***
Анника вернулась домой бесшумно, почти прокравшись внутрь, вздрагивая от каждого шороха и пугаясь даже своей собственной тени. Словно скрип половицы мог запросто спугнуть пришедшую к ней решимость и помешать ей. Стояла тишина, начало темнеть. В бледных сумерках девушка начала поиски. Она заклинанием открывала ящики, перебирая их содержимое, и раз от разу все больше разочаровывалась. Она иногда оборачивалась в страхе, что отец в эту самую минуту войдет и застанет ее. Борясь со сжигающим изнутри стыдом, Анника осмотрела шкафы и книжные полки на втором этаже – и ничего. «Нет, записи точно не здесь. Иначе Малфой бы их обнаружил, перерыв тогда все вверх дном» – подумала Анника. Биение ее сердца трусливо затаилось, неестественно спокойно. Могла ли она подумать, что будет шариться в вещах отца тайком от него, прятаться и бояться? Внезапно девушке захотелось вымыть тщательно руки, чтобы попытаться смыть с себя эту грязь и позор. Они с отцом ведь всегда доверяли друг другу и могли открыть свои тайны. Хотя Анника не раз нарушала этот негласный устав их крошечной семьи – честность и открытость, она часто недоговаривала, скрывала, но почему-то забыла об этом теперь. – Видел бы меня сейчас папа! Бедный мой… – прошептала Анника и отняла руки, которые в обход ее воле потянулись для того, чтобы открыть очередной шкаф. Вдруг хлопнула входная дверь, внизу послышалось какое-то движение. Это вернулся откуда-то папа. Девушка встрепенулась, приложила руки к пылающему, как в лихорадке, лбу, пытаясь придти в себя и успокоиться. Внизу был зажжен уже свет, и Анника поспешила к отцу. Угрюмая пелена сразу сошла с лица Джонатана, едва он завидел свою дочь. Его светлые кудрявые волосы были взъерошены, пуговицы на плаще застегнуты как попало, вид его в целом был отчего-то помятым и уставшим. – Анника! – воскликнул он вполголоса, полная любви улыбка осветила его полноватое лицо. – Я искал тебя по всей округе. Слава Богу, ты здесь. Джонатан хотел было подойти к дочери и обнять, но замер с разведенными в стороны руками и содрогнулся. На бледном лице дочери застыл тревожный взгляд, она смотрела на него как на незнакомого человека. – Я подумал, что уехать нужно, ты в этом тысячу раз права. Не тревожь себя теперь напрасно. Все образуется, мы с тобой устроим новую жизнь на новом месте. Осталось распрощаться с теми цепями, что сковывают нас и не дают уехать сию же минуту, – старался ободрить ее Джонатан, положив руки ей на плечи и с радостью замечая, что Анника даже слабо улыбнулась ему в ответ. – Завтра я постараюсь все уладить, и тогда…***
К ночи буря в их душах стихла, усталость взяла свое. Джонатан успокоено уснул в своей комнате, откуда доноситься стало громкое сопение и храп. А Анника не верила уже в оптимистичный настрой отца, она начала обдумывать: «Если бумаг нет в доме, а это наверняка, то значит, они спрятаны где-то среди холмов, а может, и в лесу. Эти записи папа проверяет каждый день, когда уходит утром на прогулку… Да, скорее всего». Отвратительная ей самой мысль закралась в голову девушки: выследить отца и выкрасть записи. «Мерзость! – возмутилась мысленно она. – Но необходимая мерзость». Ночь прошла для Анники в изнуряющем кошмаре полубодрствования, ее нещадно клонило в сон. Но страх проспать то время, когда отец выйдет утром из дому, она не могла. Она бродила по комнате взад-вперед загнанным зверем, потом включила настольную лампу, будто бы она могла помочь прогнать сонливость. В конце концов, Анника упала в кресло и сама не заметила, как провалилась в сон. Девушку разбудили яркие лучи солнца, ворвавшиеся в комнату через не закрытое шторой окно. Еще пошатываясь спросонья, с тяжелой болью в затекшей шее Анника вскочила с панической мыслью: «Опоздала! Проспала, теперь все кончено!». Она рванула вниз по лестнице. У входной двери переминался на месте Джонатан, натягивая на себя плащ, по обыкновению собираясь на утреннюю прогулку. Сердце ее поначалу радостно подпрыгнуло, но тут же взгляд отца, теплый и любящий, больно кольнул ее душу, напомнив о том, что она собралась совершить. Несмотря на его внешнее ленивое спокойствие Аннике почудилось вдруг, что он присматривается к ней: «А вдруг догадался обо всем?». – Ты встала уже? Доброе утро, – заулыбался Джонатан. Анника сумела лишь растерянно кивнуть в ответ и потупила взгляд. – Сейчас вернусь, а к вечеру переговорю кое с кем, и мы найдем выход. Не переживай, непременно найдем. И отец девушки вышел в наилучшем расположении духа, за ним захлопнулась дверь. А Анника потерянная, с каким-то окоченевшим от страха, перемешанного с сомнением, телом. Наконец она оттаяла, и какой-то твердый голос свыше приказал ей действовать. – Я возьму бумаги и спасу этим отца. Для его же блага нужно избавиться от них. Что может быть теперь важнее этого? Она для надежности, чтобы окончательно прогнать нерешительность, встряхнула волосами, перекинув их на одно плечо. Накинула прямо на ночную сорочку длинный вязаный кардиган, наспех всунула ноги в полуботинки и выбежала за отцом. Со стойким ощущением, что идет на подлость и предательство. Прохладный утренний ветер обдал Аннику ледяным холодом, пробравшим до костей. Она закуталась в кардиган сильнее, обняв себя руками, пытаясь хоть как-то