие в настроении его дочери. Мистер Харрис в последнее время почти физически мог ощущать ее тревожную отстраненность, и необъяснимое чувство подсказывало ему, что Анника недоговаривает что-то. От резкого звука захлопнувшейся двери она испуганно встрепенулась. Джонатан возвратился со своей «утренней прогулки», не так давно ставшей ежедневной. Он как всегда тепло и жизнерадостно пожелал ей доброго утра, но насторожился, заметив, в каком состоянии находилась Анника. Она сделала пару робких шагов ему навстречу, неосознанно надеясь на то, что отец обязательно поймет ее и утешит, как было всегда. — Я никак не могла сказать тебе… с того самого дня, как вернулась домой, — начала говорить осторожно Анника. Всего одна фраза и она освободилась бы от тяжелого груза утаенной правды, но какое-то сомнение помешало этой фразе сорваться с губ. — Они не оставят нас до тех пор, пока не уничтожат, я точно знаю. Сегодня приходил мистер Селвин… — Опять Селвин? И что ему было нужно? — недовольным и удивленным тоном спросил Джонатан. — Он хочет склонить меня на их сторону. И еще, Вол… Он ведь понял тогда, что я не знаю, где записи, и теперь ты в опасности. Они могут прийти и за тобой, — Анника снова неуверенно замялась. Отец знал, что она говорила с Темным Лордом, потом подверглась пыточному заклятию. Знал и винил себя в том, что она чуть не погибла из-за него. Но Анника не проронила ни слова о приказе, который она получила. Не было никакого смысла скрывать правду, но она в решающий момент смолкла, так и не набравшись смелости. Она содрогнулась от отвращения к самой себе, вспомнив, как быстро и покорно согласилась с приказом Волдеморта, как потом — подумать только — собиралась рыться в ящиках папиного стола. В тот день непобедимо сильный страх смерти и пыток взял верх над ее любовью к отцу, над гордостью и уважением к себе. То же самое Анника почувствовала, когда ушел мистер Селвин — это был страх при мысли о смерти. — Нам нужно бежать, папа. Пока не стало слишком поздно, — торопливо говорила Анника, ей стало вдруг ужасно жарко и душно, несмотря на открытое настежь окно. — Неважно куда, во Францию или еще куда-нибудь. Джонатан потупил взгляд и нахмурился, надежда Анники оборвалась. Теперь внутри нее окончательно перестал идти спор: рассказать или нет, когда все, казалось ей, было кончено. Отец посмотрел на нее слегка испуганно, будто ему предлагали какую-то безумную затею, и ответил: — Нет, не могу… Это невозможно, — но затем он, оправдываясь то ли перед дочерью, то ли перед самим собой, добавил, — как же мое обещание? Мы точно не можем уехать сейчас. На требовательный выкрик Анники «А когда?» Джонатан сумел только неопределенно пожать плечами и сразу отвернуться, что для нее означало одно: «Не знаю, это от меня не зависит. Скорее всего, никогда». Продуманный наспех план провалился, и она на ослабевших ногах побрела в кухню, сама не зная зачем. Надежда успела сверкнуть совсем близко и в один миг погасла, все вновь возвратилось к тяжелым раздумьям, к пугающей неясности, к вечной тревоге. Анника хотела разрыдаться от обиды и разочарования, но слезы облегчения замерли на полпути. Она не плакала в подземелье и во время пытки, не плакала, когда вернулась домой и увидела отца разбитым и подавленым, не пролилось ни слезинки из ее серо-зеленых глаз и на этот раз.