согреться. Девушка следовала за отцом, стараясь держаться чуть поодаль, не упускать его из виду. Один раз он скрылся, спустившись вниз по холму – Аннике показалось на секунду, что все пропало. Джонатан тем временем пересек зеленые холмы, трава на которых увлажнилась блестящими и холодными каплями обильной росы, и вышел к лесу. У девушки и в мыслях не было, что он мог в любой момент обернуться и разоблачить ее присутствие, но и мистер Харрис был слишком взволнован и увлечен своим делом, чтобы помышлять о преследовании. Джонатан следовал все глубже в лес, и Анника за ним вслед. Каждый шорох листвы или опавших веток под ногами пугливым эхом отдавался в ее сердце, казалось, каждый звук и даже дыхание было слишком громким. Отец ее внезапно остановился, подойдя вплотную к одному из деревьев, на первый взгляд ничем не примечательному. Только теперь он совладал со своим нетерпением, быть может, вспомнив в конце концов об осторожности, и огляделся по сторонам. Анника каким-то чудом, повинуясь одному лишь инстинкту, успела отпрыгнуть в сторону и спрятаться за стволом другого дерева. Джонатан несколько успокоился и не заметил своей дочери, чего она так боялась. Он приложил ладонь к коре дерева (Анника жадно ловила глазами каждое его телодвижение), наклонился ближе и вполголоса произнес что-то, чего нельзя было разобрать – ее укрытие располагалось слишком далеко от места, где хранились записи бывшего директора Хогвартса. Теперь девушка была уверена, что они были именно здесь. «Пароль! Конечно. Об этом нужно было сразу догадаться! Но как же я его повторю?» – беспокойно подумала Анника. Дерево в ответ отцу сверкнуло каким-то приглушенным синеватым сиянием-сигналом. Джонатан постоял еще немного, устало приложив лоб к стволу дерева, наличие свечения, видимо, успокоило его. «Бедный мой отец! Если бы он только знал все… Стал бы меня презирать после такого», – жалость к самой себе нахлынула на девушку, она прикрыла глаза, чтобы не видеть этого леса, нужного дерева, находившегося всего в десятке шагов от нее. Затем Джонатан уже не почти вприпрыжку, как мчался сюда, а размеренно и слегка лениво побрел в обратную сторону. Анника переместилась относительно своего дерева-убежища, чтобы не выдать себя. Когда фигура Джонатана окончательно скрылась за зеленью листвы, Анника стала подбираться ближе к нужному дереву. Присмотревшись к нему внимательнее, можно было все же заметить, что воздействие магии серьезно изменило его. Перекореженное и почерневшее, практически не имевшее листьев, оно отчужденно таращилось своим огромным дуплом, похожим на зияющую открытую рану. Анника совсем потеряла контроль над своим телом и волей, она, ведомая какой-то неизвестной силой, подчинялась ей, как марионеточная кукла. Девушка выставила перед собой руку с волшебной палочкой наготове, подошла вплотную к этому дереву, своему противнику. Анника, сама того не понимая, не дожидаясь, когда необходимо будет назвать пароль, напала первой, выпустив сноп искр заклинанием. Дерево проскрипело, по его стволу прошла глубокая трещина, и оно начало атаковать, защищаясь. Ветви его, искореженные безобразные крючья стали беспорядочно размахивать перед собой. Анника нанесла еще один удар, надеясь, что он станет для этого зачарованного дерева последним. Но оно, рассвирепев, еще яростнее било по сторонам ветками, как когтистыми лапами, удары его перестали быть беспорядочными, они теперь стремились попасть точно по девушке. Только она уклонялась от одного взмаха ветвей, как сбоку рассекал воздух следующий. Выставленные щиты Протего разбивали очередные удары дерева, не успев наколдовать новый, Анника предприняла попытку снова атаковать, теперь уже робко и слабо. Ее с силой сбило с ног, ударив боком о землю, плечо обожгла резкая боль. Дерево теперь вонзало свои ветви-шипы в землю, желая добить поверженного противника, но Анника уворачивалась, катаясь по холодной земле. Тело девушки само требовало, чтобы она поднялась на ноги, и, сделав над собой огромное усилие, она вскочила и отправила в зачарованное дерево, набросилась со всей нахлынувшей на нее яростью. Поток магии, принявший облик стрелы, с треском пронзил ствол дерева. Послышалось страшное шипение, его начало корежить, из-под коры вылетел и вспыхнул сноп искр. Анника неосознанно попятилась назад, стремясь отдалиться от дерева. Те немногие листья, что делали его живым, вмиг облетели, ветви почернели, будто обуглились. Та оболочка, которая защищала спрятанные в ней записи, растаяла на глазах, оставив в напоминание о себе горстку пепла на лишенном травы участке земли. Девушка растерянно уставилась на золу – в ней не было и намека на какие-либо бумаги. Она не знала, как выглядит то, что она ищет, и подумала вдруг: «А может, они вовсе не на бумаге написаны, что если увидеть их могут только немногие». Боль и пульсация в плече не утихала, Анника с опаской глянула на место раны. По рукаву кардигана расползалась полоска из крови, но девушка чувствовала, что медлить было нельзя. Она бросилась к тому месту, где еще совсем недавно росло это треклятое дерево, и стала разгребать руками горячий пепел и – о чудо – в нем что-то блеснуло, напоминающее по форме свернутый в трубочку свиток. Оставалось только протянуть за ним руку.